По улице Розанова

               

        Ближе всего подходить к родительскому дому со стороны Берёзовой рощи, где дом Розанова. Улица Полевая короткая и заканчивается нашим участком со старыми раскидистыми берёзами. Они с двух сторон ограничивают   Красюковку,   оставшуюся в истории благодаря  Розанову Василию Васильевичу. Свой адрес в конце жизни он указывал так: Сергиев Посад, Красюковка, Полевая улица, дом Беляева. Мемориальная доска на нем сейчас уточняет историческую принадлежность свою писателю В.В. Розанову и его семье с 1917 по 1919 год.

          Девочкой увидела фотографический портрет Василия Васильевича в доме, где он часто бывал,  а мои родители, спустя 20 лет оказались  квартирантами  на долгих 9лет.  Дом  особый в  истории Российской культуры, и не только – науки, богословии, философии,  дарственная надпись хозяину дома  -  сама по себе  «добавляет баллов»   писателю Розанову.  Что же касается квартирантов, то их появление,  когда глава семьи уже был репрессирован,  говорит только об ужасе,  в который была ввергнута семья,  а шофер – мой отец -  оказывался  в роли спасителя, потому что всегда мог привести машину дров.

     Но о портрете на плотном картоне и очень хорошего качества воспроизведения – он приковывал к себе мой взгляд,  потому что  с него на меня смотрели  всепроникающие глаза  –  меняешь свое положение, отходишь влево, вправо,  а жгучие глаза  - на тебя, не  отпускают.
Очень сильное впечатление для детской души.

   Портрет со жгучими глазами и другие неявные касания к истории писателя,  а затем очень заинтересованное изучение,  можно сказать его труда  –  книги  «О себе и жизни своей»  оказались факторами  ревнивого отношения к его имени и памяти о нем.  Всегда кажется: такой нужный  и недооцененный.  Но вслед за «недооцененный» всегда  накатывается  изумление  -  отчего такая  из ряда вон выходящая  экстравагантность  оценок самых узловых явлений жизни,  но отмечаешь многократность подходов к ним с разных,  подчас диаметрально противоположных сторон. Втягиваешься, понимаешь  – тебя подталкивают к собственным суждениям либо в развитие мыслей Василия Васильевича,  либо жестко отталкиваясь от них. И  всегда остаются вопросы  –  а точно ли он преодолел антисемитизм, или  какое-то краткое покаяние испытал.  Конечно, всегда доставляла удовольствие сама его хорошая литература,  даже когда, совсем наспех. Став врачом, и вспоминая жгучие глаза на портрете,  иной раз думаешь, а может,  желчность его,  определенно  – занозистость – не было ли там проблем  с щитовидной железой. Кстати отсюда вообще возник интерес к «химизму» творчества  – какие там гормоны и роль стимуляторов  - это когда о Высоцком,  выдающихся  рок-музыкантах. А Сергей Есенин  –  была в Баку, увидела его «Персию» - очень небольшой парк с павильоном в черте города. Поэту сделали «Персию»: 40 дней, пока там находился, будучи уверенным, что попал в Иран, он жестоко пил, ненадолго выходил в парк и..  писал свой дивный цикл «Персидские мотивы».  Так, благодаря, или вопреки такой химии творчество – и сейчас  не очень то понимаю, но как и к Владимиру Семёновичу, так и к Василию Васильевичу испытываешь нормальную жалость.  Нет,  не из – за гипотетической щитовидки  - к Василию Васильевичу,  а из-за  свалившихся  на его плечи тягот здесь на Красюковке в последние годы.  И, по крайней мере, Розанова уже очень давно, научилась воспринимать как живого человека, своего соседа, можно сказать.

  И его  «именной стиль записочек опавших листьев». Давно стало понятно, что   так писать заразительно, в силу особого писательского состояния, и опять-таки хорошего  эндорфинового вознаграждения  за каждую стоящую (по мнению самого автора) запись. Даже думаю, что  однотипное писательство Олеши, Солоухина и многих других  объясняются постижением такого секретика – ни дня без «дозы» эндорфинов.  Вольность, говоря об уважаемых авторах, может, возраст уже извиняет, но покаюсь, что личный литературный круг как-то незаметно перестал включать лишь произведения. Личности создателей там тоже. Они закреплены в моём восприятии на основании, конечно, посреднических мнений, что накладывает отпечаток приблизительности. Понимая это, порой с удовольствием отказываюсь от каких-то негативных  оценок, если находятся опровержения им.   
       
          Но и здесь, вопрос: творчество  –  вопреки или благодаря уклада личности.  Такие мерки не простираются далеко.   Есть для ума абсолютно неприкасаемые, когда талант все перекрывает. Бывает и другое, но большое удовольствие зацепиться хотя бы за скромные доказательства собственной неправоты и такое случалось нередко. Так что Розанов  всегда рядышком. Есть перевод на более весомый лад –  сложившийся результатами  осмысления многих,  считающих русскую литературу родным домом,  где Пушкин, Достоевский Толстой, Чехов  -  и основатели, и служба его жизнеобеспечения в долгой эксплуатации без капремонта.  Благодаря  ей (круглосуточной службе в любые политические времена) предусмотрена  «смена возможностей понимания жизни» (В. Шкловский). Особенности личности Василия Васильевича помогли  заявить об этом необыкновенно остро. 

 И еще « поляна Розанова», как назвалось. Это  само обращение к перу, нетерпеливая запись сиюминутного, развивающегося. Такие особенности понятны и близки.  Давно получилось, что Василий Васильевич приобщил к подобным «грибным местам» через свою книгу – ему не жалко,  а мне очень сгодилось. Перемещения сначала из Загорска в Москву и обратно, потом из Москвы в Сергиев Посад (возвращенное в 90-х имя городу), и обратно уже в Москву,  со студенчества совмещаются с продуктивной работой. Не только чтение. Институт, во многом, оказался успешным делом, благодаря жестко включенным в жизнь времени на электрички. Рука привыкла  «держать почерк», письменное занятие  в них стало нормой,  а дальше – когда институтская обязаловка уступила место своим произвольным записям  -  удовольствием.  В электричках могу выключить «внешнее» и быть очень сосредоточенной,  за письменным столом, подчас, хуже.  И со студенчества в дорожных сумках живут  толстые тетради с оставшимися от учебы чистыми листами, есть даже  старая мамина рабочая,  лишь с одной карандашной строчкой, и в хорошей  коленкоровой обложке.  В них оказывались записи определенного – на 1,5 часа работы -  объема. Про себя с улыбкой называю их  «опавшие листья с берез Красюковки» -  потому что понятно приподнятое настроение, связанное с их появлением (даже безотносительно качества записанного). Никогда особо не перечитывала после, но сохранялось ощущение непустоты, что при желании из тетрадок можно кое-что выудить.

     Однако когда серьезно вознамерилась заняться подобным, выяснилось, что дельного  – всего-ничего. Так, для затравки только. Но услужливо – льстивая память  сразу подсунула мысль моей полной тезки (даже отчасти по  профессиональному инструментарию) – Елены Сергеевны Венцель.  Её знают как  И.Грекову  и в «Кафедре»  она когда-то написала о том, что если в прошлых работах видятся недостатки – хороший прогноз,  а если захлёбываешься от восторга – неужели это я –  дела плохи.  А еще за последнее время из Жванецкого больше всего понравилось  «не сиди просто так – думай».  Не сидеть просто так – у меня включает «рукодельничать»,  с нитками, иголками, часто с молотком и ножовкой. Занятие  подвигает  к умственному труду:  научившись  менять скорость ленты внутреннего транспортера, по которому несется  порода с прожилками ценных включений (кто-то о потоке сознания, а  здесь геологическая метафора, она удобнее) могу вытащить сверкнувшее,  а затем огранить в меру своих умений. Это редко и для красоты, чаще  по стихотворному ведомству,  а так - вытащить хотя бы на свет, уже кое-что. Но наряду с этим, и, наверное, гораздо чаще в неизведанную область уводят неожиданные преломления вполне осознанных интересов.  Тогда                « сеансы» выстраиваются в логически связанные  цепочки записей с неизбежным  углублением в библиографии и справочный материал, и появляются открытия для себя –  « собственные велосипеды».   Но, по сути, такая работа уже более сравнима с укладкой мозаики – сначала подготовить кучу отдельных фрагментиков, а со второго захода уже определить место каждому, следуя  заранее  определенному плану. И появились не только вагонные  листочки…


… 30.07.68г. Договориться с Барда об утверждении проекта по с-зу «Константиновкий». Любой день  после 5.08.  Запись карандашом маминым удивительным почерком…
          Такое чудо жило где-то рядом со мной, со своей желтоватостью и еле видимыми клеточками – полная, классная общая тетрадь. И вот 15.02.2005, в электричке написана очередная первая строчка. Буду любить эту тетрадочку как свою старую красную, промежуточная черная не прижилась, она большая неуютная с излишней глянцевитостью, по которой проскальзывает ниточка шариковой ручки…                Год петуха. Как ждала этого кречета в декабре – мой год! Эйфории хватило на месяц, даже попыталась показать свой «тысячелистник».  Весь день  отчаянно боролась с терзаниями на тему «калашного ряда»,  к вечеру    -  обошлось. Слышу, конечно, за спиной нарочито-шумное  дыхание демонов – ничего, у них такая работа.  И, однако, интересно, есть масса гуманитарных разделов, питающихся литературой,  как  и зачем??  Вполне достойно сказать себе: «прежде чем то-то и то-то -  разобраться с азами…»

  Непридуманный  пойоменон
 Пойоменон - словцо на загляденье. Сейчас на каждый чих, покопавшись, определение  выудить  можно. - Время самой большой игры «в слова».

  Зима в две зимы
Декабрь – Новый год – начало января. Питер! Москва – весна, все стаяло. Эйфория – «пора, наступил твой год». Однако неожиданная удача с циклом – месяц как прежде – все получается, все интересно. Зима до  февраля испарилась. Другой февраль, его начало – холодный ветреный вьюжный, цикл  закончился.  Химера «с личными достижениями»  -  если не полная иллюзия, то неподступная работа  – журналы из библиотеки  (как сейчас пишут то по-русски,  постмодернизм весь переводной,  и на очень большого любителя). Потом одна,  в тихий серебряный день, в настоящем лесу с красивой дорогой (все отвратительные помойки с остовами обгоревших машин исчезли под кипельными могучими сугробами)  – новая зима.  Нужно жить дальше, нужно работать – сестры согласно кивают.
Сосредоточенное усердие как форма спасения души.
          В умном построении (донести через узнавание) стали катастрофически вываливаться  кирпичи. Построение оказалось не просто шатким, уже хочется беречь голову от камнепада, когда быстренько пробегаешь мимо.  «Мадам Бовари – это я» -  не очень воспринимается. Однако в литературе последнего времени – курица, или яйцо:  в голове собирающегося писать  сначала   смысловое, кое-как разобранное скопление, но уверенность – там точно есть Мысль.  И на своем умении донести смыслы, автор трудится над формой произведения. Или гончарные заботы -  форма - в такую штуковину пока еще никто не додумался что-нибудь запихнуть – попробую-ка  я… Постмодернизм, где нужно спрясть такую ткань (бетон, кирпичи, глина в сторону, - теперь за пряжу),  у которой торчащие узлы и обрывы создают гармонию «какофонии»,  чтоб этого аккуратненького,  и «почти как в жизни» не было.   Со своим сокровенным – поступай, как знаешь, хочешь, особыми ниточками вплети…  Интересно, а что-то могло бы напоминать манеру Матисса? -  Снять кальку и постепенно, в десятках преломлений довести композицию до степени экспрессивности, когда восприятие не в словах и в образах, а  в мании восприятия с отчетливым ритмом, энергетической воронкой,  вбирающей в себя  потребителя творческого продукта.  Сейчас, наверное, мания «воспринятия»  -  приручить к себе выбранный текст, кропотливая работа нужно сказать, она не отпускает и только наградой ей – что-то  из разряда восприятия. Не всегда понятно, зачем такие навороты, и уже точно в них Матисс не проглядывается. Более вероятен тип Гогена – вневременное наркотическое умиротворение – тоже акт потребления в постмодернизме, но лучше  Гоген  какой он есть в живописи.  Так что опять терзания с калашным рядом.

      Когда о «смысловом» - кое-как разобранном скоплении, где прячется что-то дельное («истина – не больше и не меньше – у Толстого): нужно пройти  путь, определяющийся энергией заблуждения.  Всегда  бросалась в глаза неточность – энергия блуждания в поисках истины – понимаю. Энергию заблуждения – нет.  Заблуждение точка невозврата, она  ничего не генерирует.

   Форма – замысловатость головоломки, вполне эндорфиноемкое дело в своем производстве, очевидно. С давних времен на полке в комнате стоит подаренная  керамическая ваза с эллипсоидной дыркой посередине. На просвет смотрится необычно, но о прямом её назначении не вспоминается, хотя держит воду, обломав стебли цветов, их можно туда поместить. Красоты  не добавляется, она самодостаточна пустая.

