Мы писали я и трактор Часть 2 Фокусы под фикусом

Дабы столкнуть Софи с Художником, Михаил решил ввести в повесть товарно-денежные отношения: страдающий от мерзости окружающего мира живописец (талантливый, между прочим!) подрабатывает пилением и рублением дров и уроками рисования для деревенских детей.
Но не детишки его интересуют. Точнее, интересует только  одна детишка. Красавица кавказской национальности Софи. Для нее-то и нанимает заботливая мать учителя рисования. Тонкая натура Софи не переносила мерзостей окружающего мира точно так же, как и тонкая натура Художника. Они неизбежно встречаются в сырой деревенской избе, мало чем отличающейся от сырого барака.

И Художник немедленно фиксирует "женственные, соблазнительные изгибы тела", коим тонкодуховная Софи играет и соблазняет бедолагу рисовальщика.

***
- Михаил, сори, ответь мне на один вопрос. Как Софи может быть соблазнительной, если ты одел ее в растянутый свитер? И - главное! - почему высокоморальный и опустошенный художник, которому предлагали свои прелести деревенские женщины, моментально соблазняется девочкой?

- Он не соблазняется. А она так прекрасна, что и под свитером видно.

- Хорошо. Может, ты и прав. Он же художник, глаз у него должен быть цепким.

****

Далее, по плану, следовала сцена знакомства. Михаил описал ее просто и ясно: он зашел, она вошла, - и баста. Духовная связь налажена. Художник сражен наповал.
с превеликим трудом мне удалось выгородить Софи отдельную комнату, набить ее комнатными растениями, умостить в углу громадный фикус и спрятать под него Софи. Сцена знакомства - одна из ключевых, и тут все должно быть обставлено психологически достоверно, тонко и с символами.
По-моему, одна из лучших сцен в повести.
Так она и осталась.

Публикую здесь то, на что имею полное право. Мои правки. Сменила имена. Если экс-соавтор решится дописать повесть, сможет это сделать без проблем. Но своего ему не отдам!   

"Тряхнув головой, Художник усилием воли вернулся к реальным делам и отметил про себя, что комнатка на вид пуста. Зеленые листья оказались буйными зарослями фикуса и герани, а еще помидоров в горшках. Огонек лампы ровно горел в сплетении листьев, как светляк в тропическом лесу. Присмотревшись, можно было заметить под двумя фикусами нечто вроде убежища: листья смыкались, а под ними, меж горшков, прямо на полу сидела девочка, уткнув голову в колени. Длиные темные волосы рассыпались в живописном беспорядке по плечам. 
- Лесную нимфу зовут Софи?  - попытался пошутить Олег, ощутив неясную тоску. Сейчас, еще несколько минут, и все закончится. Он вернется в свой барак….
Девочка, вздрогнув, подняла голову. Бледное, тонкое лицо, темные кошачьи глаза, как у матери.  Но взгляд….Художника прошиб мелкий холодный пот, он попятился к двери. Так смотрели пленницы чеченских боевиков. Жертвы….они знали, боялись и были готовы, были ПОКОРНЫ. Самое ужасное – были покорны. Девочка обхватила тонкими руками колени и продолжала молча смотреть на Художника. Будто выжидала чего-то. Тот дошел до двери, споткнулся о порог….Те девушки, в плену. Может, если бы он не был раздавлен, уничтожен, он бы бросился на зверолюдей, пусть бы погиб, но хоть одного прикончил? «Я –трус, жалкий трус», - пробормотал Художник, остановился на пороге, вздохнул, постучал по деревянному наличнику двери.
- Софи…Ведь ты Софи? Можно войти?
Девочка шевельнулась.  В полумраке комнаты можно было разглядеть лёгкое удивление на испуганном лице. Прихлынувшая к девичьим щекам кровь зажгла багрянистый румянец, который тут же растёкся по всему лицу. Вспыхнувший в глазах огонёк быстро разгорелся и Художника обдало огненной волной пытливого взгляда. Девочка ловко, привычно вынырнула из своего убежища, подошла к Художнику. Она была худенькая и не выглядела на свои годы, но что-то неуловимо женское, колдовское, в ней начинало пробуждаться, и это было заметно сквозь заношенные джинсы и бесформенный растянутый свитер неопределенно-мрачного цвета, сквозь тоскливый страх в глазах и какую-то серую безнадежность, необычную для такого раннего возраста. Так могла выглядеть послушница в далеком-далеком монастыре, чья жизнь окончена, но не дочь бойкой веселой матери.
- Вы правда хотите войти? –после томительной паузы ломкий голос девочки прозвучал неестественно торжественно и несколько надрывно. – Зачем?
- Я - художник. Помнишь, «Парк Юрского периода», где динозавры? Это я нарисовал. Говорят, тебе понравилось.  – он протянул руку, ожидая ответного жеста. Но девочка отступила на шаг, развела руками и проговорила:
- Теперь ничего этого нет.
- Но будет еще лучше, еще красивее. – Художник шагнул вглубь комнаты.
- Вы нарисуете мне новую? – девочка вдруг зло ухмыльнулась, голос зазвенел от гнева. – Мама готова для меня звезду достать с неба. Вот Вас достала…Вы же не будете со мной вечно? – она, забывшись, отошла к окну, прислонилась спиной к старому шкафу, где тускло поблескивал хрусталь советского периода. Теперь Софи пылала, даже волосы ее, казалось, ожили.
- Нет, - Художник подошел к ней, - нет, я тебе ничего не нарисую. Но картины, которые нарисуешь ты не покинут и не предадут, они  будут рядом всю жизнь.
Софи закусила губу от гнева, и все же, сквозь гнев пробивался уж и не страх, а животный ужас.
- Разве? Но картины могут отобрать, продать или просто изрезать ножом
Художник ощутил острый запах пота. 
- Я тебе ничего не нарисую, потому что, ты все нарисуешь себе сама. Я тебя научу. Для этого я и пришел

