Дорога, длиною в жизнь. часть 1-я. детство

               
Мой друг, в поспешной гонке дней
Живём и устали не знаем, 
Чем больше годы, тем сильней,
Тем чаще детство вспоминаем.
И сердце вдруг сожмёт тоска,
И детство к нам вернётся снова.    
Весенней свежестью пахнёт
Ещё сильнее из былого.   
/Моисей Ефимов./
 
Детство, милое детство, какое счастливое время! Во время  трудностей и невзгод ты обращаешься  к этому дорогому счастливому времени, и там ищешь и находишь  новые силы и вдохновение.

Мы приехали на Украину  с Урала  18 марта 1944 года. Город  ещё только оживал после жестоких боёв. Город переходил из рук в руки несколько раз прежде, чем немцев выбили из города  окончательно.  6-е марта 1944 года стало днём его освобождения. О героизме солдат, освобождавших город, слагали  песни и стихи..

Восемнадцатое   марта.  Мы шли по городу небольшой группой из пяти-ти человек. Впереди шёл папа, нагруженный до предела. Рядом шла бабушка, увешанная котомками. Мама тоже несла что-то в  больших сумках. Сзади  шли мы: Славка с  машинкой  в руках  и  я, с  куклой. Прохожие провожали нас удивлёнными взглядами.  Мы  шли по городу, полному тепла и света, в шубах и валенках. Мы приехали с Урала, где ещё был снег, и зима ещё не сдала своих позиций.

Отец был демобилизован по ранению, и его, коммуниста, направили  на Украину поднимать  разрушенное  войной  народное хозяйство. Так мы оказались в замечательном украинском городе Каменец-Подольском.
Нас поселили в одном из уцелевших домов в квартире на 3-м этаже. В этом доме в основном жили работники горкома.  Дом уцелел и был в довольно хорошем состоянии потому, что   во времена оккупации  в этом доме жили  немецкие офицеры.
В доме было много детей, и мы со Славкой очень быстро нашли друзей. На нашем же  третьем этаже на площадке напротив жила семья офицера. Тётя Аня  и дядя Вася  стали лучшими друзьями  наших родителей. С Валькой мы подружились сразу же, как только увидели друг друга.  Валька была немного старше меня. Ей уже было четыре года, а мне должно было вот-вот исполниться. Валька была покрепче меня, и когда мы пошли в кино на утренний  сеанс, Вальку тётка впустила в зал сразу, а меня нет. Она сказала: « ещё маленькая смотреть фильмы для взрослых».

Я шла  домой,  ревя белугой. Навстречу папа, большой, солидный, в  кожане и с револьвером.  Я бросилась к нему.

- Папа, папа, Вальку пустили в кино, а она тоже маленькая. А… меня…  нет!
Папа быстро разобрался в чём дело.

- Ну, не реви. Пойдём, пустят и тебя тоже.

Я сейчас представляю, как напугалась бедная  тётка- биллетёрша, когда перед ней появился  высокий мужик в кожане и с револьвером. Фильм был для взрослых, но  взрослые  в кино в одиннадцать  часов утра не ходили. Тётка  пускала всех, кто купил билет, детский- пять копеек, взрослый – десять. Папа был очень вежлив. Он просто попросил пустить меня в кинозал. Я была счастлива. Я была как все. Я смотрела фильм, в котором ничего не понимала, благо, все скользкие моменты были вырезаны.

Время шло, и  вот, наконец, мне исполнилось четыре  года. Какой важной я стала! Я считала себя  большой. Взрослые меня в этом поддерживали. Я любила ходить с бабушкой в красный магазин. Магазин был обыкновенный. Никто не помнил, кто и почему магазин назвали  красным. Но старожилы любили этот магазин,  называли  его только красным  и гордились  тем,  называют его так. Мы тоже стали называть магазин красным магазином.

В этом магазине мы получали хлеб по карточкам.  Бабушка ставила меня в очередь, а сама шла домой и  успевала переделать  множество дел. Очереди были длинными  и отнимали много времени. Славка был на два  года старше меня. Он  играл рядом, и внимательно следил за мной и за очередью. Когда я оказывалась  близко к прилавку,  он уносился, как ветер, за бабушкой.  И бабушка приходила,  становилась в очередь и отсылала меня на улицу.  В магазине было душно.   

