Обреченные любить

Глава 1

1920 год. г. Сьюдад-Дивино. Аргентина.

Улица медленно погружалась во мрак и вместе с тем она замирала. Дневная суматоха растворялась в тишине и легком поскрипывании окон и дверей старых, и оттого великолепных каменных строений и домов, порой скрывавшихся в зарослях кустарника. Изредка можно было услышать топот копыт отличного жеребца или кобылы, ударяющихся о брусчатую дорогу и переплетающегося со скрежетом одинокой кареты или звонкого гула автомобиля, доставивших сеньора или сеньору до родного порога.
Пустел и рынок, и лавки, и всевозможные салоны, и церковь, соседствующая с высокой колокольней, живописно обосновавшейся на пустой окраине города, к которым вела каждая из его извилистых улочек.
Влажная вечерняя прохлада приносила в город легкую свежесть и смешивалась с ароматами улицы. Приятно было вдохнуть прекрасный воздух и закинуть глаза к бездонному небу и сияющим вдалеке звездам, сидя на скамье в аллее или потягивая привычный мате в уличном ресторане. 
В центре города, неподалеку от церкви, расположился самый большой в городе особняк. Он принадлежал семье Альворадо, которая владела главным предприятием города – Сахарная Империя, - именно оно обеспечивало работой основную часть населения Сьюдад-Дивино и близлежащих поселений постоянной работой и стабильным доходом.
Огромная территория старинного особняка с множеством комнат и гостиных, столовых и спален была только частью знаменитого имения. Дом был окружен шикарным садом со всеми возможными цветами, растущими в нем. Кроме этого, во владении богатой семьи находились конюшня, раздольные поля на несколько гектаров и горная река, в народе называемая «Дикой» за ее крутые склоны и водопады. Многие бы желали побывать, хоть глазком глянуть на всю эту невиданную роскошь, но позволено это было только избранным.
В одном из тусклых окон особняка показался изящный женский силуэт, укутанный легкой шалью из пашмины. Глаза незнакомки, скрытые за небольшими очками, глядели в немую темноту, и, казалось, были наполнены радостью. Женщина была уже не молода, но это не делало ее непривлекательной. Напротив, она была безупречна. Лицо ее было утонченным и глубоким. Глаза ее были нежно синими, губы тонкими. Вдруг она встрепенулась, поправила свои чуть седые волосы, заправленные в аккуратный пучок, стряхнула с хрупкого плеча невидимую соринку и обернулась.
Наверняка ее заставили отвлечься от беззаботных мечтаний, а, возможно, и от горьких размышлений звуки, вдруг полившиеся из комнаты, что находилась за ее спиной. Прекрасная мелодия, - спокойная и романтичная, - она соскальзывала с глянцевых клавиш рояля, стоявшего посреди огромной комнаты с несколькими окнами и большими люстрами на высоком потолке. Кроме рояля, небольшого столика на тонких ножках с книгами и тетрадями и двух невысоких табуретов в комнате не было ничего.
- С каждым днем ты играешь все лучше и лучше, моя дорогая, - женщина подошла к молодой девушке, сидящей за инструментом, и улыбнулась, - я рада тому, что у меня такая способная ученица.
- Мелина, - девушка прекратила играть, обернулась и ответила слабой улыбкой, - это только твоя заслуга.
Девушка привстала и подошла к окну. Ее молодое, еще совсем невинное и несказанно красивое лицо обвил слабый ветерок, подувший с улицы. Темные, как сама ночь, ее волнистые волосы обвивали тонкую шею и спадали на левое плечо. Сей нехитрый прием делал ее образ еще более изысканным. Сквозь легкое, почти прозрачное платье в пол молочного цвета без труда можно было разглядеть безупречность ее форм и тонкую талию, перевязанную небольшим атласным пояском розового оттенка.
Мелина подошла к ученице и обняла девушку, склонив ее голову к своей груди.
- Скучаешь по родителям, девочка? – ласково спросила она, - ничего, скоро они навестят тебя. Не грусти, моя радость.
- У них нет возможности приехать, - с грустью ответила девушка и подняла глаза на Мелину, - они трудятся на гасиенде с утра до ночи, - она замолчала, а затем добавила, - а у меня нет возможности приехать к ним.
- Может, стоит поговорить с сеньором Элисео? – предложила Мелина, - возможно, он бы сам отвез тебя к ним.
- Это исключено, - девушка напряглась, - он не позволит.
- Меня пугают твои слова, Ана Роса, - проговорила Мелина, следя за своей ученицей, за ее растерянным и смятенным взглядом, - он плохо к тебе относится?
- Это неважно, - коротко ответила девушка и присела на табурет, - скоро в этот дом переедут все остальные. Я наконец-то поговорю с Бенито. Он замечательный, правда? – сменив тему, Ана Роса искренне улыбнулась.
- Верно, - согласилась Мелина, - хороший малый. Жаль, что его постигла такая страшная болезнь – эпилепсия. Но, несмотря на это, все его чудачества всегда забавляли меня. Он веселит тебя?
- Именно так. Мы хорошо с ним ладим, - Ана Роса незаметно сбросила кристальную слезу.
- И все-таки как могут быть не похожи друг на друга родные люди, - рассуждала Мелина, - Бенито – славный парень, похожий на взрослого ребенка при том, что ему уже за тридцать. Он всегда вызывает умиление и радость. И его брат – сеньор Элисео. Такой представительный, важный, но в то же время спокойный и справедливый. Он многого достиг.
- Все правильно, Мелина, - Ана Роса привстала, - может, закончим на сегодня? Уже стемнело, пора ложиться. Завтра приедут Элисео и Ампаро. Нужно подготовиться к их приезду.
- Ох, эта Ампаро, - рассмеялась Мелина, сопровождая Ану Росу до ее спальни по длинному пустому коридору, - она всегда рядом с твоим мужем. Ни на шаг от сеньора Элисео. Ты не ревнуешь, моя дорогая?
- Она предана ему как никому другому, - подтвердила Ана Роса, войдя в спальню, - но ревновать. Нет. Я уверена в своем муже, - девушка оглядела мрачную комнату, теперь ставшую для нее домом, а после прошла к приготовленной ко сну огромной кровати.
Тут в комнату постучали. Это была Мерседес. Или просто Меча. Служанка, работавшая на семью Альворадо вместе с матерью Ампаро с самого совершеннолетия. Для своих лет она выглядела гораздо старше. Пышные формы, нескромный макияж, короткая юбка в униформе делали ее женщиной. Желанной женщиной. Несмотря на то, что она всю свою короткую жизнь работала с матерью в качестве прислуги, Мерседес твердо знала, чего она хочет от жизни. Она не собиралась всю жизнь ждать, как это делала ее мать – верная слуга и союзница хозяина. Мерседес планировала стать сеньорой в самом скором будущем, о котором она грезила днем и ночью, и, забыв обо всех правилах приличия, уже давно поставила перед собой цель, не добиться которой она себе никогда не позволит.
Когда Мелина удалилась, Мерседес сообщила о том, что душистая ванна для хозяйки уже готова и ждет ее. Служанка помогла Ане Росе раздеться и разместиться в ванне. Затем, она взяла ароматное мыло и принялась растирать его по тонкой спине Аны Росы. Тут же уставшее тело девушки погрузилось в глубокую истому. Она закрыла глаза и забыла обо всех невзгодах, преследующих ее подобно злому року. 
- Вот бы мне твою жизнь, Ана Роса, - то ли злобно, то ли завистливо промолвила Меча, продолжая натирать тело молодой хозяйки.
- Прости? – не поняла ее слов Ана Роса.
Она знала о скверном характере молодой служанки и уже не раз за короткое время жизни в семье Альворадо замечала за нею подобные проступки. И дело для самой Аны Росы было не в том, что она была ее хозяйкой, а Меча ее служанкой, нет. Она  и сама выросла в бедности и допускала, что слуги ничем не хуже ее самой и справедливо заслуживают уважения. Но уважением слова и поступки Мерседес даже не пахли. Именно это раздражало Ану Росу и выводило из созданного ею, пусть и обманчивого, состояния равновесия.
- Ты живешь, как королева, - нескромно продолжала Меча, выполняя свою работу, - такая молодая и уже замужем.
- Послушай, Мерседес, - Ана Роса открыла глаза и выпрямилась, - это не твое дело. Когда-нибудь и тебе повезет.
- Я итак это знаю, - гордая собой заявила Меча, - когда-нибудь мы, возможно, станем подругами, имея под боком богатых мужей, - она рассмеялась. Причина ее смеха Ане Росе была непонятна.
- Ты не знаешь, чему завидуешь, - прервала ее хозяйка, - и стремишься не к тому, к чему стоило бы стремиться.
- Я не завидую, - снова едко улыбалась Меча, - мне это не нужно. Я в шаге от своей мечты.
- Хорошо, Мерседес, - согласилась с ней Ана Роса, чтобы закончить неприятную беседу, - ты можешь идти, я сама справлюсь.
Указаний более не требовалось. Мерседес за мгновение вытерла руки и прошла к выходу.
- Как скажете, сеньора Альворадо, - саркастично проговорила Меча и затем исчезла.
Оставшись наедине с собой, Ана Роса погрузилась в тоскливые мысли о родном доме, горячо любимых родителях, с которыми ее развела жестокая судьба в лице Элисео Марко Альворадо. Именно с его появлением в ее беспечной жизни она потеряла покой и все, что было ей дорого. Она вспоминала их первую встречу на улице, рядом с ее домом, когда он приехал вместе со своим наемником - противным Гонсало, чтобы выбить свои деньги из трудолюбивых рук ее отца. С каким напущенным почтением и фальшивой любезностью относился тогда к ней Элисео, желавший завоевать внимание юной Аны Росы!
Тогда и сейчас эта встреча казалась ей омерзительной, самой ужасной из всех, которые с ней когда-либо случались. Она вспоминала и слезы отца, который просил ее, умолял принять предложение сеньора Альворадо. И то, как она вместе с матерью просила Элисео простить им займ, взятый отцом на строительство дома и обустройство собственного хозяйства. Нет, их мольбы Элисео не слышал. Ему нужна была только Ана Роса, замужество которой, как он лукаво обещал, не только покроет долг, но и поможет без забот приобрести уже готовую для жизни и работы гасиенду. Перед ее глазами плыли последние дни в отчем доме, которые она провела, слушая, как мать, обуреваемая злобой на мужа, сокрушалась на него и называла трусом, который не смог устоять перед властью мерзавца Альворадо.
 Ана Роса отчетливо помнила и тот день, когда сама приняла решение выйти замуж за Элисео и тем самым помогла родителям найти выход из сложившейся ситуации.
Только она знала, какой высокой ценой ей далось их безмятежное спокойствие.
- Это того стоило, - внутренне убеждала себя Ана Роса, пробуждаясь от тяжелых мыслей.
Девушка высушила тело белоснежным полотенцем, оставленным Мерседес и, пройдя в спальню, обставленную новой мебелью в европейском стиле и тонувшую в легком свете нескольких бра, висевших в изголовье кровати, присела на стул подле резного антикварного трельяжа цвета дуба с большим зеркалом, удобным для любой истинной ценительницы красоты.
Она вглядывалась в зеркало на свое отражение так, словно искала ответы на свои вопросы, словно надеялась на спасение. Осознание приходило само собой – спасения нет и быть не может.
 Ана Роса перевела глаза на стоящее рядом фото, заключенное в элегантную позолоченную рамку. На нем были изображены улыбающиеся она и Элисео в день их свадьбы. И не было ничего, что могло бы указать на несчастье Аны Росы, поселившееся в ее душе в тот кошмарный день…

***
Мелина, находясь в своей спальне, неподвижно сидела за письменным столом и вспоминала печальное лицо своей ученицы. Наивные попытки Аны Росы скрыть происходящее от мудрых глаз гувернантки не увенчались успехом. Без ее слов и рассказов она понимала, что Элисео не сделал Ану Росу счастливой, более того, жизнь с ним была для молодой девушки невыносимым испытанием. Мелина, - добрая и мягкая, немного сентиментальная по натуре, всей душой сострадала Ане Росе и считала своим долгом помочь несчастной.
Вновь в ее памяти всплывали тревоги Аны Росы оттого, что родители не отвечают ей на послания и не пишут сами, не навещают ее, словно решили забыть родную дочь и вычеркнуть ее из своей новой жизни. Саму Мелину смущала жизнь ученицы потому, что девушка по указанию Элисео Марко проживала в отдельном крыле особняка, отделенном от остальной части дома многими метрами и нескончаемыми комнатами, будто ее хотели спрятать от глаз домочадцев. Тягостные мысли, надеялась Мелина, всего лишь мысли, никак не граничащие с реальностью, но все же ей хотелось убедить себя в своей ошибке.
Женщина медленно встала и подошла к окну. Сквозь темнеющую густую поросль кустарника в саду она видела, как в спальне Аны Росы погас свет, а затем и то, как Камило – зять сеньора Элисео, прибывший вместе с ними и своей женой в новый дом еще вчера, во мраке  пробирался в сторону дома, стараясь остаться незамеченным. Мудрая Мелина предпочитала не соваться в семейные интриги и поэтому решила забыть об увиденном.
Она вернулась к письменному столу и быстро сложила вчетверо лист бумаги, на котором уже успели засохнуть чернила. С уверенностью в правильности своих действий она вложила готовое письмо в конверт и положила его в ящик стола.
Мелина знала – только встреча с родителями сможет помочь Ане Росе прийти в себя, поэтому и решила отправить письмо на гасиенду в предместье Кордовы, чтобы Рита и Мануэль, наконец, навестили свое чадо…

***
Камило, убедившись в том, что его супруга Карменса легла и предавалась снам, незаметно проскочил по коридору и широкой лестнице, ведущей ровно к центру комнаты, бесшумно пересек гостиную и оказался на кухне, где его в сумраке ночи дожидалась страстная Мерседес. При виде его, - подтянутого, черноволосого, курчавого, словно в его густых локонах гулял свободный ветер, в самом расцвете сил мужчины, - девушка снова теряла голову, набрасывалась на него с нежными поцелуями, лаская разум горячими речами.
- Я хочу, чтобы ты был только моим, - пылко шептала Мерседес, ощущая, как Камило освобождает ее от навязчивой униформы, сковавшей не только ее бушующее тело, но и всю ее никчемную жизнь прислуги.
- Я только твой, моя милая, - отвечая на ее ласки еще более жаркими поцелуями, говорил в ответ Камило.
В порыве страсти он бросил ее на стол и навалился сверху, забыв о всякой предосторожности. В полной тьме они ласкали друг друга и в какой-то момент Мерседес поняла – мгновение блаженства совсем близко. Словами было сложно описать то чувство, которое заставляло ее не сдерживаться в воплях и криках, а, наоборот, со всей страстью отдаться сладким утехам, но чужая холодная рука, дотронувшаяся до ее обнаженного плеча и затем стремительно исчезнувшая во мраке, отрезвила Мерседес. Она в мгновение сбросила с себя Камило и вскочила со стола, пытаясь дотянуться до выключателя.
Зажегся свет. Глаза любовников непроизвольно закрылись. Но тут же им пришлось забыть о боли и открыть их.
- Что с тобой? – непонимающе спросил Камило, глядя на испуганную любовницу. Меча в тот момент не слышала его вопросов. Она взволнованно оглядывала кухню, но никого, кроме них в помещении не было.
- Здесь кто-то был, - в ужасе прошептала Мерседес, отведя взгляд в неизвестность, - я почувствовала чужое прикосновение.
- Успокойся, милая, - Камило прижал к себе испуганную девушку, пытаясь защитить от дурных подозрений, - здесь никого нет. Что на тебя нашло? К тебе мог прикоснуться только я, - он расплылся в игривой улыбке.
- Дай мне свои руки, - вдруг попросила Мерседес. Не разделяя ее уверенности в таинственном присутствии третьего лишнего, Камило все же повиновался. Он протянул ей свои руки, а Мерседес слабо сжала их в своих ладонях, - они горячие, как и мои, - заключила она, доказав себе объективность своих странных догадок.
- Нет, я не верю, - отмахнулся он, - здесь, кроме нас, нет никого. А тебе просто нужно отдохнуть, - решил Камило, - наверняка так на тебя действует переезд в новый дом. Замечу, этот особняк действительно мрачный, но это не означает, что в нем водятся приведения. Успокойся, моя милашка, - он снова улыбнулся и поцеловал ее в алые губы, теперь скованные неведомым самой Мерседес страхом.
- А вдруг это была твоя жена? – предположила Меча, надеясь на то, что это была именно Карменса, а не загадочный призрак, всегда обитающий в подобных местах, таких, как описаны во многих романах, так любимых служанкой. Девушка уже давно хотела предъявить Карменсе свои права на ее мужа, и теперь, вероятно, ей не придется усердствовать, чтобы разбить ненавистную идиллию их семьи.
- Карменса уже давно спит. Можем проверить вместе, - откровенной смелости Камило можно было только позавидовать. Но такова была его сущность. Он всегда был неугомонным бабником, проживая каждую минуту своей веселой жизни, буквально танцуя на лезвии ножа. Поэтому волнение в нем отсутствовало, как совесть и принципы скучной морали.
В Кордове, откуда они и переехали в Сьюдад-Дивино, слава дамского угодника была единственным его достижением. Видимо, на новой, девственной территории он решил не менять своих стратегий. Впрочем, ему не зачем было отказываться от столь приятного и сладкого внимания слабого пола, ведь жена догадывалась о его похождениях, в некоторых была уверена, о нескольких знала лично, но терпела и ни словом не пыталась намекнуть ему о своих переживаниях. Терпела не столько из чувств к неверному мужу, живущих в ее беспокойном сердце, сколько из страха быть опозоренной на всю округу. «Пусть смеются за спиной, пусть перешептываются», - думала Карменса. Главным для нее было то, что никто не говорит ей об этом в глаза, а, значит, все правильно и ей не о чем беспокоиться. Она старательно созидала образ идеальной супружеской четы, защищала своего непутевого спутника жизни перед отцом в минуты их громких размолвок на почве совместного ведения дел на фабрике «Az;car Imperio», рискуя быть отверженной им за неповиновение. Но возможно ли то, что женщина будет терпеть внутренние обиды и болезненное разочарование вечно? 
Наглые любовники, перешептываясь и оглядываясь, вместе поднялись на второй этаж и, пройдя к двери спальни супругов, открыли ее.
К радости Камило и недоумению Мерседес Карменса спала. Спала в неестественной позе, откинув от себя шелковое одеяло.
Лицо молодой служанки вновь вернулось к неуверенному выражению, отражавшему страх перед неизвестным.
- Я повторяю, тебе нужно отдохнуть и хорошенько выспаться, Мерседес, - наставнически советовал Камило, прикрыв дверь.
- Но все же я уверена, что до меня кто-то дотронулся, - не унималась девушка. 