.............................

- Мне все равно, нравилась тебе та афиша или нет. Я пришел ради денег, которые мне обещала твоя мама. Но, уж раз мне платят, я тебя научу на совесть, и ты будешь рисовать. А уйти мне или остаться на чай,– тебе решать.
 
-Живопись воскрешает мертвых, - так же тихо сказала Софи, присев на корточки рядом с ним и ловя его взгляд, - значит, вы пытались? Правда? У вас получилось?

- Нет. Не такой уж я талантливый художник, чтобы получилось. Но…я пытался. Ты мне веришь? – с неожиданным жаром спросил он, глядя в темные раскосые глаза Софи.

------------------------------------------

Девочка остановилась у пачки со старыми газетами, зашелестела ими, выдернула одну и подала Художнику. Тот отошел к лампочке, чтобы лучше видеть, и сначала ничего не увидел. Газета – и газета, только старая. «Правда». Боже мой, «Правда». В ТОЙ жизни они «Правду» не только выписывали, но и читали. Чтобы справиться с волнением, Олег развернул газету и, в межполосье, увидел рисунок Софи. То был фикус, робкий карандашный набросок, но, если Художник сам не был гением кисти, он безошибочно определял талант у других. Рисунок был талантлив. Олег оглянулся – Софи скромно стояла в сторонке.
- Это газеты для растопки?
- Верно.
- И ты….ты их сжигаешь? Свои рисунки?
- Бабочки живут несколько часов. Мои малевания живут дольше, хотя они того не стоят. – Софи вспыхнула, выхватила газету с рисунком, швырнула на пол. – Идемте пить чай, а то вновь остынет". 

(Публикую только свои цельные добавки. Мне они дороги).
 

А далее, по замыслу автора-инициатора, следовало вставить сцену изнасилования Софи сельскими тинейджерами или парнями постарше, или и теми, и другими.
   
- Зачем? - поинтересовалась я.
- Чтобы столкнуть ее с мерзостью окружающего мира.
Все во мне воспротивилось изнасилованию Софи, хотя соавтор настаивал на этом. не знаю, почему, стало так больно, будто доверилась человеку, а он оказался негодяем.

Пророческое ощущение!
 
Михаилу не терпелось извалять Софи в грязи. Только сейчас начинаю понимать, почему он так торопился и отчего именно в такой форме желал продолжать сюжет. Подруги мои по несчастью, литературный развод бывает столь же болезненный, как и реальный. Разве вы не испытывали того же гадкого чувства, когда партнер требовал физиологического доказательства любви, вы шли на жертвы, а они оказывались напрасны? Михаил понимал, что низменные порывы Художника надо как-то объяснить. Вместо того, чтобы признать, да, бедолага после стольких передряг ожил, влюбился в девочку, что уголовно наказуемо, и терзается, мой соавтор счел за лучшее истерзать Софи.

Эгоист.

Впрочем, в любви каждый старается для себя.

Итак, против изнасилования Софи я выставила контраргументы, Михаил согласился формально изнасилование снять, но мотив сексуального просвещения тонкой сущности Софи непременно реализовать.
Написав несколько переходных эпизодов, мы подошли к этому поворотному моменту, после чего, Михаил исчез из поля зрения и подозрительно затих на теме совместного творчества.

Прошли дни. На мой вопрос, что же, дескать, с совместным творчеством, он выслал повесть с новой главой.

Это было началом конца.