Города. Приморье, Кневичи

                Из гл. 4-а "Мелочи жизни"
                http://www.proza.ru/2012/01/24/961

Два года в Приморье дали, в основном, представление о тамошнем  климате. Сибиряки ругали сырую приморскую зиму: «Наших минус тридцать легче переносятся, чем ваши плюс пять»! Аптекарша гарнизонной медсанчасти, коренная жительница, провела отпуск в Москве:
-  Как вы там живёте - сухость, пыль, жара! Я чуть не задохнулась!

В Приморье постоянная влажность и сквознячок с океана.

Если для европейской части России «западом» была Франция и прочее, то для Дальнего Востока сама европейская Россия была западом.
Следует заметить, что население городов, посёлков и гарнизонов Приморья представлено, почти сплошь, выходцами из европейской части России, как современными, так и потомками переселенцев, ссыльных и отбывавших сроки. Потомки Дерсу Узала, составляющие весьма небольшую часть приморского этноса, ассимилировались с переселенцами, живут вполне цивилизованной жизнью и о своих предках читают в произведениях Владимира Клавдиевича Арсеньева, географа и писателя.

Жителями гарнизонного городка были военнослужащие «с запада» - Ставрополья, Ростовской области и Краснодарского края. Здесь были все свои - с «нашими» привычками, обычаями и тоской по «большой земле». Отсутствие корней, неустроенность (обычно с получением нового звания менялось место жительства), порождали ощущение временности - служба планировалась до «дембеля», а жизнь - после.
Дембель и отъезд на запад, в родные пенаты, были конечной целью и смыслом жизни всех военнослужащих дальневосточников.

Подполковник Каменков, начальник медслужбы базы, выслужил календарные 25 лет в свои сорок два года. В службу ему зачлась военная академия с семнадцати мальчишеских лет. На его ежемесячные рапорты об увольнении верха отвечали неизменным отказом – возраст у Вас не пенсионный. Подполковник демонстративно запил. Уже через три месяца он сшибал щелчком с графина зелёного чёртика.
-  Вот он, этот графин, я до сих пор до него дотрагиваться боюсь, - говорил мне мнительный старший лейтенант Алпеев.
Пить Каменков бросил и через два года добился своего. Потом он преподавал на военной кафедре во Владимире.

Лейтенант медицинской службы Горошенко пять лет добивался, если не дембеля, то, хотя бы, служебного перевода на «запад». Его призвали в кадры (на 25 лет) после окончания мединститута. Горошенко был из Западной Украины и в рапортах откровенно писал, что его лишили родины, поскольку служил он в России. Он ссылался на нездоровье жены и сына, на «чуждый» климат.
Отчаявшись, он отрастил бороду до второй пуговицы кителя, крестился при виде командира базы и вместо: «Ясно, есть!», отвечал: «Всё по воле божьей».
Однажды он попался на глаза генералу Горбатову, начальнику медслужбы  КТОФ – Краснознамённого Тихоокеанского Флота.
-  Что это за чучело? – вопросил генерал.
-  Да вот, служить не хочет, придуривается…
-  Так и гоните его в шею!
Горошенко получил перевод и сразу сбрил бороду.
Остаётся только добавить, что по метрикам он был Гоношенко, фамилию свою не любил и представлялся Горошенкой.

Во Владивостоке мы бывали наездами, поэтому у нас не сложилось представления о людях этого портового города. Мы наивно гадали, как зовутся девушки-горожанки: "владивосто-квочки"?!
-  Портовые! – поправляли нас просвещённые.
Нам, докторам в погонах, видевшим море только с берега, привязанным к семьям и своей медсанчасти, термин «портовые» мало что говорил. Это было понятие из другого измерения.

Начальник лазарета старший лейтенант Алпеев собрался во Владивосток в аптекоуправление. Чтобы не скучать, а заодно познакомить новичков с базовыми точками, прихватил меня и лейтенанта Зворыкина.
Управившись и продрогнув на ноябрьском ветру, мы зашли в центральный гастроном.

В то время наша страна помогала арабам в борьбе за независимомть и через Владивосток к нам поступали большие партии алжирского вина. Сухое и терпкое, оно оказывало бодрящее и веселящее действие.
Мы выпили по стакану из больших стеклянных конусов на прилавке, пошуршали карамельками.
-  Видел? - сказал розовощёкий и смешливый лейтенант Зворыкин, - у продавщицы под халатиком – ничего.
-  Да ну-у, - сказал я, - зима на дворе.
Взяли ещё по стакану, сделали вид, что смотрим в сторону.
-  Смотри-смотри… оп-па!
Пышущая здоровьем блондинка наклонилась к ящику, показав из-под халата краешек попки.

Дискуссия продолжилась на улице.
- Говорю вам! – возмущался нашим неверием Зворыкин.
- Доблестные офицеры-и! – иронизировал старший лейтенант Алпеев и прятал смущённую улыбку в отворот шинели.
-  Пошли ещё по стаканчику, - предложил Зворыкин.
-  Так бы сразу и сказал! – уточнил Алпеев.
Третий стакан ясности не внёс, но ветер перестал ощущаться, хоть и оставался таким же пронизывающим.

Первые партии «Алжирского» транспортировались в танкерах, плохо отмытых от нефти. От вина разило керосином, в стакане плавали радужные блёстки. Но… пили. Нашему ли народу, полоскавшему горло керосином при ангине, привередничать!
Потом пошли чистые партии, вино стало популярным в Приморье.
Подполковник Раджабли Октай Ибрагимович, начальник медслужбы базы, у которого от древних персидских корней осталось только имя, жил в нашем доме.
-  Вот, взял, - он приподнял алюминиевый бидончик, - буду хоккей смотреть под «Альжирское»!
Ну как не позавидовать людям, умеющим ценить маленькие радости жизни!

1970 - 2010 г.г.