Диалоги с Платоном

Диалоги с Платоном.


Уютно устроясь на мягком диване,
вчерашней газетой лениво шурша,
я в полудремотной витаю нирване.
Расслаблена плоть, отдыхает душа.

Н. Щегол


Псу был стеснителен, и говорить не любил.  Он любил слушать.  Его ещё в школе прозвали Псу: Парой Свободных Ушей.  Он не обижался.  Женщины тянулись к нему: он любил и умел слушать, говорил мало и рук не распускал.

Псу открыл кафе.  Думал: станут заходить люди, разговоры разговаривать, знакомства заводить.  Повесил на самое видное место карту Венецианской республики времён расцвета.  Ему мечталось, что его скромное кафе и он сам станут известны в городе, как в своё время малютка-Венеция в тогдашнем мире.

Люди заходили.  Редко.  И больше молчали.  Спасибо и до свидания.  Псу скучал.  Наткнулся на обьявление:

"Философская школа Платона Гейзера приглашает учеников.  Принцип преимущественного недеяния.  Гейзер берётся доказать четыре постулата.  Первый: недеяние лучше деяния (эволюция лучше революции).  Второй: человеком движат лень и скука - в той или иной пропорции.  Третий: когда скука преобладает над ленью, совершается деяние; это нехорошо.  Четвёртый: хорошо, когда лень одолеет скуку и возобладает недеяние, покой.  Для желающих - практические занятия."

Псу насторожили "практические занятия", но понравилось слово "движат", он позвонил и записался.

Платон Гейзер назначил сбор группы в кафе у Псу.  Никто не пришёл.  Гейзер и Псу сидели в кафе одни.  Гейзер долго рассматривал карту Венецианской республики периода расцвета.


Диалог Первый.


Псу спросил: "Я про первый постулат: почему недеяние лучше?"

Гейзер ответил: "Потому что революция хуже по определению."  И добавил: "Когда на дворе революция, почему-то всегда отключают коммунальные удобства."

Потом отвлёкся от карты и сказал: "Пора выпить."  Достал фляжку.  Отхлебнул.  Дал отхлебнуть Псу.  Это был коньяк.  Псу закашлялся.

Гейзер продолжал: “Есть две мощные силы: лень и скука.  Обе движат прогресс.  Но по-разному.  В единстве и борьбе.  Некоторые называют их деянием и созерцанием.  Или деянием и недеянием.  Во мне сильнее созерцательная компонента.  То есть, лень.  Выбрав одну из "сторон конфликта", неизбежно приходится вступать в борьбу с другой.  В моём случае - со скукой.  То есть, действовать.  Поскольку борьба - это не созерцание, а действие.  Что плохо - ибо есть противоположность созерцательству, которому присягнул.  Даже попытка что-нибудь сказать вслух, будучи деянием, есть, по сути, измена принципу созерцания.  Крайняя степень такой измены - пытаться судить и осуждать, пытаться давать советы и контролировать их выполнение.  То есть, сознательно побуждать к тому или иному деянию других.”

Он отхлебнул из фляжки.  Дал отхлебнуть Псу.  Продолжал: "Итак, борьба со скукой…  Значит, в моём случае измена принципу неизбежна.”  Он взглянул на Псу.  "Да и в вашем тоже."  Псу сделал "очи долу": не ожидал перехода на личности.

Гейзер продолжал: “Да и в любом частном или общем случае неизбежна.  Остаётся постараться свести к минимуму потери.  Как на войне - когда война оказывается неизбежной.  Ну я и решил, ради борьбы со скукой - если уж без борьбы никак, пойти попробовать поучительствовать в массы.  Помиссионерствовать.  Искупить таким образом хоть часть греха измены Принципу.  У вас ещё вопросы есть?”

Псу сказал: "Эволюция - штука долгая.  А моя жизнь - штука короткая.  Могу не дожить до того, до чего дожить хочется.  Значит, без революции мне никак?"

Платон сказал: "В абсолютном виде, в значении чёрного против белого - без революции вам никак.  Без множества революций.  Маленьких и побольше.  Это нормально.  Принцип “созерцания как доминанты” не требует - и не может требовать - стопроцентного отсутствия элемента деяния.  Просто нужно стараться, как я уже сказал, свести потери к оптимально возможному минимуму.  Нужно не радоваться ни революциям, ни победам в революциях, а вместо этого изо всех разумных сил стараться, чтобы их, революций, было как можно меньше, и чтобы они как можно быстрее и бескровнее заканчивались."

Отхлебнул из фляжки и добавил: "Революция, как болезнь - дешевле предупредить, чем вылечить."

Псу сказал задумчиво: "Это очень сложно."

Гейзер улыбнулся и сказал: "Вовсе нет.  В своё время на британском троне оказались курфюрсты Ганновера, которые дальше своего родового гнёздышка не умели видеть, которые не понимали смысла слов "колониальная политика" чужой страны, отданной династической рулеткой под их начало.  Они продолжали окучивать свой Ганновер и прозевали Соединённые Штаты с их независимостью.  Зато американцы урок усвоили.  И, колонизируя в свою очередь, превращали новые территории в часть себя.  Всех впускать - никого не выпускать.  И сработало.  И в России сработало.  И американизация Америки, и русификация Российской империи сработали.  Ни одна из колоний, кроме Польши, и не рыпалась.  Пока власть в империи не захватили больные на голову маргиналы и не стали размахивать принципом самоопределения наций, этим высокозаразным оружием массового поражения.  Предложите теперь вы пример."
 
Псу задумался.  Пока он думал, в кафе появились посетители, он на них отвлёкся.

Гейзер сказал: "С точки зрения абсолютизации принципа недеяния ходить в уборную есть противопринципное деяние.  Не согласны?"  Псу не успел ни ответить, ни испугаться.  После короткой паузы Гейзер поинтересовался: "Где тут у вас туалет?  Схожу согрешу: совершу деяние."

Эту ночь Псу почти не спал.  До конца дня он пил кофе (мочегонное), вечером пиво (тоже мочегонное), и всю ночь разрывался, вместе со своим мочевым пузырём, стараясь отдалить очередное неизбежное грехопадение.


Диалог Второй.


На следующий день в кафе пришёл Гейзер.  Попросил кофе, вынул фляжку и спросил:  "Как спалось?"  Псу изошёл холодным потом: он всё знает!

Гейзер сказал: "Сегодня займёмся политической экономией.  Как частью философии."  Спросил: "Сколько у вас стоит чашка кофе?"  Псу сказал: "Доллар.  Маленькая чашка."  Гейзер спросил: "Доллар - это стоимость или цена?"  Псу сказал: "Вы спросили "сколько стоит", значит, стоимость, наверно."  Гейзер спросил: "А цена - сколько?".  Псу задумался, потом сказал: "Доллар."  Гейзер спросил: "То есть, без разницы?  Стоимость и цена суть одно и то же?"  Псу задумался и ничего не сказал.

Гейзер отхлебнул из фляжки.  Предложил Псу.  Тот думал и не хотел прерываться. 

Гейзер сказал: "У Маркса категории стоимости и цены не разработаны.  Стоимость, упрощённо выражаясь, складывается из себестоимости, то есть затрат, и некоей эфемерной субстанции под названием прибавочная стоимость.  Другими (его же, Маркса) словами, стоимость товара есть овеществлённый в товаре труд.  Хоть в часах трудозатраты измеряй, хоть в долларах.  Отсюда вытекает, что стоимость товара на полке в магазине неизменна: ведь в него вложено определённое количество труда.  Даже когда товар протухнет, величина вложенного в него когда-то труда не изменится.  А вот цена товара есть величина переменная: дороже, дешевле, распродажа - всё такое.  Когда цена оказывается выше стоимости, производителю и продавцу - обоим хорошо.  Когда ниже (например, товар ещё не совсем тухлый, не окончательно, но уже подванивает, и нужно побыстрее продать) - соответственно, плохо.  Отсюда первый вывод: производить понемногу, в меру, чтобы выгодно и вовремя продать.  И всем - хорошо.  Но!..  Так не получается.  Почему?"

Он вопросительно посмотрел на Псу.  Тот молчал.  Нюхал кофе в чашке Гейзера.  Решил цены пока не менять.

