Комос. К произведению Егора Стрельского

Сладкий, сладкий ноябрь.
Даже страницы слипаются от его горького меда с запахом таблеток от кашля.
Сладкий, сразу как то после короткого, холодного лета, проведенного невесть где. Фиг с ним, с тем что в сельском захолустье, так еще и с какой то мистической придурью, о которой после только гадать: было или примерещилось. Хотя теперь то знаю, а тогда, перемазанный пахучей землей с политых полей мы ловили в них нечто древнее и ступали по топкой меже старинных поверий. Ну, кто ступал, а кто валялся, конечно, с этими двумя голубями то все понятно было, а я вообще в толк взять не мог, какого хрена приперся. До третьего они тогда еще явно не созрели, только друг друга обнюхивали, шастали вокруг, словами и действиями, проверяя, насколько "да", или же как и все здесь – мерещится, кажется.
Нифига только в кролика пальнули - я так не понял. Ну кролик и кролик, даже не самый здоровый, черненький такой, сбежал может у кого сельского из клетки и так и остался жить, похрустывая огородной капусткой. Я его как то до этого видел-ехал на велике, пока эти двое пидарасов заняли комнату, залег потом в поле ржи, всегда хотелось так сделать, мы все же воспитаны на телевидении и на всех этих красивых сценах, которым в реальной жизни мало места. Лежал, грыз сладкий стебель и закинув руки под голову улыбался солнцу. Оно слепило, я закрыл глаза и задремал, чувствуя гоголевскую, летнюю маяту, как у него в «Майской ночи», когда небо – самое чистое, девки самые красивые а еда что мед. Мне снилось что то мучительно сладкое, что трава вокруг была живая, она обнимала все тело, ноги, руки, щекотала под футболкой, задирая ее и солнце своими теплыми каплями текло по животу. Вокруг какие то зверки, страшные на вид, но тихие, глазастые. Играли на свирели. Не знаю, почему я решил, что это свирель, потому что до сих пор понятия не имею, как она звучит. Но тогда мне на лицо упала тень, как – то странно, потому что солнце светило с другой стороны. Тень была холодной, пахучей, как под виноградником, и когда я смог видеть сквозь закрытые веки - разглядел, что рядом сидит мужик, загорелый, в браслетах и бусах, с изрисованной кожей тела. Не татуированный, а именно в рисунках, которые, кажется, шевелились. Хотя чего не покажется во сне, ведь может быть это просто игра закатаного солнца и движений его мышц. Он играл, закрыв глаза и наклонив голову, усыпав сильные плечи черными волосами. Он не играл мне. Просто видимо шел и я попался на его пути, он присел и его все стало слушать. От чего то я смутно понимал кто это, не вспоминал из сбивчивых лекций пацанов а именно знал, что это Комос, тот самый которого мы приняли за нечисть, охотясь здесь. Прекрасный, древний бог, поселившийся в этих полях. Когда – то омываемый кровью глупых людей, приносящих жертвы, почитаемый, свирепый в своих святых желаниях и очень живой. Его даже из камня, кажется, никогда не ваяли, потому что он был слишком подвижным, слишком везде, во всей природе, в воде, в лесах, в облаках над открытыми храмами в честь себя.