Смысловисты и формалисты – уже не чихи, к ним, непременно, при желании библиографий  найти  возы – не вопрос, да и россыпь определений – на засыпку – кто больше. Это громадный слоеный пирог – творчество 1-ого порядка .., 2-ого, 3-его ..1ого…-…   В конце концов,  сами авторские книги начинают занимать тоненькую прослойку джема, разнообразные «тесты» пекут …, да каких только гильдий кулинаров - толкователей  не встретишь…, Особенно в юбилейные годы, последний – Достоевский – бедный, бедный… 

… Лето от меня убегает быстрее, чем от путешествующих, с дачной работой оно проносится  в миг. Но неважно. Писать захотелось без всякого страшного «кому это нужно». Просто писать. Тысячелистник – там все в куче.  Достаточно интересно построить комментарий на комментарий – найденная папка, вместе с выброшенными из детского садика тряпочками, новогодними масками, матросскими воротничками, детскими крохотными фартучками. В общем, цветная незагаженная куча добра, останавливающая взгляд на себе (было однажды такое). Приходит на ум взять в руки вещицы, рассмотреть, улыбнуться. И среди этого красная папка с тесемками, завязанными бантиком, забитая бумагами на весь положенный таким папкам объем. Секундное раздумывание, и тесемки развязываются – разношерстные листы. Все они использованы для машинописного текса наспех, что было под рукой, отчеты, бланки еще что-то, бывшее уже текстом с одной стороны. Машинопись явно авторская, печаталась в одном экземпляре, без копирки, полей нет, в некоторых местах слова впечатывались еще сверху, дописывались ручкой, словом, авторская рукопись, выброшенная в кучу казенного детского барахла. Папка и еще несколько тряпиц перекочевывают в сумку – нужно понять, что это такое уже не спеша. Но интересно, ведь кто-то трудился и потом взял и выбросил. Что это – аналог «сжечь мосты, рукописи и все, все, все» – душевный кризис,  разочарование?  Точно психопатическая личность. Женщина скорее. Женщина и психопатическая личность, в сущности, одно и тоже. Хотя и мужчин психопатов – пруд пруди, но там другая связка: творческая личность – психопат со стрелками в обоих направлениях, как в химических реакциях, палиндром.  Просматривая мельком содержание:      « Да,  точно женщина, что-то такое исповедальное, очень важное  автору. Все-таки интересно, отчего человек  захотел отмести от себя свою часть души? …  Спустя некоторое время  удивляюсь сама себе – даже не пришла самая естественная, в общем, страшная  ситуация: нет этого человека более на земле;  ни одному человеку из оставшихся эта рукопись не нужна. На другую обычную помойку и вовсе снесены только ей когда-то нужные вещицы, предметы рукоделия, лоскуты от шитья, и даже иголки, спицы, мотки ниток и прочее, и прочее…

Дороги к сюжету. Луковые перья

Если не эссеистика, то сюжетное письмо, нарратив (тоже себе ничего, импортное  приобретение).  Есть армия тех, кто, не забывая о собственных эндорфинах, проводит всевозможные исследования, и может снабдить полезными сведениями. Очень хорошо. И, однако, легко скиснуть, наткнувшись на словечко «интересно» - как  все-таки своё  достойное «интересно» не разменять на кучки мелочи, или пуще того – изгнать со  страниц в силу банальной неспособности обращаться с капризулей. Общего секрета никогда не узнаю. Неделю назад  подвернулась историйка, а сейчас, сидя в электричке, её  интересно будет распутать, «интересно» мне,  крохотная частность.
История в метро, в которой не происходило никаких телодвижений – и, однако же, история.
…Достаточно жаркий июньский день второй половины. Полтора часа в душной электричке. Подземка моментально настраивает на иной, расслабленный лад, свободные места есть, сажусь, чуть прикрываю глаза. Но через минуту, сквозь прищур вижу, что сидящий визави вытянул шею, неудобно свернул её вправо и на значимое мгновение застыл в таком неудобном положении. «Что-то изучает там, не иначе» - промелькнуло. Снова прикрыла глаза, опять открыла – уже трое сидящих напротив, присоединились к первому – что-то изучают хором. Теперь поворачивается моя голова, и вижу  объекта всеобщего внимания. Тип, никак не типаж. Уникальный тип мужчины. В руках  сумка, из которой торчат связанные обрывком грязноватой тряпки, какие-то вовсе не зеленые – пегие, с жухлыми кончиками луковые перья. Часть из них сломалась и перегнулась, совсем высовываясь из болоньевой сумки. Такая поклажа подходила бы задрипанной старушенции лет 75. Здесь, однако, был очень прямостоящий,  и простоявший у неоткрываемой двери не шелохнувшись, перегонов 10 (потом я вышла). Лет 50 – 55, седой, волосы явно самострижены машинкой одного размера, может чуть оброс уже. Аккуратный, в общем, ёжик удивительно не вязался с безупречными чертами лица, и очень хорошей линией лба-носа-подбородка. Глаз напрямую не видно, но как-то не предполагались некрасивые глаза. Он не менял положения головы, и, не рассматривая ничего и никого, стоял, вроде даже и не мигал. Скорее был погружен в себя, а может и не был никуда погружен – наоборот, он хорошо держал град взглядов – он давно научился экранироваться – наверное, именно это. Его имя в диапазоне Эдик – Роберт, ну, может Игорь – Олег. К такому предположению подстегнула одна штука – тоненький сиреневый свитерок, перекинутый на спину и небрежно - элегантно завязанный спереди рукавами по моде 80-х годов. Привычное украшение, надеваемое «на автомате», ведь на дворе июньская жара. Собственно, пока сидела, видела только голову, верхнюю часть туловища, и злополучную сумку с луковыми перьями. Но, в доли секунд, направляясь к выходу,  смогла увидеть   и нижнюю часть до его обуви – это были  демисезонные коричневые саламандры, вполне крепкие. Одно время, особенно светлые туфли такого фасона, были популярны у студентов, и мой сын исключением не был, проносил их весь институт. Эти доли секунд и объяснили, необычное внимание публики  к моему герою. Дело в том, что на правой, выдвинутой вперед ноге (поза микельанджеловского Давида) брючина по внутреннему шву была распорота от паха до коленки, и чудовищная дыра безобразно зияла.
    В результате, герой в моём восприятии расчленился  на не сообразуемые между собой 4 части: безупречно красивые черты лица, хороший рост, вполне стройная для своего возраста фигура; сиреневый свитерок  выдававший его былую принадлежность к успешному слою московской молодежи; самостриженный ёжик и сумка с луковыми перьями; и наконец выставленная вперед нога в брючине с зияющей дыркой, да и сами брюки неопределенного цвета из плотной, не по сезону ткани,  выше пряжки ремня которых выглядывала полоса тканного пояса, с несоразмерно большой дамской почти пуговицей,  кондово пришитой светлыми нитками.  Ему ничего не мешало сесть, и тогда дырка была бы незаметна. Но мой «Эдик» стоял  в указанной классической позе, не меняя, ни положения, ни своего выражения.   Прошла неделя, «Эдик» стоял сейчас передо мной ровно таким же – он  явно сильно задел за живое. Так что придется трудиться  и в следующие вагонные разы над  его разгадкой.
      Историйка оказалось камнем, лежащим на дороге, который отчего-то не обошла, а используя его почти шаровидность –  решила  на него встать и побаллансировать (этакая модель Пикассо розового периода). Случился, однако, конфуз,  который периодически всплывает в голове.
        Суть донельзя проста – красавец по рождению – получает ли аванс на вершение своей судьбы?  Нет, такая штука не имеет ни малейшего значения. По факту прожитых героем лет, она, по крайней мере, неоднозначна.
       Невольно, не стараясь применить исследовательское усилие, биография героя выстраивалась мгновенно в разных вариациях, вполне себе, в законах нарратива.
     Вариабельность, пожалуй с самого начала не предполагалась только в одном  - приобретенном, благодаря упомянутого аванса,  умении   строить между собой и другим – другими во множественном числе(!) непробиваемую стену.  (Не скрою, на мою зависть). И следовало сказанное из публичного представления «себя», грубо говоря – что он такое в глазах окружающих, будучи простым пассажиром в метро. Голым в метро не отправляются, и с помощью одежды достигают той степени публичности и личного удобства, которые либо естественны для человека, либо в экстремальной ситуации – брюки треснули от паха до коленки – способен сказать себе «пошли все на фиг – сегодня так случилось, а мне нужно доехать до… ». 
99 из 100  опоздают на какой угодно поезд. Луковые перья, связанные грязноватой тряпицей предполагают, безусловно, еще три вещи: наличие дачи, качество  и уточнение первоначального хозяина ее допускают большие разбросы; путь  до электрички, где возможно, зацепившись за корягу, произошла упоминаемая неприятность с брюками;  дальнейшее поведение в общественном транспорте. Так что 99 из100 опоздают на электричку, но  в первую очередь позаботятся  о приемлемой степени публичности, иначе – «сгорят со стыда».
       Психологическая устойчивость очень естественно приобретается «лицом безупречно красивой наружности» с самого детства. Интересно, что с самого детства, сам субъект  разбирается со своей  красотой - он        «красивый - хорошенький», с ним на пять секунд обязательно позаигрывают всякие тёти, потом самому придется поймать взгляд, уже переключившихся на другое глаз, и прилагать собственные усилия к тому, чтобы тети  опять засвидетельствовали, что «я красивый – хорошенький».                К психологической устойчивости это не только не имеет отношения, но чаще развивает черты суетливости  в рамках  - как пить дать – комплекса неполноценности.       Лицо безупречной красоты, в принципе, так себя не ведет и с ним так себя не ведут – красоту созерцают, носителю красоты ничего делать не нужно. Это потом,  вторгается неусыпное девчоночье обожание. Оно становится обременительным, сжирая кучу времени, тогда как есть иные способы, если возникает собственный интерес, добиться   результата. Сравнение безумного шопинга и приобретения нужной вещи по каталогу за 5 минут.
  Вариации отрезков биографии до времен  сиреневого свитерка,  вполне себе  забавны, с мельканием лиц  и мужского и женского пола  - дружбы,  увлеченности, любови, женитьба на…, вариаций избранниц еще  больше. И, однако же,  переход потом к туфлям саламандра и брюкам неопределенного цвета  с нелепой пуговицей, пришитой светлыми нитками, заставляет предыдущие вариации  пропустить через узкое горлышко воронки, и естественно откинуть  большинство версий.  Факт женитьбы, наряду с наступившими переменами в стране в 90-х, оказались звеньями одной цепи, в фатальной предопределенности его бедного и грустного одиночества ко времени достопамятной поездки в метро.
Да, невиданное дело  - опавший листик с луковыми перьями потянул за собой и второй, и третий, а сегодня – уже пятый надеюсь, все-таки последний.
 Пожалуй, и сейчас своей  первоначальной версии о фатальной связке женитьбы героя и  «лихости» 90-х, сразившей моего  героя наповал  не отбрасываю, но уточняю, что  статус женатого человека он обрел   не менее, чем лет за 5 – 7 до перестройки.
Теперь можно опять вернуться к лицу  безупречной по красоте наружности. Во многом благодаря ей, и дружба с детьми влиятельных родителей, престижный вуз, удачная женитьба, возможность работать за границей. Он естественно освоился в этой жизни, расслабился, оказался не готов приспосабливаться затем к новым реалиям. Очень вероятны серьёзные потрясения  с влиятельным тестем в 90-х (финансовые махинации, наезды, и еще миллион чего с ним могло случиться), наконец, его некрасивая, но умная жена, ради спасения детей  решает ехать в Америку. Он остается здесь – бывшее престижное  учреждение, где работает, практически, лишается финансирования, зарплату не платят, накопления тают, машина, гараж – проданы. Квартира захламляется, дача тестя, еще  в первые годы женитьбы перешедшая дочери – ветшает, участок не обрабатывается, зарастает крапивой. Уходят из жизни  родители, тетки;
 время его жизни вползло  в одиночество с телевизором…

          Когда от прочитанного остается ощущение  безысходности?
          Когда проходит  история  индивидуальной жизни с неизбежной концовкой её, даже не моего «Эдика» - любого.
   Как часто  такое в русской  классике  – она обстоятельна, охватывает всю длительность жизни героя, и  в сопереживании герою очень красноречиво это  «со – переживание». Читатель свою судьбу  рядышком подстраивает.  Но в русских романах обязательно есть атмосфера истинной доверительности  героя к автору,  он (сейчас конкретно Иван Александрович Гончаров) представил «совсем своего» Илью Ильича периода луковых перьев,  оттого – такая ненавязчиво-тонкая  философия Бытия.
      Рассуждала об одном, а всплыла совершенно другая штука  –  мой «Эдик проживает какую – угодно свою, несуразную сейчас жизнь, но, в длиннющем ряду причин есть еще одна – его психологическая защита простирается так далеко, что естественно отметаются всякие поползновения к предательству  своего сокровенного, выстроилась психология Непредателя.  Вот уже и не так безысходно…

     Весь жизнерадостный Голливуд строит свою фильмографию  на принципе  выхватывания отдельных кусков, где есть начало и конец конкретной истории – ни Боже мой – об историях жизни.

         В объемной густонаселенной  беллетристике легко заметить приём  перескакивания через пропасть трагичного – смерти одного героя, отвлечением на жизнь здравствующих. Это нормально, особенно вместе с идеей «эстафетной палочки» - из рук уходящего из жизни нечто заветное передаётся  юному созданию. Либо также очень успешно проявляет себя  «отрывок из жизни».

  Совсем уже глупость, которая долго сидела в голове, подступиться к «институтской  (своего родного института) истории,  где ударным моментом «для  разума»  - прошедшая перед глазами цепь смертей нестарых людей.  В сравнении, их количество выглядит зловеще неслучайно, выше, чем  в тех же возрастных группах московского населения. К ушедшим – отношение по жизни пристрастно родственное, нет ни одного, кого бы ни любила, или не чтила (это о первом директоре, академике В.Д.Федорове). И что толку – рассказывать, рассказывать, рассказывать про каждого, и  завершать индивидуальное повествование     «он умер скоропостижно в 50 лет в 8 часов утра по дороге в институт». «Она умерла спустя 9 месяцев после того, когда был поставлен точный диагноз»…… Все сами врачи!
Дурацкая, самая дурацкая площадка обозрения…..Но, правда, не могу найти объяснения сказанному в «рамках естественно – научной онтологии»…   
               
 И, однако, к «луковым перьям». Психология непредателя – да, по  итогу представленного. Работа наградила меня чувством симпатии к герою. Теперь уже не столь важны рассуждения  о том, что психологическая защита – может с успехом строиться на фундаменте инертности, «окостенения рефлектирующих зон». Что из этого  «другим второго порядка» - он безобиден.  Да, своим близким – может стать  даже обузой, но давно наказал себя за это – он один, но никуда не перебегал и не предавал. Точка.