***
С первыми лучами щедрого солнца Ана Роса открыла глаза. Девушка окинула спальню взглядом и заметила Мелину, которая уже бодрствовала и неслышно раздвигала плотные серые портьеры, отчего приятный свет заполнил спальню, и она сделалась не такой уж и угрюмой, какой она казалась Ане Росе вчера перед сном.
- Доброе утро, дорогая, - не оборачиваясь, приветствовала ее гувернантка, продолжая хлопотать. Она была свежа и полна энергии, а новое платье, в котором Мелина впервые предстала перед своей ученицей,  из плотной ткани цвета слоновой кости с хитрым орнаментом в области скромного декольте и парой глубоких карманов на подоле, почти не заметных, придавало ее образу несколько уловимых мягких очертаний доброго ангела, который спустился с небес и тот час примчался к ней помочь скрасить угрюмое одиночество.
- Доброе утро, Мелина, - улыбнулась и потянулась Ана Роса, - который сейчас час?
- Семь тридцать, - женщина, улыбаясь, присела рядом с ней, - просыпайся, скоро приедет Элисео, - радость сошла с лица Аны Росы, - а я приготовила для тебя сюрприз, - загадочно проговорила Мелина.
- Сюрприз? С некоторых пор я не очень люблю сюрпризы, - хмуро ответила Ана Роса.
- Не надо так, - Мелина заботливо погладила девушку по ее темным и густым волосам, напоминавшим черную бездну разыгравшегося перед штормом океана, - ты меня обижаешь. Мой сюрприз тебя обрадует. Только придется немного подождать…
- Интриганка, - шутливо отозвалась Ана Роса.
После они вместе спустились в гостиную, где их уже ожидали Карменса и Камило. Первым подал голос мужчина.
- Как прошла ночь на новом месте, сеньоры? – любезно поинтересовался он, искренне не понимавший, почему Ана Роса, - такая молодая и красивая девушка, - отдала свое тело и душу в руки такого противного старика, как Элисео Альворадо. Ему были неведомы истинные причины их брака.
 И сейчас он смотрел на Ану Росу с вожделением, так, словно она была беззащитной степной ланью, а он крупным хищником. Правда, добыча была непостижима. Он знал и побаивался Элисео, и потому не смел приближаться к его молодой красавице-жене, а довольствовался ласками Мерседес. 
- Превосходно, - скромно обронила Ана Роса, смущенно отведя глаза от присутствующих.
- Предлагаю перебраться в столовую, господа, - сказала Карменса, и они дружно покинули гостиную
Все четверо разместились за длинным деревянным столом, покрытым лаком, отчего его поверхность отчетливо блестела в лучах утреннего света, исходящего с прохладной улицы и беспрепятственно проникающего сквозь большие решетчатые окна. Во главе стола место хозяина пустовало, дожидаясь приезда Элисео. В столовую вошла Мерседес, обязанная помочь хозяевам с раскладыванием завтрака на тарелки. Воцарилась полная тишина.
Служанка как никогда скромно опустила свои глаза, боясь поймать на себе презренный взгляд того неизвестного, кто вчера так нежно и в то же время угрожающе прикоснулся к ее гладкому плечу своей ледяной рукой. За время бессонной ночи обдумываний и жутких мыслей, что не покидали ее голову, она пришла к выводу, что Камило прав и никаких приведений нет и быть не может, и, соответственно, была уверена в одном, - этот неизвестный сейчас сидел за столом и ждал, когда она подаст еду. Единственной кандидатурой, опасной и одновременно удобной для развязки образовавшейся интриги, для нее была Карменса, мирно сидевшая справа от супруга и медленно перебиравшая свои тонкие ухоженные пальцы левой руки, стараясь не задеть скатерти и не привлечь к себе внимания. 
- Мерседес, - вдруг обратился к служанке Камило, чтобы снять напряжение, витавшее в воздухе, и скрасить нелепое молчание, отчего и без того смятенная девушка чуть было не выронила из дрожащих рук стеклянный графин с соком.
- Да, сеньор, - коротко ответила она, сверкнув темными глазами и на мгновения переведя взгляд на ожидающую Карменсу.
- Сеньор Элисео не звонил? – спокойно спросил Камило, - или, может, ты общалась со своей матерью? Они не сообщали, во сколько прибудут?
- Перед отъездом из Кордовы мама сообщила мне, что они прибудут к обеду, - с внутренним облегчением ответила Меча, продолжая обслуживать напряженную от услышанного Ану Росу.
Вдруг послышались шорохи, доносившиеся со стороны гостиной.
- Кто бы это мог быть? – вслух подумала Мерседес и отвлеклась от молодой хозяйки, чтобы встретить раннего гостя.
Это был совсем не гость. Вопреки прогнозам пунктуальной Ампаро, хозяин вместе с братом и матерью прибыл раньше назначенного. Водитель хлопотал за их спиной, старательно укладывая чемоданы с вещами возле лестницы, когда Бенито, обрадованный встрече с близкими, а особенно с Аной Росой, вбежал в столовую, чтобы обнять родных ему людей.
При виде его, - непосредственного и веселого, отличающегося от остальных своей неуклюжестью и безграничной искренностью чувств, - на лицах каждого засияла добрая улыбка. Бенито бросился к Ане Росе с объятиями и поцелуями, которые, как родной сестре, он готов был дарить вечно.
- Бенито, я скучала по тебе, - говорила радостная Ана Роса.
- Я тоже, дорогая, я тоже, - справедливо убежденный во взаимности своих истинных чувств к невестке, Бенито обнял ее еще крепче.
Появление Элисео Марко, а именно его привычный для всех обитателей грозный взгляд, заставили их прервать бурное приветствие.
- Здравствуй, Элисео, - тихо проговорила Ана Роса, сделав шаг навстречу мужу.
- Здравствуй, Ана Роса, - он окинул всех присутствующих оценивающим взглядом и остановился на жене, а затем сухо поцеловал ее в бархатную щеку. Сейчас она смотрела на него без страха, пытаясь разглядеть в нем хоть немного добрых и мягких черт, но не находила ничего. Его лицо, покрытое морщинами и легкой щетиной, его глубокие зеленого цвета глаза, в которых застыло пустое выражение тихой злобы, деревянная лакированная трость, на которую он без особой надобности опирался во время ходьбы, - все указывало на его жесткий нрав и строгость, привитую ему с самого детства, - вижу, ты не ждала меня так рано.
- Ампаро сказала, что вы приедете позже, - настроение голоса мужа говорило о его недовольстве.
Он хотел было что-то добавить, но за его спиной появилась донья Эстер, медленно идущая под руку с преданной домоправительницей Ампаро.
Две совершенно разные женщины - уже совсем постаревшая Эстер, - умиротворенная и безмолвная, и Ампаро, - такая же молчаливая, но таящая в своей, казалось бы, каменной душе огромную и безответную любовь к Элисео. Именно поэтому она, на все готовая ради своего патрона, выполняла любое его желание. Стоящих рядом Эстер и Ампаро, объединяло именно это чувство – любовь к Элисео Марко.
Эстер, как и полагается, любила его, как старшего сына, невзирая на его своенравную вспыльчивую натуру. Надо сказать, что не раз она попадала под его горячую руку, но даже в этом она не винила никого, кроме себя. Ведь это она, считала старая Эстер, в свое время не сумела воспитать в нем чувства любви к ближнему, мягкости и доброты души, которой сама обладала. Насколько это возможно, Элисео Марко был похож на своего покойного отца Хоакина, который в их сходстве видел только свою заслугу и чем без скромности гордился.
Эстер прожила долгую, но несчастливую жизнь. Еще задолго до того, как стать вдовой Альворадо, она расценила свою беспросветную от жестоких побоев мужа и постоянного унижения жизнь как кару Господню. Она никогда не жаловалась на судьбу, которую всегда сравнивала с ветром:
- Судьба подобно ветру одних ласкает приятным дуновением, а других с лица земли стирает. И неведома нам сила того ветра, что преследует нас, - говорила она, сидя на кушетке рядом с Бенито в своем любимом саду возле дома в Кордове.
Бенито – был ее единственной радостью. Только в его добрых и поистине сыновних объятиях она находила поддержку и успокоение, необходимые ей в ту минуту, когда жизнь теряла всякий смысл. То, что в нем, признаться, необычном человеке, всегда раздражало брата и отца, Эстер казалось милым и безобидным, отчего ее материнская любовь усиливалась с каждым взглядом на проделки младшего сына.
Сердце ее обливалось кровью, когда она в очередной раз становилась свидетелем частых ссор и порой даже драк между братьями. Элисео Марко – любимец отца и Бенито – простак, любимый всеми остальными, никогда не были родственными душами, напротив, их можно было сравнить разве что с пламенем и льдом – навеки непримиримыми противниками.
Смирившись с взаимной ненавистью сыновей, только об одном Эстер часто молила святых, стоя на коленях перед статуей Девы Марии, чтобы она не дала Бенито скончаться раньше, чем ее саму заберет к себе Господь. За какие грехи небо наградило ее сына страшной болезнью, часто проявляющей себя в виде приступов и судорог, Эстер не имела понятия. Все, что было в ее силах – это постоянно быть рядом с ним и заботиться о том, чтобы его не постигла смерть, равнодушная к своим подвигам. 
Ампаро стояла рядом с Эстер, украдкой наблюдая за утренними обитателями столовой, но каждую минуту ее осторожный взгляд был прикован к хозяину. Она со скрытым интересом следила за разговором Элисео и Аны Росы, внутренне восхищаясь его мужественностью и силой, сквозившей в каждом его жесте или слове и проклиная молодую хозяйку, занявшую ее место в жизни хозяина, а заодно и себя, способную лишь на тайную страсть и боязнь признаться в своих горячих чувствах.
Всю свою жизнь она посвятила ему. Она была его верной слугой с незапамятных времен, была его надежной помощницей, а иногда и близкой подругой, готовой выслушать и поддержать Элисео в трудную для него минуту.
Ее душевные переживания, начавшиеся с момента ее появления в доме семьи Альворадо еще при жизни старого хозяина дона Хоакина, продолжались и теперь. Никому неизвестные, ее страдания стали частью ее жизни, более того, они стали ее судьбой.
Любовь Ампаро сыграла с ней злую шутку и отравила ее душу. Домоправительница втайне ненавидела каждого члена семьи: будь то старая Эстер, Карменса или молодая жена Элисео. Она ненавидела их за то, что они просто существовали и занимали каждый свое место в его доме и семье. Врагов Элисео она, в свою очередь, не имея личных причин для неприязни, ненавидела еще неистовее. Враги Элисео Марко были ее врагами. И, какой бы изощренной не была пакость, в очередной раз придуманная гением Элисео, Ампаро была готова действовать на благо хозяина подобно солдату, отправленному в бой приказом генерала.   
Ампаро провела Эстер к столу, чтобы пожилая женщина присела и смогла отдохнуть после долгой и изнуряющей дороги. Сама же она проследовала на кухню, незаметно для остальных потянув за локоть Мерседес, в стороне наблюдающую за беззаботным общением Карменсы, Камило и Бенито. За ними в кухню направился и только что прибывший вместе с Элисео Гонсало – помощник хозяина во всех делах, касающихся не только фабрики и производства, но и тех, о которых принято было молчать. Гонсало был из той породы людей, что вечно следили по темным углам и слушали чужие разговоры, чтобы затем донести о них Элисео. Он был кем-то вроде личной ищейки, сторожевого пса, охраняющего бесценный покой сурового хозяина. Грязная работа и темные дела весьма гармонично сочетались в его невероятно гадком образе, который он усердно поддерживал. Черная ковбойская шляпа, ассиметричное лицо, обезображенное шрамом на небритой щеке, кожаный жилет поверх темно-лиловой рубашки, не скрывающий кобуры и пистолета в ней – все говорило о его преступной жизни.
- Как вела себя молодая жена? – сухо спросила Ампаро, остановив дочь посреди кухни, - надеюсь, за время нашего вынужденного отсутствия ничего не случилось?
- На удивление Ана Роса вела себя хорошо и сумела сохранить образ примерной жены, - с усмешкой ответила Мерседес, обернувшись к входящему Гонсало, - чем вы так озабочены, «сеньор смотритель»? – так она без стеснений называла Гонсало, сравнивая его с наемниками, смотрящими за рабами, существовавшими в прошлом, за его должность, отведенную ему хозяином, - на вас лица нет.
- Уйди, девчонка, - скомандовал Гонсало и сел во главе стола.
- Боже, вам стоит успокоиться, - смешливо рекомендовала Меча, удаляясь, - мама, приготовь ему чай на травах.
Единственное, что слышала Мерседес, покидая кухню, это то, что Гонсало своим грубым и низким голосом сообщил ее матери о непредвиденной поездке в Уругвай по приказу Элисео Марко. Причин и других указаний по поводу того, что именно ему нужно было сделать в чужой стране, ради чего стоит пересечь границу, Мерседес не интересовали.
На входе в гостиную она встретила хозяина и его молодую супругу.
- Переезд забрал у меня все силы, - говорил Элисео в то время как Ана Роса, покорно склонив перед ним голову, внимала его словам, - сейчас я отдохну несколько часов, а после мы прогуляемся по городу, посмотрим местные достопримечательности.
- Хорошо, Элисео, - заметно оживившись, согласилась Ана Роса, мечтавшая выйти из дома на воздух, побывать на улице, где нескончаемо кипела жизнь, которая, к великому ее сожалению, проходила мимо нее. Стоит добавить и сказать вернее, Ана Роса не согласилась, а поддержала, потому, что согласия жены и кого бы то ни было другого в любом принимаемом Элисео решении, вовсе не требовалось. Мнение, отличное от мнения самого хозяина, несомненно, имело право на существование, но оно, как незначительная формальность, было всего лишь выслушано им, а после, как правило, отклонено за глупостью и нелогичностью.   
- Смею заметить, сеньор Элисео, что собирается сильный дождь, - послышался голос возникшей из ниоткуда Ампаро. Она указывала на темнеющее с каждой минутой небо и облака, сгустившиеся, казалось, прямо над особняком.
- Полагаю, дождь когда-нибудь закончится, - оценив капризную погоду, холодно заметил хозяин, - прогулка получится отличной.
- Вы правы, сеньор, - закусив губу, ответила Ампаро, - жаль, что достопримечательностей здесь не так много, как в Кордове. Самая большая – это ваша фабрика, - она улыбнулась, оголив ровный ряд мелких белоснежных зубов.
- Значит, я буду не смотреть, а показывать, - Элисео обернулся к жене, - показывать главную новоиспеченную достопримечательность Сьюдад-Дивино, - свою Ану Росу, - заключил он, отчего лицо Ампаро, не ожидавшей адресованных сопернице комплиментов, исказилось.
- Благодарю, Элисео, - улыбнулась и Ана Роса, скрывая в себе неприятное чувство, вызванное сравнением мужа
- Вы правы, сеньор, - продолжила Ампаро, вновь проглотив незаслуженную обиду, - вам есть что показать. Вам будет завидовать весь город, - домоправительница дотронулась до лица Аны Росы, указывая на ее природную красоту.
  От продолжения разговора с ними девушку спасло появление Мелины и Бенито, закончивших завтрак и показавшихся в гостиной.
- А сейчас занимайся с Мелиной, - сказал Элисео перед тем, как подняться наверх.
- Я вас оставлю, - распрощалась Ампаро и скрылась за дверью, ведущую в кухню. Раздался оглушительный и зловещий раскат грома. 
- А можно мне с вами! – вдруг воскликнул содрогнувшийся Бенито, неумело скрывая свой страх быть оставленным наедине со стихией, и преградил путь смеющимся Ане Росе и Мелине.
- Обещаешь спеть для нас? – шутливо спросила гувернантка, еле сдерживаясь от смеха.
- Обещаю! – торжественно ответил он, - даже две песни. Одна про неуклюжего медвежонка, а другая… другая… - вдруг замялся Бенито, держа палец во рту и вспоминая название второй любимой им песни, услышанной когда-то по радио, - а другую я вспомню, когда буду петь первую!
- Хорошо, - согласилась Мелина, - пройдите в комнату, а мне нужно кое-что разузнать у водителя, - она сделала пару шагов в сторону выхода, - я вернусь к вам через пару минут.
Затем они расстались, и Мелина, немедленно достав серый конверт из кармана, отправилась на улицу, захваченную непогодой. Вслед за ней в гостиной вновь появилась Ампаро, неприметно сторожившая их за дверью. Ее основной обязанностью было следить за всем и всеми в доме, от ее холодных ищущих глаз не должен был уйти никто. Поэтому она не могла позволить себе пропустить скверную задумку гувернантки мимо себя.
 Ампаро подошла к окну, осторожно отвела в сторону занавесь и стала ждать, пока Мелина доберется до водителя, идя навстречу могучим ветряным вихрям. С упорным терпением и жгучим любопытством женщина наблюдала, как гувернантка, поздоровавшись с шофером и справившись о его здоровье, передала в его толстые руки интересующее ее письмо…
Гроза разыгралась не на шутку и больше походила на ураган, так часто обрушивающийся на местные земли. Дождавшись, пока Мелина вернется в дом и скроется в его глубине, Ампаро вооружилась своим черным дамским зонтом и отчаянно бросилась на улицу, чтобы изъять конверт из рук водителя.
Завидев ее, бредущую по сырой каменной дорожке и весьма забавно укрывающуюся от безжалостного ливня, мужчина поспешил ей навстречу.
- Что вам угодно, сеньора Ампаро? – поинтересовался он, остановившись возле нее.
- Отдай мне письмо, Олаво, - коротко приказала женщина. Шофер не старался изобразить неведение. Он знал, - глаза и уши домоправительницы повсюду и скрыться от них едва возможно. Олаво безвольно протянул ей конверт и виновато опустил глаза.
Не сказав ни слова, Ампаро сунула конверт под пиджак, дабы его строки не размыл бесстыдный дождь, ливший не переставая, и удалилась.    