Платон продолжал: "Мой учитель так излагал эту проблему.  Он доставал из портфеля и ставил на учительский стол бутылку водки.  Предлагал студентам прикинуть стоимость компонентов и ингредиентов: спирт, вода, бутылка, крышка, этикетка - что там ещё?  Под шумный общий восторг добирались до прикидочной себестоимости, добавляли по несколько копеек на зарплату продавщицы - и получали как бы стоимость.  Да, именно стоимость бутылки водки.  И она (стоимость, а не продавщица) со всеми мыслимыми наценками едва доходила до полтинника.  В денежном выражении.  Тогда учитель интересовался, сколько он заплатил за эту бутылку?  Здесь мнение было единодушным, никаких споров: три шестьдесят две.  Да, друг мой, это было в те счастливые давние времена, когда цена не колебалась, а просто предполагалась: нужно же что-то написать на ценнике.  Вопрос "почём водка?" просто не мог быть задан.  Прото-коммунизм…  Ну вот, потом все вместе вычитали пятьдесят копеек из трёх рублей шестидесяти двух копеек - и у всех дух захватывало.  От ещё не очень отчётливых, но очевидно бескрайних перспектив - когда результат одной бутылки умножить на количество бутылок да на количество дней в году, когда магазины торгуют, да на количество торговых точек..."   

Заметным усилием воли Платон задушил мечту на взлёте.  Отхлебнул из фляжки.  Сказал: "К чему это я?  А вот к чему: разница между стоимостью и ценой есть основа основ и залог благополучия.  Положительный баланс в пользу цены - мечта всех бюджетов и бюджетников.  Если принять (для простоты) величины цены и стоимости неизменными в какой-то отрезок времени, то жиреть дальше можно будет только за счёт увеличения количества товара.  Что, вы думаете, делает человечество?"

Псу снова задумался.  Платон продолжил сам: “Человечество дружно кидается увеличивать количество товара.  Самоубивается в борьбе за рынки сбыта.  Каждый, как и вы, не желает ждать медлительной эволюциии и раз за разом записывается в крестовые походы.  И при всём при этом внешнем, шумном и пугающем, при всём при этом где-нибудь в фундаменте или в несущей конструкции совершается то, что действительно должно бы испугать современников: Принцип предпочтительного недеяния переходит в тихую контратаку."

Платон отхлебнул из фляжки, погрозил указательным пальцем Венецианской республике и сказал: “Всё начинается с того, что в какой-то момент никто ничего не хочет делать.  Все пируют, никто не работает.  А зачем - если всё есть?  Нет, конечно, не сразу и не все.  Дольше всех продержатся кустарные промыслы - для души.  Лозунг "хлеба и зрелищ!" не сразу погубил Рим.  Тот ещё какое-то время помучился.  А пока покойник жив, его муки усугубляются грозным и неотвратимым изменением соотношения стоимости и цены.  Розовое поле положительного баланса становится тоньше.  Идёт война за рынки.  Рынки ресурсов и рынки сбыта.  Любая война стоит денег.  Не воевать нельзя: увеличение производства товара требует новых и новых рынков.  Остановить это увеличение - всё равно что остановить луну.  Средневековые цехи пытались.  Плохо кончили.  Потом большевики пытались - под видом планирования.  Тоже плохо кончили.  Каждый по-отдельности и все вместе - его величество Общество желает больше хлеба и больше зрелищ.  Увеличение затрат на хлеб и на зрелища вместе с расходами на войну рано или поздно захлопнут розовое поле.  Когда наконец общие расходы превысят общие доходы, и бюджет заполыхает огненно-красным…”

Отхлебнул из фляжки и сказал: "Вот в этом месте к политической экономии полезно подключить философию истории.  Возьмите вашу Венецию.  Как начинала!  В какие выси вознеслась!  Какая торгово-колониальная империя была!  Слава и богатство, и всё такое.  Однако не доглядели, прозевали португальцев и Колумба, и розовое поле баланса сменилось красным, и вот уже ни Кипра, ни Дубровника, и вот уже в собственных предместьях бродят-шляются беспризорные Габсбурги..."

Отобрал у Псу свою чашку с кофе, отхлебнул из фляжки, отхлебнул из чашки и сказал: "История, как всем известно, никогда никого ничему не учит.  Принято как аксиома.  А почему, собственно, не учит?  Да потому, что у исторической науки нет системы.  Есть количество - сумма фактов, иногда связанных между собой, иногда нет.  Вызубрить ещё не значит научиться.  Количество без посторонней помоши (нашей с вами, например) не желает переходить в качество.  В систему.  В которой был бы базовый принцип и расходящаяся от него система постулатов.  Принцип преимущественного недеяния предполагает именно такую систему.  Теперь всё можно стройно изложить на бумаге и начинать действительно учить истории.  Любой исторический деятель, от императора до управдома, должен помнить этот принцип: недеяние лучше деяния.  Понятно, что совсем без деяния не обойтись.  Абсолютное недеяние - это абсолютный ноль, точка окончательного замерзания, абсолютный покой.  То есть смерть.  К этой точке следует стремиться, но её никогда не достичь.  За абсолютное недеяние и управдома, и императора с работы уволить могут.  То есть, наш Принцип является скорее вектором, чем фактом.  Однако верно и то, что прежде чем совершить какое бы то ни было деяние, частное и конкретное, человек должен задуматься, стоит ли связываться.  Так ли уж он сильно чего-то хочет, чтобы ради этого пальцем пошевелить?  В случае с управдомом это выглядит, например, так: если в квартире два санузла и один из них вышел из строя, обязательно ли сразу бросаться чинить или стоит подождать: может, само починится, может, жилец надоедливый съедет?  В случае с императором - та же, по сути, история.  Зачем, скажите, Александр в Индию попёрся?  Ну разобрался с персами, которые греков к тому времени порядком уже достали, ну разместил гарнизон своих пацанов в развесёлом Вавилоне, ну организовал из уважения к своему учителю город Александрию с приличной библиотекой...  Красивый жест, согласитесь!  Но зачем от уюта и комфорта сытой жизни он погнал людей в снежные перевалы Гиндукуша, откуда ему никто ничем не угрожал?  Предположим, он был психопатом-пассионарием с расшатанными нервами и зашкалившим гормональным фоном.  Но люди-то за что страдают: и те, что при нём, и те, что из Гиндукуша вынуждены отстреливаться?  Исторический деятель обязан с детства усвоить, что как бы удачно ни складывалась та или иная кампания, война - это противоестественно.  Естественен лишь мир.  Покой..."

Отхлебнул из фляжки, допил остывший кофе и продолжил: "Действия не совершаются в вакууме.  Любое действие так или иначе отражается на других людях.  Порядочный человек, даже если не считает себя историческим деятелем, обязан это понимать.  Сходил в сортир.  Шумно слил воду.  Разбудил спавшего за стенкой.  Я это не к тому, что предпочтительнее тихо ходить под себя, но не думать о последствиях своего деяния невозможно.  Не то сосед встанет и совершит деяние.  По кумполу.  За шум.  Поэтому воду сливать следует как можно тише.”

Снова отхлебнул из фляжки и добавил: “Делаешь - думай.  Снова делаешь - снова думай.  Надоело всё время думать - не совершай деяний.”

Потом спросил Псу: “Хотите практический вывод из всего сказанного?  То, что противоречит принципу преимущественного недеяния, должно в меру возможности пресекаться.  Не поддающихся дрессировке нервных пассионариев следует изолировать от общества.  В тюрьмах.  Или лечить.  В больницах.  Психиатрией и фармакологией: корректировать гормональный фон в сторону общественной безопасности.  Как предлагал старик Фрейд, сублимировать агрессию в цветоводство."

Платон потряс фляжку, приложил к уху.  Сказал: "Топливо закончилось.  Завтра поговорим о концепции свободы и оптимальном государственном устройстве.  Послушайте, а почему бы вам в кафе не подавать алкогольные напитки?  Замучаешься лицензию получать?  Я так и думал.  Видите, как всё неразумно устроено…  Значит, завтра о разумном государственном устройстве..."

Он ушёл.  Псу посидел какое-то время в оцепенении, потом закрыл кафе, перешёл улицу и там в баре быстро напился до оптимального максимума.


