IV Цыганский король

Начало "I Цыганский король"  http://www.proza.ru/2014/11/19/534

Предыдущая часть «III Цыганский король» http://www.proza.ru/2014/11/19/821


IV


По пыльной дороге они подъехали к пуще. От опушки до Яновщины оставалось не более трех часов езды. Первая звезда переливалась в высоте каплей родниковой воды. Стояли и мечтали по обеим сторонам дороги затуманенные ранним туманом стога.

Ехали верхом, людно и оружно целые сутки, сделав два небольших привала. Впереди ехало десятков пять конных цыган в кожухах с рогатинами, кнутами и фузиями. Потом тянулся воз с королевской кухней, шатный воз, воз с тремя борзыми и охотничьими соколами. Потом - воз короля, высотой в две сажени, украшенный коврами.

За ним - тридцать возов со шляхетской пехотой. Это были безлошадники загоновые шляхтюки, вооруженные саблями и пулгаками, в чикчирях и чугах, расшитых позументами, но кое-где заштопанных и даже просто дырявых. Шляхтюки усиленно поедали воинский запас.

Замыкали шествие семьдесят мужиков на косматых и пузатых лошадках.

Всего собралось более трёхсот человек, которые горели желанием отомстить за несчастную, изуродованную страну королевского племянника. Сам Яновский ехал начальником головного отряда.

На королевском возу, выше всех, как идол, сидел король и смотрел на дорогу в подзорную трубу.

То и дело от его воза скакал к Яновскому всадник:

 - Вызывает великий король и гетман.

Яновский ехал к Якубу.

- А что, коханку мой, не видно ли где на дороге врага?

- Не видно, великий король.

- Ну смотри же. А не подъезжаем ли мы, маршал, к границам вражеского государства?

- Нет.

- То-то же. Ну, иди себе к авангарду.

Яновский ехал, хорошо зная, что через двадцать минут его позовут и зададут те же вопросы.

После второго привала всадники почему-то все силились, сидя в седлах, срывать цветы, что росли по обеим сторонам дороги. Путь сзади был густо засеян цыганскими шапками и мужицкими мурмолками. Коней начали гнать без милости.

Дребезжали колеса, громыхали копыта, длинный шлейф пыли и дыма от трубок стоял за отрядом. Кое-где шляхта начинала скакать в возах. Некоторые выпадали в пыль, их на ходу втаскивали на солому. Хохот, крики. В такт стуку копыт звучала бешеная песня:

                Чым жа ж цябе частаваць,
                Ты ж мой міленькі?
                Чым жа цябе частаваць,
                Голубе сівенькі?
                Бізуном, мілая,
                Бізуном, мілая,
                Бізуном, ух-ха-ха,
                Мая чарнабровая.

Третья часть воинов неподвижно лежала в возах. Казалось, что это не на войну едут, а возвращаются после пирровой победы.

Пуща начала редеть, когда ночь окутала землю тьмой и влажным запахом далеких болот. Загрохотали колеса по небольшенькому мосту. В таинственной ночной воде отбился разноцветный огонек Капеллы. Квакали пылко и дружно жабы в камышах.

Только за полчаса до этого король дал приказ молчать. Какой-то шляхтюк плакал на возу.

 - Бож-же же ты мой? А как же это молчать? А где же вольности наши? А кто же это посмел нам рот замазать? Погибла наша страна...

Ему влили в горло чашу вина, и он умолк.

Огромные ночные деревья дышали ароматом сухого летнего дня, который заблудился в сени: скипидаром, мятой, еще чем-то, невинным, чистым, беззаботным.

Замигал за поворотом дороги желтый мирный огонек. Потом второй, третий. В бывшем доме Яновского бодрствовали. Дом этот, одноэтажный, с мезонином и галереей, с дворовыми строениями, размещенными квадратом, был огорожен высоким частоколом из заостренных брёвен.

Подъехали к воротам. Яновский захлопал тяжелым чугунным кольцом. В ответ собачий лай и голос:

 - Кто там?

 - Гости к пану Волчанецкому.

