13 из 62. Пилотка

     Шатовы уезжали в Крым. Посадку  в вагоны задерживали, и Лёшка подошёл к паровозу. Огромные красные колёса, соединённые длинными дышлами с блестящим поршнем, поражали воображение. Точно живое существо, паровоз пускал пар, пыхтел и фыркал. Казалось, ему так же, как и Лёшке, не терпится отправиться в путь. Чёрный дым, выползавший из трубы, расстилался по станции Лабытнанги. От шпал тянулся терпкий запах креозота. Тем временем из будки высунулся машинист в тёмно-синей тужурке и фуражке с чёрным околышем. Выставив локоть, он затягивался папиросой, и смотрел вниз. Встретив взгляд машиниста, Лёшка смутился и убежал к своим. Родители с Любочкой уже садились. Паровоз дал свисток. Состав вздрогнул, скрежет вагонных сцепок пробежал от головы до хвоста, будто судорога, и станция медленно поплыла назад.
— Поехали! — прокричал Лёшка, кидаясь к окну. Потянулись бесчисленные концлагеря: колючая проволока, караульные вышки, бараки. Лабытнанги закончился. Показались Уральские горы. Состав, изогнувшись дугой, миновал Харп, тоже обнесённый колючей проволокой. Промелькнул знак с двумя стрелками: Азия — Европа.
— Мам, мы уже в Европе? — радостно спросил Лёшка, отлипая от окна.
— В Европе.
— Мам, а Крым тоже в Европе?
— И Крым тоже.
Горы исчезли, поезд бежал через тундру пустую и плоскую. Изредка пролетали белёные дома с отвалившейся штукатуркой и пустыми глазницами окон, щиты для снегозадержания, узкие речки. Паровоз бойко сучил блестящими локтями, которые резво толкали колёса. Колёса стучали на стыках рельсов и переговаривались. «Куда-д-куда?» — вопрошали передние, «Туда-д-туда!» — отвечали задние.
На ближайшей станции поезд остановился. Никого не выпускали. Напротив стоял другой поезд, попроще, перед ним на платформе на корточках сидели заключённые, с вещмешками, в телогрейках и кирзовых сапогах. Заключённых оцепили солдаты с автоматами наизготовку и с собаками. Натягивая  поводки, собаки поднимались на задние лапы и остервенело лаяли на заключённых.
— Мам, почему они так сидят? — спросил Лёшка, рассматривая заключённых.
— Чтоб не сбежали.
Лёшка усомнился, что от таких собак можно убежать, но промолчал.
Железная дорога! Одни едут на юг, в отпуск, а другие на север, в концлагерь. Вечером появились новые пассажиры — демобилизованные солдаты. Хохочут, поют, смеются! Лёшка убежал к ним в конец вагона. Там пахло пивом и смазанными сапогами. Пустые бутылки катались по полу. Один солдат, кучерявый балагур, разливая пиво по стаканам, перехватил пытливый Лёшкин взгляд.
— Пьёшь пиво?
— Пью, — чистосердечно сознался Лёшка.
Воины дружно рассмеялись. Лёшка тоже хихикнул. Самый старший в компании, коренастый парень в суконной гимнастёрке, со значками на груди, нахлобучил на Лёшку пилотку.
— Носи!
— Это мне? — удивился Лёшка, обеими руками придерживая пилотку на голове.
— Тебе!
Лёшка вспыхнул от счастья, посмотрел на своё отражение в окне и, подсев к своему дарителю, стал разглядывать его награды. Одна из них, с красным знаменем и надписью «Гвардия», соблазняла эмалевым блеском и яркостью красок.
— Дяденька, а подари орден.
— Это знак гвардейской славы.
— А это?
— Значок отличника. Этот — значок классности.
Орденов не было. Лёшка уточнил:
— А ты на войне воевал?
— Не привелось…
Лёшка укоризненно скривил губы. А кудрявый балагур, разогнул пилотку на Лёшке так, что она закрыла ему уши, и наставил на него указательный палец.
— Фриц под Сталинградом! 
Все рассмеялись.
— Я не «фриц». — Ты нехороший! Мой папа тебя в окно выкинет!
Балагур осклабился и смахнул Лёшкину пилотку в окно. Лёшка заплакал. Солдаты опять рассмеялись. И тогда Лёшка убежал к себе.
— Мам, солдаты плохие! Я всё папе скажу. А где папа?
— На станции твой папа остался!
— Как остался? Надо стоп-кран дёрнуть!
— Я тебе дёрну. Прищеми хвост!
Лёшка ждал отца. В стакане, позвякивая, прыгала ложка. За окном стемнело. Бойкий официант уже не бегал мимо и не дразнил вкусными запахами из судков. Пассажиры раскладывались ко сну. В конце вагона глухо разговаривали солдаты. Поставив ладошки вдоль щёк щитками, Лёшка смотрел в окно. По склону бежали прямоугольники вагонного света. Мрак вдали и пугал, и манил. На верху насыпи возник костёр и фигурки детей... Один мальчик, освещённый костром помахал рукой. Лёшка встрепенулся, но костёр уже был позади. Отражение пламени медленно догорало на самом дне Лёшкиных глаз...
Проснулся он утром. Николай весело рассказывал, как засиделся в ресторане на станции, и как догонял поезд на такси. Нина делала вид, что не слушает его, а просто смотрит в окно и гладит Любочку по голове.
— Пап, у меня солдаты пилотку выкинули, —сунулся было Лёшка к отцу, но тот даже не повернулся, и Лёшка унёс обиду на верхнюю полку. Подложив руки под подбородок, он считал столбики, торчавшие из красных звёзд на насыпи. С каждым таким пикетом Чёрное море становилось ближе. «Не пойду в армию, — решил Лёшка после некоторого раздумья. — Буду машинистом».