Глава 2

Самым ранним утром того же дня Сальвадора разбудил друг Филиппе, с которым они вместе выросли в приюте для сирот. Дружба, пронесенная ими через всевозможные невзгоды, продолжалась и крепла по сей день. Два похожих юноши, - оба темноволосые, смуглые, высокие и крепкие, - они были похожи на родных по крови братьев.
Как и внешность, судьбы их были похожи во всем. Мать каждого из них была бедна и умерла при родах. О других родственниках, возможно, живущих в этом бренном мире, им было неизвестно. Оба они росли в условиях запрета и строгости, отчего почувствовав сладкий вкус свободы, они держались за нее обеими руками, не сворачивая ни на шаг с праведного пути. Вместе они ухаживали за девушками в приюте, пока находились вне пристального внимания требовательного падре Хесуса и сестер. Вместе они приехали в Сьюдад-Дивино в надежде найти в этом милом городке жилье и работу. Так и случилось.      
Филиппе трудился на конюшне одного из пожилых землевладельцев, живущих на окраине и ухаживал за десятком кобыл – гордостью сеньора.
Сальвадор же пошел дальше и по совместительству устроился сразу на две должности. Утром он, катаясь на выделенном для него велосипеде, развозил почту по городу – это было его своеобразной зарядкой перед основным рабочим днем.  После этого он сдавал транспорт и шел на центральную улицу, устраивался возле антикварной лавки, соседствующей с часовой мастерской. Затем Сальвадор спешно подготавливал с недавних пор знакомые ему инструменты – самодельную подставку для ног, замшевую тряпку, лоскут сукна, несколько черных от гуталина щеток из конского волоса и сам гуталин, - и терпеливо ждал клиентов, которые с удовольствием пользовались услугами чистильщика обуви, красота которой – неотъемлемый атрибут любого воспитанного и уважающего себя человека.
Пусть все труды Сальвадора и Филиппе не приносили огромных богатств, они, однако, были искренне рады и тому, что смогли заработать. Главное, денег им хватало, чтобы оплатить питание и проживание в пансионе «Милосердие», принадлежащем семейной паре Луисе и Раулю Акоста. Только они согласились сдать им подвальную комнату за полцены. Помещение, представленное юношам, вряд ли подходило для жизни. В тесной комнате у каждой из противоположных стен стояли две старые металлические кровати, застеленные застиранным белым бельем, имевшим весьма неприятный запах и серовато-грязный оттенок. Из мебели, кроме спальных мест, была еще небольшая тумба, стоящая в углу. На этом список арендованного имущества заканчивался. Освещением им служили узкие горизонтальные отверстия вместо окон, защищенные металлической решеткой, и выходящие прямо к тротуару, из которого нельзя было разглядеть ничего, кроме ног прохожих. Но даже в этом Сальвадор и Филиппе умудрялись находить пользу. Вечерами, когда солнце скрывалось в закате и комната, без того темная и мрачная, погружалась во тьму, они смотрели в отверстия и рассматривали чужие проходящие мимо ноги, освещенные тротуарными фонарями. Филиппе, не имеющий отношения к работе друга, мог замечать лишь одно – искривленные от природы или, наоборот, идеально прямые и длинные ноги горожан. Сальвадор обращал внимание только обувь.
- Этому сеньору стоило бы обратиться ко мне, - с важностью говорил он, замечая грязь или пыль на чужих башмаках.
Кроме всего, строжайшая экономия позволяла юношам отложить некоторые совершенно мизерные суммы на будущее. Каждый из них грезил мечтой о безбедной жизни, - не той, что у них была в детстве и сейчас, а потому, друзья были без раздумий готовы трудиться на любой работе, начинать с самых низов, зарабатывая лишний песо, чтобы потом, когда их жизнь непременно изменится, они смогли бы без стыда оглянуться в прошлое и с непоколебимой уверенностью сказать: «Мы прошли свой путь и гордимся этим!». 
Еще одной радостью для Сальвадора и Филиппе были дела сердечные. Последний, отличающийся своей подвижностью и остроумием, уверенно ухаживал за прекрасной дочерью дворецкого Лусией,  живущей в хозяйском доме на правах члена семьи, каковым являлся и ее отец Паскуаль, заслуживший уважение и признание доброго, но одинокого старика Альдонсо. Спокойная, прилежная Лусия пока не сдавалась и всеми мыслимыми и немыслимыми способами удирала от назойливого кавалера, тщетно стараясь скрыть от него свою глубокую симпатию к молодому парню. Понимание этого забавляло весельчака Филиппе и одновременно двигало вперед к новым свершениям.
У Сальвадора была иная история. Он уже давно испытывал теплые чувства к дочери владельцев пансиона Монике Акоста, которая отвечала ему взаимностью, но при этом, боясь злых языков и гнева родителей, закоренелых консерваторов,  резко делящих общество на богатых и бедных, достойных и нет, встречалась с ним тайком и не решалась во всеуслышание признаться в любви к бедному чистильщику обуви, зарабатывающему скудные гроши. По мнению Луисы и Рауля, их красавица-дочь заслуживала лучшего. Поэтому отец решил взять на себя бремя поисков подходящей партии для единственной дочери.
Каждое утро Моника просыпалась с одной мыслью – сегодня стоит признаться родителям, чтобы они более не питали бессмысленных иллюзий. Каждый вечер ее заканчивался тем, что она снова и снова подводила один и тот же итог – как и всегда, девушка не решалась заговорить на эту сложную и болезненную для нее самой и ее родителей тему.
Чуткие Луиса и Рауль рано или поздно заметили, что в поведении Моники проглядываются изменения. Она, как никогда грустна и задумчива, изменилась в лице, осунулась.
- Что с тобой, дочка? – участливо спросила заботливая мать, присев рядом и обратившись к Монике, - я не узнаю тебя. Кто украл радость моей девочки? – она погладила ее по руке.
- Мама, похоже, я влюбилась, - тихо, почти неслышно проговорила Моника, не поднимая головы. Глаза Луисы радостно округлились.
- Кто же он? – вскрикнула она, - кто-то из твоих сверстников в лицее? Признавайся, дочка, не томи! – не терпелось матери узнать имя того, кому принадлежит сердце Моники.
В тот момент из своей комнаты, освежившись после прогулки на велосипеде, с сумкой для инструмента в руках вышел Сальвадор, выполнивший свой утренний долг перед городом, и направился вверх по лестнице, ведущей ко входу на первый этаж. Бесшумно открыв дверь, чтобы никого не беспокоить раздражающими скрипами, он оказался рядом с гостиной, в которой беседовали мать и дочь, а, возможно, попутно решалась и его судьба. Он хотел было уже совершить первый шаг, но интуитивно прислушался к знакомым женским голосам и притаился. 
- Почему ты молчишь? – не понимала Луиса, глядя на блуждающую по комнате от окна к окну Монику, - ты назовешь мне его имя или нет, дочка? Или, может, ты сочла не нужным известить родителей о том, кто в будущем станет твоим мужем? Это неправильно, ты не находишь?
- Ты его знаешь. Он живет совсем рядом с нами, - уже твердо сказала девушка, скованная страхом от понимания того, что отступать глупо.
- Рядом с нами? – поразилась Луиса, - ты хочешь сказать, что он живет в нашем пансионе? – ответом на ее прямой вопрос было молчание, - как это ни прискорбно, но в мою голову приходит только две кандидатуры, - озадаченная словами дочери женщина на мгновение замолкла. Она вспомнила, сколько раз за последние дни, она встречала во дворе пансиона свою Монику в компании Сальвадора и Филиппе, то качающих ее на качели, то смеющихся на скамье. Луиса в ужасе буквально вскочила с места и вскрикнула, - о, Боже! Нет! Этот кто-то, твой возлюбленный, один из этих оборванцев, Моника? – на лице Луисы застыли волнение и недовольство, - только не говори, что этот Филиппе или Сальвадор! Скажи, что это не они! – напряжение в комнате возросло до непостижимых масштабов. Сальвадор, ожидающий ответа Моники и огорченный реакцией сеньоры Луисы, перестал дышать. Моника резко обернулась, чтобы закричать неистовым криком, что это правда, что ее любимая мама все верно поняла, что именно Сальвадор тот человек, которому она впервые позволила дотронуться до своей души, но увидев лицо расстроенной матери, в последний миг перед роковым признанием девушка радостно улыбнулась и развела руки, чтобы обнять маму.
- Мамочка, ну, что ты такое говоришь? – сдерживая слезы, беззаботно ответила Моника, - как ты могла такое подумать? – Луиса ответила на объятие.
- Ты меня испугала! – призналась женщина, прижимая к себе дочь.
- Кому, как ни тебе понимать, что это невозможно, мама! – лепетала Моника, не замечая присутствия за стеной Сальвадора и не догадываясь о его несчастных страданиях, беспощадно ранивших его доброе сердце, - ведь они такие… - она пыталась подобрать подходящее слово.
- Грязные! – за нее это сделала мать.
От горечи и стыда, мгновенно образовавшихся в душе, Сальвадор также бесшумно, как и появился, вернулся обратно в подвал и, отбросив от себя рюкзак, а затем упав на кровать, уткнулся лицом в твердую подушку.
Бессилие, от которого он ударял сжатым кулаком о кровать, убивало его. Он всегда знал, что такая девушка, как Моника – одновременно красивая и богатая, умная и добрая, - никогда не сможет связать себя с таким простаком, каким он являлся. Обида душила его. На его темных глазах сверкнули слезы.
- Куда ты лезешь, идиот! – ругал он сам себя, - это не твой уровень! Она тебе не ровня!
С полчаса пролежав на кровати, он встал, чтобы идти в город. Сальвадор, забыв о гордости, смирился с ударом и решил для себя одно – с Моникой как бы там ни было все кончено. Так будет лучше не для него, для нее. 