Диалог Третий.


Всю ночь ему снилась прибавочная стоимость.  Толстая, розовая, как бюджет, она тянула его в шалман под вывеской "коммунизм".  Псу отбивался и, кажется, даже кричал.  Наутро кофе не помогал; Псу ждал Платона, вернее, его фляжку.  И Платон пришёл.  Взглянул на Псу и молча протянул ему фляжку.  Приятная тяжесть в руках.  Потом в желудке.  Потом в голове.  Картина в жанре гуманистического реализма "Воскресение Человека".

Платон сказал: "Свобода...  Вы чувствуете себя более свободным, чем пять минут назад?"  Псу сказал очень искренне: "Угу!"  Платон спросил: "А что вообще такое свобода?"  Псу отчеканил: "Свобода есть осознанная необходимость."  Он гордился собой.  Своей возрождавшейся к жизни черепной коробкой.  Платон сказал: "Они вообще любили бессмысленные афоризмы, эти диванные ниспровергатели.  Помните доказательство постулата по Ленину: "Учение Маркса всесильно, потому что оно верно"?  Бессмыслица полная, а какие тиражи!..  Ладно, давайте без них попробуем.  Вот стоит человек на улице с плакатом.  На плакате написано: "Долой глобальное потепление!"  Он свободен, этот человек: хочет стоять с дурацким своим плакатом - и стоит себе.  Вопрос: действительно ли он "осознаёт" "необходимость" торчания здесь и сейчас со своим потеплением?  Или ему просто скучно было, он и подумал - отчего не постоять с потеплением?  Но!  Свобода индивида заканчивается там, где начинается свобода другого индивида.  Это ключ.  Без этого ключа весь трёп о свободе и её отсутствии трёпом и остаётся.  То есть, важно никому не наступить на пятки с плакатом этим.  Не мешать прохожим.  Не перегораживать тротуар, переход, входы и выходы.  Не загораживать оплаченную панораму группе туристов.  Будет путаться под ногами - придут представители его величества Общества с дубинками и наручниками.  А не наступай на пятки его величеству Обшеству!  То есть, что получается: в теории - свободен провозглашать всё что угодно, а практически - парень плохо кончит.  С высокой степенью вероятности - кончит плохо."

Гейзер отхлебнул.  Дал отхлебнуть Псу.  Тот аж засветился счастьем.  Гейзер продолжил: "Отсюда два вывода.  Взаимосвязанных.  А как же иначе?  Это только в религии набор не связанных между собой лозунгов.  Аллах акбар!  Никакой доказательной базы.  Учение Маркса потому что...  Никакой доказательной базы.  Вообще, это интересная тема: принципиальные различия методологии науки и религии.  Напомните к этому вернуться!"

Псу икнул и кивнул.  Гейзер продолжил: "Итак, два взаимосвязанных вывода из нашего с вами глобального потепления.  Первый: свобода есть никакая не осознанная необходимость, а лишь факт осознания наличия свободы."

Он тормознул, внимательно, даже как бы с тревогой вгляделся в Псу.  Спросил: "Не слишком сложно?"  Псу отрицательно помотал головой.  Нет!  Не слишком!  Не важно, даже если слишком!  Псу всю жизнь мечтал познать суть свободы.  Он хотел слышать про это.

Гейзер с сомнением покачал головой, но продолжил: "Свобода есть осознание свободы.  Осознание того, что, вот, что-то можно.  Это осознание не обязательно перерастает в практическую попытку свободой этой воспользоваться.  Свобода всегда означает "можно" и не всегда означает "нужно".  Кто-то воспользуется.  На собственный страх и риск.  Вылезет с плакатом.  Большинство же ограничится осознанием своей свободности.  И останется дома.  С чувством глубокого удовлетворения.  До сих пор понятно?"

Псу кивнул утвердительно.  Он не знал наверняка, понятно ему или нет.

Гейзер продолжил: "И второй вывод: в полном согласии с Принципом преимущественного недеяния, чем меньше высовываешься и шевелишься, тем более ты свободен.  Как только ты совершишь первое (и, как правило, непоправимое) деяние на пути к свободе (как ты её ошибочно понимаешь), ты окажешься в колее, из которой не выскочить, только вперёд, куда, зачем - неважно, некогда размышлять, сзади подпирают, с боков, снизу, сверху в выбранном (как бы самим тобою) направлении держат.  А чем плохо?  Никто не мешает, все только помогают.  А что там насчёт направления - сам выбрал?  Вроде, да...  Но на рекламной картинке всё как-то немножко иначе выглядело...  Поздно, родной: на какой курорт прилетел - на том и загорай.  До прожаристости."  Гейзер облизнулся.  "Итак, что мы имеем?  Свобода ездить на курорт - это хорошо.  Означает ли это, что нужно именно этой свободой именно в данный момент воспользоваться, бросить всё, вскочить с дивана и лететь на этот непонятно какой курорт?  На свой страх и риск?  Как тот - с глобальным потеплением?  В то время как можно, не вставая с дивана, купаться в нирване почти абсолютной свободы, в том числе и такой, за какую на любом реальном курорте реальный срок дадут.  Что же получается?  Что абсолютная свобода есть - что? - мечта!  Лежать на диване и мечтать - это и есть истинная свобода.  А всё остальное - измена принципу и записывается как минус.  Как грех - если угодно."

Гейзер внимательно посмотрел на Псу.  Тот был близок к обмороку.  Гейзер отхлебнул из фляжки и отдал фляжку Псу.  Сказал: "На здоровье."  И ушёл.

На этот раз Псу даже в бар не ходил, напился прямо на рабочем месте.  Ночью бредил.  "Темницы рухнут, и свобода..."  Пушкин буквально призывал революцию.  Но революция - это плохо.  Поскольку является деянием.  Что противоречит Принципу преимущественного недеяния.  Значит - долой Пушкина?  Ату его - во имя покоя и розового баланса…


Диалог Четвёртый.


Однако наутро Псу был жив.  Почти совсем жив.  Налил полную фляжку коньяка и стал ждать Гейзера.  Тот пришёл, и они по-очереди отхлебнули.  Гейзер сказал: "Коньяк.  Неплохой.  Вот скажите: если у вас есть такой коньяк, вы пойдёте от него воевать в какую-нибудь Россию?  Бонапарт - такой же злостный нарушитель Принципа, как и Македонский.  Только к Гиндукушу он решил идти через Москву.  Вот и вся разница.  Дался им всем этот Гиндукуш...  Коньяк во Франции от этого ни лучше, ни хуже не стал.  Лежи себе на диване, потягивай коньячок - и другим людям не мешай делать то же самое.  Ежели у тебя никто коньяка твоего не отнимает - зачем вставать с дивана и идти на войну?  И других таких же - стаскивать с диванов и тащить под пули?"

Они отхлебнули.  Потом отхлебнули кофе.  Псу подумал и сказал: "Уныло как-то..."

Гейзер сказал: "Алкоголь вообще депрессивен.  Он подавляет.  Вот Гиндукуш - это наркотики.  Они окрыляют.  Но что, скажите, мешало Бонапарту в уже завоёванном Египте прорыть Суэцкий канал и плавать за опиумом по морю?  А что мешало какому-нибудь Антонию вырыть этот канал в честь какой-нибудь Клеопатры?  Или восстановить старый, времён фараонов?  Византийцы бы колонизировали берега Красного моря.  И жили бы в Аравии христиане.  И не было бы никакого ислама и никакого джихада.”

Псу хотел что-то сказать.  Возразить.  Но забыл и поленился вспомнить.  Вместо этого вдруг вспомнил свой сон и спросил: "Скажите, а вот Пушкин, с точки зрения Принципа, это хорошо или плохо?  Ведь он и за свободу, и за революцию.  А свобода - это хорошо, но революция - плохо."

Платон внимательно посмотрел на Псу.  Спросил: "Вам снился Пушкин?"

Псу вздрогнул.  Сделал "очи долу".  Сказал: "Темницы рухнут - мне приснились.  Свобода у входа и братья с мечом.  Чистой воды деяние."

