Падение

Я взял на себя смелость подвести итог публикациям в российских СМИ  к двадцатилетию падения Берлинской стены по двум причинам:  во-первых, я давно занимаюсь этой проблемой и был непосредственным свидетелем не только  падения стены, но и перекрытия границы в 1961 году,  во-вторых, благодаря своему статусу неработающего пенсионера я имею время во всех подробностях изучить нестандартные версии происшедшего.

И.Н.Кузьмин, полковник в отставке, профессор, доктор политических наук.



В связи с 20-й годовщиной со дня падения Берлинской стены в российских СМИ прошла широкая кампания, в ходе которой подробно разъяснялись предыстория, причины и последствия этого знаменательного события. Впрочем, кампания эта отличалась крайним однообразием. Политические деятели, журналисты и историки в унисон говорили о величайшем драматизме этого события и о его значении как символа смены двух исторических эпох.  К сожалению, при этом не стали известны какие-то заслуживающие внимания новые подробности и детали происшедшего.
Одним из лучших материалов по этой тематике явился, по моему мнению,  большой телевизионный фильм В.П.Кондратьева, в котором убедительно задокументирована вся история Германской Демократической Республики. В нем наглядно показано, как в стране нарастали внутренние противоречия, которые привели к социальному взрыву осени 1989 года.

Тем не менее, и в этом повествовании присутствует существенная ошибка –  известный германист В.М.Фалин, со ссылкой на одного из главкомов ГСВГ, утверждал, что в связи с событиями 17 июня 1953 года в ГДР выезжал Берия. Это – мифология. А поскольку здесь речь идет о “дне икс”, то есть о событии, почти равнозначном падению Берлинской стены, я, как инсайдер, хотел бы использовать свою статью для рассказа о том, что произошло в действительности. Берия не выезжал из  Москвы в ГДР, а в Берлине, согласно документальным данным, с первой декады июня находились его ближайшие сотрудники - генералы МВД  СССР А.З.Кобулов и С.А.Гоглидзе, которые выполняли специальную задачу совершенно иного рода.
Им предстояло провести крупное сокращение аппарата МВД СССР  в  ГДР. Это мероприятие проводилось во исполнение решения Президиума ЦК КПСС, принятого  на основании записки министра внутренних дел СССР Берии от 19 мая 1953 года (№ 66/Б). Берия предлагал реорганизовать аппарат Уполномоченного МВД в ГДР на новых принципах и сократить его численность с 2222 работников до 328.
В целях реализации этого решения Кобулов и Гоглидзе организовали  для всего руководящего и оперативного состава аппарата Уполномоченного прием экзамена по немецкому языку, который проводился  в почти круглосуточном режиме.
Работникам, получившим неудовлетворительные оценки, было предложено  немедленно  сдать дела и возвращаться в Советский Союз, а  сотрудники, показавшие хорошие знания немецкого языка,  (в большинстве это были молодые люди, которые не имели  достаточного опыта работы) – были повышены  в должностях. В ходе этого мероприятия численность оперативного состава аппарата МВД СССР в  ГДР была сокращена почти в семь раз.

Откомандирование сотрудников, не сдавших экзамен, производилось в срочном порядке, а передача дел и агентуры была хаотичной.  Разумеется, в результате данной акции деятельность советского аппарата МВД в ГДР накануне  17 июня 1953 года оказалась в значительной степени дезорганизованной.

Тем не менее, исполняющий обязанности руководителя  аппарата Уполномоченного полковник И.А.Фадейкин и его заместитель полковник В.В.Кучин смогли овладеть ситуацией. В канун массовых выступлений в Берлине на Сталин-аллее они направили в Москву  подробнейшую информацию о планах и намерениях организаторов беспорядков. Была организована эвакуация руководителей ГДР в Берлин-Карлсхорст и обеспечена их охрана.

