3. Скрытая угроза

Только вовремя распознав опасность, мы можем надеяться справиться с ней. (Фридрих Август Фон Хайек)

Человек страшится только того, чего не знает; знанием побеждается всякий страх. (Виссарион Белинский)
_________________________________________

Поле сплошь изрыто воронками, как оспинами. Над ним нависло тяжёлое свинцовое небо, тучи проносятся торопливо – то ли небо движется, то ли земля... Хотя это от головокружения.

Кое-где лопаются облачка шрапнели, расцветая в замедлении – странно, что они ещё привлекают внимание... Буханье артиллерии доносится морским прибоем или далёким громом. Батальон ушёл вперёд.

Всё, повоевал. Впрочем, уже плевать. Даже на то, что он лежит прямо на своей винтовке, и ствол режет спину.

Зато почему-то беспокоит холодная морось. Она липнет к лицу и ужасно дразнит: дико хочется пить. Он убил бы за стакан воды. Если бы мог убить. Если бы мог держать оружие. Мог бы двинуться...

И знает он, что пить нельзя. При ранениях в живот это верная смерть. Но, во-первых, никто не даст: никто не придёт. Во-вторых – уже «всё всё равно».

Но сознание рассекает вспышкой: нет, подождите, как это всё равно, ведь можно было бы спастись, нет, нельзя, нельзя – вот так вот... Накрывает волна паники и прошибает холодный пот. От страха жажда становится нестерпимой, сердце мечется в груди, как подстреленный заяц, в глазах темнеет, и тучи наливаются багровой теменью – такой же, как кровь, в луже которой он лежит.

Ужас сковывает леденящим холодом. Залпы батарей сливаются в монотонный гул, а небо окончательно темнеет, накрывая его своим саваном. Лишь одна часть сознания бодрствует, извращённо и издевательски: она сосредотачивается на ране. На страшной осколочной ране.

Он чувствует слабенькие толчки украдкой в глубине развороченной плоти: это его глупое сердце гонит кровь – выталкивая её наружу и убивая его.

Самое странное, что боли почти нет. Сначала он корчился в конвульсиях, словно осколок был куском раскалённой лавы, залитой внутрь – а потом стало как-то отпускать...
 
Это ещё жутче: страдание отвлекает до последнего момента. А теперь он просто лежит весь в холодном поту и чувствует, как из тела потихоньку вытекает жизнь. И он, когда-то такой сильный, ничего не может поделать...

Да как он вообще оказался на поле боя?! У него ведь другие обязанности, другая жизнь, есть те, кого он любит и перед кем есть личный долг – а тут...

Но он не успевает даже додумать эту маленькую мысль угасающим сознанием и срывается во тьму.

От чувства стремительного падения он дёрнулся всем телом и проснулся.

Министр шевельнулся в кресле, тяжело дыша. Книга выпала у него из рук и валялась на ковре. Он поднёс руку ко лбу: и правда, весь в поту. Чертовщина. Не хватает реальных проблем, так теперь ещё это.

- Андрусь, да где тебя носит? Остынет всё!

Призыв пани Лидии донёсся из столовой, как звук полковой трубы. Министр поморщился от невольно явившегося сравнения.

За обедом жена пристально на него посмотрела и, как обычно, без всякого перехода и вступления, заявила:

- Тебе срочно надо в отпуск. Нет, сначала к врачу.

Кого-то мог раздражить этот командирский тон – а министр привык, что пани Лидия выражает так свою заботу и обеспокоенность. Но на этот раз он испытал-таки досаду.

- Ты меня слышишь? Я тебе говорю...

Слышать-то он слышал. Сейчас можно было объяснить, почему не время брать отпуск, что происходит в мире, почему требуется его участие, сказать, что он сам сможет справиться со своими проблемами – но жену бы это, конечно, не убедило. И спор начался бы заново. Проиграв возможный сценарий, он выкинул из него все промежуточные реплики и просто покачал головой:

- Нет.

Пани Лидия, как обычно, сразу вспыхнула:

- Да тьфу на тебя! Вот упрямый, ничем не прошибёшь!

Министр наконец улыбнулся. Утончённости и светскости его жене порой не хватало, хоть она всю жизнь и старалась перенимать всё то, что составляло образ «важной пани». Зато могла одним словом подвести черту целому облаку замудрёных речей или выдать реплику, разившую наповал. Некоторые придворные дамы отзывались о ней пренебрежительно или сплетничали, некоторые уважали за характер и «оригинальность», а многие просто боялись её простого, хваткого ума и бесцеремонного языка. И за глаза звали так же, как жену наполеоновского маршала Лефевра: мадам Сан-Жен*. На самом деле пани Лидия была человеком очень чутким – но она сама определяла, кого удостаивать этой чуткости и деликатности, а кого нет.