Платон понимающе улыбнулся.  Сказал: "Вовсе нет.  Никакое не деяние.  И я вам сейчас это докажу."  Отхлебнул из фляжки, передал её Псу.  Сказал: "Пушкин, со всей его инфантильной революционностью, скорее хорошо, чем плохо.  Ведь Пушкин - что делал?  Книжки писал.  Для тех, что на диванах лежали и читали.  Чтение на диване есть наименьшее зло, наименее вредоносная уступка скуке.  Если у человека есть что читать, лёжа на диване, человек, как вы помните, совершенно свободен.  Свободен в совершенной степени.  Значит, объективно, чтиво как таковое вполне соответствует Принципу.  Но это не всё!  Пушкин не просто сочинял - он сочинял хорошо.  А от хорошей книги оторваться труднее.  Встать с дивана, взять оружие и тащиться зимой через полгорода на Сенатскую.  Труднее всё это совершить, если есть свобода выбора между хорошей книгой и уютным диваном, с одной стороны, и шрапнелью на холодном ветру.  Кто-то всегда найдётся, кто выберет шрапнель.  Большинство останется дома.  Экономим на шрапнели.  Выходит, Пушкин - это символ служения Принципу.  И самое важное: он и сам ведь сочинял, полёживая на диване, и ни в какую Сибирь - лично темницы рушить - не собирался."

Псу спросил: "Тогда, если Пушкин - хорошо, то царь с его Третьим отделением - плохо?  Ведь они не дружили - царь и Пушкин."

Платон сказал: "Школьная программа.  У вас неплохая память."  Отхлебнул из фляжки.  Дал отхлебнуть Псу.  Сказал: "Не всё так просто.  Государь Николай Павлович, на самом деле, верой и правдой исповедовал Принцип недеяния.  Особенно он уверовал после пережитого кошмара на Сенатской.  Это ведь при нём государство обустроилось: всё по ранжиру, никто никуда не рыпается.  Все по диванам - читают, мечтают...  В том числе, и о разрушении темниц - мечтай о чём хочешь.  Свобода.  И не нужно никакой другой свободы, всё это вредные вымыслы озабоченных гормононосцев.  По сути, государь ежедневно совершал деяния во имя торжества недеяния.  А началась Крымская война - Николай Павлович огорчился, заболел и умер.  Можно сказать: умер за идею.  За Принцип.  Вот кого в святые выбирать нужно.  Потому что недеяние есть наисущественнейшая первооснова христианства.  Для проповеди делалось исключение.  Как я сейчас - проповедую, совершаю какое-никакое деяние, но не в противоречии с идеей христианства.  Христианства как философской концепции.  Потому что есть ещё религиозная составляющая, так там совсем другое дело.  В религии постулаты не доказываются, а заявляются, как приказы по армии, обсуждению не подлежат и между собой никакой логической связи не предполагают.  Например: бог един.  Точка.  Не возжелай чужой жены.  Точка.  Какая связь?..  Никакой.  И не предполагается.  Заучи и не нарушай.  И тоже бы всё ничего - но скучно.  Скучно становится человеку.  Он ещё лежит на диване и невинно мечтает о замужней соседке сверху, то есть всё пока хорошо - но в нём уже зреет бунт.  Сначала ещё не деяние, а лишь вопрос: почему не возжелай?  Чтобы она, будучи замужем, от кого ни попадя не забеременела, не попутала все родословные?  Понятно.  Наследственные лены и феоды.  Недвижимость.  А если возжелать с презервативом?  Всё равно нельзя?  Но почему?  Не найдя удовлетворительной сдерживающей причины, он встаёт с дивана, берёт презерватив и отправляется на деяние.  Религия не снизойдёт до того, чтобы помочь человеку понять, чтобы разъяснить, убедить.  Она ленива (что, в принципе, хорошо), и просто объявляет нормального человека грешником.  И отправляет на костёр (что, в принципе, плохо), даже не поговорив с человеком по-человечески.  А ведь можно было бы всё по-хорошему, без шума, без пыли: спокойно обьяснить человеку, что пока он вожделеет кого-то, он занят и, значит, не думает о едином боге.  Или одно - или другое.  Выбирай!  И человек останется на диване - неспешно выбирать.  Между богом и чужой женой.  Между созерцанием и деянием.  Это займёт много времени.  Для кого-то - всю жизнь.  И снова всё хорошо.  Это - к вопросу о методологии науки и религии.  Мы недавно касались этой темы.  Я ещё просил вас напомнить."

Гейзер внимательно посмотрел на Псу.  Сказал: "Давайте, я пощупаю у вас пульс."  Пощупал у Псу пульс.  Ничего не сказал; молча передал фляжку.  Потом отхлебнул сам.  Сказал: "Пора проверить усваиваемость материала.  Вот, как вы думаете, исходя из всего пройденного, в чём заключается основная задача государства?"

Псу, почти не задумываясь, ответил: "В поддержании баланса между деянием и недеянием в пользу недеяния."  Взял у Платона фляжку и отхлебнул.  С видом победителя.

Платон забрал фляжку и тоже отхлебнул.  Сказал: "Вы делаете успехи.  Лучше и не сформулировать.  Государство назначается его величеством Обществом для поддержания оптимального, в каждый данный момент, баланса.  Такого, чтобы в долларах рисовать розовым цветом, и ни в коем случае не красным.  Подводя итоги того или иного царствования, выставляя ему как бы оценку, начинать следует с цвета баланса.  Если розового в данное царствование больше, чем красного, - царствование признаётся хорошим.  Алексея Михайловича прозвали Тишайшим.  Хотя он и воевал с поляками.  Ивана Васильевича прозвали Ужасным.  Хотя он тоже воевал с поляками.  Непонятно?  Тогда прикиньте, какой процент от народонаселения при том и другом государе мог позволить себе помечтать на диване, не пугаясь шагов за дверью?  Ровно столько народу ощушали себя свободными людьми и были счастливы.  Потом, на горе жителей, на них свалился неуёмный социопат Пётр Алексеевич.  Который воевал со всеми.  Снова начались шаги за дверью.  Видите, как всё непросто...  Но вы - молодец!  Суть ухватили точно.  Мой предок Платон учился у Сократа и, в свою очередь, выучил Аристотеля.  Который, в свою очередь, выучил чёрт-те кого чёрт-те чему...  Но это так, к слову.  Вы станете моим Аристотелем.  Только не проповедуйте кому ни попадя."

Псу задумчиво сказал: "Аристотель Псу..."  Платон спросил: "Не нравится?"  Псу ответил: "Вполне."

Гейзер сказал: "Вот мы и подошли к теме государства.  Каковое сушествует лишь постольку, поскольку удовлетворяет тех, кто в нём проживает.  Поскольку им в нём окей.  И именно для того существует, чтобы было окей.  В этом - суть.  Как вы совершенно правильно заметили.  А Муссолини, например, считал, наоборот, что государство первично.  Индивид имеет смысл только как "винтик" государства.  Государство решает, когда и как долго следует разрешить индивиду лежать на диване.  И какие книжки при этом можно читать.  Муссолини плохо кончил.  Фашизм ошибся в этом ключевом вопросе: баран для стада или стадо для барана?  Окей в нашем случае есть минимум деяний, максимум дивана.  Ни личность руководителя, ни система правления не играют такой роли, как розовый баланс бюджета и доступность диванов.  Будут бюджеты - личности найдутся.  Задача правительств - обеспечить неспешное течение естественной эволюции.  Предвидеть революционные ситуации и гасить в зародыше.  Как пожарные: не только тушение, но и профилактика.  В этом смысле правление Николая Первого было образцовым.  Вся эта идиллия рассыпалась в прах с началом Крымской войны.  А спустя полвека похожая идиллия так же рухнула с началом Японской войны.  Подумать только, что было бы, не будь этих (и многих других) дурацких войн, затеваемых от скуки дурацкими гормонариями!  Непрерывная идиллия на фоне устойчивого розового баланса.  Триумф Принципа.”

Отхлебнул из фляжки.  Дал отхлебнуть Псу.  Псу тихо тащился.

Платон продолжил: “Так кто же виноват? - кричат те, кому, по идее, должно быть горазно важнее - что делать?  Почему Общество раз за разом, раз за разом вместо идиллии выбирает пропасть?  Ну, не пропасть, а неизвестность.  За которой почти всегда оказывается пропасть.  Впрочем, не почти, а всегда.  Приведите пример, когда за неизвестностью оказывалась бы не пропасть?”