О действиях Гоглидзе и Кобулова в связи с волнениями    в ГДР информации не сохранилось. 27 июня они были арестованы в Берлине как ближайшие соратники Берии и доставлены в Москву, а в октябре 1954 года приговорены к высшей мере наказания
В остальном В.П.Кондратьев придерживается в своем телевизионном фильме единого для российских историков и политологов мнения, что конкретной причиной штурма стены в ночь на 10 ноября 1989 года стало неадекватное выступление одного из руководителей ГДР, Г.Шабовского, на пресс-конференции 9 ноября. Такое же мнение утвердилось и в общественном сознании.  Однако, по моему разумению, оно чрезмерно упрощает ситуацию и является неправильным. Чтобы более предметно представить себе обстановку того времени в Берлине, обратимся к 10-му пленуму ЦК СЕПГ, который принимал решение об открытии границ ГДР. Опираясь на подробнейшее описание этого форума, которое дал видный российский историк И.Ф.Максимычев, события развивались следующим образом.

9 ноября около 16.00 Э.Кренц на заседании пленума ЦК СЕПГ зачитал окончательный текст постановления Совета министров ГДР, которое регулировало выезд граждан республики за границу,   прервав ради этого обсуждение одного из текущих вопросов. Пленум проходил в крайне напряженной и нервозной обстановке. Его участники были всецело  поглощены обсуждением кадровых решений и без должного внимания восприняли текст, зачитанный Э.Кренцем. К тому же название документа вводило в заблуждение: “Решение об изменении ситуации с выездом граждан ГДР в ФРГ через ЧССР”. Постановление было принято фактически без обсуждения. Кренцу был задан лишь один вопрос, согласовано ли постановление с советскими товарищами, на что был дан утвердительный ответ.

Э.Кренц огласил следующий текст: “Товарищ Вилли Штоф как исполняющий обязанности председателя Совета министров предложил постановление, текст которого я сейчас зачитаю потому, что оно утверждено политбюро и имеет такое значение, что я хотел бы проконсультироваться с Центральным Комитетом.
Принимается следующее решение: (мы не цитируем его полный текст поскольку для нас заслуживает внимания лишь подпункт “в” второго пункта постановления). Этот подпункт гласил:
 “Выезд на постоянное место жительства может осуществляться через все контрольно-пропускные пункты между ГДР и ФРГ, а также Берлином (Западным)”.

Данная формулировка имела особое значение, поскольку непосредственно затрагивала права Советского Союза, вытекавшие из четырехстороннего соглашения по Берлину. Совершенно очевидно, что это обстоятельство учитывалось при обсуждении проекта постановления на политбюро ЦК СЕПГ 8 ноября. Очевидно также, что руководители ГДР не осмелились бы открыто пойти на нарушение советских прав. Поэтому представляется очевидным, что Э..Кренц под давлением обстоятельств 8 ноября добился беседы с М.С.Горбачевым по ВЧ-связи  и уговорил его  полностью одобрить текст своего постановления,  включая пассаж о  разрешении перехода через границу с Западным Берлином. Понятно, что без этого разрешения никакого штурма и падения Берлинской стены не произошло бы.

То есть, Горбачев знал, что два дня спустя жители ГДР получат право свободного прохода в Западный Берлин через КПП на его границе. Непредвиденным оказалось то, что это право было обретено уже на следующий день в результате штурма Берлинской стены.

Эта точка зрения не оригинальна. С разной  степенью уверенности ее высказывали ранее покойный ныне посол СССР в ГДР В.И.Кочемасов  и американские журналисты Бэшлос и Тэлбот. К тому же в некоторых публикациях высокопоставленных советских политиков присутствуют признаки, подтверждающие данную версию.  Наконец, сам Горбачев 9 ноября оставался недоступным для Восточного Берлина, видимо, полагая,  что вопросы, связанные с немецким постановлением, были накануне полностью урегулированы.

Хотя запись этой беседы Горбачева с Кренцем не обнаружена в архивах, я полагаю, что в обозримом будущем последует авторитетное ее подтверждение.
Отдельно следует сказать о позиции самого Горбачева в связи с падением Берлинской стены. Она по стандарту определяется его тщеславным стремлением доказать, что во внешней политике он был  субъектом, а не объектом происходившего.

В 1999 году в своей книге  “Как это было” он писал: “Поэтому, когда еще и сегодня пишут и говорят, будто падение Берлинской стены для меня, для советского руководства было неожиданностью, будто в Москве оно вызвало чуть ли не панику, это неправда: мы были готовы к такому развитию событий..” 

