Буква Р. Наш рулевой - 2

Окончание. Начало - http://www.proza.ru/2012/03/10/2040

18+


                III.

                Он занят игрой,
                И каждый второй,
                Да, каждый второй замедляет свой шаг.
                Но только не я,
                Я весел и пьян,
                Я только сейчас начинаю дышать…*

                Э.Шклярский.


- Возьми вот… - Илья Николаевич, морщась, совокупил скрепкой и пихнул  по столу в мою сторону стопочку малоформатных бумажек.
Я с сочувствием взглянул на парторга. Понимаю… Финалом кустового партийного семинара на заводской базе отдыха "Зелёный луг", что отгремел намедни, явилась весьма грандиозная пьянка категории "схвачено-проплачено". В которой довелось поучаствовать и мне. Но я-то молод…

- Хорошее выступление… - Илья Николаевич, задумчиво пожевав губами, потянулся за графином. - Сам писал? Да не тушуйся, знаю, что сам. Привлекать буду, имей в виду, мне скоро в область, на партконференцию. Как я без мнения низов, то бишь народа? Мы ить - глас рабочего класса, так, нет? Слушай-ка, Волков, выборы не за горами… По депутатской линии двинуться не желаешь?

Я пожал плечами. Откуда я знаю, как там, в депутатах? К тому же народ наш, испокон веку тоскующий по твёрдой руке и какому-никакому порядку, вряд ли ринется голосовать за двадцатитрёхлетнего сопляка, пусть и секретаря цеховой партийной организации.

- Лады, порешаем… Ты это... бери-бери.

Я покрутил в руках бумажки, оказавшиеся квитанциями на книжные многотомники. Ух ты…
Да, с чтивом в те времена наблюдался полный швах. Самая читающая страна в мире истерично изыскивала и беспрестанно сдавала макулатуру, предвкушая наслаждение Джеком Лондоном или Булгаковым. Поправляюсь - самая читающая республика Советского Союза. В таджикском Курган-Тюбе, например, ни о какой макулатуре и слыхом не слыхивали, однако в книжных магазинах имелось всё, от Бернарда Шоу и Уэллса до Зощенко. Признаюсь, встречающий на родине приятель был порядком удивлён, обозрев мой железнодорожный багаж. Состоящий в основном из увесистых связок дефицитнейших книг русских и зарубежных авторов, изданных почему-то в Узбекистане. Купил же, напомню, в Таджикистане.
Впрочем, мы отвлеклись.
Теперь печатный дефицит предстояло распределять мне. И, полагаю, исключительно среди своих. По всей видимости, мы - люди более высшего сорта. Воистину, все люди равны, но некоторые равнее.
Так, квитанции… Мережковский (…это ещё кто?), Вальтер Скотт, Лесков, Пушкин, Бунин, Конан Дойл (…ого!), Солженицын (…где-то я эту фамилию слышал), Виноградов...

- Распространи среди коммунистов, - вот, я же говорил, - преподнеси как поощрение, мне отчёт. Этого, как его… Холмса - начальнику цеха.
- М-м-м… А можно…
- Слышал? Начальнику цеха! Он просил, я обещал. Всё! А у тебя всё?
- Нет, - заторопился я, - вот протокол собрания с предлагаемыми нашей партийной организацией изменениями в Устав КПСС… Здесь, взгляните, - я отчеркнул ногтем нужные строки, - в принципы демократического централизма, на наш взгляд, следует внести…
- Посмотрю, - прервал меня Илья Николаевич и поднял телефонную трубку, - иди-иди.

Я, остужая глубоким вдохом набранную горячность, с которой собирался обосновывать важность и срочность предлагаемых изменений, поднялся. Не уверен, что следует уточнять, но все поправки были разработаны и предложены исключительно мной, инертная масса строителей коммунизма проголосовала, как водится, с равнодушной готовностью и единогласно, меня и секретарём так же избрали - равнодушно. Лишь бы не меня, если коротко. К слову, поправками этими  я, вынужденно проштудировавший Устав КПСС вдоль и поперёк, даже несколько гордился.

