Мой младший сын

О, какая это боль! Ты весь – создание любви и боли, и труднее всех тебе самому.  Алеша тоже, но с ним все было иначе. Он был первым, с ним смирились. Полюбили, приняли, тем более он такой спокойный, пухленький, забавный, хорошенький. Его и в яслях звали Алешенька- хорошенький. Но он заболел! Заболел в четыре года непонятной болезнью, два года не могли установить правильный диагноз. Установили только после операции – полиартрит. Болезнь редкая у детей и почти не излечимая, можно только замедлить течение.

Я насмотрелась в больнице на лежащих людей, которые не могут от боли поднять ни руку, ни ногу. Многие из них одиноки. Мысль о втором ребенке появилась от отчаяния. Конечно, хорошо бы создать сначала семью, только, как и где ее создашь? На работе офицеры все женаты, жены оберегают их очень рьяно. Из дома не только никуда не уйти от маленького ребенка, но и пригласить никого невозможно. Сначала жила с родителями, потом отец отдал мне дом, получил квартиру, но от этого мало что изменилось. Каждый день после работы отец шел сюда, бежал в пристройку, где у него готовилась очередная партия самогона, выпивал иногда один, иногда с соседкой. Мать кричала, скандалила, убегала в их квартиру, отец часто оставался у меня.

Попытки создать семью и родить ребенка все-таки были, одна закончилась скандалом с родителями и абортом. Вторая также скандалом и выкидышем. Потом самоубийство отца. Мне уже было 37 лет, все надежды позади. И тут приезжает Михаил, которого я безнадежно люблю, но знаю, что вместе мы никогда не будем. Все обговорено и решено много лет назад. Там семья, двое детей, он их не оставит. Мы проводим вместе всего одну ночь, но после нее выясняется, что я беременна. Михаил красив, умен, обаятелен. Он по отцу прямой потомок декабриста Мозгалевского, единственного оставшегося  со своей большой семьей жить в Сибири. Ты на него похож.

Рожаю я легко, без осложнений, но рядом со мной располагается женщина, самовольно перешедшая сюда из другого отделения, где лежат носители каких-либо инфекций. Ни запреты, ни уговоры врачей она слушать не хочет. Меня выписывают домой, и уже после выписки у меня поднимается температура, пропадает молоко. Я после болезни долго чувствую сильную слабость, а тебя приходится переводить на искусственное выкармливание.

Денег не хватает, я выхожу на работу, когда тебе исполняется полгода. Моя мать в это время работает в котельной, сутки дежурств, двое суток дома. Мне разрешают постепенно использовать свой отпуск во время ее дежурств.

В год я отдаю тебя в ясли воинской части, где я работаю. Можно представить, как там к тебе относятся, если мне сообщают, что мой очень живой и подвижный ребенок почти весь день просидел, не вставая со стульчика.

Идет перестройка, цены растут, а зарплаты служащим в воинской части не увеличивают и не выплачивают вовремя. Я ухожу сначала к предпринимателю, потом еще несколько раз меняю место работы.  Работаю на двух работах, чтобы прокормить и одеть тебя и  Алешу, который поступает на дневное отделение механико-математического факультета университета, живет на квартире.

В садике воинской части начинают требовать с меня полную оплату, поскольку я уже не их работница. Я перевожу тебя в другой садик, потом ты с шести лет начинаешь учиться в школе с  обязательным продленным днем при педагогическом училище. Учишься ты хорошо, хотя я никакого участия в процессе твоего обучения не принимаю. Мне и на разговоры с тобой сил не хватает, прихожу слишком уставшая.

Та школа только начальная, после нее я перевожу тебя в другую школу, в обычный, не гимназический класс. Но учиться в классе, где вообще никто ничего не хочет делать, тяжелее, чем в классе с углубленным изучением математики. Твои успехи в учебе позволяют перевести тебя в такой класс.

С 2000 года что-то начинает постепенно налаживаться. Восстанавливают почти полностью расформированную воинскую часть, я возвращаюсь туда.