- Ну я же недаром говорю, с тобой творится что-то ненормальное, - почти жалобным, смягчившимся тоном произнесла пани Лидия. – На тебе же последнее время просто лица нет.

Лицо-то было, но какое: измятое, изношенное, измученное. Разом постаревшее, всё в каких-то неровностях, углубившихся складках, морщинах, не просто хмурое, а словно потемневшее от мрака. Сны пришли недавно – но уже успели измотать его. Когда он поднимался с кресла и делал первые шаги, то пошатывался. Министр прислушался к себе: Сила действительно истекала из него, как кровь, и сейчас плескалась где-то на донышке – не хватит даже залатать собственные дыры.

М-да. Выходной безнадёжно испорчен.

В появлении этих снов не было никакой системы, но их объединял мотив: в каждом из них министр умирал от потери крови на поле сражения. Ландшафты бывали разными, армии тоже, а вот раны всегда приходились в грудь или в живот: например, сегодня ночью пруссак насадил его на штык. Из-за этого министр совсем не выспался и задремал в библиотеке – для того, чтобы умереть от осколочного ранения. А иногда ещё кровь шла горлом и изливалась на землю и мундир, как сюрреалистическая рвота. Отвратительный, тяжёлый бред.

Хуже всего, что эти сны имели явные последствия. А сейчас он подумал, что вёл себя очень глупо все эти полтора месяца – с момента, когда явилось первое такое сновидение. Прямо как люди при инфаркте – ведь резкая боль и картинное падение, как в кино, бывает не так часто, в основном начинается с относительно мягких симптомов. И люди медлят от двух до шести часов, надеясь, что «пройдёт» и что они «сами справятся».

Он тоже не сразу распознал суть и справлялся сам. Простые защитно-восстановительные формулы срабатывали, хотя приносили всё меньший эффект – почему-то лишь теперь стало заметно. И сейчас им всё более овладевала мысль, что эти сны как-то связаны с преследовавшими его неудачами и возрастанием международной напряжённости. Конечно, от таких дум становилось стыдно: будто без энергоинформационных воздействий он вообще ничего не может, как какая-то бездарность. А начто опыт, начто умение, способности? Самым неприятным было навязчивое осознание, что все его хвалёные таланты здесь бесполезны. Нет, до кризиса пока не доходит, Боже упаси, но...

Раздался звонок в дверь.

Скоро на пороге столовой показалась Влада. На ней был антрацитовый жакет в талию, крахмальная белая блузка и галстук в виде чёрной ленты, заколотой брошью с обсидианом. Из-за манеры одеваться, особых способностей и очевидной преданности Бирута, внучка министра, прозвала её «тёмным дворецким» - в честь персонажа аниме. Эмилия тогда шикнула на дочку, но Влада только рассмеялась и сказала, что ей даже нравится.

- А, да вы как раз к чаю! – обрадовалась пани Лидия и принялась перечислять все имеющиеся вкусности: печенье датское, печенье наше, овсяное, пирог яблочный, вон утром сама пекла...

Влада вежливо поблагодарила с мягкой улыбкой и уселась за стол, но ела без аппетита. Министр уловил, что она украдкой бросает на него беспокойные взгляды. Она желала поскорее кончить чаепитие и переговорить о чём-то наедине.

После чая они сразу прошли в библиотеку, и Влада начала без обиняков:

- Пан министр, мне кажется, происходит что-то странное.

- Не вам одной кажется, - отозвался он.

- Я пришла просить о помощи. На меня было совершено нападение. Причём неоднократное.

Она прибавила:

- Мои защитные формулы не сработали. Я никогда не просила у вас те фолианты с дальней полки, но сегодня они мне нужны, - с мрачной решимостью произнесла она.

- Начнём с того, что стряслось, - проговорил министр. - Итак?

- У меня... – Влада замялась, словно не смея произнести. – У меня пытались похитить душу.

Было шесть часов: это она запомнила великолепно. Влада проснулась ранним утром, разнеженно потянулась, заворочалась, устраиваясь поудобнее. Давно уже рассвело, хотя свет в комнате был ещё приглушённым, без ярких лучей. У неё было то самое состояние, когда легко встать и заставить себя что-то делать – но так же легко снова опустить голову на подушку и унестись в царство Морфея. Влада однозначно выбрала второй вариант: суббота ведь. Это Алеська Стамбровская – псих. Она такая же подражательница. Решила, что раз её любимый генерал вставал в полшестого, то ей тоже надо сменить режим. С авторитарного на тоталитарный.