   До точки кое - что не дотягивает… (в тот же день к вечеру дома).

 Форма «отрывка», даже с определенным рядом персонажей, своей безысходностью  может шибануть так, что и годы спустя, остается в голове.

       Тоже электричка. 21.30. Предпасхальный вечер – в окне, пока большой город еще, в полнеба залпы доморощенных салютов. Доносятся навязчиво, его хлопки, усиливают внутреннюю напряженность – день прошел в хлопотах, усталость к вечеру накопилась, вылилась в обостренное восприятие внешнего, сейчас вовсе не соответствующее  предощущению праздника, и от салютов в прямом смысле вздрагиваешь.
      Не сразу – на 2-ой остановке  двое из только что вошедших сели напротив:  девочка 14 лет и парень лет 18-ти с косичкой, в которую вплетена розовая тесемка, в мешковатом пальто, узких джинсах и черных ботинках на толстенной подошве, зашнурованных ярко зелеными шнурками. Они громко разговаривали и «14 лет» промелькнуло в разговоре точно. Девочка вела свой разговор в какой-то объяснительно – оправдывающейся манере. Парень  вяло слушал ее, но изредка вставлял фразу «да нормально все, чего, ты». Можно было понять, что познакомились давно, но потом  не пересекались. Девочка хорошенькая, ничего вызывающего в одежде нет, речь – вполне развитая (по строению фраз),  и в этой паре поначалу более всего  останавливали взгляд   предельно яркие шнурки  в ботинках парня, ну и розовая тесемка в косичке, когда вертел головой.
Еще через остановку в вагон входят три парня лет 16-ти, один из них, совсем не удивившись, что его знакомая (эта самая девочка) в вагоне, проходя дальше, даже не остановившись, без всяких приветствий бросает фразу:
    -- Эй, приходи завтра к блиндажу – будут поминки Серого
   -- Какие поминки, я же его видела вчера вечером
   -- А ночью он сгорел там, в блиндаже, его сегодня утром  опознали
   -- Приду, конечно, вы там все будете?
   -- А куда же …
Парни проходят дальше, девочка своему спутнику: «вот это да, я же его видела вчера». Спутник: «бывает. Он, что, из ваших?». Девочка: « да нет, но с  ребятами ходил».
Очередной залп салюта. В голове ударяет фраза: «жизнь длинною в  залп салюта…». На несколько минут  никого и ничего не замечаю, вертится это  – жизнь длинною в залп салюта…
Проехали Мытищи; до Пушкино без остановок, лица не меняются, снова невольно слушаю разговор сидящих напротив:
        -- Нет, понимаешь, он после аборта меня не бросил, он нормально ко мне относится, даже дает поводить машину
       -- А ты, что, умеешь
       -- Ну да, он научил…..Знаешь, он добрый, денег не считает…
Замолчали.
  В голове  - (точно, обсессивность): жизнь длинною в залп салюта. В Пушкино сходит много народу. Беру свои вещи, пересаживаюсь подальше; в окне черная полоса, салютов больше нет, стало тише. Через ряд сидят две нестарые неофитки в химически – красных косынках, склонились к одной книжке, старательно подражая церковным голосам, нараспев читают по очереди старославянский текст. Едут в Лавру, через полтора часа Крестный ход…
     Хочется ли дальше рассуждать  «как сейчас пишут то». Нет. Мой пойоменон, как ни занавешивайся от  того, «что  есть день сегодняшний» - не мог зачаться в безвоздушном пространстве.  Реалии времени исторгают миазмы безысходности – как сказали бы иные, они разъедают пространство смыслов, никакая затейливость формы не выдерживает. Розанов ощущал подобное – смуту  жизненных ориентиров -  более других, его индивидуальная «химия» прежде всего, в обостренном обонянии.

В моей голове получается так, что  выбоины  по улице Розанова не миную, но  направления не теряю.

Дальше тетрадки.
«Мы никуда не едем» -  ненаписанная повесть: что вышло из примеривания к себе роли эмигрантов.


«Ты у меня звезда».   Семья – отец и дочь,  грузинские беженцы из Сухуми. Мать умерла давно. Отец один воспитал дочь, еще в Грузии она получила высшее образование. В Москве вышла замуж за московского грузина, он адвокат, неплохо зарабатывает, но выяснилось, что характер мерзкий донельзя.  Дочь снова живет с отцом. Теперь с ними еще 4-х летний Лука, все время приходиться отбиваться от притязаний отца Луки отнять у матери мальчика. Отец дочери страшно переживает. Вдобавок, в Москве дочь стала катастрофически быстро толстеть. Отец боится, что она окончательно теряет шансы устроить личную жизнь. Часто ворчит на дочь, но старается говорить по - грузински, чтобы маленький Лука не понял. Однако он начинает понимать грузинские слова, и в очередной раз, когда дед ворчит на его маму – с негодованием, вдруг, неожиданно и для деда и мамы, со слезами, на громадных глазах, почти кричит:
   --Мама, не слушай его. Ты у меня звезда!


  Хорошая электричка из Сергиева Посада в Москву. Сегодня день рожденья молодой особы. Ей 30 лет,  к ней приедут ее гости. Приехала ее мама. Вместе они привезут свою ауру. Она не моя….мой сын в этой ауре – явление сложное. Первая реакция: «вот, они его совсем переделали». Но он  не производит впечатления счастливо  переделанного. По рассуждению – понимаю, что переделать нельзя, можно перенастроить  – переставить ударные нотки и мелодика неузнаваемая, а может – и назойливо узнаваемая – «я – в кривом зеркале». В любом случае,  не хочется сегодня «против шерстки», ни своей, ни, тем более  других,  это не главное в сегодняшнем утре. А оно прелестно – солнечное, прозрачное, лазоревое. Перед глазами – ковер расцветших незабудок. И вот, несмотря на «не мою ауру», захотелось искренне найти теплые слова для этой девочки. И вдруг,   простецкое  «поздравляю»  увиделось в своей первооснове -  кладу в копилку твоего здоровья самую искреннюю лепту. Мы все нуждаемся во внешнем «поздравлении». Ближе всего к «поздравляю» - как это ни странно, потворствую. Но вполне реально, что  негативный оттенок этого слова изначально не присутствовал: ты творишь, я  по – творствую тебе всеми своими чувствами, а потому и чарую, и колдую, ворожбе и волхованью во имя этого не чужда. (С этим непростым словом у любимого Даля настоящая чехарда, так что могу толковать в свое удовольствие).   Ты нуждаешься в здоровье, я  по - здравляю тебя всеми своими силами…


 Снился сон,  и   начало дня потом  украсил « в аванс» - легко и просто. Сон был длинным и умным, в нем  -  была решительна, остроумна, блистала познаньями, старалась влюбить в себя неких известных людей, и во сне   играючи такое удавалось (при этом обращаясь к объекту, сразу же  говорила «я так хочу, чтобы Вы полюбили меня).

Днем в метро пришла мысль, что познание мира для отдельного человека – головоломка с недостающими пазлами.  По идее нужно сложить носорога. Человек раскладывает все то, что есть в наличности, пустот – неизмеримо больше. Тогда  от руки, худо – бедно  начинает дорисовывать. И все получилось! Только вместо носорога отчего - то  крокодил. Да не беда, человек свое умственное дело сделал, и никакая сила не докажет ему, что все совсем не так. Каждый и живет со своим образом картины мира, со своей бессознательной религией (понравилось у Мережковского).    И это вовсе не мешает вести животную жизнь (и весь живот наш Христу Богу предадим). Значит жизнь – живот и я написала масло масляное, но неважно. В этих словах обо всем: как добывать пищу, как построить дом, как плодиться и размножаться. И, в общем, Церковь видит человека и опекает в пределах «живота нашего» - вполне лепо.

 Расписание -11.30. Успеваю, приезжаю, возмущаюсь отменой, но понимаю, что тяжелый рюкзак заставит дожидаться электрички, когда бы она, ни отправилась. Достаточно тепло, светит весеннее солнце, в здание вокзала идти не хочется, заприметила местечко у выступа входа в метро, можно на него поставить рюкзак. Очень быстро рядом образовалась уже группа ожидающих с вещами, преимущественно, сумки с колесиками. Совсем рядом остановилась женщина лет 50-ти; из ее сумки торчал зеленый прутик смородины, захотелось улыбнуться….
    Вот  ведь, реальная незадача: не хочется  начинать свое большое шитьё. А сейчас муторно  по канве расшить узор  с реалиями не очень банальной сценки – и все дело в мутности, «непроявленности» характера спутника этой симпатичной тетки…

       Электричка 12.44; за окном весеннее солнышко, девочки, на которых «положила глаз» радуют не меньше – живые глаза, мало косметики, одежка функциональна, невычурна,  - «интерстудиозо», обсуждается студенческая текучка. Девочек, забыла сказать, три, речь симпатично перебрасывается от одной к другой; не вслушиваюсь, занята своей тетрадочкой;  фраза «девочки, а я там встретила Сашу Новикова», и восхищенно - завистливое, в ответ, на два голоса: «да –а». Ясно, что общий кумир, этот Саша Новиков.
Моментально протянулся проводок к собственной поре студенчества и к «Саше Новикову» той поры.
Он учился на нашем потоке, потом женился на Раечке Иванцовой из моей группы. На первом курсе как-то неожиданно образовалась наша тройка – моя Наташенька, я и она, однажды даже был девичник на прекрасной даче родителей Раечки в Шереметьево, но к третьему курсу тройка сама по себе рассосалась – Раечка от нас с Наташей отъехала. Но «Саша Новиков»… Вот уж кто оказался таким обидчиком, что долгие годы спустя, задыхалась от негодования, вспоминая «Сашу Новикова». Он стал в моем сознании фигурой нарицательной. В институтской зачетке были три «выпадающие варианты». Одна из них «удвл» по нормальной физиологии. Тогда  пострадала за человечество. Его представители  с нашего потока оказались для меня неисчислимой величиной, потому что в течение 6 часов, пока длился экзамен в физиологическом корпусе на Моховой, тщетно пыталась реконструировать цепочку временных обладателей моего альбома. Без него путь к столу с экзаменационными билетами наглухо перекрывался. Такая практика вполне привычна и альбомы студенты – медики представляли и на биологии, и гистологии и т.д. . Альбомы – продукты рисования всяческих учебных пособий и экспонатов. На практических занятиях по биологии, например, - прилежно перерисовывали, в основном, из учебника, в конце занятия показывали преподавателю свои рисовальные изделия. Освоение других предметов требовало «запечетлевания», например того, что видели в микроскоп. Альбом по нормальной физиологии – вещь мутная с бесчисленным количеством прорисовок  лягушачьих лап в безумных воздействиях на них всякими агентами. Здесь уже требовалось рисование с композиционным умением,  чаще приходилось завершать  "художественное произведение" после. Это про себя.  Со времен биологии, когда  неподъемный объем материала к экзамену, (накануне еще являвшийся причиной панического настроения)  изящно был компенсирован  рассматриванием доцентом моего альбома во время ответа ему. Под его «ах, какая рыба, ну какая рыба – вы очень хорошо все изобразили, и так красиво» - я быстренько что-то наплела и  получила «отл», выскочив пулей из аудитории,  сделав очень важный  вывод о «роли  тщания в жизни».  Но большинство студентов таким опытом не обладали, и потому перед экзаменами просто альбомы срисовывались с нескольких «авторских», в том числе с моих. Они попадали к согруппникам, а от них в какие угодно другие группы, но до физиологии всегда  во время приплывали к моим рукам. На физиологии такого не случилось. Когда уже часа в три появился Саша Новиков,  (царствие ему небесное) он, глядя прямо в мои глаза, сказал что мой альбом у  него дома, он не подумал, что его нужно привести – со мной случилась истерика с предсказуемыми последствиями.
Часов в девять вечера, зареванная еще, одинокая, видеть никого не могла, оказалась недалеко от Скитского пруда (как добралась до Загорска, не помню), залезла в воду с илистой стороны, там никто не купался, вылезла, полотенца не было, и чтобы согреться быстро  дошла до лощинки, где еще играло солнце. Села в траву и сказала себе, что ничего пересдавать не буду – кому он нужен, этот красный диплом, но такой дурой  уже никогда не буду. И, конечно, что называется, не зарекайся,  но эти  минуты с золотыми обогревшими лучами, забыть по счастью не пришлось, и зареванная  девочка той поры временами  всплывает в памяти. Чего ради,  кокетничать, мол, не такая, мол, оценки не трогают. На  этот счет  даже есть новенькая «наука Акмеология», там и про оценки, и про самореализацию с самовыражением и самоутверждением: «у меня  очень хорошие оценки  – я кой – чего стою». Но это не вся правда про зареванную дурочку, основное  – формировавшаяся самооценка,  с категориями «справедливо – несправедливо», (о переплетениях  с иными  моментами в той же акмеологии подробно).  Не могу не сообщить также крайне приятное: экзаменами по биохимии и патанатомии   в пору гордиться –  не то, чтобы просто хорошо отвечала. Экзаменаторы, очень известные ученые как то так строили свои  провокационные вопросы, что испытывала  необычайный подъем, отвечая, хотя они – вопросы, далеко выходили за курсовые рамки – к «отл» добавлялись дарственные книги.  Еще был смешной экзамен по анатомии, когда доцент, проходя мимо секционного стола, и услышав мои пояснения  стоящим вокруг ребятам, где все эти ямки и бугорки следует  искать,  попросил  зачетку, сказав, что завтра (в официальный день сдачи) могу не приходить,  и поставил свою оценку. Но когда про выскакивающие варианты  - к  удл по физиологии добавляю уже совершенно дурацкие две пятерки с плюсами по… диамату и истории философии. Но с философией  особая песнь, так что на обратном пути. 
 
