Потомственные гадалки

Мы с мамой - потомственные гадалки.
Именно так гласит газетная строчка под нашими черно-белыми фотографиями. Именно так должны увидеть  нас несчастные бледные люди  с дрожащими руками, которые переступят порог так называемого офиса, на деле же - съемной однушки в спальном антифешемебельном районе, обрамлённом разбитыми дорогами и грязными тротуарами. Несчастье приведет этих людей, оно - жадный сачок, они - хрупкие бабочки, и поэтому полетят на огонь наших ароматизированных свечей. Несчастье помогает гадалкам, это в его силах.

В город мы переехали недавно, около месяца назад.  Моя, ушедшая в мир иной бабушка, была целительницей. Хуторок у высыхающей речки с густыми травами и тишиной вырастил свою дочь в любви и передал знания, каких не сыщешь ни в  сельской школе, ни в гимназии.  Мне казалось, что даже шарканье тапок ее походило на шуршанье камыша. На старых снимках тонкая кучерявая Настасья так похожа на меня, но совсем не походит на бабу Настю.  И дело не в старости, нет. Просто на плечах моей бабушки, той, которую знала я и мои современники, поверх шерстяного платка лежала первородная мудрость. Во время Второй Мировой они с соседкой вытаскивали раненых с того света, отпаивая настоями, рецепты коих спрятали своих авторов от мирских глаз, но подарили новые жизни десяткам людей. Похоронка на дедушку пришла в дом следом за проводами на войну.  Уезжать было некуда и не к кому, а в хуторе осталось трое - баба Настя, старица Авдотья, загадочным образом как появившаяся, так и исчезнувшая после войны, и маленькая мама.

Газеты мы любили всегда. Читали вслух друг другу по вечерам, разглядывали нечеткие изображения, а потом, насладившись новостями, складывали на подоконник. Спустя неделю после похорон мы с мамой пили чай перед сном и вдруг заметили раздел рекламы. Уверенна, такие разделы существовали и в предыдущих наших газетах, но до этого нас интересовали только знаменитые люди, социологические исследования и кроссворды. А тут на глаза попались обьявления, среди которых были приглашения к гадалкам-предсказательницам. Бабушку хорошо знали люди,  полагающиеся не только на науку. Помню, любой страждущий оставлял за нашим порогом не только беду свою, но и угощения. Нередко платили деньгами, правда, бабушка этого не любила, но благодарные посетители находили возможность положить червонец на стол незаметно. И это очень помогало нам, особенно в последние годы, когда бедность проникала в дома, как мышь, и грызла надежды на будущее. Мама работала воспитателем по две смены в соседнем селе, но целительством не занималась. Не было в ней той любви к травам, той щепетильности к народным приметам, той напевности голоса в заговорах и тех самых заговоров. Она была дитем всего урбанистического, деревенская жизнь ее тяготила. Боязнь за бабушкино здоровье и недоверие к отварам и настойкам не позволяло ей оставить пожилую мать. Остается только догадываться, как болели ее кулаки, сжимавшие волю.

Да, мы решили попробывать и дали обьявление сразу после переезда. Без бабушки деревянный маленький домик перестал греть наши сердца, но продать его мы не смогли. А вот корову Маньку продали. Продали и уехали в город.  Возлюбленному своему Пашке, служившему в армии, я написала пламенное письмо с указанным новым адресом и двумя высохшими кружочками от горьких девичьих слёз.

И вот мы сидим, ждем первую клиентку - несчастную женщину, лишенную мужчины и семейного очага, но никак не денег. Чувство стыда такое, что хочется спрятаться под кровать от всего белого света. Наша бабушка во век не стала бы никого обманывать, но мы-то с мамой другие.  Бабушка мужа потеряла в кровавой битве, мама папу - в ЗАГСе, едва успев проводить меня в первый класс.  Мы носим юбки до колен и короткие волосы. И ногти красим. Время другое, люди другие. И деньги другие.  Всё было обдумано, всё оговорено. Но перед встречей стало неловко, не по себе.
Позвонила клиентка, Жанна, перенесла встречу на завтра, сославшись на квартальный отчет.  Я слушаю мамин голос, и, как только телефонная трубка вернулась на место, c облегчением выдыхаю.

По универу загулял грипп - сезонный гость с отвратительным воспитанием. Половина группы уже успела заболеть. Я тоже не стала исключением. Приняв таблетку аспирина (эх, недоступны мне бабушкины волшебные настои!), ложу голову на грудь Морфея и забываюсь сном. Сначала перед глазами мелькают газетные строчки, потом строчки пашкиных писем. Мне не удаеться прочесть ни слова, только узнаются почерки - черный, ровный и ненастоящих и живой, живой и любимый. Позже появляется поле, изумрудные травы и просторное небо. Я бегу по нему, не зная куда, бегу интуитивно. Поле и небо вдруг теряют свои миролюбивые цвета. Выдохшись, остановливаюсь. Худощавая кудрявая девушка подносит к запекшимся губам раненого темно-зеленый отвар. Дрожь заколотит меня изнутри, но что-то толкает в их сторону. Подхожу ближе и... Молодая баба Настя гладит по рыжей всклокоченной шевелюре Пашку. Моего Пашку, подстрелянного, будто тетерев на лету.

- Люся, тихо, тихо! Ты горишь вся... Кричишь во сне...Что такое?
- Мам...Маааам...
- Что такое, доченька?
- Мам.... Мы не будем потомственными гадалками. Никогда не будем. Кем угодно. Воспитателями, няньками, кем угодно. Отмени Жанну. Ладно?