Выше Держи Знамя Революции

                Выше Держи Знамя Революции.


    Мама плакала. Она всегда плакала, когда кухонный репродуктор звенел песней о мальчишках. Часто звенел. Репродуктор с шести утра нёс оптимизм настоящего дня и бодрость будущих свершений, и пионеры верили, что обещанный коммунизм состоится.
Мальчишки из песни неслись по снежным горам, впервые робели под школьный вальс, глядя на девчат. Что будет у вас впереди? – тревожно повисал вопрос второго куплета.
Мы знали. Их будущее стало нашим прошлым.

                … Когда протрубили тревогу в любимом краю,
                Застыли мальчишки в суровом солдатском строю.               

Песня не нравилась. Более того, я её терпеть не мог. Из-за маминых слёз. Нет, она не была плаксой, мокрые глаза от рифмованных строк под оркестр Всесоюзного радио – единственные, которые я видел.
Я знал, почему она плачет. По кому. По мальчишке, оставшемся в вечности сорок второго года. Моему брату, которого не видел никогда. Двоюродному брату.
Во вторичности родства кроется зыбкая неполность, но в семье расстояния генеалогии плотно сжались. Безусловно свои. Все.

                Мальчишки, мальчишки вы первыми кинулись в бой!               
                Мальчишки, мальчишки страну заслонили собой.

  - Он был героем? – нормальный вопрос для десятилетнего пацана.
Герои бросались грудью на амбразуры дотов и бросали горящие самолёты на вражеские колонны. Их пытали, казнили… Матросов, Гастелло, Карбышев, Космодемьянская. Воспитание на жертвенной любви к Родине. Для безымянных имён места не достало.
  - На передовой все были героями, - сказала мама.
На войне не все.
                -
  Бравые ребята из двадцать первого июня под первой бомбёжкой оборачивались гнилухой.  Гонимыми паникёрами, помыкаемыми «шестёрками».
   … Старшина-хохол. Служака. С пряжкой ремня на яйцах, сбитой набок пилоткой и гармошкой хромовых сапог. Он глумился над призывом сорокового. Полный год. И кончился на второй день войны под сиренами пикирующего звена Ю-87. Слинял в ноль! В ничто.
  - Воздух!
Старшина вполз в просвет дренажной трубы под полотном дороги. Металлический цилиндр кратно множил децибелы разрывов. Он тронулся. Сошёл с ума во время краткого налёта. И порывался застрелить ввереный личный состав. Личный состав застрелил старшину. На полотне разбитой дороги за городом Тернополем. Долгой дороги на восток.
Пятикласснику такие картинки не показывали. Позже, много позже…  Скупыми обрывками отцовского рассказа.
Как отдирали от туши немецкого пехотинца щуплого тихоню из-под Калуги. После прорыва из локального окружения. После рукопашной. Разжимали сведённые судорогой пальцы от глотки задушенного ефрейтора.
Как танкисты перед боем надевали нижние белые рубахи и молились. Смертники железных коробок…
Отцу повезло вернуться. Войну он встретил в войсках, немедленно ставшими действующей армией. Встретил не мальчишкой. Он был взрослым. Взрослым! В двадцать шесть молодых лет. Знарику не исполнилось восемнадцати юных. Выживанию помогает опыт каждого житейского года …