    Обратный путь, в конце концов, случился, и на коленях тетрадочка, и перечитываю последнюю запись. Сразу же честно оправдываюсь, похваляюсь редко, и здесь другое, к сожалению – элементарная зависть к  юности – те девчушки студентки, с которыми сидела рядом всю дорогу, спровоцировали невольно. Зависть ведь часто вытаскивает вслед «лекарство от себя», волшебное словечко ЗАТО  (зато мы делаем ракеты и переплыли Енисей…;  да, сейчас я  для вас грымза, зато в ваши годы…). Еще нужно не забыть записать сегодняшнее происшествие.
Утром мне был сообщен сон: покупали яйца, много нужно было купить – более трех десятков. При этом я настаиваю, чтобы все они были перефасованы по 15 штук, и не иначе, стандартные упаковки по 10 яиц меня катастрофически не устраивают – по словам благоверного.               
 Очень понравился этот его сон – я так представлена в его представлении. Этакая замысловатость натуры, в которую вникать  бесполезно, чисто женские штучки. Интересно узнать, насколько подобное питает «проблему гендерности»,  ее элегантное озвучание: « я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я» - представление о представлениях…. Но дело в действительности в том, что  я  приемлю только 10-яйцовые расфасовки, и это абсолютно точно.

   Сейчас подумалось, а если не гендерность, то представления о представлениях – вся моя студенческая философия,   пять с плюсом, правда, из разряда «ах, какая  рыба»… . Институтский курс, как понимаю сейчас, ровно этим  и диктовался – представлениями о представлениях, что должно быть представлено (приставлено!) юным головам. Чтобы таковое соответствовало представленному в партийных директивах по идеологической накачке народа, были изданные методические указания, и прилагался список первоисточников. Выбор между последними двумя при этом, не только допускался, но и приветствовался. Подозреваю, как самим проводникам в массы, то бишь, преподавателям общественных наук осточертели  тычки и наставления, методически оформленные во всевозможных пособиях. Поэтому, когда в нудную пору приемки экзаменов появлялась иная речь «можно  мне обратиться непосредственно к работе Энгельса «Диалектика природы…», у преподавателя на лице появлялась удовлетворенная улыбка, а рука  в зачетке в следующее мгновение выводила «отл (5+)».  Для двух  экзаменов  работал единый сценарий, на госэкзамене, помню, как расправлялась  с Махом и Авенариусом, имея представление о работе Владимира Ильича. Потом даже оправдывалась перед друзьями, « ничего с ума не сошла, мне нравится, как  пишет, его читать  интересно».   
        Из института вынесла ощущение, что «философию люблю», очень нравилось в обыденной жизни находить подтверждение мудрости законов диалектики;  «отрицание отрицания» – классика жанра: «лысый – волосатый – лысый – волосатый.. .и так от Ильича до Ельцина». С «единством и борьбой противоположностей»  сложнее, мой кот Патрикей попал к нам  крохотным котенком, имел длинный, почти лысый хвост тогда, ну очень сильно смахивавший на крысиный. Факт, пожалуй, единственный, вызывающий добрую улыбку (тем более кот очень быстро превратился  в длинноногого  безупречно черного красавца курцхаара с ярко желтыми глазами). Но, столкнувшись  с доблестной милицией по случаю угона машины, и в этой же ситуации оказавшись втянутой  в узнавание устройства мощного криминального бизнеса,пробавляющегося угононами, второй закон диалектики  оказался подтвержденным «блестяще – зловеще».    С законом «перехода количества в качество» придется повременить, сейчас подъезжаем.

    Так вот, «переход количества в качество» – очень коварная штука, в силу, казалось бы своей полной всесильности. Даже очень интригующее словцо «вдруг», вполне уподоблено  айсбергу с видимой и невидимой своей частью, все подспудные процессы, есть ли они, или только непременно предполагаемые, в равной мере    «в толще, невидимого под водой, льда». Сейчас, в основном имею ввиду гуманитарную область, с королем  мысли по образцу «вдруг» Достоевским, и скороговорки не хочется. Но, часто приходится, почти как мантру повторять себе – ты медик, гуманитариев без тебя целые легионы, посещать эту область не возбраняется, конечно, никому, но дилетанты проходят по списку «личный опыт освоения – как у меня это было». 
А в профессии переход количества в качество зачастую превращает в шаблон научный анализ, и выводы из него, касаемые масс потребителей медицинских услуг, оборачиваются, например в онкологии – раздуванием щек организаторов – «мы знаем, как построить работу по профилактике злокачественных новообразований –  мы будем выявлять и санировать все предраковые формы патологии». Вся эта история – когда то вылилась у меня в докторскую диссертацию. Со своими оппонентами  - милейшими патологоанатомами  сходилась в строгом научном диспуте, тогда как с организаторами здравоохранения,   тягаться было бессмысленно –  коль это для них «Отче Наш» и основной хлеб – зачем им  вникать в результаты исследования, мягко говоря, не свидетельствующие об очевидности явления. Все как было, так и остается последние полвека – финансирование на противораковую борьбу только в кондициях  предраковых  заболеваний. А между тем «моя любовь к философии» обернулась вполне симпатично большой приязнью к другим абстрактно – логическим вещам, и  скоро переход количества в качество в моей науке сроднился  с логическим принципом «И – И» - и так бывает и по другому.  Возвращаясь к моим  баранам,   исследование свидетельствовало, что да, многоэтапные фазовые процессы (определенная фаза – самостоятельная болячка)  в очень небольшой части наблюдений имеют место. Но в подавляющем большинстве    действуют иные  силы не дающие предварительных диагностических зацепок.
     Для   моего понимания многих серьёзных вещей  очень оказалось полезным наложение на медицинскую проблематику  инструментария, почерпнутого из трудов немедицинских, и, однако же, вполне приемлемых в разделах философии медицины. Так медицина дает очень богатую пищу для   сравнительного анализа  эффектов меры  (по мне всегда Божественной) и  эффектов, обусловленных перехлёстом   действия даже полезных по своей первоначальной сути явлений, - мера и чрезмерность.  Всем известный  пример  с температурной реакцией. Но нет ни одной физиологической системы, или фундаментального  процесса,  где бы не нашлось соответствующего материала. Психология и  психиатрия – неисчерпаемые  копи  иллюстраций   с одной стороны  очерченности данных категорий, с другой – зыбкости  границ и  «манков»  к  переходу  меры в чрезмерность. Обратное -  или в принципе невозможно, либо   сопрягается  с громадными энергетическими затратами.
И есть еще одна сторона, связанная  с "биологическим целеполаганием". – Механизмы задействованы  одни и те же, но в результате эффекты абсолютно противоположной направленности, не защита -  полное разрушение.   И опять,  психология и психиатрия дают  наиболее наглядные иллюстрации таких явлений.  Если вдуматься они вполне соответствуют  коллизии «антихриста» (главный символ симулякры), но применительно микрокосма. 
 
  Уподобление физиологических механизмов эсхатологическому символу, наверное, невозможно без въевшейся картинки сегодняшних дней – «у кого что болит…». Но симулякра вдвойне гнетёт при сцепленности чудовищной траты сил на всякого рода  обставления зияющих пустот с пожиранием времени жизни на них.

 Очень личное ощущение гнета, выраженного фразой «ваше кончается время».

 И одновременно подумалось, что занимаясь наукой, когда-то появился слоган для личного употребления «жизнь взаймы». Это касалось  своего понимания цепочки событий в канцерогенезе, где фактор исчерпанности лимита времени нельзя сбрасывать со счета.

  Факт злокачественной опухоли  – показатель предела возможностей определенной клеточной линии осуществлять нормальную функцию воспроизводства здоровых клеток взамен отслуживших свой срок годности. Даже на переводной картинке «вред курения» - контакт с дымом от губы до кончиков альвеол. Но опухоль   -  из единичной клетки! Ей предшествовали прародительницы  составившие линию неисчислимым своим количеством актов воспроизведения себе подобной новой клетки, Но наступает локальный предел, среди вариантов его преодоления  есть озлокачествление.  Среди  характеристик предела -  и такая,как исчерпанность времени жизни всей линии; (на заметку лишь,  уточнение  потребует специальных приложений). А здесь только для верности указания на  «улицу Розанова», на способ выстраивания ассоциативных и иных ходов проявленности того, что в данную минуту более всего занимает. Вовсе не исключается, что минута перерастает  в длительную величину потом, если занимает «точно».
 
 А эвристическая модель канцерогенеза очень долго стояла «во главе угла», потом стала отдельной главой упомянутой диссертации. С ней тоже связана любопытная психология, и своя и одного оппонента из Онкологического центра, сейчас важно лишь числительное  определение «одного». Но очень бурная реакция, он очень пожилой специалист, наверное, полжизни провел в интеллектуальных, но умозрительных – лишь на основе изучения литературы – поисках. Этот путь – сама по себе чистая философия, и медицинской науке, достаточно чужеродна, думаю, что этот специалист, был и единственным внимательным читателем данной главы.


     «Любовь к философии», по настоящему, сыграла  главную роль, в последующих актах проживаемой личной  «пиесы», где раскрывается смысл утверждения В. В. Розанова:
« Человек не обязан мириться с тем, что он не понимает чего-то в реальном процессе жизнедеятельности, все касающееся его жизни приобретает качество религиозности». 
 Очень созвучно и очень давно.   Сначала – без попытки формулировать: по внутреннему ощущению.

     И с той же механикой проникновения вглубь сознания оказались слова            Альберта Эйнштейна «религиозность – поиски смысла жизни», и могу точно назвать  начало   записи своих  созвучий  приведенному  -21.04.94

         Именно тогда в противодействие  жути быть поглощенной обступившим хаосом, найти выход из кубатуры никчемности (вполне зримый образ: архитектурный объем прекрасно спроектированного здания балетного училища, переданного в распоряжение института усовершенствования врачей). И все сходилось поначалу - эмоциональный заряд в сопутствие хорошего  дела индивидуальных прибавлений  профессионального качества; налажено международное сотрудничество, съезжались курсанты, собиралась прекрасная библиотека с ВОЗовскими изданиями. И все рушилось, обезлюдившее здание со срединным пустым объемом  с первого этажа до крыши, и всегда полутемными внутренними поэтажными террасами производило впечатление  караимских пещер.
 
В то время, по какому только поводу не всплывала горькая усмешка «за что боролись, на то и напоролись», и следом: «что с нами (происходит, будет дальше), что может держать»? 

  В неполное пятилетие закончились жизни моих самых близких – мамы, отца, и многих еще, посыпавшихся один за другим, как доминошная стенка. Полный фарс с «химической кибернетикой» - институтской специализацией сына, все предприятия, для которых предназначалось это чудо НТР – тот же образ из костяшек домино. Пещерностью уже веяло от заводских гигантов; рыбинские  бетонные монстры среди молодого леска (виденная  живая картинка приволжского города), вставшие производства в родном Посаде.

      – Что же со мной – вопрос, по крайней мере, каждого десятого из  двух поколений. Мой одаренный одноклассник написал книгу, мы были по его определению «выбитым поколением» (феномен послевоенной демографии), наши дети оказались  с фенотипом выбитых последовательно дважды.   

    Даже те, кто выживал, становясь челноками,  рыночными торговцами, их тоже коснулась парадигма спасения, народ потянулся  к  Церкви, где «все обещано». Даже братва, особо – кто примыкал по нужде… Писано об этом, переписано, но немедленное дальнейшее размежевание на «мы, которые спасемся» и на «они, страшные, ужасные, спасения не заслуживающие», размежевание, под управлением наспех воцерквленных… отдельный «плач Ярославны».
 
    Но о моей философии, где в створе с ней, оказались сомнения в общем  (обывательском)  постулате: «Бог все видит».  Эти сомнения  вызывались странной сопряженностью ощущений множества людей о Божьей справедливости, с одновременной укорененностью рамочной конструкции:

   «если Бог есть, то, как же он допускает войны и другое страшное (подставляй по списку), творящееся на земле».

Правда, как?

       И тогда на этой почве произросла убежденность, что любой человек, даже самый первый злодей,  с Богом – один на один. Из этого многое что следует.

Потом у меня в руках появилась книга Серена Кьеркегора. Он дал  опору  моей убежденности, но никак не связанной с  верой – для  логического разрешения  дилеммы  – такая вот  личная философская задача.  Об этом в «Тысячелистнике».
 
    И  в это же время стало понятным, что философия входит в сознание глубоко  и активно, более всего эффективным образом, при «изобретении своего собственного велосипеда». Сначала начинать думать, додуматься до «конструкции, которая повезет», после, изучая источники, находить принципиальные подтверждения ее правомерности,  потом целенаправленно  проработать все узлы, готовое изделие  разобрать до винтика, проверив каждую детальку, и снова собрать с закрытыми глазами.