В это время цыганы сделали что-то вроде двух живых лестниц в стороне от ворот. По спинам залезли наверх два здоровых мужика.

Яновский совсем забыл о том, что в воротах есть волчок. Пыхнула губка, осветила его лицо.

 - А-а, вот какие гости! - прохрипел голос. - Старый хозяин... Эй, стража! Во-ох!.. Что это.

Послышались сдавленные звуки борьбы. Фортки ворот раскрылись, и серая толпа ринулась на огромный двор. Побежали к дому. И вдруг на галерее кто-то начал бить в колокол. В доме зашевелились, забегали. После ужасающий залп у дверей рванул воздух.

Все закрутилось, как вихрь. Оглушенный, сбитый с панталыку, Яновский, думая, что все уже убиты, глянул на атакующих и не увидел потерь.

После выяснилось, что защитники, и в том числе сам Волчанецкий, были пьяные, как сукины коты. Их застали просто за поздним ужином.

На крыльце дома Михал увидел десятка три гайдуков, которые палили в белый свет, и среди них самого Волчанецкого в розовых портках и с саблей в руке.

 - На слом! На слом! - ревели нападающие. - За родину! За королевство цыганское! За короля!

Защитников смели и втиснули в двери, где они, укрепившись на лестница, получили какое-то равновесие с нападающими. Обе стороны палили из фузий так, что побелка с потолка летела огромными кусками, оголяя дранку. В обоих станах уже имелись контуженные и оглушенные. Любовница Волчанецкого, поддерживая честь воинствующей белоруской матроны, вылила ночник просто на голову шляхтюку, что возглавлял авангард.

 - Бей их! Души! С нами бог!

 - Святой Юрий и Русь!

Силы все же были неравные. Через двадцать минут борьбы все услышали дикий звон стекла: отряд "коронного судьи" выбивал оконные стекла вместе с рамами, проникая в тыл врага. Среди мужественных защитников возникла паника.

 - Нам предали! - заревел кто-то.

Одни защищали награбленное, другие сражались за высокие идеалы добра и потому, вдохновленные зрелищем паники, как львы, ринулись на омерзительных и вероломных врагов. Через минуту их схватили, скрутили и, бросив лежать на полу в уголке зала, рассыпались по комнатам.

Звон стекла, падающая посуда, треск занавесок на окнах. Часть доблестных победителей занялась реквизицией трофеев, вторая - сыпанула искать винный подвал. Запылали факелы, загорелся на отшибе подожженный кем-то сеновал, придавая фейерверку еще большее торжество.

Бочки вытянули на лужайку, вылив половину на ступенях. Выбивали днища, припадали к красным каскадам жадно, как отравленные. У бутылок отбивали горлышки. Запылали костры, из хлевов долетел отчаянный вопль овец и непонимающее, удивленное кудахтанье кур.

Через час на кострах жарились огромные куски говядины, крутились на вертелах целые овцы. Разливное море вина.

Дикими глазами смотрел на это разорение Яновский. Это была нищета. Ворвались, как дикие гунны, и уничтожили все благосостояние.

А на крыльце, освещенный заревом, стоял король Якуб и, опираясь на саблю, смотрел на огонь, как Нерон на пожар вечного города.

Лужайка перед ним напоминала поле битвы: в картинных позах лежали люди, сбившись в кучу; блуждали, шатаясь, раненые в битве с Бахусом.

Шляхта пила в зале. Ели, пили, опять ели и опять пили. Говядина, баранина, жареные гусыни, кюммель, мед, водка - все исчезало в бездонных животах, и Яновский чуть не плакал. Яновщина была разорена до конца. Наконец и он сам начал есть и пить. Что же сделаешь?

Стоны из уголка остановили на минуту пир. Это напоминало жалобы грешных душ в аду, но это стонали побежденные:

 - Развяжите, развяжите нас. Есть хочется, есть. Разоряться, так весело.

Король Якуб, которого поддерживали под руки, подошел к поверженным.

 - Ага, оману просите. А поместье отдашь?

 - Отдам, достойный рыцарь, отдам.

 - Говори - король

 - Король, любенький, король.