Влада уже увернулась в одеяло и лежала в любимой уютной позе: почти на животе, но немножечко как бы и на боку, подвернув руки – в общем, другим так было бы неудобно, а ей в самый раз.

Она закрыла глаза, но ещё не спала и не могла списать ощущения на сон. Какая-то субстанция начала наползать ей на спину – её прикосновение сопровождалось покалыванием, как в отсиженной ноге. Влада замерла. И тут эта субстанция, явно живая, обхватила её сзади руками – а может, щупальцами, двумя отростками, и сделала это так, как с размаху, смешно обнимают трёхлетние дети.

Вот только ей было не до смеху. Покалывание заполнило всё тело и начинало чувствоваться кожей головы – и она... она не могла двинуться. Мельчайшие иглы отравляли и парализовали её. Тело налилось свинцом или набилось ватой: оно не слушалось велений мозга.

Субстанция уловила это сопротивление и впилась глубже. А потом девушку словно начало расслаивать надвое. Один слой начинал отходить вверх...

Её не слушались собственные веки - несмотря на истерически кричащую волю, на её приказы.

А Юра спит в другой комнате сном младенца.

Её мысли как залепило скотчем – так, как пленникам залепляют рот.

Но она боролась. Влада еле ворочала сознанием, но продавливала тяжкую пелену словами молитвы: «Отче наш... сущий на Небесах... да святится имя Твоё...».

Нельзя сказать, чтобы со словами «и избави нас от лукавого» сущность моментально исчезла. Но колющие щупальца разжались, морок начал постепенно и верно рассеиваться.

Самое странное: она не могла вспомнить ничего другого. Всё было заблокировано – осталась только молитва «Отче наш».

Сна как не бывало. Влада схватила со стола телефон: шесть ноль семь. Она бы не удивилась таким явлениям в глухую ночь, в час, в два – но ведь не утром после рассвета...

Изо всех сил стараясь успокоиться, она перевернулась на спину, не подставляя её врагу, прочла про себя ещё пару молитв и закрыла глаза.

Почти расслабилась.

И тут через верхний слой её тела слева направо пронёсся злобный, стремительный вихрь. Он был как плоскость из сжатого воздуха. Что-то в ней встопорщилось рваными краями, взъерошилось перьями, вставая над поверхностью тела. Но вихрь улетел.

В тошнотном липком ужасе она снова вскочила на постели. Снова схватила телефон: шесть тринадцать. Влада дико озиралась на шторы и обои, уже позолоченные бликами солнца.

Всё равно потом будет клевать носом, но и ложиться больше не хотелось.

В тот день она провела все ритуалы, которые только знала. Вычистила все зеркала, углы, сожгла не одну и не две сретенских свечки, наставила защит так, что квартира стала напоминать узорчатую световую клетку. Она не забыла и об авторских формулах министра, уж на них-то можно было положиться. Они ведь работали даже в горячих точках и нестабильных регионах. А на ночь перевернула и завесила все зеркала.

Оказалось – бесполезно.

Ночью она проснулась оттого, что её снова сковала та же тяжесть – но теперь к ней прибавился холод. Даже не физический, а как азотная заморозка, сковывающая каждую клеточку. Было страшно открывать глаза, но она себя заставила. И не увидела ничего.

Перед ней была абсолютная чернота.

Она же помнила, что в комнату падает свет фонарей с улицы, иногда очень ярко светит луна, всегда можно ночью встать и пройти без боязни во что-то врезаться.

Но сейчас перед ней повисла тьма. Но на второй взгляд оказалось, что боковым зрением она видит нормальную комнату, в её привычном виде. И даже Юру, спящего рядом – и опять он не просыпается!.. Но мог ли он? Лицо заострилось и побелело, как у мертвеца. Это напоминало кому, а не крепкий здоровый сон.

Её держала в объятиях Тень. И была она сгустком, что чернее всего на свете. Это и было абсолютно чёрное тело, искомое физиками. Это была чёрная дыра. И Влада почувствовала, как у неё из каждой поры высасывается эфирное вещество – одним пластом, повторяющим абрисы тела.

Её крик был неслышен. Но он прорезал тьму и ночь, рассекая лезвием чистой Силы.

Тень тряханула её, чуть не вышибив дух, и отпрянула в никуда, как женщина, которой плеснули в лицо кислотой.

Сердце колотилось как бешеное, Влада дрожащими пальцами схватила выключатель, и засветилась лампа. Юра проснулся и сонно пробурчал:

- Влада, тебе опять какая-то гадость приснилась? То-то и у меня начался там... какой-то трэш... я проснуться старался. Честно. Но не мог.