(тетради) 2.06.  Совсем традиционная поездка в Москву, но чуть иной объект поздравления  - не Лариса, хотя на ее сегодняшний праздник  Боже упаси покуситься, а Юра. Он оказывается, сегодня тоже в празднествах, да не в простых, - в 60-ти летних.
 А день, как всегда чудный (очень давно мой дневничок наблюдений за ним сложился – у Ирочки моей золотой он тоже был днем рожденья). До этого неделю стояла турецкая жара – всю Москву чохом вывезли на курорт – такая погодная благотворительная акция, а оценила ее, наверное, только я – сидела в Посаде, и окончательно признала свое поражение в многолетней и безумной борьбе с сорняками. Они меня, одолели по полной программе  – дудки сныти  как никогда могучи. И это после прошлогоднего ползания под каждым малиновым побегом и сажанием «сидератов». Не просто не помогло, а отчего-то последнюю малину доконало – сохнет, бедняга.
В общем, про сорняки – отдельный эпос, как не только от каждой оставленной растительной клеточки немедленно произрастает более злокачественная порция (с отвратительными белыми, страшно ломкими корневыми детенышами, но и поднимает голову (очередную!) в эн-головой гидре страшило, хуже прежнего. Вылез, например, такой ехидненький  лиловенький мышиный горошек, его опять-таки ломкие белые корни ползут на многие метры. Так что могу составить таблицу вредности по возрастающей: Однолетки типа  лебеды -  одуванчик – крапива – мокрица -  сныть -  подорожник – горошек – лютик усатый –мерзость типа пырея – осот толстожгутовый сетевой.  Эти толстые жгуты корней отчего-то построены по типу бамбуковых палок и по сочленениям, пожалуйста тебе, отламываются не хуже горошкиных тоненьких корней,  цепляясь за свое подземное пространство.
А еще соловьи (вернее один, ближайший к моему чердаку сосед). На весь свой брачный период – точно уже больше 2-х недель, обосновался на тополе, и по расписанию с 6 – 7 до 3 – 4 ночи, час перерыв, и с пяти утра – еще час. Все его колена изучила досконально – последовательности вполне поддаются формальной записи. Особо в этот раз ничего не тронуло, какой-то не мастеровитый попался, но, шельмец, децибелов, никак не меньше 80-ти. Чтобы проспать ночь без просыпов – не получалось все 2 недели. И вот наступает ночь с 31 на 1-ое: час и еще тихо. Радости нет предела. Но в 1.30 по укороченной программе все-таки выдал прощальную гастроль. И только вчера наступил мой личный праздник – ночь была тиха и не густо дождлива. А утром отдала дань женской своей сущности по случаю Юриного юбилея чистила перышки  - с возрастом, это почти унизительно – когда о «покраске» волос, но, по крайней мере, руки в результате «маникюра в долгом тазике» отбелились. Оценила сподвижничество Ларисы на поприще красоты – это, сестра (здесь не воскликнешь «это, браток») – дело архитрудоемкое  – как авокадо на полюсе холода растить – не на секунду не расслабиться. Обязательно позвоню ей, поздравлю.

      … Показалось было, что в ортодоксии есть толк – мои ортодоксальные посылки дисциплинируют спорщика (уж упрям донельзя). Аргументация разжевывается и словесная конструкция обкатывается до гладкой плиты,  чтобы мой оппонент, не дай Бог, не повредился. Хотя сам  норовит «спортить» мою психику, говоря, что посредственность, получившая соответствующую выучку и подвизающаяся на ниве искусства  – дело совсем не страшное, наоборот – утилитарно полезное. Она (посредственность) наштампует картины для обывателя, которые будут согревать обывательскую душу тем, что «вот, дорос до искусства, купил настоящую красивую картину, денег (приличных денег) не пожалел. Не все же знатоки искусства, а для дома, семьи – красивая картина, нравится, и есть встреча с прекрасным, то есть искусством…

      Читаю глубокий смысловой текст, в жанре романа. А стиль… литературная матерщина. Сейчас оставлю в стороне свою с детства ненависть к облыжному мату, бьющему жертву прямой наводкой, чтоб жертва – вражина изничтожена была, придавлена, опущена ниже плинтуса. – Это когда театр военных действий разворачивается между всякими разными людьми (знакомая до боли разновидность – расходившийся домочадец и его ближайшее  страдающее, исхлёстанное окружение). Литературный (да и ретиво – бытовой, когда мат -  до междометия, знаковая система коммуникаций) – явления иного порядка. Абсолютно навязанные  намертво усвоенным способом изложения того, что  есть в голове  пользователя такой лексикой.  Тот текст, без сомнения, заинтересовавший, не отпускает, и сотворил он со мной вот какой фокус. Ладно, думаю, мат, что он одолеет меня? Через полсотни страниц начинаю соображать – одолеть может спокойно – эта штука вирулентная. Теперь сознательно начинаю сопротивляться непрочтением фрагментов  текста. Но тоже ерунда, какая то. Стала злиться, и во мне взыграл аналитик – весь этот забористый мат – полянки разросшихся поганок, 5 – 6, ну 8, но не больше десятка разновидностей. Внутри колоний действуют однотипные формы лингвистических мутаций. Сразу же в голове идёт перевод в нормальный для меня вид фраз, выстроенных из нормальных русских слов с ничуть не меньшей экспрессивностью. То есть этот литературный мат – как игра на трехструнной балалайке произведений Баха, Монтеверди, Глюка.  Технически переложить тему произведений большого труда не составляет, и виртуоз – балалаечник легко сотворит к удивлению слушателей концертный номер. И удивившись  - настоящий виртуоз, балалаечник(!),   в следующий раз слушать музыку все-таки захочешь в адекватном авторскому замыслу составе инструментов. Балалаечное исполнение останется цирковой экзотикой. Но про мат можно  выговариваться первые 100 страниц, дальше совсем другое.
       Какое наивное простодушие владело мною, когда стала  записывать свои «осмысленности» - мол, если умно, то тому, кто будет читать, вполне может быть интересно. Сейчас очень неловко – « умудренная, как никак», за спиной тяжелая торба, куда свалены прожитые годы  – на самом деле, я пленница выдуманных представлений. Можно сколь угодно долго умствовать, но и близко такого эффекта, какой сейчас – по прочтении трехсот страниц «эксгибишн – литриче», что поразил насквозь радиационным своим воздействием  живые клетки мозга – припомнить нельзя. Атомная бомба, где критические массы – несомненный писательский талант, и абсолютная сатанинская аморальность. И чтобы до жгучих слез бессилия перед всепоглощающим скотством, чумой вымещения своих комплексов, патогенез которой слагается, в том числе из безупречно выстроенной композиции изложенного на бумаге. Немыслимая провокация, фантастическая поражающая способность. И «умудренная годами» - в минуты чтения описания некоей кульминации эпизода со сворой самцов в шкурах шпаны, с групповухой и убийством и последующей развязкой отношений «героя» с его 14-летней дамой – превращается в стыдящееся самоё себя существо. Нестерпимо важно отмыться, немедленно обдать себя ведром воды. Потом уже начинаешь рассуждать о своей «маленькой державе» (это В.Даль – держать,  держка, держава). Так хорошо, или плохо, что она такая маленькая, что в голову не приходила истинная глубина прорастания скотского в человека, до полного замещения одного  другим;  нужно ли все это знать, если вздумаешь взяться за перо; что  - подобный опыт прибавит к собственным вопросам и к попыткам ответов на них?
Спустя  небольшое время. Не надо никаких вопросов себе  –  ответы известны. Но, дорогая, «умудренная» -  ты уже никогда не забудешь  писания г-на Лимонова …

           Свобода индивида заканчивается там, где начинается….. ну и т.д. – знают все. Упускается однако, что в первую очередь «озабоченному своей свободой»  неплохо бы ответить на собственный вопрос – можешь ли изобрести, продумать, впитать в себя систему своих ценностей (на физиологическом уровне, почти, приносящих эндорфиновую радость) в установленных пределах своих действий и помыслов. На  территории своей, прямо скажем, очень маленькой, держки – державы.

         Однако, открытие: наряду с недоразвитым капитализмом и дряхлеющим социализмом у нас давно наступил наш школьный (моего поколения) «коммунизм»! Как говорили  – НТР решит все вопросы пропитания человека, и большая часть рабочей силы высвободится. Она – эта сила  – будет саморазвиваться. Предполагалось в детской голове: заниматься чем-то очень для себя приятным, не уставать, как землекоп, или доярка. Конечно, был полный туман, кто,  и как направляется – по желанию?  Все-таки захотят (?) кнопки нажимать на всем том, что приходит в жизнь от НТР (сидеть себе смену в белом халатике, следить за показаниями приборов, 6 часов отсидел – домой, в голове благоденствие, день прошел во благо нужного, и вечер с ночью  – уже просто в блаженстве).
А те, которые саморазвиваются, эти деятели в очень непростом положении. По сути, их генетика однотипна любомудрам, они были во все времена. Сидели, обдумывали, приходили к внутреннему согласию по сущностному устройству мира, и жили себе со спокойствием и радостью в пределах своей самости.
 Подобная  деятельность, но в условиях (их так никто и не отменил)  добывания  материальных средств на своё существование. Деньги – универсальный эквивалент затраченных усилий, и обдумывание – усилие, требующее времени, и тоже стоит денег. Сейчас любомудрие в научных канонах; наука – отрасль экономики, и к тому же обеспечивает удовлетворение честолюбивых потребностей – очень привлекательно. И появляются все новые и новые науки со своими институтами, научными трудами и званиями. Вот акмеология, а час назад узнала о «соционике» – исследуют типы и аспекты  моего любимого информационного метаболизма, с тем же принципом – на каждый чих вначале изобрести определение. Они вполне лепые, продуманные. Но если в круге любомудров Х1Х века все бы ограничивалось признанием своего товарища (хорошо, однако, сказал, за него и бокал шампанского поднять предлагаю), то сейчас идет продвижение по научным страницам, организуются симпозиумы, обучение студентов, все в системе «рабочих часов и их оплаты». Общая численность работающих, при наступившем по факту «коммунизме – когда не надо с лопатой», ничуть не изменилась. Так что для меня лично изящно разрешился вопрос – не то, чтобы мучевший, но все же – как будет устроено жизнеобеспечение высвободившихся от тяжелого физического труда людей. Старое устройство экономики менять не пришлось.



     И еще – мощь интернета. Тоже совсем недавно, по-настоящему склонила перед ним голову. Стоит только ввести в личную практику принцип: что-то пришло в голову – хорошо, но сначала посмотри, что на этот счет в интернете. Там на все счеты – ленты, кружева, ботинки, что угодно для души.

Сейчас, пожалуй, любое писательство, чуть серьезнее откровенного чтива, где еще какое-то время назад читалась мысль автора  «это плод моих размышлений, и серьезно думаю, что…»,  теперь лучше обратить в аналогию описания «как преодолеть непроходимое  болото на местности N, если вас туда занесет»:
 -- Предлагаю – с кочки А, ставить правую ногу на кочку Б, проверял: она чуть подтонет, ноги промочите, но не засосет. Потом я переставил левую ногу на кочку В… ………………………………………………………………………………………………… Расписан так весь путь. Автор заключает:
  -- Попробуйте, мой опыт меня не подвел.

               По такому  предписанию   выстроилась моя история  с мимесисом и  переосмыслением своего отношения к религии.

     У моей истории есть три предыстории, и нужно еще объясниться насчет самого появления прозаических текстов. Уже были стихи, собрались в  небольшой сборник, к его предъявлению захотелось что-то сказать о себе. Но еще раньше  в период обрушения  отдела, где работала,появилась красная папка с неслужебными записями, потом это стал «тысячелистник», и остался чуть отдельно.  Но к  другим фрагментам полностью применимы слова:они есть, потому что есть  стихи, их появление – потому что думаю так-то и так то. Изложение от обратного – знаю вывод, а нехитрый сюжет и персонажи  приходили потом. Оказавшийся под рукой пример показывает, что можно жить и не ведать про «мимемис» ни сном, ни духом, и,тем не менее, отважиться на поход в очень уважаемое издательство. Там рукопись  без движения пролежала более года. Забирая ее, выяснилось, что до нее руки просто не дошли.  В свою очередь, мои руки и голова в последующие три месяца оказались в работе достаточно интенсивной. Ей еще предшествовало не очень обычное обстоятельство,  «теле прослушивание» двучастной лекции  по философии литературы.  Мимесис проскользнул там, и все бы могло закончиться с ним после  справки в Википедии. Но лекция затронула  глубоко, и отважилась написать уважаемому профессору письмо.  Пришлось это на предновогодние дни, мой интернет не работал 2 недели, и  решила отнести бумажное письмо  в институт философии,  будучи уверенной, что мой адресат в такое время  на каникулах, но после, с другой корреспонденцией,  получит и мое послание. Забегая вперед, скажу, что так и случилось, и более того, уже 13 января  был ответ на него в моей электронной почте.
        Надо сказать, что очень люблю тот уголок Москвы, он связан с легкими и приятными воспоминаниями, дворик самого института тоже этим славен, и, оказавшись в вестибюле, с интересом оглядывалась, не преминув познакомиться с доской объявлений, и стеллажом с  журнальной  стопкой за 2006 год «Эпистемологии и философии науки» для бесплатного распространения. Очень хорошие читабельные статьи, и среди них одна
– Курта Хюбнера «Философия науки и теология»
 и оказалась спусковым крючком  для  моего  как назвала «переосмысления».  А после  получения ответа  из института философии, случилось так, что к Курту Хюбнеру  очень прочно подсоединилась история с мимемисом.
  Хочу ли я, чтобы возникло ощущение  явной  неслучайности  выстраивания маршрута перемещения по небольшому отрезку времени –  да, очень.
 