Политик слабый и лукавый, Горбачев, для придания большей убедительности своим словам использовал  почти цирковой трюк, предпослав   пророчеству о падении стены,  описание настроений восточных немцев во время своего визита в Берлин в связи с 40-летием ГДР, когда царило всеобщее недовольство руководством Э.Хонеккера. Но ведь между визитом и падением стены прошел целый месяц, когда Хонеккер был отстранен от власти, а руководителем ГДР стал Эгон Кренц, провозгласивший политику поворота, равнозначную горбачевской перестройке.
Буквально за неделю до падения стены, 1 ноября состоялась встреча Кренца с Горбачевым. Горбачев с оптимизмом оценил перспективы Кренца. Его суждения  вполне соответствовали немецкому понятию “Wunschdenken”, то есть прогноз с исключением негативных факторов. Отсюда следовал вывод Горбачева, что вопрос об объединении  Германии “не является сегодня проблемой актуальной политики.”  Увязывая решение германского вопроса с общим процессом сближения и интеграции в Европе, Горбачев полагал, что “этот вопрос встанет на повестку дня через несколько десятилетий.”

С учетом этих высказываний Горбачева трудно себе представить, что одновременно он ожидал скорого падения стены. Об этом же свидетельствует его паническая реакция на события следующего дня, 10 ноября, когда Михаил Сергеевич передал в сверхсрочном порядке свое послание канцлеру Г.Колю, находившемуся на трибуне митинга в Западном Берлине, с просьбой “подействовать на людей успокаивающе.”
Ложным является и утверждение Горбачева о том, что падение стены не было неожиданностью для советского руководства. Невротическая реакция руководящих работников КГБ СССР свидетельствовала об их непонимании происшедшего и отражала острую тревогу в связи с тем, что развитие событий может немедленно привести к крупнейшему международному конфликту.

Следует отметить также специфическое восприятие советским руководством самого развития ситуации в Восточной Германии. Судя по материалам советской прессы, относящимся к  тому времени, оценки этого развития постоянно опаздывали на пару недель. В руководящих советских кругах словно царило расщепление политического сознания. Ярким подтверждением этого являлась статья  Колесникова и Чернейко “Время перемен” в декабрьском  номере главного теоретического журнала КПСС  “Коммунист”. Авторы утверждали : “Диалог СЕПГ с гражданами ГДР носит открытый характер. ЦК партии открыто признал, что партийное руководство несет ответственность за сложившуюся ситуацию, потерю доверия у народа. И именно такая трезвая самооценка позволила СЕПГ сохранить роль ведущей партии страны, добиться определенных успехов в том, чтобы вернуть себе утраченные позиции.” .Более полную потерю связи с реальностью трудно себе представить. Указанный номер журнала был подписан к печати 4 декабря, а накануне, 3 декабря, ЦК СЕПГ во главе с Э.Кренцом был вынужден уйти в отставку. 1 декабря Народная палата ГДР приняла решение удалить из  Конституции республики статью о руководящей роли СЕПГ.
Не учитывая сдвиги, происшедшие в Германии, советская сторона считала достаточным выступать со стандартными заявлениями в поддержку ГДР без подкрепления их соответствующими шагами. Примечательным в этом отношении было выступление Горбачева на пленуме ЦК КПСС 9 декабря 1989 года, то есть через месяц после открытия границ ГДР. Горбачев сказал: “Мы со всей решительностью подчеркиваем, что ГДР в обиду не дадим, это – наш стратегический союзник и член Варшавского Договора. Необходимо исходить из сложившихся  после войны реальностей -  существования двух суверенных германских государств, членов ООН. Отход от этого грозит дестабилизацией”. Впрочем, сегодня вполне уместны сомнения в искренности этих слов Горбачева.

Подобные высказывания советского лидера дезориентировали нас, мешали  реально оценивать обстановку. Уровень нашей информации заметно понизился, хотя в центр направлялось большое количество актуальных сообщений. Но это были как бы моментальные снимки. Упреждающая информация почти прекратилась, аналитические справки представляли собой, в основном, подведение неутешительных итогов без четких прогнозов, а сама информационная работа приобрела устойчивый характер аврала. Достаточно сказать, что только сводки об обстановке в стране с данными о наиболее крупных митингах и демонстрациях направлялись в Москву трижды в день. С начала декабря сюда прибавился ежедневный доклад по тем же вопросам   к 6 часам утра по телефону “ВЧ”.

