Мои капюшоны

Я не люблю говорить "я люблю" про неодушевленые предметы. Мне нравится чай, я болею за Динамо, я упиваюсь синим цветом. Любить я могу только живое. Наверное даже, теперь, только тебя.
Мне нравятся мои капюшоны. Капюшоны это важнейший атрибут моего образа, как и серебрянный перстень на среднем пальце левой руки. Я могу и без него, но чувствовать буду себя крайне неуютно. Мой капюшон защищает меня от снега, от ветра, от любопытных взглядов твоих подруг, которые переключаются ввиду этого на мою некрасивую упругую попу.
С моей психикой более-менее все нормально. Я не из тех нестабильных и неуверенных людей, которые прячутся за кепками и наушниками, просто мне нравятся мои капюшоны. А еще мне нравятся помидоры.

С каждым следующим днем рождения я буду относиться к своему времени увы все более прагматично, все более по-немецки.
Пока же я могу сыпать его "на вкус", как соль в кастрюлю с закипевшей водой. Не жалея. Пока же мы еще можем закрываться дома на сутки и сутки, не забыв лишь запастись водой, мясом, фруктами, коньяком, сигаретами и производными декспантенола. Дни, когда мы можем тратить лишнее, когда мы оставляем в категории "важное" лишь "рыбу" своего существования.

Мы сидим на бульварах и пьем кизлярское бренди, умиляясь тому факту, что фашистом/националистом/нацистом в нашей стране могут называть даже людей, искренне любящих волшебные виноградные эликсиры не только с французскими названиями, но и "Дагестан".
Моя белая тощая грудь заполнена сивушным теплом, а ноги слегка подмерзают. Мы говорим и улыбаемся. Порой мы грустим. Раньше такого не было. Раньше и темнело позже, и кусты в Марьино были метром роста. Сказать хочется так много. Сказать можно так мало. Сказать нужно. Мы сидим и говорим, не задумываясь, как в мире, где мы все и всегда одни, находятся похожие на тебя люди. Люди, с которыми мы осмеливаемся говорить.

Мы видемся с тобой день через три. Я вижу тебя и улыбаюсь. Я любуюсь на твои кудри и черные штаны скрывающие твою красивую попу, которую ты мучаешь ежедневными физическими тренировками. Мне хочется говорить, но я молчу, и лишь пристально смотрю тебе в глаза. Пока ты не отведешь взгляд. Тогда я смотрю в твое декольте. Самозабвенная игра, в которой я не следую правилам, и не отвожу взгляд, когда ты снова поднимаешь на меня свои большие глазищи. Люди вокруг все какие-то неправильные, может даже "бракованные", как говорит любовь всей моей жизни. Люди все лживые и уставшие. Я бы называл их заблудившимися, если они хотя бы когда-нибудь знали свой путь и сбились бы с него. Я бы назвал их тупыми, если бы путь можно было бы найти насилуя математические формулы. Я бы назвал их бездушными, если бы это не противоречило всем догмам, канонам и трактам, что здравомыслящие люди успели написать за всю историю человечества на этих всяких камнях/деревьях/пергаментах. Вокруг нас люди, а мне просто хочется утопать в твоих глазах.

Общество навязывает нам манеру потребления. Она противоестественна мне, русскому человеку. Да, имея в дедушках человека с именем Лев, трудно именовать себя арием. Не настоящим арием, а тем, что возводился в культ в чудесные сороковые XX века. Но иметь в своей родне человека, который почти наверняка не был жидом, но который совершенно случайно мог бы быть таковым, круто. Железный аргумент в любых спорах. Либо я махровый жидяра, либо я чистокровный русский с рассыпанными по липецкой и тверской губерниям предками. А национальная принадлежность это джокер в нашем мире утопающем в дурости. То есть я хотел сказать не дурости, а предрассудках. Но разве это важно?
Общество говорит - купи, владей, имей. А я не могу. Люди говорят - бери, пробуй, трать, убивай, насилуй, грабь. А я не хочу.
Я хочу чаю, который собран и подготовлен к употреблению в провинции Алишань, и который мой милый дядя надеюсь мне привезет снова из командировки, продав нашим ускоглазым партнерам очередную партию танков. Я хочу накрутить на ладонь гриву твоих обогащенных хной волос и крепко тебя держать. Кожаные ремни - хорошая идея.

Я не хочу ни о чем думать. Я хочу лежать в чугунной ванне заполненной горячей водой с пеной, слушать ноктюрны Шопена и улыбаться. Я хотел бы выйти из ванной комнаты, завернувшись в темно-синий халат расшитый свастиками и подойти к кроватке, где мирно сопели бы мои дети. А вместо этого, я выблевываю в предложения эти все очередные безполезные слова, лишь опасаясь поперхнуться, когда горлом пойдет очередное многоточие. Я хочу.
Назовите это мечтой.