      Но еще об одном предвходящем событии, виртуального толка.  Когда в голове родилась  мысль о письме именитому философу, и встал  вопрос об  активной (той, что в моей повседневности) базе знаний по философии, (всегда радует определение образования, как «того», что остается после забывания чему учили),произошла «умственная деятельность» по приведению в порядок содержимого сундука  – всегда с открытой крышкой и торчащими из него вразнобой причиндалами.  А тут бережно брала в руки  каждую вещь, разглаживала и рассматривала на свет. Сейчас, по крайней мере, внутри полный порядок, и, казалось бы, естественно укладывать  по историческому критерию – ведь у нас была «история философии». Так вот, такая генеральная уборка, в первую очередь избавила от  предрассудка, что,мол, каждый последующий размещается на плечах у предыдущего.  В конце, не скрою – постаравшись,  смогла   сказать:
     - Философия для меня – искусство мысли   с преодолением границ научного знания, она «противо» -  естественным наукам, по принципиальному отсутствию доказательной базы, потому что ценна культивация индивидуального творчества. Раз так, вместо истории философии следует говорить о собрании сочинений выдающихся личностей.  Греки, Декарт Лейбниц (монады не тронули, сознаюсь, но перцепция с апперцепцией – вся беллетристика, как показалось). Кант  в моей вотчине это эстетика трансцедентного и трансцендентальности. Воля к власти Ницше – и не хотелось бы, однако, полтора столетия умами правит, никуда не денешься. (Есть неожиданный личный опыт наблюдения «за волей  к маленькой власти», в стенах не совсем обычной организации, возможно, представится случай, рассказать).  Но самые  «мои» – Кьеркегор, Бердяев, Лэнгле, Хайдегер (но только  пониманием Времени, его эстетика – вовсе «не моё»).  Очень  близка софийность Соловьева, но русский философский  вклад в эстетику, по мне - особая тема.

 Однако о собрании сочинений. Умственный труд каждого мыслителя во имя, по крайней мере, индивидуального изживания Хаоса. Но  индивидуальный  опыт. Что от него  социуму  -  вопрос интересный, но другой.

 Не в последнюю очередь  препятствия к освоению  философских откровений таятся и в том, что «простейшее и само по себе известное, философы пытаются сделать более ясным посредством логических понятийных определений, и делают самопонятное более темным». (Аристотель будто бы знал и об акмеологии, с соционикой, и мощном «терминотворении» новейших философов, углубившихся в прикладные лингвистические веси).

В философии нет акробатических пирамид со вставанием на всевозможные части тела, хотя и Аристотеля и Платона да и других древних, очень  заманчиво поставить  как самых сильных силачей в основание. Философия – кладовая с собранием сочинений, есть очень большая разновидность «нео» - платоников, томистов и прочее,- видимо изобретали свои велосипеды, в моем сундуке, признаюсь,их нет, взамен  двое из средневековых
 – Эразм Роттердамский и Фома Аквинский   - чудесно афористичны.

  Конечно, мои греки,  как и десяток европейцев -  с безумно длинными списками примечаний, как и полагается в  самообразовании.  Все-таки моя философия для моей медицины и для того розановско - эйнштейновского вопрошания
 - зачем он (я) разумный, но смертный в этом мире.  Хотя, как помню, такое философское вопрошание  этими умами отнесено к религиозности, совсем ненадолго об этом забуду.

   Свое письмо я точно несла «в парадигме естественно-научной онтологии».   Естественная наука по умолчанию, располагая гигантской базой  документированных  научных данных, однозначно отвергает   существование  Божественной материи, из которой были бы сотворены  ангелы с человеческими ликами, и прочие небожители, поэтому «принимать серьезно подобные разглагольствования» недостойно образованного человека, такой человек защищен правотой научных наблюдений – изнутри хорошо упакованной постройки.  С ней  (научно-естественной онтологией), легко передвигаться, достигать мест различных диспутов,  мне же – всего лишь  и нужно было достигнуть вестибюля института философии.
        И «вдруг» Курт Хюбнер -  85 –летний мудрец, и его статья  «Философия науки и теология».
Вот здесь более всего бы подошел принцип Матисса для изложения развития «романа с индексом 46318». Первые две недели разлучить меня с этим изданием было невозможно, хотя произошел Новый год, собирались гости, и мы отправлялись во всевозможные места, но в каждый удобный момент, вновь и вновь вчитывалась в «теологию».
  Вещь удивительная даже не в том, что  были сверхновые  данные, какие бы, например, могли сопутствовать сообщению «об  окончательной победе  над  раком»  (жду её с момента вхождения в специальность, а «торжественные провозглашения» таковой  бесчисленны).
  Здесь была на первом месте радость, что «так говорить можно» - вещи очевидные, но вписаны в иной контекст, который с моей точки зрения, не может вызвать отторжения.  И понимая, даже, что «плохой тон» прибегать к обильному цитированию в текстах не связанных с наукой, в данном случае, такое уместно: - начальный «реалистический рисунок» для дальнейших проработок.  Вспомнила еще про болото и кочки – здесь  предлагаемый маршрут вызывает полное доверие.

 1-ая твердая площадка: Возникновение и развитие теории науки в ХХ веке

     -  «Философская совесть со времен античности требовала ответить на вопрос об основаниях всякого познания». Меня вполне убедила  аргументация тезиса (не пересказываю – источник открыт): «фундаментальные открытия стимулируются не только научными представлениями, но и более общими идеями, которые черпаются из культурно – исторического контекста»; и при этом «фундаментальное представление о реальности…никогда не изменяется, общее представление о действительности есть онтология (естествознания). Три ее положения таковы:
1.Материальный мир природы и идеальный мир человека четко отделены один от другого, хотя это не исключает психофизического параллелизма.
2.Материальная природа определена законами природы.
3.Предмет и понятие совершенно отличны  друг от друга (в естествознании).

 2-я предлагаемая площадка: Мифологическое представление о мире
  как предмет обсуждения теории науки. - (Не столь, с первого взгляда «непромокаема», но вполне держит):
 Онтология мифа ровно также существует. И лишь в «примитивном предрассудке  -  коль научная онтология согласуется с реальностью, и потому истинна, а онтология мифа, не более чем фантазия, и, следовательно, ложна».

«Обобщая результаты сравнения научной и мифологических онтологий – эти онтологии принципиально равны» (путь доказательства – в указанном открытом источнике, но лучше обратиться к масштабной работе автора «Истина мифа»).
   Однако должна признаться, что разглядела рядом кое-что, и центр тяжести свой чуть сместила,   обе ноги встали  уверенней.
 
Автор останавливается на мифологической онтологии древних греков. Очень поэтично. Но, до той поры, пока в голове не выстроился ряд, с кратким резюме:
 греки, несмотря на то, что во главу угла поставили, якобы ложную онтологию,  не вымерли, как динозавры. Мифологическая  онтология им не навредила;
 
 - не мешала развивать полисы,
 - не стала тормозом для созидания абсолютно, материальных вещей,
 - и прекрасно себя чувствовали мои любимые Аристотель со своей этикой и др. и прочее и прочее.
Все свидетельствовало о процветании свободного социума.

   И задав себе вопрос, на каком же месте для них была эта мифологизированная система представлений о мире?
 – По  приведенным фактам, можно полагать, что все более и более  она сдвигалась в сферу «иконы», почитания. Она в приятном поэтическом отдалении. Но естествознание проникало, наука прикладывалась напрямую к модернизации жизни людей. Словом, да обе онтологии «принципиально равноправны».                Дальше самое трудное место:                «Христианское откровение как предмет теории науки»   
    -   «Теория науки, сначала обращается к мифу, и лишь затем – к христианской теологии, …потому что существенные элементы   этого вероучения имеют мифологическую форму…Поэтому можно сказать: когда Бог или боги обнаруживаются в мире и чувственно воспринимаются людьми (в частности в культе), то это происходит в форме мифического. … Мифологический мир продолжает жить в христианском откровении, хотя и в новом облачении, а дохристианский миф оказывается предварительной ступенью к христианскому.
Без мифа нет никакой христианской веры, … нет мифа без веры» .
И..(?)        А вот что:
       «Воспринимаемый мир является лишь «отражением», по которому мы можем судить о Боге, но сам он нам непосредственно не дан.
 Нужно сначала верить, чтобы увидеть в мире проявление его творческой деятельности.
Христианское откровение является абсолютным опытом… Однако этот опыт не дан верующему в каждый момент времени. Его нужно актуализировать вновь и вновь, в частности, посредством исполнения культа. Он может полностью покинуть человека и погрузить его в бездну отчаяния и сомнения (Боже мой! Боже мой! Для чего Ты меня оставил – от Матфея, 27,46).

  Но это сомнение не имеет ничего общего с тем теоретическим сомнением, которое присуще научному мышлению…Истолкование его в этом смысле означало бы переход к совершенно другой для веры онтологии».   
      Теоретическое сомнение присущее научному мышлению, формула принципиально верная, но  здесь, как, думается, она не нужна, потому что полностью перекрывается сутью последнего заключения:
  «Для веры требуется другая онтология».
   И коль без всяких обиняков говорится, что опыт Христианского откровения не дан верующему в каждый момент времени, то другие моменты времени?
 - Верующий проживает в другой онтологии, по крайней мере, повседневной прагматики.  – Так же получается!
       
      То есть со времен античности по факту есть мирное сосуществование, мой любимый принцип «И – И»!    Нужен только золотой ключик, чтобы открывалась волшебная дверца.

 … После 88года, вне всего – только от гениальной поэтичности слов
 «Да светится Имя, Твое»,
произносимые шепотом  самой себе, с фибрами моей души немедленно что-то происходило. Первая такая история случилась в голове  гораздо раньше, с полным соответствием проживания периода «первоначальной осени»: «Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора, весь день стоит как бы хрустальный и лучезарны вечера…Где бегал добрый серп и падал колос – теперь уж тихо все, простор везде, лишь паутинки тонкий волос блестит на праздной борозде…».
Договорить, не начиная всхлипывать, не удавалось несколько лет.  … Ровно таким поэтическим откровением стало «Да святится Имя, Твоё»…   Опыт бессознательного постижения чуда величайшей поэзии. Вспомнилось  в дни, когда уже  в голове  почти все сообразовалось:
   - Есть ли религиозность -  мракобесие (научное мышление более всего уязвляется, будучи обвиненном в мракобесии). Твердо отвечаю: нет.
   - Есть ли в сосуществовании онтологий «эффект  входа и выхода»  из одного состояния сознания в другое состояние с другими своими установками, оставаясь при этом, сознанием нормального человека. ( Убежденность в наличие  такого  «входа -  выхода»  возникла при обращении к специальной медицинской  и психологической литературе).
     Есть  формула измененных состояний сознания, но на слуху неисчислимые беды с измененным сознанием, а донести хотелось  в данном контексте  хотя бы – «радостно измененное – как в финале 9-ой Бетховена, или в знаменитой речи Достоевского на открытие памятника Пушкина – и слушатели и автор в тот момент пребывали  в «Высоком и Чистом» .
   
  - И есть ли   указанное в предыдущем положении проявление  сверх гениальности  проекта «человек разумный». Да, есть.

     Уже общее устройство нейрогуморальной регуляции всех систем организма, несомненно, сверхгениально.  Но только вдуматься дальше:                Вера наряду со всеми  гуманитарными аспектами  есть  высшая форма адаптивных механизмов, к встрече один на один с неотвратимостью конца.                (У Хюбнера – «существенная идея трагичности человеческого существования и упования человека на  божественную любовь и милость»).
Стоит ли объяснять, что  и в данном случае «имел место путь изобретения очередного велосипеда» - представить в общем виде конструкцию, потом найти к ней подробные описания. Вплоть до «последней втулки» состояний измененного сознания,  где более всего уместно  «всемогущественное управление» (Р. Принс). Первооснова всей сложной системы запуска в голове  -  для самых благих целей «человека разумного, но смертного»!

  И, однако, приходится  именно здесь помнить о вариантах извращенного целеполагания.  Механизмы «всемогущественного управления»  в основе бедствий истерии нацизма, вождизма, манипуляций, наркоманий и других безрадостных вещей.

И еще три очень важных момента с «подачи» немецкого мыслителя:
-   «сначала нужно  верить»…, получить аффективный, эйфоричный опыт восприятия «творческой деятельности Бога в Мире», подготовленный предшествующим состоянием человека. Момент, когда «открылись глаза на мир Божий», чаще всего, в преодоление хаоса, страха, пустоты существования. Эти судьбоносные моменты  озарения неисчислимых неофитов (счет которых открыли первые евангелисты), ставшими истовыми приверженцами Веры.
В таких, еще раз подчеркнуть, судьбоносных моментах ведущей эмоционально является форма  - «неизъяснимого  блаженства». Человек воспринимает подобное как награду  в преодоление тяжелых борений духа. (Проживание жизни в Вере как результат воспитания в семье – есть уже история воспитания).         
 -   Слова апостола «Боже, мой, Боже мой! Для чего  (не почему)  Ты меня оставил? – Для(!) новых усилий духа.   По мере их - и мера нового блаженства. (Не хочется, к подобной высокой патетике, касаться словами докучливой психологии, и, однако, и первый и второй  моменты  в полной компетенции специалистов – они знают эту пошаговость).

  - И вместо резюме:
 Но право верующего  -  на «технологические уточнения» (а их может быть целое множество, если касаться  обрядовости и онтологии мифа) произнести знаменитое:
 «НУ И ЧТО!!!»

  Добавить к этому нечего. Вера неотменима.

 Если «критерий истины – практика», то история всех цивилизаций надрывается в бесчисленных  повторениях очевидного: «Вера неотменима». Отдельный человек, худо-бедно добравшийся  сюда, увидит какая крохотная часть пути преодолена им, но и этот опыт   заставит прочувствовать   всю глубину оснований в определении  «человек разумный, но смертный, в ком заложено  упование  на божественную любовь и милость». Так, чуть переиначив  Курта Хюбнера,  видеть  возможность  расшифровки   механизмов, приложенных для  выполнения   целевой функции «упования».
   