Известная бессистемность нашей работы в этот период, без сомнения, определялась и позицией центра. В отличие от прежних времен,  оттуда полностью перестали поступать ориентировки-задания по проблемным вопросам. Вместо этого почти повседневным явлением стали беспорядочные указания из Москвы по “ВЧ” и по телеграфу с требованиями немедленно доложить о демонстрации в каком-то городе ГДР, об обстоятельствах мелкого инцидента, происшедшего накануне с участием советского военнослужащего и  пр. Примечательно, что с запросами по “ВЧ”, причем на самом высоком уровне,  стали обращаться и ко мне, минуя моего начальника. Ранее это не было принято.

На мой взгляд, все это косвенно свидетельствовало о хаотичности восприятия происходившего в ГДР высшим советским руководством и об отсутствии у него сколько-нибудь четкой линии в этих вопросах. Единственной константой была постоянная тревога по поводу возможности вовлечения военнослужащих ЗГВ в конфликтные  ситуации

Возвращаясь к вопросу о штурме Берлинской стены, необходимо констатировать, что это событие было стихийным.  Признаков подготовительной работы каких-либо сил или организаций не существует. Достаточно еще раз обратиться к происшедшему 9 ноября и в предшествовавшие дни.

Размышляя о событиях в Берлине 9 и 10 ноября 1989 года, я все более прихожу к мысли, что произошло совершенно невероятное.

Падение Берлинской стены в ночь с 9 на 10 ноября, было обусловлено совокупностью большого числа разнородных причин, действие которых оказалось сфокусированным именно на эту дату и именно на это место. В ряду основных причин можно назвать, в частности:
       - Ограниченную дееспособность государственного руководства ГДР - 7 ноября подал в отставку Совет министров республики во главе с В.Штофом
       - Тотальный разброд в руководстве правящей партии -   8 ноября последовала  отставка прежнего состава политбюро ЦК СЕПГ, а 9 ноября – проходило бурное формирование ее руководящих органов,
       -  Обозначение КПП на границе с Западным Берлином в качестве мест для перехода границы,
       - Ошибочные представления руководства ГДР об отсутствии политического подполья в стране и  о малых размерах негативного политического потенциала;
       - Неадекватное поведение Г.Шабовского из-за недостаточного знакомства с текстом постановления Совета министров ГДР, о котором он докладывал на пресс-конференции вечером 9 ноября;
 - Убежденность советского руководства в устойчивости  государственного строя в ГДР. Отсюда его полная неспособность прогнозировать реальное развитие обстановки в Восточной Германии;
        - Сосредоточенность всеобщего внимания восточных немцев на проблеме урегулирования их выезда и частных поездок за границу;   
       -  Готовность жителей ГДР к массовым акциям на улице;
       - Состояние крайнего возбуждения восточногерманского населения в сочетании с эйфорическим ожиданием происшествия, за которым последует коренной поворот в жизни общества;
       - Дезинформационная акция западных электронных СМИ, трансформировавших слова Шабовского в призыв посетить Западный Берлин без промедления.
       Своего рода чудо заключалось и в том, что падение Берлинской стены, которое по своим масштабам было поистине  тектоническим событием, не повлекло за собой инцидентов, потребовавших вмешательство вооруженных сил. А чудеса потому и являются таковыми, что их нельзя предвидеть.

      
По этой же  причине представляются несостоятельными заявления Горбачева и ряда российских журналистов и политиков, последовавшие позднее, о том, что они предсказывали   падение Берлинской стены заранее.

В качестве промежуточного итога следует констатировать, что восстановление единства немецкой нации отнюдь не сопровождалось для жителей ГДР немедленным обретением всеобщего благоденствия, как они того ожидали. В ряде областей оно отличалось предельным драматизмом. Действительное воссоединение  страны и нации потребовало не менее двадцати лет после падения Берлинской стены.

Данный переходный период,  безусловно, заслуживает с нашей стороны предметного рассмотрения и подведения итогов, поскольку является весьма поучительным и для нашей собственной страны. Ведь в России и Восточной Германии почти одновременно протекали процессы, сопровождавшие смену общественно-политических формаций Хорошо видны соответствующие аналогии, но одновременно можно понять, каких опасностей и бед нам удалось избежать. Правда, изучение данной проблемы потребовало бы детального рассмотрения целого комплекса вопросов:  намерение принять закон о люстрации, репрессивная политика в отношении бывших руководителей ГДР и представителей ее правоохранительных органов, ликвидация прежней системы социального обеспечения и другие.

