Страшная баба

И тут поддатая Валька, артистка хренова, ляпнула:

– Ну и страшная же баба!

Я чуть со стула не свалилась и с ужасом вытаращилась на дверь: закрыта или нет? И была ли закрыта две секунды назад? Когда помещение покинула особа, о которой Валька – вслед – только что так категорично отозвалась? Во весь актерский голос?

Самое печальное, что пьяненькая Валька ничуть не преувеличивала. Сколько раз я сама, светски беседуя с объектом Валькиной критики и мило при этом улыбаясь, думала: «Какое всё же не то что некрасивое – неприятное, отталкивающее лицо… Не повезло женщине…» И чувствовала себя виноватой уже за то, что мне в голову приходят такие мысли.

Тогда я её жалела.

Но ведь можно иметь некрасивое лицо и быть при этом симпатичнейшим, обаятельнейшим человеком! И скольких красавцев и красавиц я знала, с которыми становилось зевотно скучно и тоскливо через десять минут разговора! Мысль общеизвестная и старая как мир: яркость личности заставляет напрочь забыть о непрезентабельной внешности человека, а вот её, то есть личности, бесцветность ни в малейшей мере не компенсируется ни греческим носом, ни очаровательным румянцем, ни синевой глаз…

Однако в разбираемом случае имела место гармония между внешностью и внутренним содержанием. То есть лицо упоминавшейся выше дамы соответствовало душе полностью. И сдается мне, что гармония эта была не приобретенная, а врожденная. Создатель, по пословице, шельму пометил изначально. Чтоб хоть как-то предостеречь окружающих. Хотя – да, здесь можно было бы пофантазировать и порассуждать о том, что бедная девочка, будучи сильно не с красы, натерпелась еще в раннем возрасте от злых детей и нетактичных взрослых и это навсегда изувечило ее тонкую ранимую душу.

Я познакомилась с ней, когда этой бывшей девочке уже перевалило за тридцатник. Первое, что бросилось мне в глаза, – ограниченность, серость и кондовая, посконная местечковость (оконченный в столицах вуз абсолютно никакого отпечатка на личности данной особы не оставил). И – её позиция прямо-таки неподкупного судьи и строгого блюстителя нравственности городского уровня. Здесь на память невольно приходит то ли рассказ, то ли повесть Владимира Фёдоровича Одоевского «Княжна Мими»; отличие же наших героинь в том, что моя имела-таки мужа и детей, а вот благородного происхождения – нет. Но присущее обеим особам ханжество делает их просто сёстрами-близняшками.

– И они на этой экскурсии всю дорогу целовались в автобусе! (Речь шла о молодоженах.) Так противно было – все же знают, что они сосватанные, – с ехидно-брезгливой гримасой рассказывала мне моя героиня (для разнообразия буду дальше называть её… ну хоть… сослуживицей, поскольку наши пути иной раз пересекались в одних и тех же кабинетах одного и того же здания).

– Что значит – сосватанные?.. Что значит – сосватали?.. – возразила я. – Их просто познакомили! И ты не допускаешь, что они приглянулись друг другу, по душе пришлись?.. Поэтому и поженились, поэтому и целовались!

Сказанное мною сослуживице, естественно, не понравилось. Она, видимо, ждала, что я с хищной радостью подхвачу подачу и подолью масла в огонь ханжеского негодования. Но я – не подлила. И может быть, поэтому сослуживица через некоторое время, повествуя об одной местной молодой даме, любительнице ресторанных посиделок и случайных знакомств отнюдь не с целью законного брака, вдруг предложила мне:

– Ты ведь тоже свободная женщина! И чего ты в ресторан знакомиться не ходишь?.. Могла бы вполне!

– И тогда ты первая скажешь, что я – шлюха, – ответила я.

Должна сознаться, что на самом деле мною было произнесено другое слово, короткое и звучное, одного корня со словом «заблуждение», но почему-то отнесенное сейчас к ненормативной лексике. Как и Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ, я обсценными словесами не пренебрегаю. Это тоже языковое явление, достойное внимания каждого уважающего себя филолога.