Потянулся за фляжкой, но передумал.  Продолжил: "Виноваты пассионарии.  Те, под кем даже когда струя светлей лазури, и луч солнца золотой имеется - те, которые мятежные и которые ищут бури.  Лермонтов смущал умы прочь с диванов.  Герцен тоже - этот трибун свободы слова.  Какой такой свободы слова?  Выражать эмоции никто и не запрещал.  На случай, когда мысли на диване в изумление приводят - можно выругаться в слух, и ничего не будет.  А ум всё-таки понемножечку смущается.  Это и называется пропагандой.  Копают, копают злоумышленники.  Докопались до террора.  Ведь что такое террорист?  Ему скучно, и он на свой лад, как умеет, борется со скукой.  Совершает деяние.  Никаким созерцанием здесь и отдалённо не пахнет.  Берём бомбу.  Выходим на Екатерининский канал.  Что, у этих бомбистов диваны были хуже, чем у соседей?  Нет, дело в том, что они пассионарии.  Оторвы и социопаты.  Больные люди.  С нарушенным гормональным балансом.  С уклоном в деяние.  Больных людей лечат.  Правильно?  Раз больные, значит, лечат.  Этих уж безусловно нужно лечить.  Во благо Общества.  Все силы, все ресурсы государство обязано, ради собственного спасения, бросить на разработку самой главной пилюли.  Инъекции, там.  Конфеты.  Встретил мальчика по фамилии Джугашвили - дай ему конфетку, проследи, чтобы проглотил.  И всё: история перетекает в сослагательное наклонение.  Что было бы, если бы.  Таких мальчиков на самом деле не так уж и много: Робеспьер, Шикльгрубер, Пол-Пот..."

Гейзер стал загибать пальцы.  Передумал.  Потянулся за фляжкой.  Отхлебнул.  Дал отхлебнуть Псу.  Сказал: "А что было бы, если бы?  Тихая незаметная эволюция.  Уверенный розовый баланс.  У каждого имеется диван и свобода.  Иногда в театр на премьеру выехать.  Иногда к цыганам.  А так всё больше - на диване.  Всем хорошо.  Кому плохо-то?  Ну скажите, кому плохо?  Разве что душевнобольным.  Неадекватным.  С искажённым балансом.  Их, как мы знаем, относительно немного.  Неужели не справимся!  Научимся выявлять патологию в младенчестве и - укольчик.  Взрослых - всех поголовно на медосмотр и анализы.  И если у кого гормоны - сразу укольчик.  Успокоительный."

Гейзер потянулся за фляжкой.  Отхлебнул.  Сказал: "Вы заметили: мы с вами от вопроса, кто виноват, плавно пришли к вопросу, что делать?  Формальные требования соблюдены.  Остаётся разобрать вопрос об эволюции.  Точнее, о прогрессе.  Ведь если все лежат на диванах - прогресс остановится, и не будет даже тихой эволюции - никакой не будет, полный застой и гниение.  И неприятный трупный запах.  И развалившийся диван станет нечем заменить.  Согласитесь, это важный вопрос.  И тут нам на помощь приходят наши старые знакомые: лень и скука.  Для начала опровергнем два популярных постулата: что скука - это плохо, и что лень - ещё хуже."

Он внимательно посмотрел на Псу.  Сказал: "Э, любезнейший, да вы спите?"  Псу не ответил.  Он спал.   


Диалог Пятый.


Гейзер вернулся на следующий день.  Псу выглядел выспавшимся.  Потому что выспался.

Гейзер сказал с порога: "Абсолютное недеяние - как коммунизм: достичь нельзя, но стремиться нужно." И добавил: "Идеальное общество есть ложка скуки в бочке лени."

Вынул фляжку, отхлебнул, предложил Псу и сказал: “В определённый момент времени в определённом пространстве существуют по-соседству два живых физических тела.  Одно из них молодое, пышет румянцем, для него движение, как вода для рыбы, из него энергия излучается, оно не может не дёргаться в разные стороны, не суетиться, не шуметь, не пылить.  Второе тело - диванного образца.  Ему требуется самый что ни на есть прожиточный минимум.  "Ручей, очаг и ложе" - как сказал классик.  Всё остальное - от лукавого: и шум, и суета всякая.  Что мы получаем, какую диспозицию?  Сможет ли тело номер один удержаться от агрессии в пространство, минимально необходимое телу номер два?  Да.  Усилием воли.  Но только в случае, если тело первое боится тела второго.  Или уважает.  Или и то и другое.  В молодости я не мог понять дворовой мальчишеской мудрости "боится - значит, уважает".  Теперь понимаю."

Взял фляжку в руку, понизил голос и продолжил: "Недостаточно быть в большинстве.  Большинства не боятся.  Большинством манипулируют.  Боятся тех, кто вооружён и кто организован.  Боятся и уважают.  Никто не полезет к соседу, зная, что у того под подушкой "погремушка", и что по первому выстрелу с соседних диванов потянутся на выручку другие соседи.  Рассуждая, что следует один раз встать и совершить деяние, настучать по кумполу, чтобы потом всем спокойнее лежалось.  В критический момент Чемберлен этого не уразумел, не настучал Гитлеру по кумполу, когда ещё не поздно было.  Кончилось плохо."

Отхлебнул, предложил Псу и продолжил: “И ещё о деянии ради недеяния как цели.  Старик Бернштейн оставил в наследство мировой социал-демократии свой постулат: цель - ничто, движение - всё.  Ленин, не уважавший Бернштейна, на самом деле пришёл к той же мысли: поскольку коммунизм недостижим, цели не существует, и движение к несуществующей цели - это всё, что у нас есть, будем же этому рады.  Линия горизонта не может быть целью.  Так как же насчёт Бернштейна: он - хорошо или плохо?  Ну с одной стороны, очевидно, плохо: если деяние не оправдывается целью, оно не нужно по определению.  Оно нецелесообразно.  Так гласит Принцип.  Муссолини вырос из Бернштейна.  Но ведь с другой стороны, на практике все телодвижения социал-демократии, вся их борьба за отдельные уступки, одну, за другой, за сокращение рабочего дня, за оплачиваемые отпуска и страховые кассы - всё это обьективно увеличивает степень диванности Общества и, соответственно, уменьшает степень его взрывоопасности.  Вот вы, например, лично вы, как часть Общества - вам лично хуже или лучше, когда оплачиваемые отпуска?"

Псу сказал: "Выходит, Бернштейн - это скорее хорошо, чем плохо?  Несмотря на теорию?"

Платон подхватил: "Именно: несмотря на кажущуюся теоретическую некошерность.  Перефразируя того же Ленина, когда он рассуждал о "пролетарской морали": хорошо всё, что способствует делу диванолежателей.  Пушкин - хорошо.  Бернштейн - хорошо.  А вот сам Ленин как раз нехорошо: сколько народу посгонял с диванов!  Одно дело - лежать и мечтать.  Другое - вскочить и начать что-то делать.  Любое телодвижение нарушает баланс комфорта окружающих.  Об этом ни один из нас не вправе забывать.  Если вы в состоянии пообещать, что очень быстро, почти незаметно для них (окружающих) баланс будет сбалансирован вновь, причём на более высоком уровне комфорта, то, пожалуй, что ж, действуйте.  Хоть это и рискованно: а вдруг какой недорасчёт, и ничего уже вообще приемлемо не сбалансируется, и все попытки сбалансировать только усугубят дисбаланс.  И вот уже вашим соседям нечего почитать, нечем укрыться, и диваны лежат в руинах."

Псу спросил: "Как большевики?"

Гейзер сказал: "Точно!"  И ещё сказал: "Пора выпить."  Они отхлебнули.  Гейзер сказал:  "Помимо всеобщей диспансеризации и укольчиков - что ещё очень важно?  Воспитание.  Принцип преимущественного недеяния должен быть вдолблен в головы.  Что недеяние в общем случае предпочтительнее деяния.  Что деяние допустимо только ради цели, которая состоит в качественно новой степени комфортности недеяния.  Что каждый раз, прежде чем совершить деяние, нужно неспеша подумать: так ли уж оно необходимо и действительно ли во благо.  Поверьте, будет заметный отсев претендентов на деяние.  Меньше работы пожарникам.  Когда сперва с молоком матери, а потом, через два-три поколения, на генетическом уровне дети впитают эту простую, в общем, формулу, насколько меньше пожарных погибнет при исполнении...  Это к вопросу о том, что помешает активисту посягнуть на территорию соседа.  Вот всё это и помешает.  Диспансеризации с уколами, с одной стороны, и общественное порицание, с другой.  Для маньяков-рецидивистов - государственная пенитенциарная система.”