Твоя победа на городской олимпиаде по физике становится неожиданностью для меня. Я узнаю о ней от Наташи Ключниковой, с которой мы начинали вместе работать в воинской части. Она уволилась одновременно со мной и стала заниматься репетиторством. По ее наводке я предлагаю тебе поступить в заочную физико-техническую школу при МФТИ, ты соглашаешься. Физика тебе нравится, ты с удовольствием решаешь задачи, участвуешь уже в областных олимпиадах. Математикой занимается с тобой Наташа, но объяснять она не умеет, предпочитает сама решать за своих учеников сложные задачи.

На вступительных экзаменах в МФТИ ты не добираешь баллов по математике. Но на физический факультет Саратовского университета поступаешь с легкостью, с большим отрывом от остальных. Первый курс ты заканчиваешь с хорошими результатами. А на втором курсе начинаются нападения на тебя. Твои друзья, с которыми ты дружил еще в школе, живут на квартире, в другом районе города. Ты задерживаешься у них, возвращаешься в общежитие поздно, один. Три раза у тебя отнимают сотовый телефон деньги.  Ты красив, сынок. Но ты слишком заметен, сразу выделяешься в толпе. Ты очень высок, почти два метра, но по-юношески худощавый, тонкокостный. Ты перехватываешь резинкой очень густые, достающие до плеч, темные волосы. Большие светлые глаза с длинными, как у девочки, ресницами слишком чисты и наивны.
Пройдет совсем немного лет,
Уйдет из глаз наивный свет,
Коснется складок губ печаль.
Я не хочу! Мне очень жаль!
В четвертый раз ты решаешь защититься, покупаешь охотничий нож.

Мне звонят в дверь поздно вечером, спрашивают, здесь ли живет Павел Попов. Я отвечаю, что ты учишься в Саратове. Милиционер протягивает мне листок бумаги, где написан номер телефона больницы, куда тебя привезли с ножевым ранением.

Лучше не вспоминать, как прошла та ночь. Утром я звоню на работу, предупреждаю сотрудников и еду к тебе. Я уговариваю медсестру пропустить меня к тебе в реанимацию совсем ненадолго. Возле твоей кровати мужчина, ты подписываешь какие-то документы. Мужчина спрашивает, кем я тебе прихожусь, записывает свой номер телефона, дает мне.

Три дня ты в реанимации. Когда тебе становится немного лучше, я решаюсь позвонить по данному мне номеру, узнать хотя бы что случилось. Мне предлагают прийти в отделение милиции центрального городского района. С трудом нахожу это отделение. По сообщенному адресу находится строящееся здание, отделение милиции рядом, в каком-то закутке. Молодой следователь сообщает мне, что он уже не ведет это дело, оно передано другому следователю.
- Вы знаете, что ваш сын убил человека? Как вы сможете смотреть в глаза той матери?
Вот как! А в мои глаза можно легко смотреть?
- А вы знаете, что мой сын все еще в реанимации? И на него до этого нападали три раза, грабили? И в третий раз это была милиция.
Он возвращался с эстрадного концерта, выпили с друзьями. Милицейская машина довезла его до общежития, но у него опять отобрали сотовый телефон и все деньги. Тогда сотовые телефоны были  еще редкостью, не каждый мог себе позволить. Я покупала ему, потому что он наотрез отказывался писать письма, чтобы иметь с ним какую-то связь. Я перестала работать на двух работах, но я уже стала пенсионеркой. Работала и получала пенсию. Отказывала себе во всем, ходила в стареньком пальто, чтобы дать полноценное образование сыну.
- Надо меньше пить! Он часто пьет?
- Ну, если только кто-нибудь приходит. Пьют они, обычно, пиво. Иногда водку.
- И как он, когда выпьет?
- Да спит! Я никогда не замечала за ним агрессивности.
- Собирайте на него характеристики, в школе, у участкового милиционера.