***
Наконец, бушующий шторм понемногу успокоился и вскоре совсем попрощался с городом, напоследок одарив его последним раскатом грома и щедрой порцией осадков. Жизнь улицы медленно входила в привычный порядок, и уже через час солнце сияло со своей обычной силой и ничто не напоминало о нежданной буре.
Проснувшись, Элисео застал Ану Росу, как и полагалось, в комнате для занятий вместе с Мелиной и мирно стоящим возле рояля Бенито, до нельзя восхищенным умениями молодой супруги брата.
- Ана Роса, будь готова через полчаса, - войдя, сказал Элисео, и затем удалился.
- Вы идете гулять? – живо спросил Бенито, дождавшись ухода хмурого Элисео, - возьмите и меня? – просил он с характерным только ему детским выражением своего округлого лица.
- Бенито, - подошла к нему Мелина, видя, как Ана Роса не нашла ответа на его просьбу, - разрешения стоит спрашивать не у Аны Росы, а у твоего брата. Ты должен это понимать.
Его милое лицо сделалось грустным. Он знал, брат не позволит…
Спустившись в гостиную, Элисео прошел в кабинет и заперся там. Время, свободное от дел, он хотел провести в одиночестве, никого не выслушивая, ничего не решая.
Но тут, наперекор его совершенно ничтожным желаниям, в дверь кабинета постучали. Он не реагировал на стук, долго не отвечая, и старался не обращать внимания на посторонние звуки.
- Сеньор Элисео, - глухо произнесла стоящая у двери Ампаро, - мне нужно кое-что вам сообщить. Это важно. Вы позволите мне войти?
Будь то кто угодно, самый важный человек в мире, он бы не открыл. Но это была Ампаро, принесшая важную весть, и оставить ее без внимания он не мог. Женщина замечала его особенное поведение по отношению к ней, не догадываясь о том, что это всего лишь жажда власти, преследуемая хозяином, желающим управлять всеми в доме подобно тому, как кукловод управляет марионетками. А она, будучи его посредником, не могла не участвовать в этом. Пусть так, мысль о ее особенности и важности в глазах хозяина грела ее безответно влюбленное сердце.
Пересилив себя, Элисео медленно подошел к двери и открыл ее, чтобы Ампаро смогла войти и спокойно передать ему важное сообщение. Хозяин все также неспешно вернулся в свое прежнее место, безмолвно открыл бутылку дорогого коньяка, стоящую на столе еще до его прихода, налил себе несколько капель и пригубил. В этих его действиях внимательные глаза без труда бы разглядели своеобразную демонстрацию незыблемой власти хозяина, заставлявшего ждать домоправительницу, молча стоявшую по другую сторону от стола и ожидавшую, пока ей будет дано право говорить. Сама Ампаро в его поведении не видела ничего предосудительного, ведь все это драгоценное время, заполненное тишиной, она с наслаждением могла следить за ним, то бросая пылкие взгляды на него, то отводя глаза в неизвестность, в то время как, по ее мнению, сеньор Элисео, будто нарочно искушал ее своим присутствием. Но для нее, тайно влюбленной женщины, это испытание было слишком приятным мучением, чтобы она могла отказаться от него.   
- Что у тебя за новости? – закончив затяжную дегустацию, спросил Элисео.
- Мелина, - только и сказала Ампаро прежде, чем передать хозяину злополучное письмо гувернантки, чуть было не покинувшее владения Альворадо. Письмо заранее было вскрыто и оценено черствым взглядом домоправительницы, считавшей поведение Мелины недопустимым, - в этом письме она просит родителей вашей жены приехать и помочь ей. Но разве она нуждается в помощи? – бездушно рассуждала Ампаро, следя за бегающими по строкам письма глазами хозяина, - ведь с замужеством ее жизнь изменилась. Теперь она живет не в грязной хибаре, а в настоящем дворце. Ее жизни можно разве что завидовать. О какой помощи может идти речь?
- Интересно другое, - прочитав письмо, задумчиво проговорил Элисео.
- Что, сеньор? – заинтересованно спросила Ампаро, сделав шаг вперед и слегка склонившись, наверняка, чтобы лучше расслышать его следующие слова.   
- С чего Мелина взяла, что она вправе решать такие вопросы? – на лице хозяина таилась злоба, - она нарушила нашу с ней договоренность. 
- Вы уволите ее? – похоже, с надеждой спросила женщина, - это будет справедливым наказанием, достойным ее поступка.
- Нет, - решительно отрезал Элисео, посмотрев в глаза Ампаро, - мы будем действовать, как и всегда. Ты знаешь, что нужно делать…
Они закончили беседу и совместно покинули кабинет. В гостиной их уже ждали готовые к прогулке Ана Роса и Бенито, разместившиеся на диване и тихо воркующие. По их торжественному виду Элисео за секунду определил: они оба собрались идти с ним в город.  Ана Роса была облачена в легкое светло-розовое платье с кружевным декольте, перевязанное светлым поясом, и небольшую в тон платью шляпку, почти не скрывавшую ее элегантно заделанных в заколку темных волос. Бенито не отставал. Его белоснежная безукоризненно выглаженная рубашка, виднеющаяся из-под коричневого жилета в клетку, отлично сочеталась со светлыми строгими брюками и придавала его милому образу непривычной статности и, несомненно, превращала его во взрослого принца, готового к своему первому свиданию.
- Элисео, позволь Бенито пойти на прогулку вместе с нами? – осторожно спросила Ана Роса, завидев мужа.
- Ему там нечего делать, - безапелляционно решил Элисео, отчего на глазах бедного Бенито появились слезы обиды, - не хватало еще, чтобы его схватил приступ посреди улицы.
В ответ Ана Роса покорно молчала, страшась настаивать и уговаривать мужа, подавляя внутри себя сострадание к милому другу. Появление пожилой доньи Эстер скрасило грустную обстановку. Она без слов подошла к младшему сыну и обняла его.
- Останься со мной, мой мальчик, - ласково просила женщина, отчего Элисео лишь противно ухмыльнулся и, жестом предложив супруге взять его под руку, отправился к выходу.
- У моего брата нет сердца! – в слезах проговорил Бенито, не стараясь сдержать плач, - он никогда меня не любил.
- Не говори так, - молвила Эстер, поглаживая голову Бенито, - он любит тебя. Все дело в том, что его любовь проявляется по-иному, не так, как у других. В глубине души он любит тебя, - старалась убедить его мать, сама не веря своим словам. 
- Неправда, - настойчиво твердил в ответ Бенито.
- Предлагаю не скучать в стенах дома, а выйти и прогуляться, например, в саду, - она старательно заглаживала вину старшего сына, как это случалось уже не единожды, - ты уже успел побывать там?
- Нет, не успел, - вытирая горькие слезы, взбодрился Бенито, - пойдем в сад, мама, - он взял ее за руку и бережно повел ее к двери.
Они вместе вышли на улицу и на них хлынул свежий после грозы и влажный от дождя воздух. Мать и сын вдохнули его полной грудью и с любовью посмотрели друг на друга.
Пройдя по владениям и скрывшись в зарослях ухоженного декоративного кустарника, они очутились в роскошном саду, благоухающем и утопающем в изобилии самых разнообразных цветов.
Эстер, оживленная прогулкой, прильнула к ярким бутонам камелии, растущей на входе, и вместе с сыном, забывшем о нанесенном ему оскорблению, разглядывала и старалась прочувствовать аромат каждого из многочисленных экземпляров восхитительных растений, представленных в саду.
- Вам стоит увидеть еще и нежные розы, орхидеи, герберы, которые живут в глубине сада. В этом году они особенно прекрасны! - они услышали умиротворенный голос неизвестного им человека, скрытого за растениями. Эстер и Бенито прислушались – шуршащие в коротко стриженной траве шаги приближались, и уже через мгновение перед ними вырос мужчина. Не смотря на проглядывающийся преклонный возраст, внешне он был неплох: черные короткие волосы с легкой сединой возле висков, широкие плечи, заключенные в серый комбинезон, добрые голубые глаза, которые сейчас с приветливой улыбкой глядели на новых гостей его владений, - меня зовут Висенте, - он протянул им свою большую руку, предлагая не откладывать знакомство, - я рад встрече с новыми обитателями этого прекрасного дома.
Бенито и Эстер, немного удивленные неожиданной встречей, отозвались на рукопожатие.
- Вы работали здесь еще при старых хозяевах, я правильно понимаю? – вежливо спросила Эстер, улыбнувшись.
- Все верно. Это было одно из условий прежней хозяйки при продаже дома, - объяснял садовник, - чтобы ее сад, возведенный много лет назад нашими с ней совместными усилиями, был под моим присмотром. Доверить этот поистине райский уголок кому-то другому, незнакомому ей, было выше ее сил, - Висенте по-доброму рассмеялся.
Между ними завязался увлекательный разговор, который вскоре наскучил Бенито, и он решил пройтись по саду в одиночестве. Гулял он недолго. Всего лишь до тех пор, пока не услышал крики, свойственные обычно молодой компании. Они доносились с шумной улицы и настолько заинтересовали Бенито, что он незаметно и неслышно пробрался поближе к металлической изгороди, отделявшей территорию особняка от остальной улицы. Прикрываясь цветами, образовавшими сочный букет прямо на клумбе, он следил за игрой с мячом нескольких молодых ребят, но не они приковали его приятно пораженные взгляды. Одна девушка, кружащая возле группы беззаботной молодежи, отдыхающей на лужайке, верхом на велосипеде сразила его своей непосредственной красотой. Она была обладательницей изрядно пышной фигуры, еще совсем молодая, лет двадцати пяти от роду. Ее радостное лицо правильной формы, усыпанное веселыми веснушками, рыжие волосы, развевающиеся по ветру, ее заливистый смех, - все в ней изумленный Бенито находил прекрасным и достойным комплиментов.
Впервые его посетило то странное чувство, которое необъяснимо заставляло его сердце биться чаще, лицо наливаться предательской краской, отчего ему безумно хотелось познакомиться с прекрасной незнакомкой.
Бенито поддался внутреннему зову и, оглядевшись, рванулся к воротам. Желание быть замеченным девушкой на велосипеде переполняло его разум и оставляло позади все сомнения. Он вышел на улицу через окрашенные в белый цвет металлические ворота, выделанные замысловатым узором и, преодолевая внутреннее волнение, ворвавшееся в его душу, перебежками двинулся в сторону отдыхающей молодежи.
Из-за угла он осмотрительно продолжил свои скрытые наблюдения и, наконец, сумел выведать имя своей незнакомки,  слетевшее с уст одного из юношей, державшего в руках грязный мяч. Девушку звали Клара.
Вдруг Бенито, пересилив страх, решительно шагнул навстречу едущей в его сторону девушке. Когда он был совсем близко к ней, Клара остановилась и сбросила ноги с педалей. Она не могла не заметить его взгляда, устремленного к ней и настолько жадного, что она несколько смутилась и застыла в вопрошающей гримасе. Через пару решающих мгновений Бенито был уже в метре от Клары.
- Что-то случилось? – спросила она растерянно. Их глаза встретились и на минуту замерли во взаимном теплом взгляде.
- Никогда еще я не видел такой конфетки, как вы, прекрасная сеньорита Клара! – неумелые комплименты Бенито вызвали нескрываемый смех издалека. Друзья Клары, неминуемо предчувствуя занимательного зрелища, замолкли и принялись наблюдать за диалогом странного незнакомца и своей приятельницы. Оцепеневшая девушка, лицо которой заметно пылало, не могла выдавить из себя и слова, - такая вкусная конфетка!
- Что вы себе позволяете? – с недоумением прерывисто воскликнула Клара, быстро пройдясь глазами по свежему облику незнакомца. Без сомнений он был ей приятен и симпатичен.
- Я бы очень хотел дружить с тобой, Конфетка! – умышленно заменив имя Клары, видимо, по мнению Бенито, на более подходящее для нее, тихо, боясь получить отказ, проронил он, - меня зовут Бенито. Я живу в этом доме, - он указал на богатый особняк, вросший в землю за его спиной.
- Правда? – уже более мягко, спросила девушка, оглядев старинный особняк, - только меня зовут не «Конфетка».
- Хорошо, Конфетка, - он широко улыбнулся, - больше не буду называть тебя так.
Еще минуту он глядел на нее молча, а она рассматривала его.
- Может, встретимся сегодня вечером, Кон… - его речь оборвалась на полуслове. Клара недовольно вскинула глаза.
- Не знаю, - жеманно ответила девушка, наигранно взмахнув головой, - девушка я приличная. И со всякими незнакомцами не встречаюсь.
- Но ведь мы уже знакомы, - заметил Бенито, встревоженный надменностью новой подруги. Клара скривила губы.
- Хорошо, - сдалась девушка, - я встречусь с тобой. Будь здесь вечером. Я прибуду после ужина.
С этими словами она снова села на свой велосипед и укатила прочь от него. Счастливый Бенито неотрывно смотрел ей вслед, пытаясь наглядеться на нее и запомнить ее чарующий образ.

***
Вдоволь насмотревшиеся на местные неизведанные красоты, Ана Роса и Элисео молча возвращались в сторону дома, шагая по центральной улице. Они побывали и на фабрике, и в уличном баре, где выпили по чашке свежего и ароматного кофе, а после прошлись по аллее, расположенной неподалеку от церкви. Ана Роса, незнакомая всему городу, повсюду ловила на себе восторженные взгляды и незаметные для остальных перешептывания за ее спиной. С одной стороны ей были приятны эти ощущения, вызванные таким обильным вниманием к ее скромной персоне, но с другой… Всем телом и душой она понимала, что это очередной каприз Элисео, желавшего таким необычным способом прославиться на новом месте и, соответственно, стать объектом зависти других не менее богатых сеньоров. В какой-то момент довольное лицо мужа, отвешивавшего приветствия встречающимся на их пути приличным людям, опротивело Ане Росе и ей поскорее захотелось вернуться домой к своей Мелине, но досадный казус, случившийся с ее супругом посреди улицы, вынудил их задержаться.
Элисео с интересом разглядывал строения, расположенные по обе стороны от дороги, и не заметил, как проезжающий мимо них автомобиль въехал в небольшую лужу, оставшуюся после утреннего ливня. Скорость машины была достаточна для того, чтобы брызги, летящие из-под колес, достали и до него. Тут же он почувствовал прохладу на своих ногах и, опустив взор к испорченным сапогам, взорвался.
- Проклятье! – взревел он, пытаясь стряхнуть с сапог влагу и дорожную грязь.
Сальвадор, разместившийся неподалеку от центра неприятных событий, оказался весьма кстати. Он, не дожидаясь обращения важного мужчины, сам бросился к нему на помощь.
- Сеньор, - сказал он с приветливой улыбкой, - без чистки не обойтись, - он бросил мимолетный взор на стоящую рядом Ану Росу, невольно задержав взгляд на ее прекрасном лице, - пройдемте за мной, - предложил он, и Элисео молча проследовал за юношей. То же самое сделала и Ана Роса, - девушка, вы можете присесть на скамейку и подождать. Это не займет и десяти минут.
Она послушалась любезного совета чистильщика и принялась наблюдать за тем, как ее разгоряченный супруг разместился на стуле, стоящем возле подставки для ног.
- Сейчас мы все исправим, сеньор, - уверял его Сальвадор, случайно обернувшись к изумительной девушке, глядящей на него.
Ана Роса, признаться, была поражена мастерству молодого парня, и поэтому не отрывала глаз от его ловких рук, лихо управляющихся с несколькими щетками и тряпками одновременно. Незаметно для нее самой, вдруг она переключилась с его рук и уже наблюдала за его лицом. Она долго разглядывала его молодой мужественный профиль, стараясь заглянуть в бездонно-черные и безумно манящие глаза парня, и оставалась незамеченной. Но после того как чистка была закончена и сапогам Элисео возвращен первоначальный вид, Ана Роса отвлеклась от разглядываний Сальвадора, увлеченного рабочим процессом.
Элисео без словесной благодарности бросил в измазанную гуталином руку чистильщика несколько монет и удалился вместе с супругой.
Сальвадор видел, как пара скрылась за воротами богатого особняка и задумался: «Когда-нибудь и я буду иметь такой же дом, чтоб и моя дочь с гордостью смотрела на меня, так же как эта очаровательная девушка смотрит на своего отца».
Ближе к вечеру, когда улица снова опустела, Сальвадор, довольный собранной выручкой, бережно уложил весь свой инструмент в рюкзак и бодро отправился в сторону своего убогого жилища. За время работы он уже успел позабыть утреннюю обиду. Горечь разочарования в Монике рассеялась сама собой и уже почти не угнетала Сальвадора, но стоило ему только приблизиться к пансиону, как все вернулось к нему, будто не было того дня.
Он, открывая входную дверь, видел ее мельком сидящей на качели во дворе, задумчиво покачивающейся. При виде возлюбленного Моника тут же пошла за ним, чтобы поприветствовать и обнять, как это происходило каждый вечер, когда он возвращался.
Но на этот раз все было по-другому. Моника застала Сальвадора в комнате. Он умывал лицо и старался не замечать ее назойливого присутствия. Не говоря ни слова, она подошла к нему со спины и обняла, обвив руки вокруг его обнаженной широкой груди. Покончив с делами, Сальвадор разорвал ее тонкие руки, слабо сцепленные Моникой на его теле, и, освободившись от объятий, молча упал на кровать.   
- Что с тобой? – непонимающе спросила Моника. Сальвадор по-прежнему не подавал голоса, а его глаза беспорядочно блуждали по комнате. Девушка присела рядом с ним и взяла его руку в свою. Но и здесь юноша, высвободившись от ласкового прикосновения, резко проявил отсутствие взаимности, - Сальвадор! – она чуть повысила голос.
- И ты спрашиваешь? – он нервно ухмыльнулся, приподнявшись на подушке, - вспомни сегодняшнее утро! – ей тут же стало все ясно. Сальвадор слышал каждое ее слово, сказанное в разговоре с матерью. Моника изменилась в лице, - должно быть, тебе неприятно сейчас сидеть рядом с грязным оборванцем! Так, что же ты тут делаешь? – обида снова душила его. Голос его дрогнул.
- Прости, - жар и волнение охватили Монику, - но у меня не было другого выбора. Я пыталась оградить тебя от страданий, Сальвадор!
- Интересный способ ты выбрала, - юноша не в силах больше лежать в постели вскочил на ноги и крепко взял за руки Монику, - тебе больше не придется стыдиться меня, краснеть из-за своих чувств.
- Сальвадор, прости! – сквозь нахлынувшие слезы взмолилась Моника, осознавая глубину своей ошибки.
- Как ты могла? – боль Сальвадора требовала внятных объяснений, - как ты могла, Моника? Ведь наши чувства – это наша жизнь! Как можно стыдиться своей жизни? – силы его были на исходе.
- Я… я… - только и смогла вымолвить Моника прежде, чем Сальвадор прервал ее.
- Хватит! Это больше не может продолжаться! – он подошел к двери и толчком распахнул ее, - уходи.
- Сальвадор, - рыдая, умоляюще произнесла Моника.
- Уходи, - настаивал он, - все кончено и нет пути назад.
- Нет! - осипшим от слез голосом заклинала его девушка.   
- Уходи, иначе я силой выведу тебя, и тогда твои родители поймут, какая ты лгунья! – Моника взглянула на него в последний раз и быстро вышла из комнаты. Сальвадор захлопнул за нею дверь и вернулся на кровать, а затем, закрыв лицо руками, снова упал на подушку…

***
Вечер после ужина в доме Альворадо проходил спокойно. В своей комнате вместе с матерью счастливый Бенито тщательно готовился к своему первому в жизни свиданию с прелестной Кларой. Он внимал мудрым словам Эстер, искренне обрадованной такими переменами в жизни младшего сына, и только с ее одобрения он останавливал свой выбор на кофейного цвета рубашке с золотыми запонками на манжетах, шелковом кашне с узким узором и темных брюках. Все должно было быть идеально.
Когда его образ был полностью закончен, он подошел к зеркалу и не смог скрыть своего восхищения, как и Эстер – заслуженная создательница сей красоты.
- Сынок, ты похож на парижского франта! – ликовала Эстер, любуясь красавчиком Бенито.
- Конфетка не устоит, - его коварный и оттого забавный тон рассмешили старушку, - можешь начинать готовиться к свадьбе! – он был на седьмом небе от счастья и никак не мог дождаться того момента, когда Клара лицезрела бы его изменившегося и до беспамятства влюбилась бы в него. Других сценариев развития событий в голову Бенито попросту не приходило.
В то время в другой комнате, в той, что проживала Мелина, послышался стук в дверь. Мелина отвлеклась от чтения, сняла очки и дала разрешение войти вечернему посетителю. В дверях показалась улыбающаяся Ампаро, самолично несшая в руках серебряный поднос с ароматным ужином для гувернантки.
Мелина при такой чести встала и попыталась помочь Ампаро, но та вежливо отказалась. Домоправительница поставила поднос на стол и встала посреди комнаты, заведя руки за спину.
- Надеюсь, вас не огорчило решение хозяина возродить традицию, когда гувернантка принимает пищу отдельно от членов семьи? – чутко спросила Ампаро.
- Разумеется, нет, Ампаро, - спокойно ответила Мелина, - я бы была не против даже, если бы обедала вместе с вами и прислугой на кухне. Вам бы не пришлось утруждать себя и тратить на меня свои силы.
- Ну, что вы, дорогая, - не соглашалась Ампаро, - мне не в тягость обслужить вас.
Они обменялись еще несколькими комплиментами, после чего Ампаро неслышно исчезла…
Женщина, покинув комнату гувернантки, прислушиваясь к каждой двери и поглядывая в окна, желая выявить очередного предателя, прошлась по коридорам и холлам особняка и после спустилась на первый этаж в поисках хозяина. Она нашла его занимающимся нескончаемым потоком документов в кабинете и решила доложить о своих бесспорных успехах.
Ампаро плотно закрыла дверь и остановилась возле письменного стола. Она и не догадывалась, что в то самое время в дом вернулась донья Эстер, которая только что благословила и проводила Бенито к неминуемым победам на любовном поприще. Женщина, распрощавшись с одним из своих сыновей, решила попытаться поговорить с другим в надежде на изменения, которые, как оказалось, вполне возможны. Думая об этом, она приводил в пример Бенито.
- Дело сделано, сеньор Элисео, - коротко докладывала домоправительница, - еще совсем немного времени и мы забудем о Мелине.
- Хорошо, - сказал Элисео, как о деле решенном, не отрываясь от работы, - Гонсало уже отправился в Уругвай?
Эстер в тот момент хотела было коснуться холодной ручки входной двери как, как вдруг осеклась и прислушалась. В кабинете она расслышала всего два глухих голоса, говоривших тихо и ровно, – один принадлежал ее сыну, другой Ампаро. Неудивительно. 
- Да, сеньор, Гонсало уехал еще вчера, - доложила Ампаро и затем ненадолго замолкла, - позвольте вопрос, сеньор. Ваши подозрения подтвердились?
- Ты говоришь о Росалесе? – хозяин отложил бумаги и пристально взглянул на Ампаро. Она молча кивнула, - как раз в том, что я ошибаюсь и его обман невозможен, я и желаю убедиться, отправляя в ту лечебницу Гонсало.
  «О чем они говорят? Чьего обмана боится Элисео? О какой лечебнице идет речь?» - пронеслось в голове пожилой Эстер, притаившейся за дверью. Странные мысли овладели ею и не давали двинуться с места, заставляя подслушивать. Желание разобраться в непонятном ей разговоре сына и домоправительницы не покидало ее. Эстер, боясь быть замеченной, не смела пошевелиться и во что бы то ни стало, решила дослушать разговор сына и его подельницы до конца.
- Есть у меня кое-какие опасения насчет Мауры, - задумчиво подметил Элисео и снова принялся за работу, - странное предчувствие, будто ее там уже давно нет.
Жуткий и до сих пор неясный для нее диалог Элисео и Ампаро повергли Эстер в самый настоящий шок. Она не могла связать одного с другим, перебирая самые различные объяснения слов сына, и уже едва могла удержаться на своих ватных ногах. Женщина попыталась добраться до кресла, стоящего в нескольких метрах от нее, но силы вдруг покинули ее слабое тело, и она рухнула на пол, сопроводив свое падение глухим звуком.
- Что это было? – содрогнулась Ампаро. Ее лицо выражало ужас.
 Она тут же рванулась к двери кабинета и распахнула ее. Вместе с Элисео они в испуге застыли, увидев распростертую на мраморном полу Эстер, лишенную сознания…    