Кампания по обновлению партии была в самом разгаре. Не первая, но последняя. На мой взгляд - несколько судорожная. Из тех, что сродни предсмертной.


                ***


Депутат из меня не вышел. Какие-то люди (…сейчас бы их назвали политтехнологами) долго присматривались ко мне, бесконечно заставляя говорить всяческую ересь и перемещаться туда-сюда по сцене, деловито обсуждали будущую причёску и одежду. А потом была пробная встреча с избирателями, так называемый "прокат".

- Молод… - с сожалением цокнул языком Илья Николаевич после того, как зал деревенского клуба остался совершенно неразогретым, а один мужичок в телогрейке даже выкрикнул что-то из разряда "…да не надь нам боле партейных, сыты имя по горло!" - Обещать не умеешь. С чего ты взял, что люди жаждут великой сермяжной правды? И на работягу не тянешь со своей высокообразованной физиономией… Что такое?
- Мусор забрать… - нерешительно шевельнулась в дверях старенькая уборщица.
- Валяйте, - кивнул Илья Николаевич, поднимая трубку зазвонившего телефона, - да? А, привет-привет… Волков? У меня…

В пронесённой мимо меня корзине с ненужными бумагами мне померещился выстраданный протокол. Померещился ли?

- Ответь… - сунул мне телефон Лавров, ухмыльнувшись.
- Здравствуй, Володя, - промурлыкала трубка, вынудив меня покоситься на Илью Николаевича и покраснеть, - это Хельга. Узнал?

Ну, что сказать…
Барышня со странным именем Хельга (...и с не менее странным отчеством Германовна) служила в горкоме КПСС вторым секретарём. И курировала нашу партийную организацию. И меня курировала с тех самых пор, как заманила к себе домой, в пыльное царство югославских стенок, книг с переплётами в тон мебели, разномастных ковров и престижного хрусталя. Дескать, методички тебе приготовила. Справедливости ради следует признать, что методички и вправду имелись, просто она забыла мне их отдать утром.

- Ты зачем сюда звонишь? - зловещим шёпотом вопросил я в трубку, провожая взглядом деликатно удаляющегося Илью Николаевича. - С ума сошла?
- Володя, пошли в кино, а? У меня и билеты уже есть. На последний сеанс и последний ряд… - Хельга пьяно хихикнула. - А Лаврика не бойся, ручной он, у меня на него кое-что имеется.

Хельга была старше меня всего лет на пять. Но гораздо опытнее. Ставить мужчин в безвыходное положение - её конёк. Более того, где-то там, в пространстве, существовал Хельгин муж, что меня несколько напрягало.

Да, встрял, иначе и не скажешь… Запутался в партийной линии.
 

                ***


Мережковского однопартийцы приняли с кислыми физиономиями и недоуменным пожиманием плечами. От  многотомников идейно чуждых Лескова и Солженицына вообще брезгливо отказались. И я оставил их себе.
Получив на почте первый том Николая Семёновича в богатом салатовом переплёте и примчавшись домой, открыл наугад. Признаться, в тот момент меня несколько озадачил язык изложения.

- Архаика… - расстроенно проворчал я, сожалея, что не оставил хотя бы Вальтера Скотта (...вон, Серёга из первого мартена половину себе оставил и хоть бы хны), и полез в оглавление. Что тут? "На ножах", "Очарованный странник", "Леди Макбет Мценского уезда"… Хм… Леди Макбет, говорите?   
Устроившись пообедать, прямо за столом начал читать. Сказать по правде, в те времена я жадно читал всё, что попадалось в руки. Всё и везде. В том числе в туалете и за едой.

Через полчаса я, давно и наскоро покончив с обедом, то и дело нервно посматривал на часы - пора бежать, но оторваться от чтения никакой возможности. Лесков пленил. Опьянил, если позволите. Помните?