 - Так вот, из поместья - вон. Попробуешь опять захватить - башку сверну. Отдашь пану Яновскому двадцать коров, тридцать овец, шестьдесят гусей и другое - по числу съеденного и выпитого. Иначе - конец тебе.

 - Хорошо уже, отдам, отдам.

 - А прощать тебя - дело хозяина. Сейчас пошлешь одного гайдука за родителями моего благородного племянника и второго - за контрибуцией. Чтобы утром все это было тут. А сейчас - развязать.

 И король потянул Волчанецкого вицей ниже спины в знак подчинения, а после поцеловал в губы.

 - Он великий, он мудрый! - затянули старую песню придворные Знамеровского. - Он умеет покорять и умеет щадить.

 Пьянка тянулась дальше. Король и Волчанецкий врали про старые подвиги, целовались, ляпали друг друга по спине.

 Когда сумрак снаружи стал особенно густым перед рассветом, двор и дом напоминали сплошное побоище. Герои лежали повсюду, как трупы, вонь тянулась от догорающего сеновала.

 Свинья, что каким-то чудом не попала в котел, ходила по двору и, задумчиво хрюкая, целовала рыцарей в лица.

 За столом осталось не более десяти человек. Король и Волчанецкий куда-то исчезли. Медикус клевал носом.

 Яновский, которого почти не держали ноги, доплелся к дверям и, цепляясь руками за стенки (сила божья: я от забора, а она к забору), потянулся коридором.

 И тут он наткнулся на что-то такой ужасающее, что хмель сразу выскочил из головы.

 Поперек коридора лежали два гайдука и сам пан Волчанецкий, а на них, с голой саблею, - Знамеровский. Лежали в луже крови.

 - Измена! - благим матом закричал Михал. - Волчанецкий завлек короля и предательски убил его. О подлые!

 Прибежали люди. Остолбеневшие, стали они над трупами, из-под которых негустая красная лужа расползалась дальше и дальше.

 - Горе нам! - завопил кто-то. - Убили короля! Упал ты, сражённый рукой предателя! Сражался, как лев! Трех убил!

 Медикус растолкал людей и склонился над трупами. Пощупал пульс. После приподнялся и махнул рукой.

 - Что с ним? - тревожно спросил Михал.

 Медикус плюнул:

 - Свинья. Выбрал место, чтобы освободиться. Вот что бывает, когда пьют без меры и не закусывают. Насосался красного вина, бездельник.

 - Может, помочь чем? - спросил Михал, все еще не понимая.

 - Зачем?! Он сделал самое лучшее, что можно было. Ну, если вам так хочется, так вставьте ему еще два пальцы в рот.

 В ответ "убитый" король сильно захрапел, и ему ответил нежным носовым свистом "предатель" Волчанецкий.

 Так закончилась великая цыганская война, одна из самых знаменитых войн, которые вел король Якуб Первый. Великую славу добыли в ней все мужественные борцы. Но и потери были большие: один шляхтюк отбил печенки, упав с воза; два захлебнулись вином в подвале; пять человек опились насмерть. Они погибли за родину. Убитых огнестрельным и холодным оружием не было. Раненых было шесть. Контуженных штукатуркой - три. Кроме того, "коронному судье" вышеупомянутая свинья отъела ухо. Свинью за это утром присудили к казни и съели под черной подливой. Наделали гадостей и наозорничали - в охоту.

 А когда утром Яновский, передав разоренное поместье родителям, поехал северной дорогой вместе с Волчанецким (их помирили) к королю Якубу, который его не отпускал, на южной дороге к Яновщине можно было увидеть поучительную картину: тянулись путем коровы, бекали овцы, везли на возах гусей и бочки вина. Около возов шагали пасмурные хлопы Волчанецкого.

 Побежденный, согласно рыцарской чести, честно платил контрибуцию крестьянской скотиной. Сам он отдал только вино.

 Дядьки шли понурившись, пасмурно глядя под ноги. Из домов убегал запах молока, убегала неуверенная крестьянская сытость

 Курилась дорогой пыль.


Продолжение "V Цыганский король" http://www.proza.ru/2014/11/19/1235