Я сейчас удивляюсь, вспоминая,  как чётко работали продавщицы, взвешивая хлеб на огромных весах, пользуясь  железными гирями, и при этом, сумев взвесить хлеб точно до грамма.

Часто нам, детям, обычно мальчишкам, давали задание оббежать все места, где обычно торговали керосином. Для мальчишек это было настоящей игрой.  Весть о том, что керосин привезли, распространялась с быстротою молнии. Мгновенно вырастала огромная очередь.  За керосином тоже ходила бабушка.

У нас увеличилась семья.  С Урала приехала  мамина младшая  сестра,   моя крёстная. Она приехала с маленьким сынишкой,  которому  было всего  десять месяцев. Крёстная сбежала от мужа, который её жутко ревновал и распускал руки  без какой либо  видимой причины.  Крёстную  встретили  очень тепло. Родная кровь!  Что касается меня, я полюбила  её, и  ни разу в жизни не назвала её тётей. Она была для меня настоящей  крестной матерью.  Позднее, когда я стала старше, я всегда бежала к ней за помощью и поддержкой.  Она понимала меня и  часто  принимала мою сторону, когда мама сердилась на меня.

 Однажды я пришла домой с улицы и не могла найти куклу Катьку. На кровати сидела новая большая  кукла. Мама вошла в комнату, улыбаясь.

- Как тебе кукла?
- А где Катька?
- Она уже  старая, потрёпанная. Я её выбросила.
- З- а –ч-е-м ? Это моя кукла! Где она?

Ведро ещё не вынесли, и я вытащила свою старую потрёпанную куклу, отряхнула её  и прижала к груди.  Мама рассердилась.   Мне не понравилась новая  красивая  кукла, которую купила мама!  Она  пыталась объяснить мне, что новая кукла больше и  лучше Катьки, она пыталась заставить меня подержать куклу, думала, что, если я подержу куклу, я её полюблю. Я схватила  куклу и швырнула её под кровать.

Тут мама совсем рассердилась.
- Ты сейчас же достанешь куклу.

Я ревела. Мама грозно стояла рядом. Вошла крёстная.
- Что за шум, а драки нет?

Мама рассказала  крёстной, как я не умею ценить хорошие вещи,  как она устала от моих капризов. Крёстная улыбнулась .

- Рит, это же хорошо, что у неё  старая  кукла. Она будет стараться сделать её красивой, будет шить ей  одежду.  Ребёнок научится  шить. Лиля, я дам тебе красивые лоскутки для твоей куклы, будешь  шить одежду для куклы?

Это было здорово! Новую куклу я всё же достала из-под кровати. Её я посадила на  подоконник и больше  не трогала. Мама думала, я привыкну к кукле  и буду играть с ней, но я куклу ненавидела, почему не  знаю. 
Кукла просидела на подоконнике до тех пор, когда куклы уже стали не нужны. У меня  же появилась коробочка с нитками, иголками и всякими лоскутками. Катька щеголяла в  новых платьях, пальто, юбках и кофтах. Я заразила девчонок шитьём. И мы теперь часто собирались со своими куклами и любовались  их одеждой.

 Мы любили бегать играть на водоём. Прямо напротив нашего дома был небольшой парк.    В этом парке был водоём. Воды в водоёме, конечно, не было, но парк  был любимым местом прогулок. Если вы хотели  кого-нибудь увидеть, вам  нужно было бы просто придти  на водоём вечером. Там гуляла вся местная публика, все обычно нарядно одетые.  Но, это вечером. А днём парк был нашим.  Мы   (девчонки)  бегали туда делать стойки и мостики на мягкой траве. Ещё в этом маленьком парке росли небольшие деревья. Их красиво подстригали, делая  крону  круглой.