А она?.. Она промолчала. Наверно, я попала не в бровь, а в глаз.

С течением времени я убедилась, что к сомнительным достоинствам моей сослуживицы относятся еще и хамство (оно распустилось ну просто пышным цветом, когда ей в ручонки – благодаря полезным знакомствам – попала некоторая власть), и чрезмерно теплое отношение к подхалимам, желающим угодить во что бы то ни стало, и крайнее бесстыдство.

На этом последнем я и хочу задержаться.

Вот что такого, если прилюдно заголится тот, кто с этого живет?.. Актер, спортсмен, стриптизер, танцор? При наличии, конечно, гармоничного, развитого, холеного тела?.. Да ничего. Правда, мужики все же должны слегка прикрываться. Там, где живот внизу кончается. Древние греки так и поступали со своими скульптурами – либо фиговый лист лепили, либо ваяли известные подвески короля изящно уменьшенными – дабы в глаза не лезли. За исключением, конечно, изображений Приапа. Там – раззудись, плечо, размахнись, рука! Чем длиннее и толще – тем, само собой, лучше. Для символа плодородия, конечно.

Я в общем и целом разделяю вкусы древних греков и потому на пляжи ходить не люблю. А на нудистских вообще не была ни разу. Во избежание оскорбления своих эстетических чувств. Не нравится мне и манера трудиться физически с голым торсом, в теплое время года очень у российских мужиков распространенная. Поскольку даже при беглом взгляде на большинство волосатых тушек, отягощенных пивными животами и обвисшими бюстами от третьего номера и выше, хочется зарыдать.

Однако всё упомянутое я к бесстыдству никак не отношу. Бесстыдство, по моим понятиям, это нечто иное.

Скажем, героиня моего повествования на люди в шортах не покажется никогда. Даже в таких, которые прикрывают ноги почти до самых колен. Хотя она не тучна и не тоща, как скелет, и нижние конечности её отнюдь не намекают, что в детстве их хозяйка любила сидеть на бочке верхом.

И декольте эта особа обычно довольствуется самым скромным.

Тем не менее факт остается фактом: я в жизни не встречала никого более бесстыжего.

Разве она не знала, что в нашем околотке абсолютно всем известна ее крайне неприглядная роль в судьбе одной беззащитной бедолаги, не имевшей ни здоровья, ни сильной родни, ни высоких покровителей?.. Знала прекрасно. Изгадила моя сослуживица человеку жизнь, причем ни за что, лишила куска хлеба. Ну и сиди тихо,  радуйся, что всё у тебя получилось, хихикай в кулачок. Так нет же. Сослуживица бесцеремонно демонстрировала свой безразмерный цинизм (а чего стесняться?.. Свои же люди кругом!), таскаясь по кабинетам и выпытывая у владеющих информацией, где сейчас ее несчастная жертва, чем занимается… И сколько зарабатывает.

И не надо думать, что на расспросы ее толкало раскаяние. С этим достойным всяческого уважения чувством сослуживица не знакома даже шапочно. Высшим, прямо-таки райским блаженством для неё было бы услышать, что сожранная ею женщина теперь за жалкие гроши моет вокзальные сортиры!

А когда жертва сослуживицы неожиданно умерла (врачи ее давно предупреждали, что с таким диагнозом долго не живут), бесстыжая ханжа, собрав своих холуев, вместе с ними всячески поливала грязью несчастную. Покойной был приписан «нездоровый образ жизни». Уж и не знаю, что имелось в виду под этим выражением. Потому что умершая не объедалась, не курила и не пила, не кололась и не нюхала, не играла в азартные игры и не распутничала. И это тоже было известно всем.

Читатель вправе спросить: а что всё-таки хотел сказать автор этого недлинного повествования?.. К чему клонил-то?..

А к тому лишь, что не только вспомянутая выше пословица про Бога и шельму может отражать самую наиреальнейшую реальность, но и что есть, есть зерно истины в теории еще не забытого Чезаре Ломброзо. Мне представляется, что много чего для себя интересного намерил бы он на шельмином черепе…