"При всем довольстве и добре житье Катерины Львовны в свекровом доме было самое скучное. В гости она езжала мало, да и то если и поедет она с мужем по своему купечеству, так тоже не на радость. Народ все строгий: наблюдают, как она сядет, да как пройдет, как встанет; а у Катерины Львовны характер был пылкий, и, живя девушкой в бедности, она привыкла к простоте и свободе: пробежать бы с ведрами на реку да покупаться бы в рубашке под пристанью или обсыпать через калитку прохожего молодца подсолнечною лузгою; а тут все иначе. Встанут свекор с мужем ранехонько, напьются в шесть часов утра чаю, да и по своим делам, а она одна слоняет слоны из комнаты в комнату. Везде чисто, везде тихо и пусто, лампады сияют перед образами, а нигде по дому ни звука живого, ни голоса человеческого.
Походит, походит Катерина Львовна по пустым комнатам, начнет зевать со скуки и полезет по лесенке в свою супружескую опочивальню, устроенную на высоком небольшом мезонинчике. Тут тоже посидит, поглазеет, как у амбаров пеньку вешают или крупчатку ссыпают, -- опять ей зевнется, она и рада: прикорнет часок-другой, а проснется -- опять та же скука русская, скука купеческого дома, от которой весело, говорят, даже удавиться. Читать Катерина Львовна была не охотница, да и книг к тому же, окромя Киевского патерика, в доме их не было.
Скучною жизнью жилось Катерине Львовне в богатом свекровом доме в течение целых пяти лет ее жизни за неласковым мужем; но никто, как водится, не обращал на эту скуку ее ни малейшего внимания."**

Чудо, как хорошо... С тех самых пор блистательная и исконно русская проза Николая Семёновича Лескова затмила во мне всё, что я читал ранее.
Но ещё через неделю приключилось нечто более потрясающее. Не в литературном, но в каком-то ином смысле. Я получил первый из "малого собрания сочинений" Солженицына. Первый по очерёдности, но пятый по нумерации. В мягкой грязно-чёрной обложке и на омерзительной газетной бумаге.

Том именовался "Архипелаг Гулаг. Части 1-2."


                ***


- Вован! - ухватил меня в душевой за локоть голый Сергей Якунин, общепризнанный весельчак и лучший отраслевой машинист тепловоза. - Вован, ты ласточки видел?
- Нет.
- Так смотри… - Серёга раздражённо сунул мне чуть не в лицо лоскуток бумаги. - Это что? Это зарплата?
- Серый, ты прав, они там вообще охренели! - выкрикнул кто-то из соседнего ряда шкафчиков. - Дождутся гнева народного…

Душевая одобрительно загудела. Я взял в руки Якунинскую зарплатную распечатку. И похолодел - тарифы уменьшились практически втрое, а о каких-либо премиях шифры вообще умалчивали. Как так? Ведь завод выполнил план аж на сто десять процентов, это-то я знал точно.

- А ещё калымил до упора, - размахивал руками и брызгал слюной Сергей, - и что? Грабёж, твою мать…

Думаю, следует пояснить, что машинисты и их помощники, работающие по железнодорожному графику, имели право до четырёх раз в месяц выйти в чужую смену. Подзаработать. По двойному тарифу. То есть - заявился из двенадцатичасовой "ночной", поспал и вечером опять на двенадцать. Выматываешься, конечно, но оно того стоит - зарплата заметно увеличивается. А у Серёги четверо детей… Четыре девочки. Мальчика всё хотел, мазила…

- Серж, ты чего ко мне-то с претензиями? - я тоже начал заводиться. - Иди в расчётную.
- Третья смена ходила, их на хер послали! - всё тот же голос из-за шкафа.
- Ты - парторг или болт в стакане? К начальству пойдём! - горячился Серёга. - Всей бригадой! Чё, с нами, нет? Зассал?
- Конечно, с вами, чем я лучше-то? - я замялся. - Только...
- Чего ещё?
- Давай, я говорить буду, а? Орёшь, как придурошный.