… Иной раз, когда я носился по снежным горам, вспоминал песенных мальчишек, не соединяя Знарика со строчками. Не вспоминал, не думал. Совершенно! Даты наших рождений разделяли десятилетия. Он растворился в неизвестном мне прошлом, и время мыслей не настало. Или потребность души не достигла критической массы?
                -
  Знарик – для домашнего обихода. Производное от Ведезнара. Ведезнар? Странное имя. Труднопроизносимо глумившееся над ухом.
  - Что оно означает?
  - Выше Держи Знамя Революции!
  - Таких не бывает!
  - Раньше были.
Три загадки. Мама задала три загадки.
   - Даздрасен?
   - Монгол! – уверенно обозначил я, огранённо блистая интеллектом пятого класса.
   - Фиг вам! – она мыла тарелки. – Да Здравствует Седьмое Ноября.
   - Не может быть!
   - Именно. Даздраперма?
   - Да здравствует…
   - Первое Мая!  Лапанальда?
Интеллект стремглав сжался.
   - Лагерь Папанинцев На Льдине.
   - Почему его так назвали?
Мама промолчала.
Революционный энтузиазм сгинувших пятилеток. Без церковного календаря и купели. По святцам Агитпропа и Политпросвета.
Самозащита. Убеждающая в преданности отца. Который избежал ареста, срока, лагеря. Под ангельским крылом имени первенца, не значащемся у Бога.
                -
  Домашняя фотография в три четверти. Крупная фотография, почти портрет. На фоне высокой спинки дивана с деревянной полочкой поверху. На поллица – радостное солнце из окна. Тонкая шея из воротничка клетчатой рубашки, высокий лоб. Взгляд в сторону, мимо объектива… В глазах – живой интерес к будущей захватывающей жизни. Теперь ясный взгляд – редкость. И лица совсем другие. Каждое поколение обретает черты времени, и времена не надо сравнивать.
Значок «Ворошиловского стрелка» на лацкане вельветовой курточки… Через лупу я пытался разглядеть ступень награды. Первая отличалась надписью РККА на овале. Значки заслуживались. Трудно. Надо хорошо учиться, быть активным членом ОСОВИАХИМа, сдать нормы ГТО, владеть техникой стрельбы из боевой винтовки и матчастью, уметь определять расстояние до цели, знать основные правила маскировки. Шестнадцатилетних мальчишек готовили к войне. Те, кто её готовил.
Всеобщность биографии поколения двадцать четвёртого года. Чей оборвавшийся возраст ныне кратно укладывается в собственном.

«Дорогая мамочка! Спасибо за поздравление с совершеннолетием, которое ты прислала несколько рано. Думаю, я угадаю точней, а потому поздравляю тебя, моя милая старушка, с твоим днём рождения, с наступлением твоей старости.

Дни рождения матери и сына выпали на одну дату. На Успение Пресвятой Богородицы.
Последний «треугольник» Знарика отправлен семьдесят седьмой станцией полевой почты двадцать четвёрого августа. За четыре дня до восемнадцатилетия. За три недели до смерти.

…Нет? Ты не согласна? Правильно, карточку я получил. Там ты хорошенькая, красивенькая, молоденькая.
… От папы письма получаю. В последнем он написал, что получил новое назначение.
… Мои дела идут хорошо, жив и здоров.
Поцелуй всех, а тебя целую сам. ЖЕЛАЮ ТЕБЕ ЖИТЬ ДОЛГО, не болея, без переживаний. Твой сын Знарик».

Почему? Откуда взялось неожиданное пожелание? Молодой маме тридцати пяти лет…
Называется: приказал долго жить. Буквально! Она выполнила напутствие, прибавив к отмеренному сыну сроку четыре с небольшим десятка лет…
                -

  «Добрый день т. полковой комиссар Петров В.!
Ваш сын воспитанник в духе нашей партии, был отличником боевой и политической подготовки. За что досрочно ему было присвоено звание ст. сержанта. Проработавши месяц в должности помкомвзвода, с работой справлялся отлично. Был выдвинут на должность заместителя политрука и присвоено звание старшина. 28.6.42г. когда был ранен политрук Учебной роты я его поставил политруком этой роты. Он работал хорошо. Среди бойцов и командиров его можно было видеть и днём и ночью. На самом ответственном участке была рота, где находился Ваш любимый сын, который не давал фашисткой саранчи ни днём, ни ночью спокоя. Один характерный момент. Когда фрицы собрались возле кухни за ужином об этом доложил Ведезнару им же выставленный наблюдатель. Ведезнар немедленно организовал минометный и пулеметный расчеты и внезапным ударом огня разгромил всю фашисткую свору. Таких примеров можно привести очень много».*

 Подробное письмо на клетчатых тетрадных листках от командира батальона капитана Фёдорова пришло в декабре. Такие письма пишут лишь старшим по званию. Уверяя в преданности. Вселяя надежду. Полковой комиссар Петров искал сына с сентября.