Псу сказал: "И всем хорошо."

Гейзер сказал: "Да.  Всем хорошо.  Кроме маньяков-рецидивистов.  А у этих, когда пройдут детоксикацию, спросить: чего каждый из них, собственно, хочет?  Посидеть, поговорить с человеком.  Без шума, без пыли.  Чего, мол, тебе надобно, старче?  Профессиональные психологи всё про каждого понимают.  Ты зачем, мол, поднялся с дивана?  А без этого никак?  А потерпеть нельзя было?  А заменить чем-нибудь менее шумным и трудоёмким?  Глядишь, и найдутся альтернативы, и полегчает нашим изгоям, и вернутся они, просветлённые, к своим диванам.  И уже никогда не вскочат с них порывисто, а только по нужде и только основательно подумав."

Он отхлебнул.  Предложил Псу.  Прокашлялся.  Сказал: "Много говорю.  Помните, у Козьмы Пруткова про фонтан, который надо иногда затыкать?  Вот я и есть тот фонтан.  Гейзер."

Снова прокашлялся и продолжил: "Так о чём мы?  О лени и скуке.  Это важно.  Как земля стоит на двух слонах (или китах, или черепахах), так и с человечеством: оно зиждется на двух опорах, скуке и лени.  Буквально висит между ними.  И как вода состоит из водорода и кислорода, так человек состоит из лени и скуки.  Человек по определению ленив, и ему скучно.  Каждый конкретный живой человек в каждый конкретный момент времени - это точка на линии между пунктом А (скукой) и пунктом Б (ленью).  Или как в спектре цветов - где-то между инфракрасным и ультрафиолетовым.  Пока понятно?"

Псу ответил: "Понятно.  Скука есть деяние.  Лень есть недеяние.  Я не перепутал?" 

Гейзер приятно удивился.  Сказал: "Приятно удивлён.  Браво, маэстро!  И если недеяние предпочтительнее, то лень должна преобладать над скукой.  Теперь давайте пример на закрепление материала: хочется выпить, но лень встать с дивана.  Лежишь, размышляешь, решаешь...  Каждый решит по-своему.  Алкоголик встанет, пойдёт и нальёт.  Но алкоголик - он ведь больной человек.  И таких лечат.  Иногда успешно.  Теперь ваша очередь."

Псу подумал и сказал: "Насчёт из чего состоит вода.  Эйч-ту-Оу.  Два водорода на один кислород.  Предположим, водород - это лень.  Тогда лени должно быть вдвое больше, чем скуки.  Тогда алкоголик - каждый третий?"

Гейзер подумал и сказал: "Давайте выпьем!"  Они выпили.  Псу зевнул.  Гейзер спросил: "Скажите, вам сейчас не скучно?  В данный момент?".  Псу ответил: "Нет.  Вовсе нет."  Гейзер сказал: "То есть, вам скорее хорошо, чем нехорошо.  То есть, чем меньше скуки и, соответственно, больше лени, тем вам лучше.  И всем нам - лучше.  Каждому из нас.  А насчёт поголовья алкоголиков - понимайте это шире, как активистов вообще.  Не всякий алкоголик портит жизнь соседу.  Не всякий тимуровец портит жизнь соседу.  Но потенциальная угроза выше, чем в общем случае.  Из этих тимуровцев - весёлых, милых и румяных - выдвинется однажды недоуколотый и недовоспитанный, весёлый и румяный Павлик Морозов.  Лень повержена.  Всем встать!  С диванов.  Общество для того нанимает Государство, чтобы поддерживать оптимальный баланс между ленью и скукой.  Много лени - нечего кушать.  Много скуки - большая война - и опять-таки нечего кушать.  Если Государство не справляется со своей главной (и, по сути, единственной) задачей, Общество расторгает контракт и передоверяет своё благополучие кому-то ещё.  Иногда обходится без большой крови.  Чаще не обходится.  И вот здесь мы подходим к новым понятиям: коллективной лени и коллективной скуки.  Вы ещё не устали?"

Псу не ответил.  Ему привиделась "большая кровь"...  Платон ушёл тихо, не попрощавшись.

Этой ночью Псу мучили кошмары.  Ему снилось огромное помещение, в нём бесконечные ряды диванов, а на них - коллективная лень.  Под высоким куполом витала коллективная скука.  Большие бесшумные вентиляторы неспешно разгоняли скуку.  Сам он в роли румяного Павлика Морозова бродил по рядам, поправлял одеяла, вглядывался в лица.  Иногда из рук задремавших со стуком выпадали книжки, но это никому не мешало лениво скучать.  Лица улыбались ему, и он улыбался в ответ.  И думал: "Зачем нам Гиндукуш?"


Диалог Шестой.


Наутро Гейзер выглядел невыспавшимся.  Спросил: "Вы помните, на чём мы остановились?"  Псу ответил: "Помню."  Он почти всегда помнил сны.  Гейзер сказал: "К вам меня гонит индивидуальная скука.  Но это другое дело: коллектив не есть просто сумма индивидов, как вода не есть просто свалка кусков водорода и кислорода, а есть нечто новое, обладающее новыми свойствами, отличными от свойств и водорода, и кислорода.  Хотя бы то, что, в отличие от них, она - жидкость.  И относиться к ней нужно соответственно.”

Гейзер отхлебнул из фляжки.  Сказал: "Давайте вернёмся к тем двум ошибочным постулатам - или популярным заблуждениям, - что скука есть плохо и что лень есть ещё хуже.  Как такое возможно, когда они единственные движат прогресс?  Только они - лень и скука.  Ничего больше."

Псу вспомнил слово "движат" из объявления.  Гейзер продолжал: "Начнём с того, что без прогресса не может быть эволюции, а эволюция - это хорошо.  Эволюция означает постепенное увеличение и улучшение лежания на диване - как в количественном (в человеко-часах), так и в качественном (комфортность) смысле.  Лень и скука находятся в постоянной борьбе.  И в единстве - как и велит закон диалектики.  И обе двигают прогресс.  Пример - литература.  Помните, мы о Пушкине говорили?  Если нет ничего приличного почитать, лежать на диване становится скучно, и мы со вздохом встаём и начинаем совершать деяния.  Не всегда безобидные.  Не всегда хорошо продуманные.  И далеко не всегда - необходимые.  А вот, скажите, как вы думаете, автомобиль изобрели от скуки или от лени?"

Псу задумался.  Попросил фляжку, отхлебнул и сказал: "И от того, и от другого.  Есть люди, которые любят просто так, без необходимости, прокатиться с ветерком.  Значит - от скуки?"

Гейзер сказал: "Но ведь это плохо: деяние без необходимости.  Деяние ради деяния.  Плохо.  Не поразмыслив, действительно ли вам нужно это телодвижение и не нанесёт ли оно вреда: лишний лихач на дороге.  Плохо.  Иное дело - за пивом съездить.  И заодно в библиотеку.  И потом обратно на диван - с новой степенью комфорта.  Значит - что: два человека, у каждого по автомобилю, каждый на своём куда-то едет - но, смотрите, какая огромная разница в мотивации.  Когда за книжкой и пивом - это замечательно, и должно поощряться Обшеством.  Когда непонятно зачем - водителя на медосмотр и - укольчик.  Со скукой нужно бороться.  Но ни в коем случае не до полной победы.  Представьте себе общество победившей лени: всё имеется в наличии, всё под рукой, и нету внешних врагов, кто на это благополучие покушался бы.  Гунны и вандалы - все своевременно уколоты.  Бывшие внутренние враги (так называемая "пятая колонна") все поголовно раз и навсегда уколоты.  Заодно с мыслью о революциях исчезает малейший стимул к эволюции.  И появляется неприятный трупный запах.  Наш с вами Остров Утопия, оказывается, неприятно пахнет.  Мы и так и эдак на диване ворочаемся, но рано или поздно встаём: потому что некомфортно становится на диване, нужно форточку открыть."