 -    О «фундаментальных открытиях, стимулируемых не только собственно научными представлениями, но и более общими идеями, которые черпаются из культурно- исторического контекста»:
 Классическая иллюстрация – истории Эйнштейна и Бора. Но можно сказать и о судьбах великих философов, даже не средневековых – нового времени. Личные фундаментальные открытия Паскаля,  Гуссерля, Ильина,  не говоря об упоминаемых ранее, состояли  в вираже убеждений в сторону безоговорочной религиозности,  даже не эстетики трансцендентальности установлений Бытия.
 
И чем выше «культурно – исторический» уровень, тем более раздвигаются горизонты пространства Веры.  Если у обывателя – прихожанина это рамки обещанного личного загробного спасения,   у Эйнштейна  Вера  в Божественную гармонию мира  вышла  далеко за пределы Евклидова пространства, как знаем.
 
        Тему «кем оказался  в моей истории  Курт Хюбнер»,  закончу приводимыми уже словами этого автора: «Материальный мир природы и идеальный мир человека четко отделены один от другого».
 Так что все  скептические разговоры  корректны лишь в отношении   присутствия Бога в  материальном мире.

Что творится в людских головах и дарует, по крайней мере, «sense of well-being» – можно сказать, одному Богу известно.

Теперь «Мимесис» в полный свой свет, осветивший закоулки  моих поисков….
 
       Вернусь к первому письму уважаемому профессору. Манок для меня состоял в том, что официальная должность  лектора указывала  даже не на философию  – аналитическую антропологию. По всем моим понятиям это по определению, междисциплинарная  отрасль, и вот, свершилось! Только и могла сказать, увидев анонс. Человек разумный, наконец, в стереоскопии, сравнимой  с магниторезонансной томографией не только  структурных, но и функциональных образований, включая (а вдруг!)  все тайники сознания. Даже с точки зрения одной эндокринологии знаю, что(!) в иные периоды с нашим сознанием происходит,  а тут, наверняка и психиатры, и социологи. Словом, дух перехватило. И пусть данная лекция посвящена очень узкому аспекту, но к специалисту по аналитической антропологии обратиться – это именно то, что мне давно нужно. Авансируемая симпатия   легкомысленно подвела к вводной части моего послания, и по поводу впервые услышанного термина «абсолютная литература» (термин прозвучал, когда лектор обозревал несметные интернетовские просторы) написала вот что: « Еще раз подумалось, насколько она необходима, эта аналитическая антропология, где нашлось бы место и старенькой второй сигнальной системе,  «абсолютная литература»  продукт ее функции просто обслуживающая информационный контур открытой динамической системы «человек»».  И – продолжала я  - природе неважно, «есть царь в голове», или нет – даже в самом примитивном виде так обеспечивается информационный метаболизм. Другие подсистемы обеспечивают метаболизм вещественный  homo sapiens.  Любая  подсистема самонастраивается, самотестируется и постоянно требует  тренинга для поддержания всех своих элементов в рабочем состоянии.  Ровно также нужна постоянная прокрутка хоть какой информации для второй сигнальной системы, ценное же  – плод окультуренного древа, произрастающего на ниве образования, этики и всего правильного, о чем безуспешно печется цивилизация, занимаясь сортировкой, и откидывая откровенные отбросы. –  Всегда существовали сплетни, и мнение Света, и сарафанное радио, работающее на «сообщениях»  - это физиология, сейчас вся она в интернете.
    Основной же смысл моего послания заключался в том, чтобы аналитические антропологи  учли еще, что есть  эпидемиология – доказательная отрасль знаний  со статистикой и моделированием. И как кажется – писала  дальше – антропологам и эпидемиологам есть, что анализировать совместно. Например, современная пандемия потерянного времени: отчего человек патологично расположен к подобному недугу. Очень волнуют также «сконструированные эпидемии» в обществе потребления – манипуляции и разрастающийся во всех сферах жизни институт посредничества, в том числе в коммуникациях и культуре  – иначе, кто же сделает нам «красиво», «интересно», «интеллектуально» и прочее. Человек первое, чему разучился – быть самостоятельным…, вдруг это поправимо…
  И на старый новый год  получаю  подарок –  убедиться, что несмотря ни на что отзывчивые люди не перевелись – дорогого стоит. И я читаю ответ на свое послание:
  Добрый день !
Не смог ответить вам раньше, только 10 января появился в Институте.
Благодарю за интерес к моим "опытам" и особенно за поддержку прошедшей
лекционной программы на ТВ.
Вы, верно угадали, куда я двигаюсь: действительно, я исследую в
отдельных областях культуры некий вид знания (а точнее даже, памяти),
который предохраняет себя от миметических эпидемий тем, что создает
Произведения/организмы.
Большая литература - вид знания - состоит только из Произведений,
причем, пользующихся разнообразными техниками защиты. В настоящее время пытаюсь завершить свой "Мимесис", где эти темы обсуждаются…
С Новым Годом, здоровья и успехов…

    Прочитав наспех (радость обуяла  великая), схватила  только фразу  о завершении «Мимесиса» …и здесь   сразу же, с этой секунды начались лихорадочные поиски и трудов самого профессора, и, всего, что можно прочитать по дереву ссылок, что же этот мимесис из себя представляет.  Сами труды профессора на этот  счет, (а на самом деле с первой неточности последовали и все прочие недоразумения)  были написаны на языке, недоступные для восприятия как раз того, что этот «счет» - исчисление чего (?)  из себя представляет.  Если бы тогда смогла ответить себе, хотя бы так: «профессор  занимается специальным срезом представлений, хотя  семантически, выносимых  своим обозначением  на общезначимый уровень словом «мимесис»,  это даже не образовательный – сугубо специализированный знаниевый уровень.   Мои «междисциплинарные мечтания»  улетучились, аналитическая антропология – почка монопредметного дерева, и ни в каких прививках не нуждается.
       Уже со второго или даже третьего захода  «разглядела» Произведения/организмы  и  миметические эпидемии. На пятую ночь они обернулись визуальным кошмарным сном.
    День проходил за днем, но собрать «мимесис»  из  обрывков  не получалось, хотя были по школьному «пройдены»  некоторые опубликованные труды. Приложение  инструментария аналитической антропологии  к творчеству Гоголя и Достоевского по своим результатам для меня, оказалось сравнимым с заботой няньки увести подальше своих любимых чад от места, где «стреляют». Засесть за ответ – как того требовала элементарная вежливость – не могла, в голове ничего не складывалось. Раздражение, меж тем нарастало: пробраться сквозь языковые нагромождения, появление множащихся мимесисов грозило доконать; понять чуть глубже  того, что «мимесис  отображение, создание образа какого-то оригинала»  казалось делом безнадежным. 
     Начались рассуждения по поводу профессиональных языков. Несомненно – это меты приобщения, дебри современной гуманитологии для меня, представителя другой профессиональной страты, оказались  смесью детской игры в «называлки» с комплексом личной неполноценности. Язык научной медицины – ровно той же метой приобщенных.  Попробуй,  кто неподготовленный забрести – время, энергию потеряет, непременно, и не факт, что в голове сложится  адекватное представление, но имярек, будет жить с  сознанием, что «знает все правильно» - он, же это изучал. Точно в такой  степени подобное относится к  моей ситуации – очень хорошо осознавая это,  тем не менее, от  раздражения  так не избавиться. Даже применяя рецепт  моего адресата, здесь он  для меня оказался и тем «автором»,  по поводу которого такие слова:  «Мы должны ответить на вопрос, почему мы что-то не узнаем и что-то не понимаем, что-то отвергаем. Почему автор нам не в силах больше помочь и как сделать авторское бессилие единственной возможностью доступа к смысловым ресурсам…» .
       Немного примирила раскладка со специальным срезом представлений, куда  вход предваряет «табличка для служебного пользования». Но  когда сравнение  продукции медиков и  специалистов – гуманитариев  произвела с точки зрения тех «для кого старания», вот здесь принципиальные различия и проступили. Ученые медики  просто  указали на «свой контингент» в лице страждущих от недугов, либо всеми силами заинтересованных в предупреждении оных (пусть не по результатам, они фактически могут быть более чем скромными, но по своему посылу).  Гуманитарии, особенно философского направления, оказались давно внутри замкнутой на себя системы – со своими метами приобщенных – «практических рекомендаций для населения» никому в голову ждать от них не придет. Письмо уважаемого профессора упомянутым образом очень наглядно  для меня «Произведениями/организмами».  Несомненно, как характеристика «вещи в себе», композиционно, динамически,  сюжетно  – очень  остроумно. Но представить этот образ с точки зрения рядового читателя можно лишь, в абсолютно негативном ключе, как  надвигающееся  на тебя живое чудище.  Я даже  не говорю, что «аналитическая антропология» оказывается,  может себе позволять небрежение технологическое  –  «а как  Произведения/организмы предохраняют память социума от миметических эпидемий»? Не каких то одиночных интеллигентов,  а  как и полагается в эпидемиях - в массовых масштабах, есть ли к этому, как раз «антропологические» предпосылки?  И оказавшись поневоле лазутчиком, главное,  чистосердечно признаться в «своем понимании вещей».  (Опять, оглянувшись по сторонам, легко удостоверилась, что с улицы Розанова не свернула).
    Тогда я и написала свое второе письмо очень уважаемому профессору, ответ на который уже  не предполагался точно. Ко всем своим раздражениям, еще добавила стихи, умудрившись их назвать «мимесианство»:
        – Вы проявили  редкую в наше время отзывчивость, любезно ответив мне. Достаточно странное, сейчас, бумажное письмо, попавшее к Вам, объяснялось  отсутствием на тот момент интернетовской связи. Её не было и после Нового года в течение двух недель, но столь длительный перерыв объясняется не только  данным обстоятельством. Увидев  Ваш ответ в своей почте,– немедленно засела за изучение  Ваших трудов. ( Хоть сколько бы зная их до лекции, наверное, на свое письмо к Вам  так легкомысленно не решилась)…
     …  Боюсь утомить Вас впечатлениями, об открытиях, просыпавшихся на мою голову. – Об обманности чувства доступности предмета Ваших изысканий. Поначалу  залихватски думаешь – «ну как же, литература, эго,  представление –  если бы захотели поговорить об этом, использовали бы  две трети примерно такой же лексики». Но  очень  скоро обнаруживается непомерная тяжесть, взваливаемой на себя заботы. Тяжесть оттого, что нет возможности предугадать предлагаемую траекторию движения мысли: от «точки а» - обозначенный, вроде бы предмет разговора  - «тело»,  «творчество Гоголя, Достоевского»,  до «точки  б»  -  заключение.   
          Предлагаемая траектория не только не ведома всеми своими изгибами – поворотами  (непредугадывание), но и предлагаемые заключения вовсе твоей голове не нужны.      
            Делаю только один практический вывод: не сметь умничать по принципу   «это  я быстренько…», поэтому нравятся ли мне лично «произведения/организмы», или «тело без органов», не стоит эти вопросы поднимать на остриё пера. ….

   Так,  где же оказалась  – можно сказать уже в прихожей дома Василия Васильевича,  слышу ночное его поскрипывание пера, выводящее фразу: «Писатель вечно лакомится  около своего самолюбия». А вот и не писатель – читатель тем же с успехом занимается, да и вообще – человек, без указания рода деятельности….

  Мимесис ускользает, не дается…, антропологические сети его не удерживают.
И вдруг – (то «вдруг», где подводка  скрыта толщей воды, а на поверхности  переливающаяся  вершинка явленного)…  Вся глыба -  «слой» только что обретенного опыта, «где мысли еще не отделены от переживаний и пребывают в состоянии чистого … мимесиса».    На маленьком отрезке времени отдельные мгновения  выстраивают свою очередность,  занявшись  описанием найденных опор в преодолении топкой местности, следовать голой хронологии не удается. Но время  вместило в себя (напомню) и философию науки с теологией и поиски разгадки явления, которым  со своих позиций занимается мой адресат. Не нужно,  объяснять, что приведен  парафраз  на  его же «пробиться к опыту мысли к тому слою, где мысль еще не отделена…» (В.А. Подорога).

    И вдруг, когда   сосуществование  онтологий оказалось принятым настолько, что лишь удивляться – а что было время, когда этого не знала – возникла прямо - таки железная уверенность, что  мимесис  исконная принадлежность Веры, религиозности. Так оно и случилось: сразу нашелся прекрасный Владимир Вейдле,  и мой новенький велосипед  (до тех пор проносила его по всем кочкам болота на руках) помчал по весенним просторам твердого берега.  Болото позади! И право, какие виды открылись – дух захватило – а что  другое, как не захваченный в плен гармонии дух  -  «чистый мимесис».  И «нечистый мимесис», всякий другой – в крапинку и полосочку, интересующий уважаемого профессора, по другому ведомству – как раз антропологическому, как  ответвления  от сущностного  рода,  имеют  своё представительство в знании.  Памятуя Василия Васильевича  - покаяться,   что пропустила «миметические эпидемии» мимо, а это так верно. (Хотя  сожаления  по поводу отсутствия  междисциплинарного подхода к аналитике явления «антропология», никуда не делись). Но  главным стал  эффект наичистейшего мимесиса, сравнимый с золотым ключиком, открывающим волшебную дверцу сознания, где в красоте и сиянии выступает библейская мудрость Иовы.