Глава 3

Бенито, стараясь скрыть свое волнение перед приятной встречей, быстрыми шагами шел по темной, скупо освещенной улице вдоль изгороди и, не глядя вперед, рассматривал красивую небольших размеров серую коробку, перевязанную алой лентой, которую он нес в своих руках, трясущихся от сердечных переживаний. Дыхание его учащалось с каждым новым шагом и становилось заметно прерывистым, когда он свернул в сторону лужайки, где они договорились встретиться с Кларой, и в конце, когда он поднял свой искрящий взор, оно и вовсе прекратилось. Та, кем он был откровенно восторжен, была уже на месте и медленно слонялась возле векового кедра. Все время своего короткого пути он был уверен в обратном – это ему придется терпеливо ждать свою Конфетку, которой по праву полагалось недлительное опоздание. От своего глубокого стыда Бенито растерялся еще больше, чем прежде. Он, молча, подошел к девушке, уже заметившей его и успевшей отразить на своем смазливом лице легкое недовольство, и протянул ей подарок, приготовленный им вместе с матерью Эстер.
- Простите, я опоздал, - извинился Бенито, хватая воздух, которого ему не хватало в последнюю минуту.
Клара приняла презент и, не говоря ни слова, оглядела идеальный образ своего обожателя. Он вполне ее устраивал. С таким ухажером ей было не стыдно пройтись по улицам города. В ответ на ее взгляды Бенито точно также оценил и свою пару. Более яркий, чем днем макияж, подчеркивающий невыразимую красоту серых глаз Клары, и все те же любимые им веснушки, указывающие на ее западные корни. Легкое кремовое платье по колено, небольшие туфли золотого оттенка со скромным бантом на носке делали девушку неотразимой, и потому Бенито не пытался скрыть своего восхищения. Его глаза горели огнем, который вспыхнул в его добром сердце, незнакомом с посетившим его сегодня чувством.   
- Может, мы прогуляемся? – вдруг резко предложила она, - никакого толку в том, что мы здесь стоим, нет.
- Вы правы, Конфетка, - Бенито неохотно оторвался от лицезрений и поймал на себе новую волну недовольства Клары, с первого мгновения невзлюбившей прозвище, которым наградил ее необычный ухажер. 
Они вышли на тротуар, и пошли в сторону церкви, смешавшись с остальными влюбленными парами или просто одинокими фигурами, вышедшими на вечернюю прогулку.
Клара делилась с новым знакомым деталями своей жизни в Сьюдад-Дивино, рассказывала о том, что также как и он, Бенито, совсем недавно переехала сюда вместе с родителями и младшей сестрой для развития семейного дела. Ее отец владел крупной пекарней, обеспечивавшей весь город хлебом и кондитерскими изделиями. Кстати, сахар для отцовской пекарни, по ее словам, поставляли как раз из «Az;car Imperio», которой управлял Элисео Марко Альворадо, родной брат Бенито.   
Они вместе смеялись над тем, что хоть и не принимали непосредственного участия в деловых маневрах каждый своей семейной фирмы, в какой-то отдаленной степени, не смотря на это, являлись важными людьми и даже компаньонами.
- Даже не зная, в какой сфере работает ваша семья, я бы сомнений определил, что вы имеете близкие отношения с сахарными пончиками и прочими сладостями, - игриво говорил Бенито, умевший традиционно не вовремя сказать совсем не то, что требовалось. В ответ на его слова Клара сердито надувала щеки и отворачивалась.
- Я не толстая! – уловив его весьма непрозрачный намек, возражала Клара.
- Я не это имел в виду, милая Конфетка! – улыбаясь и преградив ей дорогу, пытался оправдаться Бенито, все время забывающий их с Кларой уговор, запрещающий ему так называть девушку, - я хотел сказать, что вы в самом соку, - он отвел в сторону ее рыжие локоны, спадающие на лицо, - как я и люблю. Терпеть не могу сухощавых плоскодонок! Они кажутся мне неживыми скелетами, облаченными в такую же неживую бледную кожу. Никогда бы не полюбил такую девушку, - пренебрежительно отозвался он. 
- Вы еще скажите, что способны влюбиться в такую толстуху, как я, – Клара расцвела, видя его робость, - можете не отвечать. Ответ мне ясен.
- Напротив. Именно о такой девушке я и мечтал, - решительно ответил Бенито, боясь упустить свой шанс на откровенное признание. Клара раскраснелась.
С минуту они стояли молча и смотрели друг другу в глаза. Вечернее небо и крупная луна, освещающая их, стоящих неподалеку от церкви и колокольни, неотрывно наблюдали за милыми влюбленными. Непреодолимое желание поцеловать Клару вдруг постигло Бенито, и он медленно приблизился к ней. Клара, очевидно, боялась и пошевелиться потому, что ее напряженное тело настолько было сковано незнакомым ей непередаваемым страхом, что не слушалось ее импульсов. Он приблизился к ней на неприлично-близкое расстояние и, готовый поцеловать, потянулся своими губами к ее губам. Как оказалось, сделать это было совсем непросто. С первого взгляда на нее он и не заметил, что его Конфетка была на голову выше его, поэтому, чтобы слиться с ней в нежном поцелуе, ему пришлось привстать на носочки и только тогда их уста соприкоснулись. Но, почувствовав жар дыхания Бенито, Клара, будто испуганная незаконным вторжением наглого разбойника на свою территорию, в ужасе отскочила от него.
- Бесстыдник! – взвизгнула Клара, залепив Бенито пощечину, и бросилась от него. С непонимающим ее реакции на столь нежный и волнующий акт любви и страсти выражением лица, Бенито остался один посреди пустой улицы. Он дождался, пока бегущая девушка свернет в ближайшем повороте и скроется в нем, и расстроенный побрел домой.

***
Мерседес возвращалась из комнаты прислуги, где ей только что пришлось выслушать несколько замечаний от строгой домоправительницы и по совместительству родной матери относительно ее некачественной работы, а также получить новые указания по завтрашнему дню. Возмущению ее не было придела. Почему на ее бедную голову обрушилась участь служанки, обязанной терпеть незаслуженные обвинения и прислуживать каждому, кто только этого пожелает? 
Она, возбужденная злобой, быстро спустилась по лестнице и прошлась по гостиной. Ее остановил шорох, появившийся из пустоты и нарушавший совершенную тишину особняка. Он доносился со стороны библиотеки. Девушка испуганно огляделась, но все-таки решилась на отчаянный шаг - проверить, кто таился за дверью.
Меча подошла уже совсем близко и вдруг почувствовала чьи-то руки у себя на лице, плотно закрывавшие ей обзор. После последнего случая на кухне, когда к ней прикоснулся неизвестный, служанка стала более пугливой, но не успела она закричать, как ее губы были заключены в поцелуй. Это был Камило, безумно соскучившийся по ее горячему телу.
- Испугалась, милая? – маняще прошептал он и потянул девушку в библиотеку. 
- Сумасшедший! – в ответ шептала она, горячо целуя его, - я чуть не умерла от страха!
- Не бойся теперь, - смеясь, говорил он, - к тебе больше никто не прикасался?
- Это не смешно, - она на секунду прервала ласки и с серьезным видом посмотрела на любовника.
- Забудем об этом, - Камило сжимал ее в своих могучих руках, - я так тосковал по тебе, Меча!
Они вновь отдавались страсти и тонули в ней с головой. Каждую секунду, проведенную без любимого ею Камило, Мерседес проживала с мыслями о нем и вот, наконец, она дождалась - он был рядом и снова покрывал ее ненасытными поцелуями.
- Остановись, сумасшедший, - слабо отстранялась от него Меча, - вдруг кто-нибудь войдет!
- Забудь! – без страха и волнений ответил Камило, - кому ночью придет в голову почитать! Это место предназначено для того, чтобы его использовали не по назначению. И мы этим воспользуемся.
Новая, еще более сильная волна страсти захлестнула их обоих, и они не соизволили заметить то, как дверь в библиотеку неслышно отворилась, а затем узкий луч света, лившийся в темное помещение, был загражден тенью человеческого силуэта.
Через минуту, наполненную страстными вздохами и туманным шепотом любовников, дверь быстро закрылась. Раздался слабый, почти неуловимый хлопок, отдавшийся в ушах Камило и Мерседес оглушительным эхом.
Они дрогнули и в страхе застыли, продолжая находиться в крепких объятиях друг друга. Странное чувство мимолетного присутствия того же неизвестного, что и в прошлый раз, сковало Мерседес. Они осмотрелись. Но, как и прежде, их окружала кромешная темнота, в пленников которой они невольно превратились.
- Что же это такое? – не выдержал Камило. Он продолжал говорить шепотом, но это не мешало ему выразить все его недоумение и раздраженность, вызванных внезапным появлением очевидца их свидания, видимо, ставшего теперь раскрытым секретом.
- Теперь ты понимаешь, что я не придумывала тогда? – дрожащим голосом спросила Мерседес, понимавшая, что с недавних пор они встречаются втроем: Она, Камило и Неизвестный. Но кто был тем свидетелем, девушка не имела понятия…
- Определенно, это твоя жена, Камило, - с опаской предположила Мерседес, когда они более-менее успокоились и перебрались на кухню, где они могли раствориться в безобидной обстановке. Камило пил кофе, а служанка, соблюдая безопасную дистанцию, без дела стояла возле плиты.
К общему результату, с которым бы был согласен каждый из них, Камило и Мерседес придти не смогли. Служанка была уверена в том, что именно тихая и незаметная Карменса тайно следит за их утехами, но Камило возражал.
- Если бы она застала нас вместе, то не стала бы вести себя так, словно ей нравится наблюдать за этим, словно она незаинтересованная сторона, понимаешь? – предполагал он. Доля логики, требуемой для признания его мысли верной, присутствовала в его словах, считала Мерседес, но в то же время, не могла и представить кого-то другого на месте загадочного свидетеля. Кому это было нужно?
- Ампаро? – предложил Камило, отпив кофе, - шпионство – это ее стиль.
Мерседес задумалась, но в итоге отвергла эту кандидатуру. Ее матери и без того хватало забот.
На этом, скромно поцеловавшись, они расстались…
Войдя в свою спальню, Камило, как и всегда возвращаясь к супруге за полночь, нашел ее спокойно спящей. Бесшумно отключив светильник из матового стекла, стоящего на прикроватной тумбе, он прилег рядом с Карменсой. Женщина почувствовала это и сонно перевернулась на правый бок.
- Мне не нравится эта кукла, я хочу другую, – вдруг отчетливо проговорила Карменса, видимо, витая в пучине сновидений.
- Хорошо, дорогая, - улыбнувшись неожиданным капризам жены, решил согласиться Камило, а потом приблизился к ней и обнял, - спи, любимая.
Он закрыл глаза, но до тех пор, пока он сам не провалился в сонную бездну, его не покинула беспокойная мысль о том, кто же потревожил их с Мерседес тогда на кухне и сегодня в библиотеке…
Настало утро. Ленивое солнце еще наполовину нежилось в далеком горизонте, не желая просыпаться перед новым днем. Густой туман стелился по земле плотной пеленой, окутывая все вокруг. Везде было тихо и свежо. Мерседес с закрытыми глазами без движений лежала в белоснежной постели, согретой сном, оголив свои смуглые и гладкие ноги, неприкрытые одеялом. Легкое прикосновение к ним не заставило ее открыть глаза. Она знала – это мама, которая каждое утро вставала раньше нее и, традиционно проверив владения Альворадо, возвращалась, чтобы поднять дочь с кровати. Но на этот раз Ампаро непривычно для Мерседес не подала голоса, и рука ее была холодна, как лед. С жаром, вдруг охватившим ее, в голову девушки вторглись воспоминания последних таинственных дней. Мерседес испуганно распахнула веки и, не двигаясь, осмотрела комнату. В ней было пусто. Ее сердце болезненно сжалось.             
- Кто здесь? – вполголоса спросила она в пустоту, боясь последующего ответа. Неожиданно Мерседес почувствовала движение в своей кровати и напряглась, готовясь к неминуемой атаке. Вслед за движением Меча увидела ползущую к ней по тонкому одеялу черную змею, коварно глядящую на нее в упор своими стеклянными глазами.
Девушка в ужасе закричала и вскочила с кровати. Ею овладела паника.
- Боже, кто это делает!? – ее крики и вопли, казалось, разнеслись на весь особняк. В комнату вбежала Ампаро.
- Что с тобой, дочка? Что за крики? Ты так всех разбудишь! – она взглянула на оцепеневшее от страха лицо Мерседес, но не смогла добиться от нее ясного ответа, пока сама не увидела омерзительное существо, бесцеремонно захватившее скромное спальное место Мерседес. Дар речи покинул бедняжку. Надо сказать, что даже бесстрашную Ампаро появление змеи в столь необычном месте вывело из свойственного ей равновесия. Первое, что она сделала – это вызвала садовника Висенте, который одним ловким движением разобрался с пресмыкающимся и поместил ядовитое и грозно шипящее животное в безопасный металлический контейнер, припасенный им в далеком прошлом, когда он трудился в рыбацком кооперативе. Как выяснилось, припасенным не зря.
Второе – Ампаро задалась внутренним вопросом: кто тот дерзкий негодяй, который посмел бросить ей вызов и так жестоко пошутить с ее дочерью?
Больше всего на свете она, стремящаяся к идеальному, ничем не омраченному правлению домом Элисео Марко, не желала быть обескураженной чьими-то глупыми выходками, подобными этой. Все должно было находиться под ее твердым контролем. Поэтому такие внезапные обстоятельства, заставлявшие ее признаться себе в своих проступках и недостаточном внимании к происходящим в доме событиям, ожидаемо выводили ее из себя.
Женщина отвела дочь в ванную, чтобы та могла умыться прохладной водой и прийти в себя после перенесенного кошмара.
- Ты знаешь, кто это сделал? Или, может, у тебя имеются какие-нибудь подозрения? – зловеще спросила Ампаро, жаждавшая расправы над коварным и никому не известным злодеем.
- Нет, мама, - уверенно ответила она. Служанка решила скрыть от матери свои догадки, чтобы не вызвать ее гнева, ведь в случае, если бы она открыла ей имя подозреваемого, Мерседес бы пришлось следом поведать ей и причины ее предположений.
Ампаро не знала о тайной связи ее дочери с Камило, - зятем Элисео, и потому, не могла объективно оценить сложившуюся ситуации, как того требовал ее расчетливый разум. Мерседес же это было только на руку. Ей не хотелось втягивать имя любовника в грязные передряги, преследующие ее, да и Ампаро было не зачем знать о ее личной жизни. Таково было решение Мерседес.
- Я попытаюсь разобраться сама, - заключила она, покинув Ампаро.
Позднее, за работой Мерседес заметила, как в особняк срочно прибыла двуколка местного врача – Хосинто Эредии – седоволосого и низкорослого мужчины в преклонном возрасте. Кем он был вызван и по какому поводу, ей было неведомо. Поэтому Меча решила проследовать за ним и сопровождающим его под руку Камило. Мерседес неслышно прокралась по коридору и скрылась за одной из многочисленных дверей, ведущих в свободные, никем не занятые комнаты, находившиеся в нескольких шагах от спальни Камило и Карменсы.
Не сложно было догадаться, что вызов врача требовался жене ее возлюбленного. Но вот только зачем? Мерседес прислушалась и через приоткрытую дверь спальни супругов смогла-таки поймать голоса находящихся в комнате.
- Как это случилось? – говорил хриплый голос доктора Эредии.
Карменса с потерянным видом и растрепанными волосами, покрывавшими белоснежную подушку огненно-черным покрывалом, лежала на своей постели и с надеждой вглядывалась в спокойное лицо врача. Сеньор Хосинто сидел подле нее. Обеспокоенный Камило присел на оттоманку, стоявшую возле кона, подперев голову локтем.
- Не знаю, доктор, все произошло так быстро, - начала свой тревожный рассказ Карменса, - проснувшись, я пошла в ванную. В моих глазах все плыло. Такого со мной никогда не было, я никогда не могла пожаловаться на свое здоровье, поэтому сейчас мне трудно объяснить свое состояние, - оправдывалась она, словно была нашкодившим ребенком, - так вот, я только успела закрыть дверь в ванной комнате. И вдруг мои ноги подкосились, и больше я ничего не помню, - в глазах женщины блеснули слезы, - меня нашел Камило.
Доктор обернулся к мужу и вопрошающе взглянул на него, ожидая продолжения истории, начатой Карменсой.
- Да, доктор, все так и было, - подтвердил слова жены Камило, - когда она лежала на полу, я и заметил кровь на ее комбинации. И уже после я перенес ее в комнату и уложил в обратно постель.
Доктор на минуту замолчал и задумался.
- Я попрошу вас оставить нас, сеньор Андраде, - затем обратился он к Камило. Мужчина послушно покинул комнату и стал ожидать за дверью. Через секунду за его спиной вырос образ Мерседес. Ее раздирало нескрываемое любопытство. 
- Что с Карменсой? – без приветствий нервно спросила она, заметив печальные ноты на лице Камило.
- Что ты тут делаешь? – с опаской спросил Камило, молниеносно повернувшись к ней и оглядевшись вокруг. Коридор пустовал.
- Что с Карменсой? – пропустив его слова мимо ушей, повторила свой пытливый вопрос служанка.
- Утром ей было плохо, - коротко пояснил Камило и попросил Мерседес уйти, - потом я тебе все расскажу.
- Ей стало плохо после того, как она подбросила змею в мою кровать? – злобно бросила девушка, вспоминая утрени ужас, случившийся с ней.
- Что ты хочешь этим сказать? Какая еще змея? – с усмешкой спросил Камило.
- Самая что ни на есть живая змея, которая вполне могла меня ужалить! – сквозь зубы процедила Мерседес.
- Давай мы поговорим об этом позже, - попросил Камило, желая избавится от ее навязчивого присутствия, - я сам найду тебя.
Как только рассерженная служанка покорилась его умоляющим просьбам и скрылась за поворотом, дверь в спальню снова открылась, и Эредия любезно пригласил Камило.
Камило прошел к кровати и присел рядом с супругой.
- Доктор, я вижу, вам есть, что сказать, - произнесла Карменса, вложив свои холодные руки в горячие руки Камило.
- Вы правы, сеньора, - ответил доктор и, прикрыв свой чемоданчик для медикаментов, безмятежно продолжил, - без сомнений сообщаю вам, что сегодня вы чуть не потеряли свое ребенка, который, по всей видимости, поселился под вашим сердцем, без вашего ведома.   
Карменса, и особенно Камило, с характерным звуком сглотнувший скопившуюся в горле слюну, изменились в лице. Выражение женщины за короткое мгновение озарил свет радости. Она не могла скрыть своего безграничного счастья, вызванного столь отрадным ее сердцу известием. Камило, напротив, был заметно огорчен уверенными словами врача, который только что, сам того не понимая, толкнул его в пропасть старости. Именно так Камило воспринял новость о беременности жены. Ему вдруг показалось, что мир рухнул, земля ушла из-под его внезапно ослабевших ног, счастливая жизнь закончилась. Безжалостное время, считал Камило, вечно напоминало ему о себе, крепко схватив его руку и ведя его к неизбежному концу. Огромных трудов стоило ему смириться с беспощадной действительностью, толкавшей его беззаботную жизнь под откос вечных страданий и мучений.   
Они внимательно выслушали стандартные рекомендации врача о соблюдении полного покоя для Карменсы, правильного и полезного питания и необходимости ей сдать некоторые анализы, нужные для изучения полной картины ее состояния. 
Проводив врача до ворот, Камило с грустью вернулся в спальню и почти столкнулся с супругой, уже вставшей на ноги. Карменса с улыбкой стояла перед зеркалом и, оголив плоский живот, старалась заметить его изменения. Зрелище это повергло Камило в еще большее отчаяние.
- Дорогой, ты видишь, как он увеличился? – спросила Карменса, продолжая разглаживать бледную кожу живота. Камило не отвечал. Женщина отвлеклась и обернулась к мужу, сидящему на кровати, схватившись за голову, будто случилось непоправимое горе. Впрочем, именно так сам Камило мог назвать событие, случившееся с ним, - что с тобой? – Карменса подошла к нему и спустилась на колени, - ты не рад? – Камило поднял голову и пристально глянул на жену.
- Что за ерунду ты говоришь? – с необычной резкостью отозвался он, - ведь это мой ребенок, разве я могу быть не рад его появлению? - Камило слабо улыбнулся в лицо Карменсы и протянул ей свои руки, чтобы нежно прижать ее к себе, - разумеется, я разделяю твою радость, - он, наконец, скрылся от ее глаз и уныло закрыл свои.