Вскоре Павлика переводят в общую палату. Мне он ничего не рассказывает, говорит, что ничего не помнит. Но брату, моему старшему сыну, он рассказал, что возвращался от друзей поздно вечером. Они пили пиво, сидели за компьютером. Тоже редкость по тем временам, но у одного из друзей компьютер был. В безлюдном районе к нему подошел парень, также выпивший, заговорил с ним. Стал жаловаться, что у него тошно на душе:
- Ударь меня!
- Зачем я тебя буду бить?
- Тогда я сам тебя ударю.
Ударил так, что у Павлика потемнело в глазах, он отлетел в сторону. Было впечатление, что удар нанесен кастетом. Он схватился за нож, ударил. Тот отнял у него нож, ударил его. Павлик упал, парень ушел. Павлик лежал, истекая кровью, пытался подняться, добраться до людных районов. Его подобрал водитель грузовика, довез до больницы. Это же Павлик рассказывал следователю в реанимации. Алеша возмущался, твердил, что Павлик оговорил себя, требовал изменить показания. Тем более его не имели права допрашивать в полубессознательном состоянии. Я сказала, что не нужно ничего выдумывать, надо нанять профессионального адвоката.

Саратовские друзья помогли Алеше найти двух адвокатов. Один молодой, очень деловой и уверенный. Он сказал, что дело можно закрыть, но это обойдется в определенную сумму. Из университета Павлика наверняка отчислят, побоятся за свою репутацию.  Второй адвокат старше, человечнее. Его характеризовали, как очень добросовестного, дотошного. Правда, он сообщил, что никогда не вел дела об убийствах, занимался обычно дорожными происшествиями. Посоветовавшись с Алешей,  мы решили остановиться на втором адвокате, с ним легче общаться. С первым Павлик вообще вряд ли захочет откровенно разговаривать.

Я жила в Саратове у дочери моей соседки по лестничной площадке, пока Павлика не выписали из больницы. Потом увезла его домой долечиваться, предупредив адвоката. Следователь звонил, возмущался, почему я это сделала, ему надо провести экспертизу. Договорились, что я приеду на экспертизу с Павликом в определенный день. Я ходила с Павликом к хирургу, к урологу – у него был поврежден мочевой пузырь.

Характеристики в школе и в милиции Павлику написали, никто не мог сказать о нем ничего плохого. Адвокат приезжал к нам домой, ходил в университет, в общежитие. Павлику разрешили продолжать учебу, но вызывали на допросы, следственные эксперименты. Адвокат сказал, что дело можно закрыть, но нужно заплатить, я заплатила. Дело закрыли. Нападавший оказался племянником гувернантки тогдашнего губернатора. Родители в разводе, мать на Дальнем Востоке. Парень жил у тетки, не учился, не работал, слонялся по улицам и занимался грабежами.

Павлику настоятельно рекомендовали взять академический отпуск. Он отказался, стал сдавать сессию и не сдал. Некоторые зачеты не ставили потому, что он не посещал занятия. Как он мог их посещать, находясь в больнице? Он позвонил мне и сообщил об отчислении слишком поздно. Наверно, все можно было уладить с помощью взятки, мне намекали, что просто так ничего не делается. Я не сумела ее дать. Одно дело через адвоката, и другое – из рук в руки.

Павлика отчислили, он вернулся домой. Алеша помог ему найти работу. Мы с матерью еще долго не могли прийти в себя, донимали его звонками и просьбами не ходить одному по темным  улицам, если он где-то задерживался.  Мать просто изводила его такими  звонками. Потом я купила ему компьютер, и он почти перестал выходить из дома, ушел в свой виртуальный мир.

От армии его освободили полностью, безоговорочно. Хотя Алешу с его полиартритом очень долго донимал военкомат, раз десять «теряли» его медицинскую карточку. Восстановиться через год можно было только на коммерческое отделение, мне это не под силу. Он начинал учиться в заочном экономическом институте, не понравилось, бросил.

Восемь лет он работает практически без отпусков и никуда не ходит. Он хороший специалист по Интернету, на работе его очень ценят (только не материально), но образования у него нет. Девушек тоже. Ему уже 27 лет, семьи нет, и желания ее создавать, тоже нет. Мог бы встретить хорошую девушку, но как же он ее встретит, не выходя из дома. Социальные сети его тоже не интересуют, общается только со школьными друзьями, которые живут сейчас в других городах.

Его отец не помог ему ничем, хотя я позвонила Мише в первую очередь, когда все это случилось.