Игра на свирели кончилась и я проснулся, так и не разглядев толком его лицо. На меня по прежнему падала тень, и от внезапной паники что сейчас и наяву он будет торчать рядом со своей дудкой я подскочил. Но это был кролик. Тот самый, с черной, блестящей шерстью, нагретой на солнце. Я опустился назад, на примятую рожь и пытался вспомнить, как подзывают кроликов. Не "кис кис" же.. Но он особо не дергался и не спешил свалить. Шевелил носом, когда я потянул к нему ладонь, что бы погладить. Обнюхал и дался на руки. Я гладил его между длинных ушек, придурошно улыбаясь и в конце концов даже прижался щекой к теплому меху, удивляясь тяжести этого вроде небольшого зверька. Потом отпустил конечно, а через неделю эти долбаебы подстрелили его. Примерещилось им что ли что то с похмелья от деревенской выпивки. Ветеринар был по коровам и я сам замотал лапу и бок кролику. Завернул его в джинсовую куртку и привез к себе в город. Общение с этими животным раньше у меня сводилось к тому, что я полез подкармливать бабушкиных кролей на летних каникулах, и один из них грызанул меня за палец, когда я пропихивал им в щель клетки молодую морковку. Поэтому этого я думал может в магазин отдать или просто в ветеринарной оставить, может пристроят, а в итоге как то внезапно пришлось забрать к себе. Хорошо что он оказался и правда домашним, гадил где положено, ел что дают, большую часть времени спал у меня на коленях, пока я сидел за компьютером, или свернувшись на кровати. Разве что зачем – то обгрыз дверь в спальню после чего я названивал в ветеринарку что бы узнать, мог кролик подохнуть от съеденных опилок или мне ему регулярно теперь доски покупать. Не подох, конечно же. Раны почти затянулись, я даже снял основные бинты, оставив только на лапе и осторожно гладил по полысевшему и выболевшему боку перед сном. Руки пахли кроликом – теплом, шерстью, немного молоком. Я ему не давал имени, но как то привык к тому, что он шастает по моей квартире. Даже,блин, начал понимать тех, кто заводит домашних животных.
Ноябрь оказался опиатом, густым, молочным, вызывающим привыкание. Меня что то грызло, начинало с ног и поднявшись по обглоданным костям добиралось к животу. Я чего то хотел, чего то ждал, а не мог понять, чего. Просыпался ночью, и нашарив теплый, пушистый комок, спящий рядом на кровати, лежал и гладил, боясь закрыть глаза снова.
-че грузишься то?
И правда, че. Я начинал заход на вторую неделю по пьянке и негласному сожительству со своим соседом по подъезду. Мы пили, варили пельмени, ели крабовые палочки из упаковки и не до конца разморозив. Я все думал о полях, в которых мы охотились летом, и залипал на свои руки с напряженными венами. Как будто сахар сгустил кровь.
-та, по фигне.
-опять глючатся жертвенные алтари и каменные фаллосы размером с дерево? Надо выпить.
Я зажимаю лицо в горящих ладонях, они пахнут мехом и немного молоком. Давно не видно кролика. Мне почему то представляется что это он ночами обгладывает мои ноги. Просто откусывает, отрывает кусочками мясо, а мне приятно так. Потому что знаю что он просто не хочет что бы я от него уходил. Потому что кролик старый и он привык быть с кем то. А его покинули. Больше не поливают кровью его тело, не начиняют кишки жертв синими как небо бусинами. И только поля, поля.
-знаешь че, иди отсюда. - я хриплю это своему соседу, рывком поднимаясь, хвастаясь за дверной косяк, задевая плечом холодильник, и роняя с него магниты в форме открывашек для пива иду в комнату. Меня мутит, но я знаю что сейчас запущу пальцы в теплый мех, обниму на руках своего зверька и все отпустит. Ему просто так же одиноко, как и мне.
-кроля кроля, кис кис.
За спиной хлопнула входная дверь, закрывшись вместе с матом и звоном разбиваемой на площадке бутылки. Я почему то думаю что это жертвенное вино и наклоняюсь, заглядывая под кровать, пытаясь найти кролика.
-он ушел?
Я так и застываю щекой на ковре,смотря под свою койку и различия с той стороны в тусклом свете, очертания босых стоп.
Твою ж мать.
Это кто, и что? Допился? Вроде полы не проваливается, как обычно с перепоя. Медленно разгибаю спину, все еще держась за край матраца. Смотрю на тощего, расписанного узорами чувака. Темные волосы, скрученные прядями, бусины в них и на руках, тело блестит в падающих бликах, глаза горят, животная и неземная красота, взращенная на человеческом мясе и кошмарах. Сука а, и бинты на руке. Твою ж мать, твою мать, голуби были правы, охотясь за комосом в той чертовой дыре.
-кроля?