Гейзер забрал фляжку, отхлебнул и продолжил: "Теперь самое время перейти от индивида к стае.  Потому что когда индивид вскакивает распахнуть форточку, остальные снисходительно улыбаются и объявляют его безобидным городским сумасшедшим.  И по-хорошему просят закрыть форточку и прилечь.  Когда таких индивидов становится статистически значимо много, это уже не шутки: возникают предпосылки революционной ситуации.  Срочно требуются реформы сверху: ради проветрить помещение - пока снизу не начали стёкла бить.  Вообще если пробежаться по истории, любая революция есть результат взрывоопасной комбинации возрастающего уровня общественной скуки и понижающегося уровня диванного комфорта.  Помните того мужика с плакатом про глобальное потепление?  Пока мимо течёт толпа, ему не сочувствующая, он безопасен.  Но вот один из толпы, потом другой, третий - остановились, задумались, стали вопросы задавать.  Мы и не заметим, как его, мужика этого, индивидуальная скука прейдёт в новое качество - скуки коллективной, и вот он уже во главе революционной партии, и летят коктейли Молотова в офисы глобальных потепленцев и заодно во все соседние офисы.”

Псу вздрогнул на фамилии Молотова.  Сказал: "Это плохо.  Этого нельзя допускать."

Платон сказал: "Правильно.  Для этого, как мы помним, Общество нанимает Государство: чтобы не допускать.  Разведкой.  Контр-разведкой.  В самом крайнем случае - жандармерией.  Вот тот, с плакатом: почему бы его не повязать, на всякий случай?  Он, вроде, никаких входов-выходов не загораживает, но так, для острастки: ему и другим - почему бы и нет?"

Псу неожиданно для себя сказал: "Репрессивный тоталитаризм.  Во имя Принципа..."

Платон сказал: "Робеспьер пришёл к власти через базарную демократию Жиронды.  Гитлер пришёл к власти через базарную демократию Веймара.  Лежащим на диване с книжкой мешает шум за окном.  А они и есть Общество.  И оно нанимает Государство с его сыском.  Чтобы шумных распылить и после мостовую помыть.  Это как часы с маятником и гирьками: уберите гирьки, и маятник радостно замрёт в точке покоя.”

Псу сказал: "Конец времён..."  Потом спросил: "А демократия?  Свобода слова, там, что ещё?.."

Платон ответил: "Со свободой слова мы уже разобрались, помните?  Вы лежите на диване с книжкой, и вам никто не мешает выразить вслух изумление от прочитанного.  О какой ещё свободе какого такого слова речь?  Диссиденты неприятны, они пристают к людям, мешают проходу.  Пусть по домам сидят и о чём угодно сами с собой разговаривают.  Даже вслух.  Не очень громко, чтобы не мешать мирно читающим на диване соседям.  А сможете ли привести пример, когда про демократию пережившие её вспоминали бы по-доброму?  Любая демократия неизбежно выродится либо в анархию, либо в диктатуру.  Афинская республика легла под Александра, Римская - под Цезаря, Парижская - под Наполеона.  Потому что так нужно.  Потому что иначе - анархия, Гуляй-Поле и тачанки, и на диване спокойно не полежишь.  Общество увольняет Республику и нанимает Империю."

Псу спросил: "Вы монархист?"

Платон ответил: "Я прагматик.  Давайте взглянем для примера на индустрию туризма.  Люди едут в отпуск не туда, где анархия и стреляют.  Рынок, как это ни странно звучит, будучи сам порождением демократии, на каком-то своём витке выбирает стабильность и предсказуемость, то есть сильную власть, а не свободу шумного трёпа.  Выбирать приходится: вы ведь в отпуск в два разных места одновременно не поедете.  Наполеон для Франции есть хорошо.   В отпуск во Францию при Наполеоне - почему бы и не поехать?  Пиночет для Чили есть хорошо.  Едем в Чили.  Кастро для Кубы есть плохо.  Туризм рухнул.  Хватило одного небольшого Карибского кризиса.  Нанимая нового менеджера, Обществу следует убедиться, искренне ли тот верует в тест из двух вопросов на целесообразность предполагаемого деяния.  Проще говоря, убедиться, что со здравым смыслом и чувством меры всё в порядке.”

Он чуть склонился в сторону Псу и заговорил тише: "Я вам больше скажу: между демократией и диктатурой разницы нет.  Демократия - это ведь что?  Власть большинства.  Его величества Общества.  А диктатура - что?  Разве не Общество, когда устаёт от анархии, нанимает менеджера?  Диктатура, на большинство не опирающаяся, долго не протянет.  Наш с вами активист-менеджер сначала бьётся за кресло, потом бьётся за то, чтобы кресло не отняли.  Нелёгкая доля...  Он взвинчивает Общество, дабы убедиться в его поддержке, и снова взвинчивает, чтобы снова убедиться, что поддержка эта не убывает.  Он вынужден выдавать на гора хлеб и зрелища и ещё больше хлеба и зрелищ, и ещё больше...  А откуда их брать, да всё больше и больше?  Неизбежна большая война за ресурсы, за рынки.  Если война неудачна или затягивается, начинается бунт согнанных войной с их уютных диванов, и пора менять менеджера.  А будет это "незаконный переворот" (Франко или Кастро) или "законные выборы" (Гитлер или, скажем, Миша Романов) - это не суть важно.  Вы не согласны?"

Гейзер взглянул на Псу.  Тот кивнул, что согласен, мол.  Гейзер продолжил: "Общество хочет комфорта и покоя.  Но то и дело врывается какой-нибудь хулиган и принимается хулиганить.  Если у Общества оказывается хороший менеджер, исповедующий наш с вами Принцип, и он не пропил и не растратил на пустяки ресурсы Общества, предназначенные для самозащиты, он по-быстрому разберётся с хулиганом.  И сам приляжет на диван.  До следующего хулигана.  А пока лежит - пусть краем глаза присматривает и за ресурсами Общества, и за боевой готовностью своих пожарных.  Ему за это и платят.  Именно за это: полёживай сам, но обеспечь комфорт и покой Общества.  Назовёте вы этот период расцветом демократии, просвещённой монархией или, как вы изволили ранее выразиться, репрессивным тоталитаризмом, или как-то ещё - это не суть важно.  Вы согласны?"

Отхлебнул из фляжки.  Дал отхлебнуть Псу.  Тот не отказался.  Подумал и отхлебнул ещё.  Сказал: "Нет.  Не согласен.  Не могу согласиться с тем, что Гитлер - это хорошо."  И ещё раз отхлебнул из фляжки.

Платон сказал: "Гитлер - это не хорошо.  Он был нанят ради обеспечения комфортного диванничания мирных германских бюргеров, которым надоели войны и революции.  На этом условии его кандидатуру поддержали менеджеры соседних стран, победивших немцев в недавней войне.  Потому что бюргерам этих стран тоже не хотелось войн и революций.  А он, неизлечимый пассионарий-социопат, всех обманул: согнал с диванов своих бюргеров и отправил их сгонять с диванов бюргеров всего мира.  Могла ли Германия победить в той всеобщей бойне?  Нет.  Почему?  Потому что не изобретён ещё вечный двигатель для гирек, а маятник-то - помните? - стремится к состоянию покоя.  Гормонов даже всей нации не хватит, если лежебоки мира окажут хоть какое-то сопротивление.  И в конце концов пришлось менять менеджера."

Псу встрепенулся: какое-то сказанное слово его задело, а какое - не мог вспомнить.  Что-то про то, что, вот, кровавых тиранов стало модно называть менеджерами…  Бросил вспоминать и спросил о другом, что давно его мучило: "А как же молодёжь?  Если им гормоны отключить - тогда же ничего не будет: ни открытий, ни потомства.  Мы вымрем уже в первом поколении."