***
Сон Аны Росы был потревожен тяжелой рукой спящего Элисео, возложенной на ее хрупкое тело. С трудом ей все же удалось освободиться от нее и не разбудить мужа. Девушка вынырнула из уютной, но в то же время противной ее бархатной коже постели и, приведя себя в порядок, бесшумно покинула комнату. Пройдясь по дому, она поняла, что более не может находиться в его угрюмых стенах, и потому решила выйти из особняка на улицу и прогуляться по свежему саду, где она надеялась найти успокоение и, наконец, напиться прохладой утреннего воздуха.
Она прошла по узкой извилистой бетонной дорожке, ведущей ровно к очаровательной аллее, что являлась воротами в райский уголок, разместившийся прямо под окнами особняка. Ана Роса медленно прохаживалась между клумб, заросших цветами, сбрасывавшими на ее ноги холодные капли росы. Некоторые из них имели уже раскрытые бутоны, манящие своей нежной нетронутой красотой, другие же были закрыты, но представляли не меньший интерес для творческой души молодой хозяйки.
За увлекательной прогулкой в полном одиночестве Ана Роса совсем забыла о времени и только когда оказалась близ металлической ограды, через которую виднелась улица, пробуждающаяся после ночных сумерек, наконец, вспомнила о нем.
Но даже тогда она не бросилась в сторону особняка. Ее внимание привлекли ясные очертания того самого юноши, что на днях спас ее сурового супруга от верного позора, умело почистив его сапоги, испорченные варварским автомобилем, посреди центральной улицы.
Ана Роса внимательно следила за тем, как он, стремительно проезжая на своем старом велосипеде по всей длине улицы, останавливался воле каждого дома и разбрасывал по почтовым ящикам свежую корреспонденцию и конверты с долгожданными письмами.
Понимание того, что она с нестерпимым интересом разглядывает далеко не его действия, а его самого, смутило Ану Росу. Ей было стыдно перед самой собой. Но его мужественный образ так притягивал ее, его черные глаза так манили ее, что ничего поделать с собой она была не в силах.
Ее светлый рассудок предлагал ей смелую идею. А что если она самолично поинтересовалась бы у молодого почтальона о письмах, которые каждый день ждала получить от родных? Ана Роса решительно направилась вдоль нескончаемой изгороди, не сводя глаз с приближающегося к ее воротам Сальвадора.
Чуткий взор юноши уже успел приметить то скрывающуюся в зарослях роскошного сада торопливо идущую девушку с взглядом, полным чистой надежды, то снова появляющуюся перед ним во всей своей непринужденной красоте.
Он остановил велосипед и прислонил его к забору, а сам тихо подошел к почтовому ящику и, достав нужные газеты и несколько журналов, забросил их вовнутрь. Именно тогда Ана Роса выскользнула из-за ворот, остановившись перед ним в полном безмолвии.
Они замерли друг напротив друга, и, казалось, взаимно наслаждались неожиданной встречей. Они не пытались нарушить молчания, разглядывая друг друга. Изысканность, которой так и веяло от молодой незнакомки, поразила юного Сальвадора до глубины души. Он настолько был увлечен красотой ее милого лица, что позабыл обо всем и, главное, о том, что его непристойно вольное поведение выходило за узкие рамки всех возможных приличий.
Точно также Ана Роса впервые не отводила смущенных очей в сторону от горячего мужского взгляда, который при других обстоятельствах наверняка бы ввел ее в глубокий ступор. На этот раз все было иначе. Она видела в глазах немую застывшую печаль, которая приковывала ее искренний взор и не давала покоя.
- Сеньор, - первой нарушила тишину Ана Роса. Сальвадор, будто обожженный ее обращением к нему, отпрянул назад с выражением, полным изумления, - я бы хотела уточнить у вас, нет ли писем из Кордовы, адресованных в этот особняк? – голос ее был тихим, но вполне твердым.
- Вы назвали меня «сеньором»? – Сальвадор осторожно рассмеялся, - но какой из меня «сеньор»! – он указал на свой внешний вид, открыто свидетельствующий о скромном достатке.
- Уважения к собеседнику, уделившему мне внимание, для меня достаточно, чтобы назвать его «сеньором», - скромно ответила Ана Роса, заметив, как почтальон заслушался ее, слегка приоткрыв рот, - и мне не важен его облик.
- Благодарю, - потрясенный безмерной воспитанностью молодой девушки, сконфуженно ответил Сальвадор, - вы спрашивали о письмах из Кордовы?
- Да, все верно, - вернувшись к теме, которая ее интересовала, ответила Ана Роса.
- К моему великому сожалению, писем не было, - заметив грусть, изменившую выражение лица Аны Росы, огорченно проговорил Сальвадор.
- Какая жалость, - буркнула девушка и, совершив небольшой поклон, попрощалась с почтальоном.
Сальвадор в последний раз перед тем, как продолжить свой путь, взглянул на Ану Росу, улыбнулся и уехал. Она улыбнулась ему в ответ и немного постояла возле ворот, провожая его ласковым, теплым взглядом, раздумывая о родителях, забывших ее.
- Сеньора, в столовой вас ждет завтрак, - услышала Ана Роса за своей спиной. Голос принадлежал вездесущей Ампаро, которая вышла к воротам, как только заметила молодую хозяйку в окне гостиной. Несомненно, она видела, как девушка разговаривала с почтальоном, который, к ее утаенной радости и глубокой печали Аны Росы, не передал ей никаких посланий.
Девушка развернулась и, боясь встретиться с черствым взглядом Ампаро, устремилась в сторону дома. Домоправительница молча следовала за ней. Войдя в дом, Ана Роса сразу прошла в столовую, где вся немногочисленная семья Альворадо была уже в сборе, не хватало только ее. На входе в столовую Ана Роса встретилась с молчаливо наблюдавшей за семейной трапезой Мерседес и, при виде мужа, сидящего во главе стола к ней спиной, застыла без движения.
Удивленные ее внезапному и запоздалому появлению лица Карменсы, Камило и Бенито указали Элисео на ее возвращение. Он, не вставая, обернулся к блудной супруге и строго спросил:
- Где ты пропадала?
- Я гуляла в саду, - выдавила из себя Ана Роса, стирая в голове воспоминания о приятном ее душе почтальоне, - и теперь прошу вашего прощения за свой проступок, - она опустила глаза в пол.
- Присаживайся, - то ли разрешил, то ли приказал Элисео, и Ана Роса исполнила.
Воцарившуюся в столовой неприятную тишину нарушил голос счастливой Карменсы.
- Папа, - обратилась она к отцу с некоторой торжественностью. Элисео Марко неохотно оторвался от нарушенного Аной Росой завтрака и грозно посмотрел на сияющую дочь, - у нас с Камило есть новость, - ее голос был настолько таинственным, что с завтраком решили повременить и остальные. Кроме этого, Ампаро и Мерседес, стоящие за спиной хозяина, с нетерпением ожидали ее дальнейших слов. Меча остановила свой взгляд на Камило, но по выражению его лица нельзя было сказать, что он рад точно так же, как его супруга.
- Сегодня утром мне сделалось дурно, - Карменса окинула всех членов семьи взглядом, - и вызванный доктор – сеньор Эредия, - сообщил нам радостную новость.
Грустный от личных переживаний, нанесенных ему Кларой, Бенито тут же оживился и подался вперед, чтобы первому услышать то, что хотела сказать его племянница.
- Какую новость!? – воскликнул он.
- Бенито, скоро кроме любимой племянницы у тебя появится еще и внучатый племянник! – наконец, произнесла Карменса, радостно заливаясь. От ее слов Мерседес чуть было не вышла из себя и не начала кричать, что Карменса нагло лжет, чтобы приковать к себе Камило надежной цепью, но почувствовав на себе его внимание, она тут же пришла в себя и молча вышла прочь.
Ею овладела злоба, которая с трудом поддавалась контролю. Мерседес, мечтавшая о Камило всеми днями и ночами, уже давно решила для себя, что, как и Карменса, она имеет на него неоспоримые права, позволяющие ей не считаться с ее эгоистичным мнением. Ведь при любом раскладе, планировала Мерседес, не смотря на законность союза между Камило и Карменсой, рано или поздно ей придется узнать об их взаимных чувствах, а после, как бы трудно ей ни было, смириться с ними или вовсе уйти с их дороги.   
Но неожиданное объявление, которое преподнесла несносная Карменса, портило все ее далекие планы.
- Что ж, - подумала про себя Меча, лихорадочно перебирая в руках белоснежный кружевной фартук родной униформы, - ты, Карменса, вынуждаешь меня более не откладывать осуществление моей мечты!
Мерседес убивала мысль о том, что первого ребенка для Камило ему родит не она. Неистовая ревность и безумная ненависть к Карменсе терзали ее сердце, и ей было необходимо что-нибудь предпринять. Нечто такое, что бы заставило Карменсу задуматься о правильности своего поступка, нечто, что напугало бы ее точно так же, как Мечу напугало появление змеи в ее собственной кровати. Обуреваемая гневом, Мерседес планировала мстить…   
Радостные вопли Бенито, забавно увивающегося за Карменсой, доносились из столовой. Только его и Ану Росу искренне обрадовала новость, озвученная за завтраком. Мужчины сдерживали себя в комментариях.
- Папа, ты, как всегда, промолчишь? – обиженным тоном спросила Карменса, обнимаясь с Бенито.
- Главное для меня, чтобы ты подарила мне наследника, а не новую проблему в виде бездарной девчонки, - недовольно бросил Элисео и, отбросив от себя приборы, вышел из-за стола…

***
Сраженная сердечным приступом и последующим обмороком, Эстер находилась в своей комнате и неподвижно лежала в постели, почти не имея возможности шевелиться. В этом угнетенном состоянии ее нашел грустный Бенито, заглянувший к ней в полдень, чтобы поделиться с мудрой матерью своим разочарованием, но, лицезрев ее, никаких другим тем, кроме ее нездоровья, он не заводил. Бенито, узнав о случившемся приступе, горько расплакался на груди матери, моля о том, чтобы она не покинула его и не оставила одного на всем белом свете. Она успокаивала сына, обещая быть с ним рядом до своего последнего дня.
Когда Бенито ушел, Эстер снова и снова прокручивала в своей голове вечерний разговор Элисео с домоправительницей и никак не могла найти ответов на свои многочисленные вопросы, истязающие ее здравый смысл.
Вчера в кабинете за странным разговором они упомянули о покойной Мауре, как о живом человеке! Но ведь тринадцать далеких лет назад несчастная погибла при страшных обстоятельствах – ее карета, следовавшая в столицу для того, чтобы доставить жену Элисео в больницу, вместе с двумя ее любимыми жеребцами – Цыганом и Эдгаром, и кучером Амадором сорвалась в пропасть, не удержавшись на крутом повороте, проходящем по откосному утесу.
Тяжелые мысли о том, что все это было гнусной ложью ее сына, несправедливо лишившего ее осиротевшую внучку родной матери, Эстер пыталась гнать от себя. Она могла признать, что Элисео не был подарком ни для кого, в том числе и для нее самой, но чтобы так по-зверски поступить с родной дочерью и супругой, преданной и верной ему во всех отношениях… осознание этого было выше всех душевных сил Эстер.
И что это за лечебница, находящаяся в Уругвае? Внезапно ожившая в твердой памяти Эстер добродушная и простая Маура, встала перед ее глазами посреди тусклой пелены и тумана, стелющегося подле ее голых ног, заполнив воображение. Лицо женщины было бледным, выражение потерянным. Лишь только чернеющие на блеклом фоне ее лица глаза Мауры отражали боль и тоску, вызванную принужденной разлукой с дочерью. Молчаливо она смотрела на Эстер и будто винила ее в своих несчастьях. Всю свою жизнь после замужества она провела, точь-в-точь повторяя судьбу своей свекрови.
- Прости меня, Маура! Я не смогла тебе помочь! – слезно молила ее Эстер перед тем, как немой образ растворился в пустоте и исчез.
Рыдания Эстер были безутешными, но при этом глухими и почти неразличимыми. За свою долгую жизнь, наполненную сплошным унижением, она научилась плакать неслышно для остальных.
Так прошел ее день. И только ближе к вечеру к ней заглянула Мерседес, принесшая ужин, а после нее Камило и Карменса, сообщившие о будущем пополнении их семейства. Эстер, скрывая слезы, радовалась за внучку и ее мужа, сидевших рядом с ней, не спрашивая подробностей, а только глядела на Карменсу, с грустью говорящую о погибшей матери, которая была бы несказанно рада, узнав о скором рождении внука.
Ни Элисео, ни Ампаро в этот день не приходили к ней. Но Эстер, поставившая себе цель прояснить секреты сына, связанные с судьбой Мауры, следовавшей за ее мнимой гибелью, заставляли ее неподвижно ожидать их появления. В конце концов, если они не придут к ней сами, когда-нибудь она оправится от удара и найдет в себе силы встать и своими ногами добраться до мерзавцев. 