Нас во дворе  было 6 девчонок приблизительно  одного возраста. Мы дружили. И вот мы,  6 девчонок, облюбовали  6 деревьев в парке. Деревья очень подходили, чтобы в их кронах  делать гнёзда.  Мы  и устроили гнёзда на деревьях из травы, мягких веток и листьев. Гнёзда получились очень уютными, и мы с удовольствием залазили  в них. Мы обычно долго сидели  на деревьях,  тихо переговариваясь. Деревья росли близко друг  к  другу, и мы могли общаться.
Всё было замечательно, пока я не  рассказала о наших гнёздах Славке. Это   был конец!   В  наших гнёздах стали сидеть  мальчишки.

С приездом крёстной  жить нам стало чуть теснее. Меня стали класть  спать с бабушкой, и я задыхалась в её  огромной  перине.  Когда мы просыпались утром, мои ноги почему-то всегда оказывались на бабушке.  Славку отправили спать на сундучок.  Юрке  купили детскую кроватку. Кровать отдали крёстной.

Крёстная  закончила  Молотовский ((Пермский)  фармацевтический   институт.  Ей нашлась работа в маленькой аптеке на Русских фольварках. Аптека была далеко. Нужно было пройти лесопарк, это около пяти-шести  километров. Парк был удивительной красоты, и начинался он рядом с нашим домом. Мы с Валькой  любили ходить  в  аптеку, где работала  крёстная. Она всегда давала нам по  таблетке витамина С.  Мы уходили довольные, и снова шли по парку. Где-то уже в пять часов в парке становилось  сумрачно.  Мы очень боялись.  Мы боялись лесных духов. Если мы видели  шедшего человека, женщину или мужчину, мы  успокаивались. Мы старались идти  в шагах  десяти от мужчины и  рядом с женщиной.  Забавно это звучит сейчас.

Наша жизнь становилась всё лучше. Крёстная была очень красивой, весёлой,     хорошо пела, и не удивительно, что очень скоро она снова вышла замуж. Дядя Федя, боевой офицер, дважды горевший в танке,  весь израненный полюбил мою тётушку, как дай   Бог  всем женщинам  быть любимыми.  Крёстная и дядя Федя всю жизнь  прожили  дружно, и  совсем, как в русской сказке: « жили в любви и умерли в один день».

Крёстная с дядей Федей переехали в большую комнату, где спали папа с мамой. Меня освободили от бабушки и  перины, и я  переехала спать на кровать, что мне, конечно,  нравилось. О Юрке  заботилась бабушка.   Она часто поручала мне  сидеть с  братиком. Бабушка оставляла меня с ним без боязни и уходила по своим делам. Вообще, бабушка управляла всем нашим кагалом. Она вела хозяйство, и  поначалу мама с папой даже отдавали ей все деньги, которые они  получали, и  бабушка  выдавала им понемногу на карманные расходы. Революцию совершила крёстная. Она спокойно сказала, что  сама будет заниматься  своими  домашними расходами, а бабушке будет отдавать только  свою часть общих расходов.

В городе открыли  детский сад. Меня, конечно, в этот садик отправили. Садик был очень хороший. Нами занимались, готовили к праздникам. Было хорошо и весело. И главное, я нашла там хороших друзей. У нас сложилась дружная тройка: Вера, Фаня и я. Мы были тройкой  « не разлей вода».
В садике  в нашей группе была девочка, у которой всегда были конфеты. Она их ела, не прячась, но никогда никого не угощала. Мы стали спрашивать, откуда она  берёт конфеты.

- У мамы  в кошельке беру денежки и покупаю конфеты. И вы можете также делать.

С тех пор у нас только и было разговоров о конфетах и о денежках. Мне очень захотелось конфет, а ещё больше хотелось показать, какая я ловкая. Я взяла из маминой сумки денежную бумажку и пошла  покупать конфеты. Бумажка оказалась крупной.  Женщина, торгующая конфетами, дала мне столько сдачи, что деньги не умещались у меня в руках. Тут я увидела папу с мамой. Я ещё не заметила большой ремень у папы в руках.  Я бросилась к ним, радостно пища.

- Папа, мама,  у меня была одна бумажка, а теперь вот сколько!

Тут я заметила папин ремень. Я поняла, что то, что я сделала, очень плохо.
 
- Папочка, я больше не буду. Не надо  ремень! Я больше не буду.