«Больно то, что был в самых трудных операциях и выходил оттуда невредим, а 10 сентября 42г. во время завтрака совершенно на участке было тихо, шальная мина разорвалась недалеко и Петров был ранен. Ранение было не очень тяжёлое. Его немедленно направили в медсанбат в состоянии нормальном, без температуры и здраво рассуждал. А прибытием в санбат после операции ему похужело. После чего Ведезнар был направлен в Тамбов, откуда и писал письма».

  Неприязнь. Личная. Когда разобрал и соединил документы, письма и даты. К неизвестному капитану, который врал. Изобретал фантазии на пяти! подробных страницах аккуратным почерком писаря. Почти каллиграфическим, неспешным почерком глубины второго эшелона. Незнание? Нет, командир что-то слышал. От кого-то.
Понять его можно. Убежавшее время - на фронте три месяца стремятся к вечности, и в ротах сменилось до трёх комплектов состава.
Хоронили ежедневно. В братских и спешно-безымянных котлованах. Штабели тел…
К декабрю капитан забыл командира стрелкового отделения. Вспомнил по редкому имени и взялся лгать полковому комиссару. Присвоив погибшему звание старшины. Отправив за сотни вёрст в придуманное место. Обставив убедительными подробностями. Существенными для адресата. И несуществовавшими. Выслуживался? На всякий бессмысленный случай.

«С Тамбова было получено одно письмо, где он писал своему командиру роты, что находится на излечении и больше сообщений от него не было. Я надеюсь, что Ваш любимый сын жив. Если бы с ним случилось, то в нашу часть сообщили бы. Убедительно прошу Вас, как отца и воспитателя своего сына не очень волноваться».

Карта! Я чертил топографическую прямую от линии фронта к Тамбову. Линия проходила через Липецк, и Липецк виделся тупиком. Раненого не могли провезти мимо крупного города. Ложь капитана Фёдорова упёрлась в карту.
Дядя Володя не нашёл сына в Тамбове. Знарик отыскался лишь в апреле сорок третьего. В листке «похоронки».

Из Центрального бюро по персональному учёту потерь личного состава действующей Армии.

«Петрову Владимиру Николаевичу.
Сообщаю, что Ваш сын, командир отделения сержант – Петров Выдезнар Владимирович, 1924 года рождения, уроженец г.Куйбышева, в бою за социалистическую Родину был ранен и умер от ран 12 сентября 1942 года.
Похоронен в гор. Ровенки.

Начальник центрального бюро
             Полковник                Шавельский».

ЧЕТЫРЕ! Четыре ошибки в трёх строках официального документа. В неверной букве имени, месте рождения, воинском звании, месте захоронения.
Хотя хирургический передвижной госпиталь – ХПГ № 614 в справке с грифом «секретно» отчитался перед высшей инстанцией без неточностей. Военно-чётко.
«… Поступил с диагнозом - ранение в череп 10.9.42 …»               
Жизни оставалось два дня.
Ошибки. Знарик родился в Киеве, по месту службы отца. В первый класс отправился москвичом. В сто пятидесятую среднюю школу на Ленинградском шоссе, в квартале от военно-воздушной академии им. Жуковского, где преподавал отец. Школа станет семейной, своей. Для любимого младшего брата, для сестры, которой он уже не узнал, которая родится позже… Позже его смерти.
Из Куйбышева, из эвакуации, он призывался. И никогда не было города с указанным названием. Деревня, село?
В машинописный текст через запятую добавлено от руки: «Ливенский р-н Орловской обл.»

   … - Он был героем?
Бросив десятый класс, Знарик уехал на подножке поезда в сержантскую школу, «учебку» города Вольска на правом берегу Волги выше Саратова. Он мог не ехать. Время призыва двадцать четвёртого года не настало.
Родина – мать зовёт! Сколько их было? Приписавших года, сбежавших из дома?

