Поделки из коробок

Недавно я посмотрела фильм. Я увидела там кадр, когда родители погибшей девушки отдали ее друзьям коробку с ее вещами. И невольно задумалась… что бы мы не делали, как бы не жили, от нас все равно остается только коробка безделушек для близких. Так зачем же мы существуем, что оставляем после себя?

Знаете, меня не оставляет ощущение, что моя коробка будет пустой. Нет, у меня много вещей, хватит, чтобы заполнить тысячу ящиков. Просто-напросто я не знаю, что можно собрать, что такого выбрать, чтобы эта вещь могла обо мне рассказать. Не о себе самой, а обо мне. Что говорит другим о нас?

Казалось бы, зачем и говорить? Не проще ли вручить плачущим – или безразличным, у кого как - пустую коробку? Пусть ее содержимое будет равно той пустоте, что остается после нашего ухода. Мы приходим в этот мир, чтобы заполнить собой вакуум, а когда исчезаем – пространство схлопывается, как будто ничего и не было никогда. Только вот всем остальным остается уже меньше воздуха, потому что этот воздух заполнил собой дыру после человека.

Меньше народа – больше кислорода, так? Мой ответ – и да, и нет. Пусть появляется больше пространства для маневров, но эта свобода приходит вместе с нежеланием двигаться. Мы устаем, тратим много сил для простого ритмичного наполнения легких, стараясь вобрать редкие драгоценные частички, которые разбегаются в атмосфере после исчезновения некоторых из нас. Все разреженное – и воздух, и люди. Плавают, словно пятна жира в постном бульоне, им так лениво и медленно живется, что кажется, что кастрюлю с этим недосупом поставила в холодильник нерадивая хозяйка и забыла о нем… и потом придется вылить его, прокисший донельзя, в канализацию.

Чем нас меньше – тем больше мы парализованы.  Мы избегаем столкновения друг с другом, разбегаемся в жидкости, которая пусть и прозрачна, но застилает нам глаза, и мы не видим ничего, кроме самих себя. Век эгоизма, столетие гедонизма. Или же правильней сказать, что мы живем одним днем. И когда он закончится, останутся лишь одинокие блестящие капельки, еле-еле видные в сиропе сладкой, просторной, свободной жизни.

Капли жира или крупинки сахара?  Вот какой вопрос заменил тот самый, извечный. Мы – что-то сладкое или же обволакивающее, мешающее? Когда я была маленькой, я думала, что где-то есть великан, который нами играется, как обычный ребенок с игрушками-киндерами. А может, эта громадина вовсе не играет, а ест? И от того, каковы мы на вкус… ничего, по сути, и не зависит. Просто послевкусие. Звук схлопнувшегося воздуха. Глоток. Отрыжка. От каждого остается что-то свое. Зависит от того, что было в коробке.