Якунин пронзил меня бешеным взглядом и, сплюнув, побрёл одеваться.


                ***


Мы диковатой кучкой переминались в мраморных и гулких холлах заводоуправления. Руководства на месте не оказалось. Замов тоже.

- Так в партком идите… - посоветовала перепуганная секретарша Генерального. - А, вот и сам Илья Николаевич.

Лавров хмуро осмотрел сборище и молча кивнул на дверь своего кабинета.
Первые минут восемь разговор протекал вполне спокойно. Но потом вмешался Якунин. И от конструктивизма не осталось и следа.

- Да как я, высококвалифицированный рабочий, могу получать меньше… меньше кладовщицы, что мне же телогрейки выдаёт? - орал Серёга, вскакивая от избытка эмоций. - Да где такое видано? А детей моих ты кормить бушь?
- Скажи спасибо, что столько! - взвился навстречу Лавров. - Ты, может, и больше меня хочешь зарабатывать?
- Естес-сно! Сидишь тут, штаны протираешь, гнида… Что ты о нашей работе знаешь? Тебя бы на мартеновскую разливку да в июле... да в ночную... Чтоб прогрелся.
- А что ты… Ты это... Ты советскую власть не лапай! - Лавров сбился, покраснел и вдруг заорал так, что зазвенели стёкла: - Уволю! Всех уволю к чёртовой матери! Зачинщиков - на нары! Кто зачинщик? Контрики, бля… бунтовать? Новочеркасск? Ща...

Илья Николаевич лихорадочно защёлкал кнопками селектора.
 
- Охрана! Охрану сюда!
- Зря Вы так, Илья Николаевич… - начал было я.
- Сво-о-лочь… - прохрипел Лавров, переводя на меня взгляд и словно вспомнив о моём существовании. - Ах ты... А не ты ли всё это затеял, Волков?
- Какая разница? Мы хотели…
- Хотели? Хотело дерьмо золотом стать! А врагов мы давили и давить будем! Уничтожать! - пустил петуха Илья Николаевич. - Ах, вражина… Пригрели... Не отвертишься теперь. Во-первых, это… партбилет на стол!
- У меня с собой нет…
- Партбилет на сто-ол, с-сука! - бился в истерике Лавров. - Расстрелять сволоту! К стенке! Пли-и-и!

Ворвавшаяся в кабинет охрана с минуту ошарашенно взирала на беснующегося Илью Николаевича, вокруг которого нарезала круги со стаканом воды охающая и ахающая секретарша, а потом их старший знаками предложил нам удалиться. Притихший Якунин, проходя мимо меня, виновато шепнул: "…зря, Вован, мы тебя взяли, прости уж..."
- Да ничего, Серж. Всё нормально.

Парни мрачно и молча исчезли, я же нашёл в приёмной чистый лист бумаги и, не обращая внимания на нестихающие завывания Лаврова, прекрасно слышные через закрытую дверь, первой попавшейся ручкой торопливо накорябал:
"Прошу исключить меня из членов партии, в рядах которой состоит И.Н.Лавров."

...Секунду подумав, я добавил:
"И состояли такие, как капитан Кузнецов, Крыленко и Яков Агранов."
Хм-м-м, сдаётся мне, без "Архипелага Гулаг" всё-таки не обошлось...

Я, слегка ошалевший от случившегося, вышел на улицу и сощурился на звонкое октябрьское солнышко. Наглый и симпатичный воробьишка, цвиркая, подскочил на расстояние вытянутой руки и потешно склонил голову, оценивая мои пищессудные возможности. Я улыбнулся ему и шумно выдохнул облачко пара в дрожащий лёгким морозцем воздух.
Ах, какой денёк…
И как я раньше этого не заметил?



* © Пикник, "Королевство Кривых".
** © Н.С.Лесков, "Леди Макбет Мценского уезда" - 1864.