Я заревела. Мама подошла к продавщице конфет, отдала ей все мелкие купюры и вернула свои  пятьдесят  рублей. Когда меня зарёванную, несчастную  вели с большим ремнём в папиных руках,  люди оборачивались и спрашивали: « Что она сделала? Такая маленькая».   Больше всего я боялась, что скажут во дворе. Я думала, меня задразнят.  Но что-то случилось.  Абсолютная тишина. Позже я узнала, что   Славка   сказал,  будет драться с   каждым, кто будет дразнить меня. И двор решил меня  оставить в покое. Вообще-то, во дворе  даже  жалели меня.

Славку во дворе уважали.  Во дворе  все вопросы, все конфликты между мальчишками  разрешались в честном бою один-на-один. Обычно день драки объявляли, и все мальчишки собирались на пустыре, садились кругом  и чётко следили, чтобы драка была честной. Дрались, пока кто-то из дерущихся  не признавал поражения.  Вовка-буйвол был сильным парнишкой, крепкой кости, с длинными руками. Его побаивались. Он  был не  старше Славки, но  гораздо мощнее  его.  Как-то Славка чем-то задел Вовку, и тут же был вызван на круг. День был назначен, его ждали.  Волнение  охватило всех и даже нас, девчонок. Мы сидели на скамейке и размышляли, чем всё это закончится.

Мальчишки стояли  друг против друга, глядя друг другу  в глаза. Славка смотрел на Вовку без страха с решимостью драться. Вдруг Вовка протянул  руку примирения.    Все захлопали.  Славка руку  пожал. То, что Славка не испугался  и был готов  драться с Вовкой-буйволом,  вызвало   уважение и у ребят, и у самого Вовки.   С ним никто  не  дрался, один  вид его вызывал у ребят робость.

  Двор оставил меня в покое. Все просто забыли о том,  что со мной случилось. Дома мне тоже ни о чём не напоминали.  Ремень убрали. Мне было очень обидно, ведь меня никогда не били, даже, когда я разбила  хрустальную вазу, только поговорили  со мной, что нужно быть аккуратнее.  А тут, с ремнём по городу,  по двору!

 Все молчали. Я  была как в вате.  Я ждала,  когда меня начнут воспитывать. Я не выдержала,  бросилась к папе, уткнулась головой в его  живот. Мне же ещё не было и 5 лет. Только вот-вот будет.  Папа был мягче мамы. Он погладил меня по голове и сказал, что всё пройдёт,  плакать не нужно. Всё как будто прошло. Никто не вспоминал о ремне и о случившемся, но я-то помнила, как меня  вели по улице и двору с ремнём в руках.

Папа  действительно был мягче мамы.  Он любил играть с нами, со мной и Славкой. Когда мамы не было дома, папа становился лошадкой. Мы со смехом и счастливым визгом залазили ему на спину, и он катал нас, бороня половики. Сколько было счастья! Но приходила мама,  смотрела на  нас строгим взглядом  и требовала, чтобы мы сей же час прекращали шуметь и  поправляли  половики. Их было несколько, а мы не помнили в каком порядке они лежали. Маме приходилось делать это самой. Мама любила порядок во всём.

  В соседнем дворе жила женщина, увидев которую люди  плевались.  Летом и зимой  она, как привидение, ходила, закутавшись в старое  рваное пальто, повязав  голову старой шалью  так, что видны были только глаза.  Во времена оккупации эта женщина жила с немецким офицером и родила от него ребёнка. Сейчас её ненавидели, обзывали и плевали ей под ноги. Прошло какое-то время, ненависть утихла, эту женщину  просто перестали замечать. Когда   ребёнку исполнилось пять лет, он стал выходить играть на улицу. Его стали изводить ребята. Над ним смеялись, имени его не знали,  просто обзывали  Гансиком. Позднее с ним  стали даже  играть, но  не переставали  над ним издеваться.