  «Дорогая мамочка! Прошло больше десяти дней, как я здесь, и начал потихоньку привыкать моментально вскакивать с кровати по противному слову «Подъём!», за 1,5 минуты влезать в галифе, ботинки и быть в строю.
… О учёбе: пока мне легко, поскольку пока знакомимся с основными математическими и физическими понятиями средней школы. Но есть и незнакомые специальные предметы.
… Картошку не приходится чистить – пусть бабушка не беспокоится.
… Присылай мне конверты, а то скоро их будет не из чего делать. Целую всех ещё раз, с нетерпением жду писем.
                Знарик».

    Лёня Коган был ровесником Знарика. Лёня тоже родился в двадцать четвёртом. В сорок третьем он позвонил в дверь Хачатуряна, и композитор увидел обритого наголо юношу со скрипичным футляром.
  - Можно, я вам сыграю? – спросил Лёня.
  - Анастас! – через полчаса сказал в трубку Хачатурян, когда его соединили с Микояном. – Мы не можем допустить, чтобы этот мальчик погиб!
  - Арам! Ты понимаешь, за кого просишь?
  - За народное достояние. Он станет гордостью страны.
Непревзойдённый виртуоз Леонид Коган стал гордостью страны, и биография поколения не стала всеобщей. Война у каждого своя…
                -
У Знарика был фронт.

«8.8.42.   
                Дорогая мамочка!
  Вот я попал опять в более или менее мирную обстановку. Немец на нашем участке получил по заслугам и наступать больше не думает. Батальон наш опять стал учебным, но теперь я уже не в роли курсанта, а в роли командира-учителя. На передовой был с 28.6. по 18.7. Рассказать в письме трудно, больше – невозможно.
Но ты, конечно, понимаешь, что если я сегодня в семи километрах от передовой, то завтра опять придётся стукнуться – на то война. Таковы мои дела. В звании я повышен: сейчас являюсь старшим сержантом. О вас о всех я очень соскучился – об этом и писать не стоит – само понятно».
                -
  - Нет в нашей стране семьи, в которую не приходила бы похоронка, - повторила классная.
Фраза запала. Из-за похоронки, пришедшей в семью. Мозг пятиклассника не в состоянии сделать подсчёт чудовищного итога. И никем он не сделан. За семьдесят лет. Они заслужили, хотя бы, точного счёта…

  По рассказам. По домашнему музею фактов и съёжившейся памяти тех, кто знал.
Высокий. Славянски красивый.  Мягкие тёмно-русые волосы и взгляд… Всё с той же фотографии. Наивность? Глубокая чистота? Небесная нить надежды? Без предопределённого конца…

  Песню Аркадия Островского на слова Игоря Шаферана услышать легко. Без репродукторов и Всесоюзного радио, которых давно нет. На новых диапазонах звучат иные песни. Но достаточно нажать клавишу компьютера. И слушать.

…Мальчишки, мальчишки, пускай пролетают года,
    Мальчишки, мальчишки, для нас вы мальчишки всегда.    
 
…Песня звенела. Мама плакала...
Он был героем?
                -   
  Мы искали. Иванов, Петров, Сидоров…  Сложно дойти до окончания списка полёгших тысяч с фамилией Петров в «Книге памяти» Подольского архива министерства обороны. Он там. С уникально  неповторимым именем. Единственным. В мире! Выше Держи Знамя Революции. Знарик. Милый, милый Знарик…
  …Село Ровенка сменило диспозицию, переместившись в область Липецкую, подчинившись изменению местных административных границ. Оказавшись искомым местом. Местом расположения ХПГ № 614, зарегистрировавшим очередную смерть на третий день после поступления раненого.
В селе воинское захоронение. Стелу установили давно, к двадцатилетию Победы. И бережно содержат. Но! Человек, утверждавший список на мраморе, счёл имя ошибкой. Необъяснимым казусом. Заменил другим, которое показалось ему красивым. Вольдемар.
Мы пробрались через все ошибки. Последнюю обещали исправить. В селе Ровенка живут добрые люди.
 
* Орфография и пунктуация подлинника.


                Ноябрь 2014.