       А если о нечистом мимесисе, то с господином Лимоновым я  лично и закончу. Помнится, остановилась с ведром воды в руках …   
… И чтобы до жгучих слез бессилия перед всепоглощающим скотством, чумой вымещения своих комплексов, патогенез которой слагается, в том числе из безупречно выстроенной композиции изложенного на бумаге. Немыслимая провокация, фантастическая поражающая способность. И «умудренная годами» - в минуты чтения описания некоей кульминации  – превращается в стыдящееся самоё себя существо. Нестерпимо важно отмыться, немедленно обдать себя ведром воды.
Но, дорогая, «умудренная» -  ты уже никогда не забудешь  писания г-на Лимонова.  Ты не будешь   про гений и злодейство,   и  уже не проблема «интересно - неинтересно», а глубинные токи  мимесиса  затронут ум.  И  человеческий гений (как обязательная, пусть и вкрапленная изюмом  принадлежность социума со времен Древней Греции)  в мимесисе – окажется  в середине. Одно направление  от него к просветлению, противоположное  – к злодейству. …

    О своем «понятном» смысле  мимесиса:
   Творчество (и процесс, и некий продукт) по отображению неявных, скрытых сторон явления, когда  находятся авторские (созданные людьми) приемы перевода их во внешние, явные характеристики. Корнями –  в ритуал, с  причастностью к представлению (явленного)  тех, кто творит,  и тех, кому проявляют  сущность сокрытого путем представления. Он нечто большее, чем  «репрезентативное выражение духовного» ( В. Вейдле). И от себя: Легко вспомнить,  про « возникающее новое»  - эмерджентность (а с ней – не все так просто).
 Мимесис – динамическая система, ее более характеризует « процесс», нежели «состояние».

«Новое», определяемое мимесисом, более всего интригует, заставляет  примериваться  не только к феноменам искусства как с точки зрения тех, кому проявляют сокрытое, так и тех, кто творит. Первое, что приходит – вдохновение. Оно сопутствует работе над сценическим действом,  картиной, романом, объектом зодчества, музыкой,  оно зажигает создателя, но затем и произведение искусства излучает  нечто, вызывающее потрясение. Но вдохновение с самого начала   обогащенная субстанция, даже  сугубо отрицательная в основе. Не могу отделаться от  зримых образов кинохроники фашистской Германии – зажигательные речи предводителей и массовый  параноидальный экстаз народа. – Эти образы  сразу всплыли послевкусием  лимоновского романа, хотя в какой форме был писатель, испытывая творческий порыв, одному Богу известно. 
 Так что  предстоит  еще  понять, что вдохновение  - приступочка, а мимесис следующий горизонт, где все измерения учитывают не только пространство - время, но главное,  отданную энергетику человеческой жизни…, а плюс ли, минус ли - по результату,  не суть важно. К ужасу. Такая природа homo sapiens. Только  сам индивид, способный  освоить горизонт мимесиса, определяет его знак.…                Но больше о демонах мимесиса  не хочу. Не здесь…
   Из  тетрадок.
 Попались разрозненные странички, они сразу узнались и сразу ощущения той поры – стремительность нарастания жуткого страха  за какие-то 10 дней. Только сейчас приоткрыла дверцу, где эта жуть жила,  с кардиореанимацией, институтом трансплантации… А до этого вполне безмятежное  время с вчитыванием, погружением в тексты Мандельштама (не только стихи, его Армения тоже заворожила). Могла в зимнем Посаде позволить себе такую роскошь, до этого, были кавалерийские наскоки, они – хуже. Сложилась и до сего времени удерживается  мозаичная фреска  восприятия: от  тенишевского  начала, к  первой половине 20-х, до последних -  37 года стихов.  Там (37 года)  - уже точно подогнанные друг к дружке  изумление и покачивание на упругих ритмических волнах безупречной мелодики стиха. И осознание того, что «это» все нашептывалось миллион раз; проговаривал, ходил по кругу человек, не чета никому другому. Он существовал в особой  психической субстанции, которую сам из себя вытягивал нервущейся тончайшей нитью, неисчислимой длины, мерить которую адекватно лишь астрономическими единицами,  когда добавляют про световые годы. Вот такое количество сырья и из него – особая пряжа.  Та психическая субстанция – лишь внешними проявлениями сродни шизофрении.               
 Эту запись выудила из старых тетрадок.  Да, особая психическая субстанция -  это к нему, к мимесису.
Попутные строки, тоже давние. У Цветаевой нет «невычищенной» поэтической экспрессии – пользуемый выразительный ряд всегда объяснен с точки зрения смыслов. Молодые Блок и Пастернак пестовали в себе поэтическую возгонку настроения. Все пришедшее в ум, служившее мелодики строф, похоже, потом для них становилось «священной коровой» в ущерб точного попадания слов  по смыслам. – Перекатывание на инерции возникающего импульса через шелуху, к  замаячившему впереди «значимому» объекту.  Если здесь  своеобразный критерий, то поэтический талант Цветаевой щедрее.
      Особая психическая субстанция  творчества – способная обеспечить автору «неизъяснимы наслажденья »  - наградой за труды,  копия процессов религиозного аффекта, может, только полнее – «я сделал это», и вообще «Ай да Пушкин, ай да сукин сын».

 И, однако, не скатерть  – самобранка, – кусочек убывающего шагреня ,  нейро - химическая субстанция творчества.  Исчерпанность, даже только страх  таковой,  приобщили, думается и Есенина и Владимира Семеновича к допингу. Смогла бы истинная религиозность  вклиниться и дать дополнительные резервы для  «истового, мимесианского» творчества?  Очевидно нет, опыт Владимира Сергеевича Соловьева этого  не  подтверждает, и более того указывает еще раз  какой лишь род топлива  пригоден  в такой химии – сама жизнь человека.

 
Иова – он отважился на разговор с Господом. Ответ Господа, явно, на протяжении 5 тысячелетий(!) человеком умалчивается, не хочется  вдумываться в этот ответ.
Но если этой истории более 5 тысяч лет, возможно, данное обстоятельство  «лучше» принять по факту. Надежда на новый диалог – заслуженна ли она?  Homo sapiens, как оказалось, мотивациями поведения и надлежащими   механизмами  целевых функций - конструкция жестко сцепленная.  И это очень грустно, на самом деле.

     –  Тысячелетние надежды на ум иудеев  меркнут. – Ждать нового Мессии, который переиначит всю физиологию  homo sapiens  -  «миф  над мифами».
И тогда приходит  постижение  эстетики  очень приближенного к лучшей  стороне  homо sapiens  мифа  об  Иешуа из Назарета.
 
      Его  История – высочайшая поэтика,  вылившаяся в самую мудрую, конструкцию мифа –  Святую Троицу. Пусть и 300 лет спустя, с предпосылкой Тертуллиана - «если некие положения Писания представляются нам абсурдными, то  это указывает на то, что в нем содержится тайна….
 
 Христианство в  тайне Троицы, приобретает объем,стереометрию» пространства Веры, вмещающего в себя все духовные достижения Христианской  культуры.

 С  Микельанджеловского «Сотворения Адама» это пространство  раздвинулось  до Космоса, наполнилось  звуками Божественной  музыки, вместило плеяды гениальных художников, композиторов, поэтов, зодчих во славу творения Бытия и Духа. Уже  существенно позже, цивилизация сменившая трепет культурного пространства на провокации бунтарей, ближе всего стоящих к детскому племени, «ломающих, и смотрящих какие есть колесики и винтики в отдельности» и объявивших, что уже все знают, и все надоело, принялись  деконструировать и  передразнивать «больших»  в постмодернизме, впрочем, этими вещами и ограничиваясь.
 
Этакий период детства старческого возраста, что теперь  уже  как и законно – 2000 лет это хороший срок… Однако вернуться на 13 веков назад, оказаться в периоде возмужания Христианства, и увидеть, что….

  … Часть человечества,  объем Веры, сотворенный  Троицей, отвергла как «непонятное нагромождение». Она склонилась  к всепроникающей «стреле» – ничего лишнего, в высь, где Аллах!  И разящей стрелой Веры, неистовой убежденностью  затем преображавшая земные веси по новому образцу.

  Онтологии веры Христианства и Ислама разошлись  слишком сильно.
 
   Но  общая антропология homo sapiens «с волей  к власти» одних  в сплаве  с «бегством от свободы» других  определили  идентичность теократической организации жизни  людей, как в Христианском мире, так и в Исламском. И там и там  –  это дело рук человеческих, направляемых умными головами. О «мимесисах в крапинку и полосочку» забыть при этом не удастся.  «Благие намерения» диктуют миметическую технологию воплощения, а воплотившись – имеют характеристику самого лучшего дорожного покрытия  на небезызвестном тракте, трактат о котором принадлежит гениальному христианину Данте  Алигьери. Какие же, все это, интереснейшие разделы антропологической науки, но писание практических рекомендаций с молчаливого согласия сторон осуществляют иные ведомства. А решение следовать им или нет, в конечном итоге, остается за  homo mortalis.

                * * *
        Бег мыслей по замкнутому кругу в определенной своей части проходит в полном одиночестве без духовников и прочих наставников Веры. Ее мифологическая онтология, располагаясь в отдельно взятой голове, прорастает  рецепторами  Третьей сигнальной системы  - знаков присутствия в жизни человека иной логики  объяснения   происходящих событий.  Следуя ей (или пренебрегая  –  понимаю, но не хочу принимать), выстраивается собственный  само-суд  человека. Не только с точки зрения
  - «хорошо» или «плохо» поступил в том – то и том-то,
  -  но и «случайно» - «неслучайно»,
  -  «послушался» - «не послушался» знакового упреждения,
  - и «наказание» последовало правильно?!
                Само-суд – Совесть, один ли ряд, или вовсе одно и то же – как кому ближе.

«Индивидуальное мифотворение», целиком и полностью включая в себя интуицию (иногда ложную – не суть), приводит к постижению на том же интуитивном уровне мудрости триединства Веры Надежды Любви, одаривающей душу человека состоянием «неизъяснимого блаженства.

     Индивидуальный миф – штука свободная, включает в себя «что хочет» и обязательно учет образования  в два других слова – «что может» (по сухому остатку остающегося в голове после всего образования). Отсюда мостик к этому Прекрасному Чистому Мимесису, когда человек в своем создаваемом мифе непременно лучше того, что сам о себе знает.

   Этот чистый мимесис наделил Михаила Афанасьевича Булгакова  способностью найти слова, заменяющие тысячи «правильно – критических»  высказываний Василия Васильевича о Новом Завете, и, главное объяснить появление непременного теократического шлейфа с неизбежными  трагическими издержками как в Христианстве, так и затем в Исламе.

   Моя улица Розанова  - пока живу – навсегда моя;  к «соседу, пробуждающему очень сложные чувства к себе»,  вряд ли уместны досужие психологические выкладки. Но в глаза бросается вот какая черта: в своем индивидуальном мифе, как кажется, Василий Васильевич  нацеливалсяна «не быть лучше себя», а на «быть умнее прочих». И, этим самым он подарил мне очень важную  характеристику мимесиса (чистого, конечно), но методом « от противного»:

Творчество Розанова антимиметично,  не плохое – другое по отношению к мимесису. У него слишком хлопала форточка, когда он старался одновременно пребывать в разных онтологиях – он жил на сквозняке.

 Мимесис позволяет открыть дверцу золотым ключиком и… оказаться хоть в царстве Черной Курицы, но точно насладиться увиденным и быть,с распахнутыми глазами.


… Когда на горизонте оказалось болото с кочками, пробираясь по нему, затрачиваемые усилия  затмевали прочее.Сейчас, красота раннего весеннего утра   легко переносит в свои пределы …
… Три года назад в прекрасную майскую пору оказалась на восходе солнца у стены Феодосийской крепости, где в небольшой долинке обосновалась Православная община с новой церковкой в Грузинском стиле и с множеством цветочных клумб вдоль дорожек к ней. Солнце вставало со стороны моря, и синяя морская гладь зрительно  оказалась в чаше: с одной стороны от взметнувшейся крепостной стены, с другой  –  природного крутого холма, на вершине которого нарядно располагались частные  выкрашенные домики. Всю долинку хотелось не спеша обойти, впитать особый воздух настоя трав, цветов и моря. Не сразу, но здесь, же обнаружился новенький мраморно полированный с подходов памятник тверскому купцу Афанасию Никитину. И раздумывая, с какой стати такой памятник мог появиться, неожиданно увидела приближающуюся фигурку девушки в рабочей одежде (не брюках), в полотняных рукавицах. Она несла 2 ведра нагруженных булыжниками; обошла памятник сзади, вывалила булыжники в находившуюся кучку, и, не обращая на меня никакого внимания, прошла куда-то в сторону. Я потеряла её из вида, еще рассматривая памятник. Потом подошла ближе к морю, где начиналась полоска с зарослями невысокой осоки. Возвращаясь, и собираясь уже выйти за пределы ограды, вновь увидела эту девушку. Теперь она занималась тем, что перекапывала землю в большой и наполовину уже  засаженной цветами клумбе, и сноровисто снова наполняла новыми камнями свои ведра. Действительно, еще через минуты она, подхватив их, пошла опять к «Никитину».
Это был ровно тот случай, когда камни каждый год растут в земле. Каждый год на старом месте «вырастают» новые камни.

        Ну что – место старое – хотя бы и премногоуважаемая философия, а камни вырастают все новые и новые… . Теперь о религиозности, выраженной вопросом   «Зачем я умный, но смертный»:

-- Я не знаю «зачем»,  зная,  за  чем   следовало мое поколение, не преисполняясь особым желанием прибегнуть к оборотам с частицей "бы", конечно, зная  -  за кем  оказалась его очередь.   Череда жизни не страшит,  сообщая человеку мету причастности  к ее громаде, и защищенность смыслом ее бытия - поэтичнейшей вещью в себе, рождающей безбрежное море толкований. Но по мере проживания собственной жизни эта отвлеченность погружается в уклад обычных забот, диктуемых своими ценностями и целеполаганием. И тогда "умный, но смертный" вполне реально может оказаться в числе приобщенных к мудрости "экзистенциальной свершенности". А там акценты иные: "смертный - да, но умный, и потому смог сделать то, что считал самым важным для себя... теперь не страшно..."