Платон глубоко вздохнул, протянул фляжку Псу и сказал: "Вы меня огорчаете.  Принцип преимущественного недеяния ничего общего с абсолютным недеянием не имеет.  Мы это проходили в самом начале.  Хотите убить идею - доведите её до абсурда.  Речь идёт о контроле за гормональным балансом с регулированием его лишь в случае необходимости.  Подавляющего большинства молодёжи всё это никак не касается.  Половое влечение?  Разумеется.  Инстинкт продолжения рода?  Само собой.  А также, например, великие географические открытия, юные колумбы и магелланы, только без конкистадорщины.  Умеренная романтика, как и хорошая книжка, вполне соответствуют Принципу.  Здоровое питание и здоровое воспитание суть здоровое общество."

Забрал фляжку у Псу, отхлебнул и продолжил: "Любой ребёнок должен помнить, как "Отче наш", правило "присаживания на дорожку".  Прежде чем совершить какое бы то ни было деяние необходимо присесть и задать себе два вопроса.  Первый вопрос: действительно ли предполагаемое деяние необходимо?  Или в менее категоричной форме: действительно ли оно, деяние это, здесь и сейчас скорее необходимо, чем не необходимо?  И второй вопрос: уверен ли готовящийся совершить деяние, что пользы будет больше, чем вреда?  А также потенциальной (насколько вперёд можно заглянуть) пользы больше, чем потенциального вреда?  Проще говоря - "оно мне надо?" и "мне за это ничего не будет?".  И только при двух утвердительных ответах вставать с дивана и отправляться на деяние.  Это легко запомнить, и при постоянном повторении это станет условным рефлексом.  И ещё подумайте о полезных побочных эффектах.  Присев поразмыслить перед выходом на охоту и уже ответив на вопросы, что деяние необходимо, что иначе уже просто гормоны всё взорвут, человек попутно вспомнит, что нужно взять презерватив.  И позвонить маме.  И на обратном пути заехать за пивом и новой книжкой.  Смотрите, даже уже после того, как решение о необходимости деяния принято, остаётся шанс, что все пункты программы будут выполнены - за исключением одного: собственно первоначально задуманного деяния.  И презерватив останется нетронутым до следующего катарсиса.”

Помолчали.  Неспешно прикончили фляжку.  Гейзер взглянул на карту Венеции и сказал: "Вот вы, например.  Вы открыли это кафе от лени или от скуки?  Вопрос риторический: какая уж тут лень, успевай поворачиваться.  Значит, от скуки.  Перед этим вы присели и задали себе те самые два вопроса.  И ответили себе.  Да - я должен вбухать время и деньги в это кафе, иначе я не выживу.  Во всех смыслах, и прежде всего, по части мозгов.  И ещё раз, да - от этого всем будет лучше, а не хуже.  Всем: вам самому, работникам, которым вы дали работу, посетителям, которым нравится ваш кофе.  Разве что какому-нибудь конкуренту в соседнем квартале станет немножко хуже, ну так вы об этом и не знаете вовсе.  В конце концов, можете преподнести ему бутылку алкоголя - чтобы не злился, да и вам самому покомфортней станет."

Взглянул Псу в глаза.  Сказал: "Ведь правда, вы задали себе эти вопросы?  И ответили на них?"

Псу сделал "очи долу".  Гейзер вздохнул и сказал: "Не отвечайте сейчас.  Подумайте до завтра.  Вспомните.  Просто следуя здравому смыслу вы не могли этого не сделать.  Да и горючее у нас с вами закончилось."  И помахал пустой фляжкой.

Этой ночью Псу не спал вовсе.  Он думал о родителях.  Маме и папе.  Однажды они от скуки совершили деяние.  От гормонов своих разыгравшихся.  Это деяние запустило цепную реакцию неизбежных последующих деяний: от взяток в роддоме до платного репетиторства.  Но это - одна сторона вопроса.  Это их сторона.  Другая - в том, что его-то самого никто не спросил.  Его обрекли на жизнь.  Приговорили к жизни.  Как Буратино: выстругали из бревна, ткнули в руки "Азбуку" и отправили в школу.  Папе Карло в голову не пришло спросить бревно, желает ли оно превращаться в юного революционера или предпочтёт тихо полежать в сторонке в виде бревна.  Папе Карло было скучно, и он создал себе игрушку, не присев и не подумав.  Кончилось всё, как в сказке: плохо.  Но Буратино не виноват.  Виноват Карло.  А ещё более виноват градоначальник, не уберёгший Общество от Буратино.  Он, Псу, конечно, не Буратино, и не доставит дирекции театра кукол столько неприятностей.  Но ему-то самому каково, приговорённому пожизненно, без надежды на досрочное помилование - всю долгую жизнь бултыхаться, чтобы не утонуть до срока, чтобы хоть какой-никакой диван был, или хоть циновка в тёплом углу.  "Ручей, очаг и ложе" - как сказал классик…


Диалог Седьмой.


Наутро Гейзер не предложил фляжки.  Долго молчал и внимательно изучал Псу, потом спросил: "Вы приняли решение?  Уходите в пустыню?  Полистайте путеводители.  Когда-то один упёртый активист от христианства из всё той же библиотечной Александрии решил скрыться от всех цезарей и их самодурства в близлежашей пустыне.  И обнаружил, что пустыня довольно плотно населена такими же, как он, беглецами-анахоретами.  Ленин в Разливе в тот раз не состоялся: шалаш оказалось негде ставить.  Стали строить многоэтажные монастыри-общежития.  Даже пустыни на всех не хватает."

Псу сказал: "Я уже отдал ключи старшей ключнице.  И заказал такси до вокзала."  Платон спросил: "И дальше куда?  В пустыню?  Или в монастырь?  Вам обещают отдельную келью с диваном и четырёхразовое питание?  Чего вы ищете, мятежный, какой такой бури?"  Псу сказал: "Мне кажется, раз уж так получилось, что я существую, от меня должна быть какая-то польза.  Как от лопуха - фотосинтез."

Платон спросил: "А ваше кафе?"  Псу ответил: "Кафе я открыл для себя.  От собственной скуки.  О благе ближнего не думал.  А хотелось бы, если уж совершать деяния, то ради повышения окейности всех."

Платон спросил: "То есть, вы хотите служить на благо Общества?  Тогда идите в пожарные.  Чем лучше вы станете работать, тем спокойнее будет вокруг, тем меньше у вас будет работы.  И вы с гордо поднятой головой и чувством выполненного долга направитесь к новому супер-уютному дивану."

Псу задумался.  Про пожарников он уже где-то читал…  У Брэдбери?  Потом спросил: "Значит, в палачи идти?  В каратели?"

Платон ответил: "Не обязательно.  Идите в бухгалтерию.  Следить за колебаниями розовой полоски бюджета.  И чуть колебнётся не в ту сторону - отчёт по начальству.  Между прочим, первый в истории бухгалтер входил к императору без доклада.  А уж император, если надо, позовёт палачей и карателей."

Посмотрел на карту и продолжил: "Знаете, вы не удивили меня своей грибоедовщиной.  Вы ведь и на объявление моё ответили от скуки.  И карту не случайно повесили: Венеция - это карнавал.  Но вы не опасны: умеренное деяние во имя недеяния не следует осуждать, уважаемый Аристотель!"

Псу улыбнулся: "Вы сегодня без фляжки."  Платон улыбнулся: "Заметили!  Да, сегодня я отправляюсь на деяние: ложусь подлечиться.  От фляжкомании.  В вытрезвитель для научных работников.  Шутка.  Выпишусь - непременно загляну.  Надеюсь, застану вас здесь.  Вы по-прежнему будете спасать грешное человечество от жажды по утрам, а по вечерам давать приют влюблённым.  И учиться бухгалтерии.”

Псу остановил его вопросом: "Подождите, а как насчёт добровольного ухода из жизни?  Разве это не деяние ради последующего недеяния?  То есть, это скорее хорошо, чем плохо?"  Платон снова улыбнулся: "Вот вы сами и ответили.  И рецепт вам известен: присесть и подумать - два вопроса, два ответа, ничего более."

Псу спросил ещё: "А как же насчёт смысла?  Смысла этой вот самой жизни?  В чём он?  В старении и умирании на диване - неужели в этом?"

Платон уже расшаркивался в дверях с входившей посетительницей и лишь помахал Псу рукой.  Псу пробормотал вослед Платону: "Начинаются обещанные практические занятия..."