До утра она даже не желала рассказывать, что стряслось, просто попросила оставить свет. Хотя уже по опыту знала, что даже он – отнюдь не помеха...

Она не выспалась. С утра сварила ядрёное бодрящее зелье, накачалась этой гадостью, затем отправилась к министру, притом сначала пошла на мессу в костёл, а потом уже поднялась к нему домой.

- Вам от молитв легче? – спросил министр.

- Да.

- Мне тоже. Это хороший знак. А как выглядела тварь в первом случае?

Влада заговорила медленно, стараясь лучше описать потусторонний облик бесплотной сущности:

- Она была сначала будто прозрачная, когда липла со спины. А когда со злости пронеслась надо мной, то чёрная с фиолетовым. Правда, притом казалось, что она при этом... тоже будто бы прозрачная.

Министр нахмурился и задумался.

- То, что вы сначала описывали – можно было на домового погрешить. Что потом – на астральный ветер. А потом всё более странно. Похоже, что она кем-то создана и натравлена. Кем?

- Не знаю. У меня нет врагов.

- И вы этим гордитесь, считаете, что овладели дипломатией хотя бы на обывательском уровне. – Влада покраснела. – Но не всё так просто. Мы не можем чувствовать, какая у кого возникнет прихоть или антипатия. По крайней мере, чувствовать это непроизвольно. Слуга или воплощение, вот что это. Кто хозяин твари – вот что надо определить, а там уже бить наверняка.

- Он закрыт, - убитым голосом произнесла Влада.

- Вы смотрели?

- Да. Такой зонтик, что никаким прощупыванием не пробивается.

Министр поднял руку: «Подождите», - и чуть прикрыл глаза: он смотрел.

- Вы правы. Там стоит мощная защита. Вот что только интересно, как он смог снести вдребезги нашу оборону?

Он впервые сказал «нашу». У Влады холодок прошёл по спине. Она не успела ничего произнести, министр опередил:

- Да, я теперь почти уверен: наши трудности имеют много общего.

И он рассказал о снах. А у Влады сжалось сердце: ведь вот в чём дело, почему же она не понимала? А ведь видела, как он устаёт, как плохо выглядит, ей так часто хотелось обнять министра. И она порой отваживалась на это, а потом было приятно: она почти ощущала, как Сила перетекает к нему. Но кто замутил ей разум так, что она даже не интересовалась причиной ухудшения его здоровья?

- Мне видится, что это кто-то из нашего ближайшего окружения, - медленно проговорил министр. – Спонтанно инициированный. Мощный. Возможно, странник. Опирается на очень тёмные и разрушительные материи. Убийство людей там замешано, но... без непосредственного участия. Грязи он, вроде бы, не касался. Но на деле – «руки по локоть»... Но кто именно – не вижу.

Он и так постарался и сделал всё, что мог, дальше выпытывать бессмысленно. Влада судорожно выдохнула. Ей тоже ничего не приходило в голову.

- Нужно как можно скорее взять след. Но до этого... Вы говорили про мои книги. Наверное, прежде всего про рукопись Всеслава Чародея**, ведь так? – у Влады загорелись, было, глаза. - Я вас разочарую: это просто книга о книге. Оригинального экземпляра не сохранилось. Но князь не зря получил своё прозвище, и знания свои решил не разбазарить, а сохранить – поэтому в монографии есть хотя бы фрагменты. Я сразу признаюсь: мне они помогают. Поймите же, в чём специфика: составлял эти формулы не абы-кто, а человек государственный. Хотя некоторые и пришлось модернизировать. Защита там тоже есть – к ней я пока не обращался, приберегал напоследок, наверное, зря. И вам она тоже пригодится, хотя бы на время, а ещё постарайтесь вместе со мной подумать и определить: кому могла понадобиться ваша душа и зачем?

Министр развернулся и зашагал к стеллажам, поманив её за собой. Надежда имелась. Хотя бы временная.
___________________________________________
*В переводе с французского – Мадам Бесцеремонность.
**Всеслав Брячиславич (Всеслав Вещий, Всеслав Чародей; ок. 1029—1101) — князь полоцкий с 1044, единственный представитель полоцкой ветви Рюриковичей на киевском великокняжеском престоле (1068—1069). Примечателен также как герой «Слова о полку Игореве» и восточнославянского фольклора, где он предстаёт как богатырь и чародей, способный оборачиваться зверем; также прімечателен необычайно длительным княжением в Полоцке (57 лет).