Перевод восточногерманской экономики на рельсы социального рыночного хозяйства, осуществленный форсированными темпами, невольно вызывает ассоциации с катаклизмами в природе, которые сопровождали смену геологических формаций. Обрушились целые отрасли производства, которые обеспечивали в бывшей ГДР работу основной части ее трудоспособного населения. В середине 1994 года число занятых в промышленности пяти новых земель составило всего 640 тысяч человек, тогда как в 1990 году оно достигало 2 миллионов 800 тысяч. В сельском хозяйстве число занятых сократилось с 890 до 160 тысяч. В целом же в Восточной Германии после ее присоединения к ФРГ исчезли 4,4 миллиона рабочих мест, в результате чего потеряли работу почти 50 процентов занятых.

Необходимо подчеркнуть, что приватизация государственных предприятий бывшей ГДР дала лишь  отрицательный результат  - минус 250 миллиардов немецких марок. А ведь в начале 1990 года их стоимость оценивалась в 900 миллиардов немецких марок.

 Наиболее существенной  стороной приватизации в бывшей ГДР оказалась необыкновенно высокая – даже по российским меркам - ее коррупционная составляющая. К переделу восточногерманской собственности наряду с отечественными предпринимателями самым активным образом подключились темные дельцы из стран Центральной и Западной Европы. 
 
Объединение Германии сопровождалось негативными социальными процессами :- немедленно повысились цены в магазинах на продукты питания и предметы первой необходимости. Возросла стоимость проезда на городском транспорте, увеличились коммунальные платежи. Обычно сдержанные на эмоции немцы  при посещении магазинов стали открыто выражать свое неудовольствие: “Scheisse!!! (Дерьмо!!!) Мы представляли  себе, что это произойдет совсем по-иному!!!”

Не менее драматические сдвиги произошли в Восточной Германии в социальной области. Сменилась вся система социальных приоритетов. В одночасье рухнула иерархическая лестница. Высшие и средние государственные служащие, представители партийной и профсоюзной номенклатуры, офицеры Национальной народной армии были отправлены на пенсию или остались без работы. Такая же судьба постигла и представителей профессорско-преподавательского состава, деятелей искусства и культуры, большинство из которых были связаны с партийными и государственными структурами ГДР, Из этой категории лиц смогли сохранить прежнюю работу лишь единицы.

К тому же в объединенной Германии немедленно были приняты жесткие нормы по недопущению восточногерманских коммунистов на службу в федеральных и местных учреждениях и по ограничению их общественной деятельности. В рамках новой системы социального обеспечения для высокопоставленных функционеров бывшей ГДР устанавливались заниженные  “штрафные пенсии”
Переход Восточной Германии к иной социальной системе, потребовавшей создания новых административных, судебных и иных органов,  также сопровождался астрономическими расходами. Наряду с бюджетным финансированием для их покрытия в старых землях ФРГ был введен специальный налог - “взнос солидарности”. Правда, в эти расходы  вошло также финансирование программы санации системы экологической защиты в бывшей ГДР и ряда других необходимых программ. Нельзя, однако, не отметить, что и в этой сфере нецелевые расходы составили сотни миллиардов  немецких марок.

Финансирование социальных преобразований в пяти новых землях потребовало  более 2,5 триллионов немецких марок. Использование такой запредельной суммы в интересах развития экономики “старых земель”   безусловно обеспечило бы на длительный период лидирующее положение прежней ФРГ в современном мире.
В объединенной Германии специфическое значение приобрела проблема избыточной роли в жизни бывшей ГДР органов государственной безопасности. Работа МГБ ГДР по своей интенсивности, конечно же, превосходила работу спецслужб любой из великих держав. Численность личного состава министерства в последний год его существования достигала без малого ста тысяч человек. Как минимум, такое же число людей состояло в его агентурной сети. А все взрослое население республики в возрасте от 19 до 65 лет насчитывало всего 8,4 миллиона человек.
Конечно, в Германии, и особенно в Берлине, отмечалась такая концентрация иностранных спецслужб, какой, очевидно, за всю историю не было ни в одной из стран мира. Однако деятельность МГБ вовсе не ограничивалась контрразведывательными задачами: c еще большим размахом велась работа по политическому сыску. Здесь работали “по площадям”, и ни одна из социальных групп населения не была оставлена без внимания.