Глава 4

В годы своего беззаботного отрочества, когда Ана Роса жила в Кордове с горячо любимыми ею родителями, опекаемая их безграничной любовью к единственному ребенку, и не задумывалась о далеком будущем, о замужестве, сулящем ей самой судьбой, и взрослой жизни в целом, она в своих светлых мечтах рисовала себе друга, похожего на того почтальона, с которым ей довелось встретиться сегодня ранним утром. Такого друга – сильного и готового защитить ее от невзгод и волнений, она, к сожалению, так и не обрела. Но всем своим невинным существом Ана Роса решила, что сейчас хитрая судьба преподносит ей возможность осуществить детскую мечту, посылая на ее жизненную дорогу юношу, который так неожиданно встретился ей уже дважды. Желание увидеть его снова, заговорить с ним переполняло Ану Росу. Она вспоминала его мягкое и доброе лицо, его неуклюжие слова и жесты и понимала – именно о таком неподдельно-честном и благородном друге она и грезила всю свою жизнь. Его глаза… она готова была тонуть в них целую вечность. Пусть эта вечность для нее продлится всего несколько мгновений, лишь бы увидеть их снова.
Ана Роса задумчиво сидела в комнате для занятий в ожидании прихода Мелины, обещавшей сегодня начать обучение раньше обычного в связи с тем, что ей не терпелось рассказать своей любимой ученице о великих музыкантах Европы, таких как, например, Йозеф Гайдн или Вольфганг Амадей Моцарт. Мелина сама бесконечно восхищалась ими и их известными по всему миру творениями, а потому собиралась привить эту искреннюю любовь и Ане Росе, с которой они уже завершили изучение знакомых ей аргентинских композиторов.
Вдруг, тихо скрипнув, дверь отворилась. Вошла Мелина. Она без слов прошла к стулу, стоящему возле рояля, и бесшумно рухнула на него. Ана Роса с удивлением следила за гувернанткой и не могла узнать в ней прежнюю, всегда приветливую и любезную Мелину. Определенно, с ней что-то было не так. Ана Роса медленно привстала и подошла к ней, чтобы расспросить. Но не успела она задать и первого вопроса, как Мелина подняла голову и показала свое лицо. Оно было не таким, каким девушка видела его вчера. Осунувшееся, бледное – оно отражало ее физическое состояние.
- Что с тобой, Мелина? – обеспокоенно спросила Ана Роса, видя как мучительны для женщины любые движения.
- Мне не здоровится, - больным голосом ответила Мелина, прикрыв глаза, - я пришла сказать тебе, моя дорогая, что сегодня у нас не будет занятий.
- Конечно, - Ана Роса помогла встать женщине и дойти до своей комнаты.
- Отдыхай сегодня от моих уроков, - Мелина слабо улыбнулась и прилегла на заправленную постель.
- Я попрошу, чтоб тебе принесли чаю, - заботливо предложила Ана Роса, но Мелина вдруг остановила ее, взяв за руку.
- Не нужно, моя дорогая, - ее запрет больше походил на мольбу, - не нужно чая. Мне скоро станет легче, - уверяла ее Мелина, но ее слова звучали весьма неубедительно.
Странное недомогание Мелины вкралось в голову Аны Росы подобно занозе, оставленной под кожей и с того момента беспрерывно беспокоившей ее. Никогда раньше она не замечала за ней жалоб на здоровье. И выглядела она довольно свежей, а иногда и вовсе цветущей, невзирая на свои годы. Что могло так подкосить ее? Неужели для того, чтобы скрыть свое плохое самочувствие, она и принимала пищу снова в своей комнате, а не в столовой, сидя за одним столом с хозяевами, как это было в самом начале их знакомства?   

***
Бенито, одолеваемый тягостными мыслями о милой Кларе, бросившей его посреди вечерней улицы, и тревожащем его здоровье матери, задумчиво спустился в гостиную, где мирно беседовали Ана Роса и Карменса. Он на минуту остановился, и впервые заметил для себя, как странно в его глазах они смотрелись вместе – совсем юная Ана Роса, приходившаяся его племяннице мачехой, и Карменса – дочь его старшего брата, прилично опережавшая ее в годах. Несмотря ни на разницу в возрасте, ни на сомнительное родство они хорошо ладили с того самого момента, как Ана Роса вошла в их семью на правах невесты Элисео, а затем и его законной супруги.
Будущая молодая мама делилась с девушкой своими радостными впечатлениями, связанными с новой жизнью, зародившейся в ее утробе и тем, что результаты анализов, сданных ею на днях, показали, что причин для ее опасений больше нет, беременность протекала без патологий. 
Ана Роса от всего сердца радовалась за Карменсу, думая о том, что ей бы тоже хотелось иметь ребенка и быть счастливой рядом с любимым человеком. Стоит заметить, что образа Элисео рядом с ней и ее малышом, в мечтах Аны Росы не существовало.   
Появление Бенито отвлекло их от разговора. Он тихо извинился и опустил глаза.
- Что с моим любимым дядей? – ласково спросила Карменса, видя его рассеянный взгляд. Она поманила его рукой, чтобы он присел с ней рядом.
- Бенито, что случилось? – подхватила Ана Роса.
- Моя мама, - начал он, задыхаясь от слез, - она умирает, - его слова разрывали сердца женщин.
- Что ты такое говоришь? – возразила ему Карменса. Ана Роса молчала, взяв его за руку, - твоя мама и моя бабушка не умрет, мой хороший.
- А почему она тогда лежит в своей комнате и не выходит к нам, как обычно? – громко спросил Бенито дрожащим голосом.
- Потому… - Карменса замялась, - да, сейчас бабушка Эстер немного не здорова, но, уверяю тебя, беспокоиться не о чем, скоро она поправиться, Бенито.
Ана Роса, слушая Карменсу и Бенито, тихо встала, чтобы покинуть их и навестить больную, чего не решалась сделать с того дня, как с ней случился приступ. Причиной ее боязни было отношение к ней старой Эстер. Нет, оно не было плохим. По мнению Аны Росы, его скорее можно было назвать равнодушным потому, что Эстер никогда не говорила с ней, как это водится в других семьях. Эстер только лишь смотрела на нее и молчала.
Ана Роса слабо постучалась в дверь ее комнаты и, не услышав ответа, тихо приоткрыла ее. Эстер по-прежнему молча лежала в своей постели и смотрела в пустое окно, через которое она не видела ничего, кроме бездны синего неба и облаков, небрежно разбросанных на нем.
- Я знала, что однажды ты придешь ко мне, - не оглядываясь на девушку, глухо проговорила Эстер. Ана Роса застыла, - проходи, не бойся.
- Как вы, донья Эстер? – сделав несколько шагов и остановившись возле постели, робко спросила Ана Роса. Она вгляделась в больное выражение лица пожилой женщины – оно было пустым и безразличным, как и всегда, когда ей приходилось встречаться с ней лицом к лицу.
- Мне лучше, чем тебе, - вдруг сказала Эстер, повернувшись к Ане Росе. Ее слова, будто раскаленное пламя, обожгли девушку, отчего она слегка дрогнула, не в силах совладать со своим хрупким телом и, затем опустилась на покрывало. Это было пламя горькой правды, вырвавшейся из измученной души Эстер.
Возникло молчание. Они смотрели друг другу в глаза, безмолвно беседуя в полной тишине.
- Как тебе живется в новом доме? – снова спросила Эстер, и, только Ана Роса хотела открыть рот, как женщина снова подала голос, - не отвечай. Я итак знаю. Дом новый, а жизнь старая. И она не изменится.
Они снова замолкли, но теперь уже каждая думала о своем. Ана Роса, пораженная словами Эстер, понимала, что вечное ее молчание не означало равнодушия. Похоже, она не понаслышке была знакома с жизнью Аны Росы, и оттого Эстер было нечего сказать ей, нечем утешить ее горе. Свекровь, всей душой того желая, не могла помочь Ане Росе обрести драгоценного спокойствия и нерушимого счастья. Она не имела их сама. 
В это время сама Эстер думала о невестке и ее нелегкой судьбе, которая, как и ей в свое время, была уготована для беззащитного создания. Она глядела на Ану Росу и видела в ней себя. Эстер мысленно сострадала девушке, зная, что никто и ничто не исправит ее положения, раз уж она в нем оказалась.   
Они более не обменялись ни словом, так как в дверь постучали и после вошли Карменса и Бенито. Оба гостя по очереди склонились к Эстер, чтобы обнять ее, поцеловать и справиться об ее самочувствии.
- Мне уже лучше, - в подтверждение слов Карменсы, с улыбкой ответила Эстер, глядя на опечаленного сына.
- Лучше скажи, почему на твоем лице я не вижу радости, Бенито? – спросила она с любовью.
- Клара, все дело в ней, - ответил Бенито и поведал им невеселый рассказ об их неудачном свидании.
- Я знаю, что нужно сделать! – воодушевленно произнесла Карменса, выслушав его, - все проще просто.
- Что же? – обесиленно воскликнул Бенито.
- Раз ты говоришь, что ее семья владеет пекарней, соответственно, они обеспечивают своей продукцией большинство кондитерских и булочных в городе, - Карменса начала   тщательное выстраивание логической цепочки, которая до сих пор пока не была понятна Бенито. Он с горящими глазами смотрел на племянницу, надеясь, что она поможет найти ему способ отыскать его сладкую Конфетку, не замечая умилений Аны Росы и Эстер. Ему нужен был разумный толчок для действий, приведших бы его к Кларе, а там он уж найдет нужные слова, чтобы извиниться перед нею за свой дурной поступок.
- Правильно, - согласился Бенито со словами племянницы так, будто сам их сказал.
- Поэтому все, что тебе нужно сделать, дорогой дядя, это найти ближайшее заведение такого типа. Главное, чтобы они сотрудничали с пекарней семьи Клары. И, думаю, ты не сможешь сильно затруднить их расспросами о хозяйской дочери, тем более, что тебе известно ее имя, - закончила Карменса, довольная собой.
- Точно! – радостно вскрикнул Бенито, обнимая племянницу, спасшую его от разлуки с возлюбленной, - как же я раньше не догадался! Ты такая умная!
Они все вчетвером от души смеялись, наблюдая за тем, как Бенито неуклюже изображал важного кавалера, великого любовника, когда теперь знал, что он найдет Клару и повстречается с ней.
Их смех был прерван появлением Ампаро, державшей в руках небольшой серебряный поднос с лекарством для Эстер. Ее холодный взор и молчаливо-презрительное лицо отражали недовольство устроенной Бенито в спальне матери настоящей комедией. Дешевой комедией, по мнению домоправительницы.
Чтобы не мешать лечебным процедурам, Ана Роса, Карменса и Бенито, поцеловав женщину и пожелав ей скорейшего выздоровления, покинули комнату, и они с Ампаро остались наедине друг с другом. Ампаро без колебаний и лишних слов приблизилась к Эстер, чтобы влить ей кислую жидкость из металлического медицинского стакана. Эстер отвела глаза в сторону, но все-таки повиновалась. Домоправительница подала ей стакан с водой, Эстер сделала несколько глотков.
- Что же ты молчишь, мерзавка? – вдруг злобно прошипела Эстер, схватив Ампаро за руку.
- Разве я обязана что-то говорить вам во время приема лекарств? – дерзила ей домоправительница, видимо, забыв о своем положении, - к чему они, лишние слова, донья Эстер?
- Ты знаешь, о чем я! – еле сдерживаясь, чтобы не закричать, проговорила она. Во взгляде Ампаро блеснул недобрый огонек, - ты ему помогала!
- Простите, но я не понимаю вас, донья Эстер, - слегка нагнувшись, демонстративно ответила Ампаро, - отдыхайте. Скоро вам принесут ваш ужин, - с этими словами она вышла и скрылась за дверью.
- Тварь! – гневно от своего полного бессилия процедила Эстер и откинулась на подушку.

***
Утром следующего дня Элисео, позавтракав в кругу семьи, в присутствии всех ее членов с непривычной деликатностью предложил Ане Росе пройти с ним в его кабинет для разговора. Что-то в ее груди верно подсказывало ей: его деланная мягкость не предвещает ничего доброго.
Ана Роса, скрывая волнение и неприятную дрожь, вошла первая, за ней неспешно проследовал Элисео. Он обогнул стол и сел в свое любимое кресло, обитое приятной на ощупь кожей древесного оттенка, и взялся за трубку, которая неизменно присутствовала в его руке, когда он работал над бумагами или отдыхал от общества надоевших ему обитателей его особняка, находясь в кабинете. Ана Роса стояла посреди комнаты и не решалась присесть, наблюдая за тем, как муж старательно подкуривает табак, забитый в трубку.
- Присядешь? – между делом спросил Элисео, но супруга отказалась и осталась стоять.
Наконец, первые клубы густого дыма повалили из его уст. Неприятное внешне удовольствие Элисео понемногу начало раздражать ожидавшую Ану Росу, но вдруг он спросил, продолжая наблюдать за медленно растворяющимся туманом, обволакивающим его:
- О чем вы говорили вчера с моей матерью, дорогая?
Ана Роса тут же вспомнила вчерашнее вторжение Ампаро в спальню Эстер, и не трудно было догадаться в том, что верная его слуга обо всем доложила своему хозяину. Но что противозаконного в том, что Ана Роса навестила свою больную свекровь и пообщалась с членами своей новой семьи, которые прониклись к ней симпатией и заботой? Девушка подняла на него глаза, не понимая нейтральности его вопроса, а также не зная, что определенно он хотел услышать в ее ответе.
- Какие темы вы обсуждали? – уточнил Элисео и снова затянулся, - ведь там был и этот бездельник Бенито, верно? И Карменса?
-Да, - протянула Ана Роса и замолчала.
- Что же вы обсуждали, скрывшись в комнате доньи Эстер? – ему, очевидно, хотелось выведать, не проговорилась ли старуха о причине ее приступа. Элисео, разумеется, понимал, что если это и было бы так, Ана Роса бы не сказала ему ни слова.
- Мы говорили о возлюбленной Бенито, - тихо пояснила Ана Роса, отчего Элисео вдруг поперхнулся и сквозь мерзкий смех начал громко кашлять.
- Ты меня рассмешила, дорогая, - он сумел унять кашель, - возлюбленная Бенито. И тебе интересно это слушать? – вдруг насмешливо спросил он, - чем ты занимаешься целыми днями? Слушаешь бред этого ненормального, вместе того, чтобы просвещаться, занимаясь с Мелиной!
- Но Элисео, - несмело возразила Ана Роса, - Мелина плохо себя чувствовала, и я решила, что единственный день я могу позволить себе отдохнуть от занятий, - она видела, как Элисео побагровел от гнева, и готовый закричать, внезапно сдержал себя.
- Конечно, ты можешь позволить себе отдохнуть, дорогая, - ответил он, - но вот только одно упущение. У тебя не было моего на то разрешения, - строго добавил Элисео и встал.
Не сводя глаз с жены, Элисео встал напротив нее и, взяв ее за обе руки, облокотился на стол, притянув ее к себе. Он разглядывал ее молодое лицо, а Ана Роса старалась увернуться от этого и потому постоянно отводила свои глаза от мужа.
- Ты смущаешься меня, дорогая? – спросил он, и краска хлынула на лицо Аны Росы.
- Нет, Элисео, - одного мгновения взгляда глаза в глаза ей хватило, чтобы снова увернуться.
- Только во имя твоего блага, Ана Роса, чтобы ты не слушала того бреда, что постоянно несет мой умалишенный брат, чтобы тебе не приходилось тратить время впустую, проводя его в бессмысленных беседах с Карменсой и моей матерью, с этого момента я запрещаю тебе общаться с кем бы то ни было, кроме Ампаро и Мелины, - вдруг строго произнес он в попытке обезопасить себя от ненужных вопросов супруги, связанных с Эстер. Ана Роса вскинула голову, всем видом показывая, что она не желает мириться с несправедливым запретом. В ее память болезненно врезались те моменты, когда ей пришлось попрощаться с родителями. Все в ее душе кипело. Он украл у нее возможность общаться с родными, а теперь хочет отнять еще и остальных, тех, кого она совсем недавно начала считать своими друзьями? Это было слишком!
- Элисео, я против! - уверенно заявила Ана Роса, вдруг почувствовав, как волнение внутри нее сменилось приливом смелости. Впервые за время их брака она осмелилась перечить ему, перечить так явно и категорично. Элисео стоял перед ней и, верно, был готов выслушать все ее доводы, - это жестоко, Элисео! Я ничего плохого не сделала! За что ты наказываешь меня? – слушая недовольства проявившей невиданную дерзость Аны Росы, Элисео не вступал в спор с нею. Ана Роса продолжала, - я чувствую себя не твое женой, а твоей пленницей, которую ты лишил всякой свободы! – слезы навернулись на ее глаза, - кто я для тебя, Элисео?
Он безмолвно ухмыльнулся и оттолкнул ее руки.
- Ты действительно хочешь знать это? – вернувшись за стол, спросил Элисео, исподлобья глядя на нее.
- Хочу, - коротко ответила Ана Роса.
- Собирайся. Мы едем по магазинам, - отсутствие связи между ее серьезным разговором с ним и неожиданным сообщением о бесцельном походе за покупками ввело ее в ступор. Ане Роса не нашлась, что ответить супругу, - я устрою небольшой праздник. И для этого тебе потребуются несколько новых нарядов. Собирайся, Ана Роса. Скоро ты получишь ответ на свой вопрос!

