Приказ

Зелёный БТР-80 ревя мотором, поднимался в гору. Снаружи была хмурая, дождливая погода, которая не предвещала ничего хорошего. Я сидел в десантном отсеке и держал в руках АК-74М. На груди был одет слегка поношенный бронежилет. Нам дали команду выдвигаться в сторону основной группировки войск, попутно дали знать, что возможен бой.  Я думал, что так и погибну в стране N, поэтому всю дорогу в голове была лишь мысль о том, что не отправил маме весточку. Хотя… Что бы я ей написал? Что я жив и здоров? Что вернусь уже скоро? Я сам не знаю, когда демобилизуюсь, я могу погибнуть буквально на следующий день, а это война… это не просто война, скорее геноцид, и мы тут, защищаем мирных жителей, идём с боем против тех, кто посчитал себя слишком властным, тех, кто считает, что имеет право забирать чужие жизни. Бэтэр слегка подпрыгнул на яме, и я прикусил губу, я почувствовал вкус крови, вкус который никогда не забудешь. Уже вечерело, но по приказу мехвод не включал фары, и ехали мы по ПНВ.
Наш отряд не знал, сколько нам ехать, но это было не важно, в то время я хотел остановить всё и остаться под броней. Ведь я…нет… мы знали что вскоре вступим в бой, а это место, где грань между жизнью и смертью становится катастрофически тонкой. В этот период притупляются человеческие качества, такие как: милосердие, сострадание, любовь к ближнему, и просыпается зверь внутри тебя.  Война - это всегда трагедия, она уносит жизни и не приносит ничего. Мне не забыть, как обезумевшую мать не могли оторвать от могилы сына, мне не забыть, как падала вертушка, сбитая мразями и не забыть предсмертные крики пилотов, мне не забыть, как уроды казнили моих товарищей, ставя их на колени и публично унижая. Смерть не дает рождению ничего. Смерти не избегнет никто. Война это самое иррациональное, что может существовать . Уничтожение себе подобных характерно только одному виду-человеку. Ну ладно, не стану рассказывать, то, что знает каждый.
Последний километр мы сидели опять в тишине, с каждой минутой всё громче и громче становились взрывы и автоматные очереди. На меня нахлынул страх, я хотел бежать и всё, плевать куда.
-Высадка!- скомандовал наш командир.
Мы все, как нас учили, покинули бронетранспортер и с автоматом у плеча, пригнувшись, пробежали метров десять ко всем солдатам и офицерам, которые ждали нас, чтобы начать атаку.
На данной высоте было много деревьев, что непременно радовало меня, легче спрятаться. Однако точка находилась среди поля  и простреливалась со всех сторон. Разведка доложила точно, что противник атакует с востока, используя артиллерию.
За полчаса наши командиры всё порешали и распределили, конечно, мы в этом не участвовали, и  не нужно, бойцу требуется четко выполнять поставленный приказ и всё.
Мы сидели на высоте и <<охраняли>> её от душегубов, задача кажется простая, но всё равно, волнение как при принятии присяги.
Этот бой был как в тумане, я не знаю почему, обычно такое запоминается надолго, но я мало что помню. Лишь громкие очереди своего АК и гулкие взрывы снарядов. Ночью, конечно, плохо видно, но я как будто чувствовал, куда оправлять свинцовые пули калибром 5.45.
На утро я увидел результат  нашей обороны. Сотни, если не больше убитых душегубов и десятки двухсотых наших. Было то паршивое чувство убийства, хотя знаешь, что тебе ничего за это не будет, учитывая, что я не был особо верующим, что даже адом меня не напугаешь. В тот день мы с Сашкой и расстались. Я услышал, что его убило одной пулей в голову. Сразу и без боли. Жалко. Очень. Мы дружили с раннего детства, и я был ему как брат, а он мне.
Я переживал эти ужасы войны ещё много месяцев, но в итоге политики о чем-то договорились и нас демобилизовали. Домой я ехал счастливым, но одиноким, вспоминал, как в часть ехал вместе с Сашкой, а сейчас, лишь пару фоток и его медальон. Приеду и сразу схожу на кладбище. Вечером выпью  за него и лягу спать.
Увидев  мать я очень удивился, она сильно постарела за то короткое время, что меня не было. Да и заглянув в зеркало, увидел не красивого молодого парня, а замученного, полуседого солдата.
Война…Она принесла мне только горе и ничего больше, да и не только мне, в сотни квартир ворвалось горе в виде похоронки на сына. А ведь многим тогда ещё и не исполнилось двадцати…