Степень вовлеченности населения ГДР, и особенно его интеллектуального слоя, в деятельность органов государственной безопасности оказалась совершенно беспрецедентной. Постоянное массированное присутствие МГБ было существенным фактором жизни в стране,  привело к деформации общественного сознания.
В объединенной Германии у этой проблемы возникло новое измерение. МГБ оставило после себя огромный архив. Для его обработки создано специальное учреждение – Ведомство федерального уполномоченного по архивным материалам государственной безопасности бывшей ГДР. В штате ведомства более трех с половиной тысяч должностей. Задачи ведомства, как они описываются в официальных изданиях, состоят в том, чтобы обеспечить гражданам ознакомление с документами государственной безопасности, особенно в случаях, когда затронуты их личные интересы, осуществлять проверку политиков и чиновников на предмет их сотрудничества с МГБ, проводить исследования в интересах исторических и политических изысканий.

Осуществляя проверку чиновников и политиков, ведомство во многих случаях не ограничивается констатацией наличия или отсутствия компрометирующих их связей с бывшим МГБ. Оно готовит значительное число “аналитических записок” о сотрудничестве с органами госбезопасности конкретных лиц, в которых скрупулезно описывается содержание переданной информации, подробности бесед с оперработниками и т.п. Многие из таких материалов становятся достоянием прессы. При этом понятие политик трактуется весьма широко, поскольку в немецких СМИ постоянно публикуются после соответствующей литературной обработки повествования об агентурной деятельности восточногерманских писателей, педагогов, врачей, спортсменов и даже их родственников.

В более широком плане репрессивные меры и меры по компрометации политиков и чиновников, причастных к деятельности органов госбезопасности, а также ограничения в служебной и общественной деятельности бывших функционеров СЕПГ и государственных служащих ГДР гармонично вписываются в общую тенденцию вытеснения восточногерманской элиты не только с ключевых позиций в государстве, но и вообще к устранению их от активной общественной деятельности.

Один из феноменов развития Германии после 1990 года состоит в том, что географическое объединение страны не привело автоматически к восстановлению единства нации. Более того, раскол нации на западников (“веси”) и восточников (“осси”) стал заметным фактором жизни в объединенной Германии.

Сразу же после затухания объединительной эйфории среди значительной части населения в обеих частях страны стало распространяться взаимное недоверие, перерастающее в антипатию. В сознании “весси” и “осси” сформировались устойчивые стереотипы  в отношении друг друга c отчетливо выраженными негативными признаками.

Так, восточный немец считает существенными чертами своего соотечественника с Запада его индивидуализм, заносчивость, высокомерие, самодовольство, постоянную сосредоточенность на вопросе о деньгах. В свою очередь, “веси” склонны считать жителей бывшей ГДР нытиками и нахлебниками, малоинициативными и неуверенными в себе людьми с недостаточной профессиональной квалификацией и слабыми трудовыми навыками.  Дело дошло до того, что на Западе страны получила распространение серия анекдотов об “осси”, где они предстают бестолковыми смешными чудаками, подобно персонажам  бытовавших у нас в свое время анекдотов о чукчах.
Одна из причин подобного развития состояла в том, что за полвека раздельного существования немцы на Востоке и на Западе в определенной степени утратили общность культуры как один из важных признаков единой нации. Западногерманские политологи давно уже говорили об этом. С учетом сказанного было бы логично ожидать, что в данной области будет проявлен взвешенный подход, принимающий во внимание сложившиеся реалии. Вместо этого власти ФРГ стали действовать методом катка асфальтоукладчика, стремясь как можно быстрее добиться унификации бывшей ГДР с Западом.