***
Не догадываясь о злобных словах, сказанных Элисео в адрес родного брата, Бенито относительно поисков Клары решил поступить, как советовала ему племянница Карменса. Сегодня, постановил Бенито, он приложит все возможные усилия, обойдет весь город, заглянет в каждую кондитерскую или булочную, но найдет свою потерянную Конфетку, которая наверняка уже пожалела о своем безрассудном отказе поцеловать ее в губки, мысленно стыдилась своего дурного поступка, оттого и не появлялась на лужайке, и проклинала себя за вредный характер. Такую клятву он дал самому себе. И нарушить ее он не мог. Для него это означало бы проявить слабость и обречь себя на вечное одиночество, которое длилось всю сознательную жизнь Бенито и всегда душило его, не смотря на присутствие в его жизни довольно большого количества людей.
С первого взгляда незнакомый с его скрытыми переживаниями человек, ни на миг не сомневаясь в правдивости своих замечаний, сказал бы, что Бенито всегда находился в центре всеобщего внимания. Да, это было именно так, и иногда даже больше. Но внимание ли ему было необходимо?
Только когда на горизонте его жизни появилась очаровательная Клара, явившаяся для него спасительным лучом света в кромешной тьме, он понял, чего ему не хватало. Любви. Пожалуй, как и всем в этом озлобленном мире.
Бенито с завидным энтузиазмом входил в одну за другой кондитерские, скопившиеся в центре города, снова расспрашивал прохожих и продолжал путь в поисках своей возлюбленной. Войдя в одну из булочных, ничем не приметную, не отличную от других, Бенито вдруг напрягся и, слегка пригнувшись, затаился, разглядывая торчащую из-за высокой лакированной деревянной стойки рыжеволосую голову.
- Попалась, - с хищным выражением подумал он и совершил несколько уверенных бесшумных шагов.
Оказавшись в пустом помещении, где удачно для него отсутствовали покупатели, Бенито приблизился к стойке. Затем выпрямился, и заглянул за нее. Его радостный возглас так испугал девушку, что она, перепуганная внезапным звуком, вскочила со стула и закричала. Слава Богу, что в тот момент ее рот был занят весьма увесистым сэндвичем с ветчиной и сыром, оставшуюся часть которого она крепко сжала в руке, видимо, боясь ограбления. Звук ее крика получился глухим и неубедительным.
Главное, что это была она – Клара. Появление Бенито застало ее врасплох. Она, отложив остатки бутерброда, аппетитно, с непоколебимым видом пережевала то, что успела откусить, и, наконец, спросила:
- Что вы тут делаете? Как вы меня нашли? 
Бенито неотрывно глядел на свою Конфетку и любовался ею, забыв о словах и извинениях, приготовленных им для Клары.
- Но вы говорили мне, что владеете пекарней, а не работаете в булочной, - продолжая любоваться ею, попутно спросил Бенито. Разумеется, его – человека бескорыстного и искреннего мало волновали ее положение в обществе и уровень состоятельности, но все-таки раскрытая им нелепая ложь Клары о богатых родителях и прочей чепухе, которую она старательно сочинила для наивного Бенито, настораживала его.  Девушка слегка покраснела.
- Мне ничего не остается, как признаться в том, что я солгала, - ее извиняющееся выражение лица говорило громче всяких слов.
- Но зачем вы солгали мне, Конфетка? – недоумевал Бенито, со всей серьезностью взглянув на Клару, - вы так понравились мне с первой нашей встречи. Мне казалось, что лучше вас в этом мире девушки не сыскать. И сейчас я понимаю, что вы обманывали меня. Я не люблю, когда мне лгут. Зачем вы так поступили? – Бенито не умел повышать голос, и поэтому его претензии больше походили на мольбы.
- А что мне оставалось делать? – вдруг закричала Клара, в конец расчувствовавшись. Ее крик был сродни плачу, вызванному полным бессилием, - вы тоже мне понравились! Очень понравились! Но разве у меня были шансы понравиться вам, ведь вы из богатой семьи! А я что? – голос ее предательски дрогнул, - разве можно обратить внимание на такую бедную толстуху, как я! – в состоянии глубокого отчаяния она схватила несколько пирожков из корзины, стоящей рядом с ней, и запустила их в Бенито. Как не пытался, он не сумел увернуться, и был подвержен расстрелу.
В конце концов, ею полностью овладела истерика. Слезы текли из ее покрасневших глаз, не переставая. 
- Клара, упокойтесь! Прошу вас! – говорил Бенито, отстраняясь. Он боялся приблизиться к плачущей девушке и снова стать ее живой мишенью. Его слова не помогали.
- Уходите, прошу вас! – вскричала она, закрыв лицо руками и скрывшись за стойкой, - вы мучаете меня, Бенито! Вы пришли, чтобы посмеяться надо мной, моей бедностью!
- Это не так, Конфетка! – его мягкий голос не вызвал ее доверия. Клара снова вскочила и повторила свою просьбу с большей настойчивостью.
Бенито, взглянув на нее на прощание, внял ее словам и немедленно покинул булочную. Он остановился на крыльце. Слезы блестели и на его глазах. Как же так! Почему Конфетка не поверила в чистоту его чувств к ней? Почему она прогнала его?
Он уже с улицы слышал ее вопли, но вернуться не решился. Бенито сошел на тротуар. В его голове все плыло, как в тумане и вдруг его посетило странное чувство, захватившее его целиком.
- Это со мной уже происходило! – четко проговорил он, - я отчетливо помню этот момент! – его взгляд потупился, и Бенито неестественно застыл на одном месте.
С того момента его сознание будто отключилось. Не помнил он и того, как упал посреди улицы, и его схватили страшные конвульсии, как толпа зевак сгустилась над ним и образовала плотное кольцо. Очередной приступ эпилепсии сразил его вновь.
Клара, утирая слезы, выбежала из булочной на громкие возгласы, доносившиеся до нее, и в ужасе оцепенела. Жуткая картина предстала перед ней. Тело Бенито было напряжено и вытянуто. Руки и ноги его, казалось, были переплетены ужасными судорогами. Тряска прекращалась на минуту и снова атаковала больного, безмолвно страдающего у ног скопившихся прохожих. Клара бросилась к Бенито и припала у его лица.
Бенито с застывшими лицом и глазами, неистово стиснув зубы, смотрел сквозь нее и не слышал, что она говорила. Рыдая над ним, Клара просила прощения за свою жестокость, за недоверие, которое она проявила по отношению к нему. В случившемся с Бенито эпилептическом припадке она винила только себя.
Вдруг люди расступились, и к измученному телу Бенито присел мужчина во фраке и со шляпой-цилиндром на голове. Одним повелительным жестом он приказал толпе разойтись и, сняв свои кожаные перчатки, приоткрыл тяжелые веки Бенито. После он нащупал пульс больного, расстегнул несколько пуговиц рубашки и принялся ждать, пока тело Бенито не успокоится и перестанет биться в конвульсиях.
По всей видимости, мужчина во фраке был врачом. Он подозвал к себе двоих мужчин, стоявших рядом, и попросил их помочь ему довести Бенито до своего автомобиля. Когда судороги угасли, мужчины аккуратно подхватили Бенито под руки и увели.
Клара попыталась прорваться за ним, но мужчина во фраке строгим тоном наотрез ответил ей:
- Девушка, вашему другу сейчас нужно как можно больше пространства, нельзя сковывать его, а вы займете слишком много места в моем автомобиле. Поэтому останьтесь здесь. Я отвезу его в больницу, и там вы сможете его найти.
Мужчина во фраке сел в машину и, захлопнув дверцу, укатил прочь от нее. Она проводила их взглядом и не переставала мысленно молиться, чтобы Бог не отнял у нее любимого Бенито…   
***
Сердце Сальвадора разрывалось на части. Каждый день, проведенный в стенах пансиона, ему приходилось сталкиваться с Моникой, встречаться с ее пустым взглядом, отведенным в неизвестность и вспоминать жестокие слова, сказанные ею для сохранения своего собственного блага. После их ссоры прошло всего ничего несколько дней, и обида, нанесенная ему девушкой, еще не успела улечься. Больше всего на свете он не хотел видеть ее, Монику.
Делясь с Филиппе своими переживаниями, он не находил поддержки в его словах.
- В любом случае, - говорил Филиппе, - нам придется остаться жить в этом пансионе. Ни на что другое денег у нас пока нет, дружище. Тебе придется смириться с мнением Луисы и терпеть присутствие Моники в твоей жизни, как бы больно тебе ни было.
Сальвадор, будучи разумным человеком, старающимся не поддаваться сердечным порывам, и сам понимал это, кроме всего, пройдет время, и его раны неизбежно затянутся. Но сколько ему потребуется этого времени, чтобы боль растворилась и покинула его, Сальвадор боялся представить.
С расставанием Моники и Сальвадора последний с головой ушел в работу, дабы по возможности  исключить шанс встретить ее, заговорить и, растаяв под давлением ее жалостливых речей, вернуть все, что их недавно связывало.
Он снова катился по городу, разнося почту по ящикам, и, остановившись возле владений Альворадо, застыл в надежде встретить добрую незнакомку, с которой он беседовал однажды. Но сколько бы Сальвадор ни тянул время, проведенное возле ворот особняка, сколько бы ни искал ее в глубине двора, встретить девушку ему так и не удалось.
Он, как обычно, вернулся в пансион, чтобы забрать инструмент, и уже на выходе по причине своей торопливости, чуть не ударив незнакомого ему молодого человека дверью, столкнулся с Моникой, шедшей вслед за парнем. Они ни словом не обменялись прежде, чем разойтись в узких дверях, но пробудившийся внутри него интерес к незнакомцу, не слушая его, понес ноги Сальвадора обратно в пансион. Каково же было его удивление, когда он стал свидетелем наимилейшей сцены знакомства Луисы, которая со дня, когда Моника и Сальвадор попрощались, не отставала от дочери с назойливыми расспросами и мольбами познакомить ее с тайным поклонником, и нового друга Моники, так стремительно променявшей Сальвадора на другого, более подходящего под высокие требования родителей, юношу. Светловолосый парень, сразу видно, был из приличной семьи, умел вести себя в обществе, отлично выглядел. Что еще нужно для полного счастья? 
- Мама, познакомься, это Леон, - беззаботно лепетала Моника, - я рассказывала тебе о нем.
Гнев Сальвадора не знал границ. Он, не находя сил слышать ее раздражительного голоса, выскочил из дверей пансиона с одной мыслью: никогда больше не сметь унижать себя перед ней, подслушивая из-за стены и надеясь на ее благоразумие.
Оставив все дурные мысли позади, он расположился возле входа знакомой ему ювелирной лавки, оборудовал свое рабочее место и принялся ждать первого желающего обновить свои ботинки.
День не задался с самого утреннего часа и обещал быть провальным и в остальном. Неведомо было Сальвадору, что вдруг случилось с жителями Сьюдад-Дивино, но никто не только не обращался к нему с просьбой почистить обувь, но даже не старался заметить его наличия на привычном месте. Сальвадор не мог просидеть на улице весь день, не заработав ни песо. Это был бы слишком тяжелый удар по его скромному бюджету, который бы образовал дыру безденежья в его вечно пустующем кармане. Чтобы бы хоть как-то попытаться спасти свое и без того трудное положение, он решил прогуляться по оживленной улице и постараться привлечь клиентов. Спустя полчаса, возвратившись с пустыми руками, Сальвадор впал в отчаяние и уже был грани сдаться и собрать «все свое барахло» и убраться из этого «чертового города», который будто ополчился на него и упрямо гнал его со своей территории.
Но тут внезапно прямо перед ним, выходя из магазина ювелира Кортеса вместе со знакомым ему сеньором, девушка из богатого особняка, на днях интересовавшаяся письмами из Кордовы, споткнулась на неудобных ступенях, ведущих из лавки, и чуть было не свалилась с ног и не упала на каменистый тротуар. Молнией Сальвадор подскочил к падающей девушке и, подхватив ее своими могучими руками, успел спасти от возможной травмы.
Испуганная Ана Роса всего мгновение лежала на руках Сальвадора, не понимая, что произошло, но для Элисео его было вполне достаточно, чтобы доверху наполниться дикой злобой. Он, взбешенный противным ему зрелищем, завопил:
- Убери от нее свои руки, грязный ублюдок! – оглушительный удар перевернутой тростью с металлическим набалдашником пришелся прямо в лицо бедного Сальвадора. Он взвизгнул от резкой боли и увернулся, подобно пришибленной собаке, но не выпустил из своих рук спасенной им девушки. Темная кровь хлынула из его уст прямо на ажурное декольте Аны Росы. По всей видимости, Элисео повредил Сальвадору челюсть.
- Господи, что ты наделал! – при виде крови на лице почтальона в ужасе вскричала Ана Роса, скованная резким рывком вверх. Элисео, схватив ее под руку, грубо потянул за собой, не давая ей возможности обернуться и помочь наглому чистильщику.
Подойдя к автомобилю, ждущему супругов неподалеку, Элисео бросил многочисленные бумажные пакеты со свежими нарядами для Аны Росы на землю, жестом приказывая водителю уложить их в багажник, а сам, освободив руку, с еще большей силой схватил рыдающую Ану Росу и жестко втолкнул ее на заднее сиденье, и сел следом. Через небольшое полукруглое окно она смогла разглядеть, как чистильщик, окруженный любопытной толпой, продолжал сидеть на тротуаре и приходить в чувство после удара. Машина тронулась, и его фигура стала отдаляться от плачущей Аны Росы.
Жестокость мужа, с которой он обошелся с молодым юношей, произвела на девушку неизгладимое впечатление, сопровождаемое ненавистью к нему, возросшей во сто крат.
- Ведь он всего лишь хотел помочь, - повторяла себе поднос Ана Роса. 
- Успокойся, дорогая, - безразлично проговорил Элисео, поглаживая рукоятку своей трости, ставшей в глазах Аны Росы орудием боли, - таким, как он, частенько попадает, - Ане Росе было невыносимо слушать его низкий голос. Настолько он был ей противен, - тебе бы стоило плакать от того, что своей кровью он испортил твое платье.
За время пути Ана Роса не проронила и слова. Слезы на ее глазах высохли.
Шофер доставил их к самому входу в особняк, и Ана Роса, не дожидаясь ничьей помощи, быстро выскочила из автомобиля, и бросилась в дом. Слезы с новой силой хлынули из ее глаз, когда она вспомнила Сальвадора. Она пробежала гостиную, не зная, был ли там кто-нибудь из домашних или нет, видел ли кто ее состояние, и скрылась в библиотеке. Ужасное происшествие возле ювелирной лавки не отпускало ее. Неизвестно, сколько времени Ана Роса провела в немом уединении, обдумывая случившееся, и вдруг она приподнялась:
- Я должна помочь ему, - сквозь слезы твердо решила для себя Ана Роса и метнулась к двери. Схватив с пустого журнального столика, стоящего в гостиной возле дивана, небольших размеров белую кружевную салфетку, которая удачно слилась с ее светлым платьем и скрыла следы крови на груди, Ана Роса незаметно проскользнула к выходу. Перед уходом она видела ненавистного ей Элисео, находящегося в кабинете вместе с Ампаро и водителя, тут же скрывшегося за мраморными колоннами, шурша пакетами с покупками.
Оказавшись на улице, Ана Роса выбежала за ворота и неистовой силой помчалась по тротуару, не чувствуя под собой земли. Всего несколько минут потребовалось ей, чтобы добраться до рокового места. Девушка, тяжело дыша и придерживая салфетку на груди, приблизилась к входу в ювелирную лавку, но отсутствие возле скамьи всех инструментов чистильщика обуви, кроме одиноко валяющейся грязной щетки, дало ей понять, что он, израненный ее мужем, уже покинул рабочее место. Девушка взяла щетку в руку и подняла ее. Горький ком образовался в груди Аны Росы. Она не успела помочь ему, не успела извиниться за зверское поведение супруга, не успела сгладить свою вину перед ним.
Девушка заботливо отдала щетку вышедшему из магазина пожилому сеньору и решила уйти.
Обессиленная бегом, Ана Роса, медленно и без желания возвращаться домой поплелась в обратную сторону. И не знала она, что Сальвадор, вернувшийся за оставленной на тротуаре щеткой после ее ухода, еще долго стоял вдалеке позади нее и смотрел ей в след глазами, полными слез…