Для идеологического обоснования подобных лобовых подходов к решению проблем на разных уровнях и в разных сферах развернута кампания по “переосмыслению” истории ГДР. Применительно к ГДР в обиход введено понятие  “Unrechtstaat”, то есть государство, основанное на беззаконии, государство произвола. (В противоположность этому/, ФРГ –  “Rechtstaat”, правовое государство). При таком взгляде на вещи вся деятельность в бывшей ГДР, все протекавшие здесь процессы лишены легитимной основы и подлежат осуждению, а все явления, относящиеся к 40-летнему периоду ее существования, как бы автоматически получают знак минус.
Выполняя  эту миссию по переосмыслению, большинство средств массовой информации ФРГ на протяжении двух десятилетий после объединения изо дня в день из месяца в месяц публиковали бесчисленное количество материалов о злоупотреблениях властей бывшей ГДР, бесчинствах МГБ, о сотрудничестве госбезопасности с конкретными людьми, об экологических бедах, гонениях на инакомыслящих, о провале социалистической экономики. Появление же  любого материала о преимуществах реального социализма сразу же уравновешивается письмами читателей, что это была жизнь в гигантской тюрьме.

В этом же русле протекает деятельность  органов германской юстиции и многочисленных институтов, выполняющих задачу по преодолению восточногерманского прошлого. Эта деятельность вызывает в памяти усилия нашего отечественного агитпропа 30-х годов прошлого века, для которого слово “прошлое” существовало только внутри устойчивого словосочетания “проклятое прошлое”.
Но ведь для абсолютного большинства жителей бывшей ГДР это прошлое вовсе не было “проклятым” и отнюдь не определялось только происками МГБ и злоупотреблениями партийных начальников. Люди жили нормальной жизнью, с ее обычными радостями и горестями: влюблялись, радовались на детей и внуков, встречали праздники , посещали кафе и  рестораны, вкусно и обильно питались, приобретали добротную одежду, отдыхали на Черном море и на Балтике, совершали прогулки на собственных катерах и моторных лодках, благоустраивали свои дачи, гордились своими успехами в учебе...   
   
Противоречие между повседневной действительностью в бывшей ГДР и ее отображением в СМИ объединенной Германии  стало еще более чудовищным, чем при реальном социализме. На место ходульного пафоса по поводу социалистических достижений пришли очернение и криминализация прошлого. Правда, в бывшей ГДР пропагандистские установки можно было корректировать благодаря западному телевидению и радио. Сегодня же для такой корректировки остается только память. А память подсказывает, что прежняя булочка была вкуснее и стоила дешевле, что в городах можно было ходить без опаски поздно ночью, что в парках было не столь многолюдно, а воздух был чище.

Ностальгия по бывшей ГДР стала одной из примет восточногерманского бытия. Она не только оказывает влияние на поведение людей в быту, но и сказывается на их политической ориентации. Главным же является  то, что социалистические начала, получившие свое позитивное воплощение во многих сферах жизни и ГДР, оставили заметный след в сознании осси и наложили отпечаток на их поведение. Отсюда – стремление к опоре на коллектив, упование на государство и общество в решении личных проблем и пр. Ностальгия по прежней жизни в ГДР, ощущение ущербности, второсортности по сравнению с западными немцами – все это порождало  недовольство условиями своего существования и мешало полному восстановлению единства нации.

Впрочем, за двадцать лет, прошедших с момента падения Берлинской стены, эти факторы, тормозившие воссоединение страны и нации, почти полностью отступили на задний план. Эмоциональный призыв Вилли Брандта “Пусть срастется то, что должно срастись!” воплотился в жизнь. Новое поколение восточных немцев в основном интегрировано в объединенную Германию.

Уместно также признать, что политическое руководство объединенной Германии проводило сравнительно сдержанную репрессивную политику по отношению к прежним своим противникам в ГДР.
------------------------
 1 См. Maximytschew I., Hertle H.-H. Die Mаueroffnung. Deutschland Archiv Nr.11, 1994, S. 1146, 1147, 1148
 2 См.Kotschemassow. Meine letzte Mission . Bln. 1994, S. 184-187.., Beschloss M., Talbot St. Auf hochster Ebene. Das Ende des kalten Krieges. Dusseldorf, 1993.
 3 Falin V. Politischt Erinnerungen. Munchen, 1993.S. 488.
 4 Горбачев М.С. Как это было. Москва, 1999, С.84.
 5 Стенограмма протокола беседы М.С.Горбачева и Э.Кренца 1 ноября 1989 г.
 6 Teltschik H. 329 Tage. Innenansichten der Einigung, Bln., 1991, S. 19 f.