 Женщина  шила  очень  хорошие  бюстгалтеры,  и  её  начали  приглашать  в дома, чтобы  заказать  эту вещичку.  Её пригласила и  крёстная. Я  впервые увидела  эту женщину без шали. Она поразила меня своей красотой. Она  как будто  сошла  с  открытки.  Позже я видела таких красавиц в немецких фильмах.
  Со временем  положение этой женщины улучшилось.  Гансику, видимо, Бог дал незлобивую душу.  Он не  высказывал  свои обиды  ребятам,  делал всё с немецкой аккуратностью,  в конце концов, ребята  его признали.  Когда  жизнь в стране стала спокойнее,  они уехали.

   Я сейчас иногда читаю в газетах и даже это как-то прошло по телевизору, что в военные годы наши русские бабы, якобы,  жалели пленных немцев и, жалея их, совали им в руки  хлеб. Сказали бы подобное в те годы, сказавшие  точно остались бы без глаз.  Я  видела и никогда не забуду мощь ненависти, которую излучали  простые люди, в основном, бабы, когда они стояли по обеим сторонам дороги  и  смотрели на пленных немецких солдат,  которых   строем вели в баню. Если бы взглядом  можно было бы убить,  их ненависть разметала  бы  всю эту колонну, не оставив в живых ни одного солдата.  Немцы шли, вжав головы в плечи, боясь поднять глаза, а за ними бежали мальчишки и бросали в них камни.  Позднее  ребята  во дворе делились,  кто сколько камней бросил и кто сколько раз попал в  фрицев.

   Славке  исполнилось семь лет, он пошёл  в первый класс. Мама отдала  его в свою школу. В том году первый класс в их школе  брала очень хорошая учительница. И ещё мама хотела, чтобы Славка был у неё на глазах.  Славка  был хулиганистым, но способным ребёнком и учился легко.

 Ребята увлеклись игрой в тимуровцев. Штаб они оборудовали на нашем чердаке. Откуда-то притащили большое колесо и поставили его перед  выходом  на крышу. Команда собиралась  каждый день. Ребята  докладывали, какая есть работа, кому нужно помочь. Летом  жители обычно запасались дровами, кололи их и складывали  в большую  поленницу.  Каждый сосед точно знал, где начинается его часть дров. Вовка буйвол получил задание помочь колоть  дрова.   Вовка  наколол  много дров, сложил их в поленницу, но перепутал, кому эти дрова принадлежат. Соседи  поругались, разобрались с дровами,  отметили, какой сильный  Вовка, и  попросили  их дрова  больше  не трогать.  Слава  о тимуровцах распространилась по двору.

  Мама узнала, что на её чердаке  собираются  ребята. Она приказала немедленно прекратить на чердаке всякие игры  и убрать колесо.  Игру мама остановила, но было очень жаль. Нам так хотелось быть нужными людям.

 Наш двор был очень дружным. Если это была  игра в  казаки-разбойники, то  играли все. К нам присоединялись ребята  из соседних дворов.   Мы носились ордой восемнадцать-двадцать человек по двору школы, что была рядом с нашим домом, по парку, по соседним дворам. Ещё мы любили  лазить за каменными розами. Каменные розы  росли на скалах,  и  до них было трудно и опасно добираться. Но ребята лазили и приносили их. Мне Славка не разрешал лазить за ними. Один раз мы с Валькой  чуть не сорвались, и упали бы со скалы, если б куст, за который мы зацепились, не оказался таким крепким.

Случилось очень хорошее событие. На первом этаже освободилась маленькая квартира из двух комнат. Одна комната была четыре кв. метра, другая пять.  Но это была квартира! Её приходили смотреть много людей. Они качали головами и уходили. Квартиру дали  дяде Феде. Это было счастьем. Когда раньше заходила  речь об их будущей квартире, я боялась, что они получат её где-нибудь далеко от нашего дома. Теперь семья продолжала жить вместе. События у нас шли одно за другим. Большое событие. Крёстная родила мальчика.  Назвали Анатолием.
Всё складывалось очень хорошо.  Крёстная стала центром нашего двора. Она открывала окно на кухне, то есть в первой комнате, выставляла  патефон на подоконник, и  весь двор наслаждался  песнями К. Шульженко, Л. Руслановой, П. Лещенко и др. Потом народ осмелел и стали танцевать во дворе под музыку этих песен. 
Крёстная была очень  современной женщиной. Она сделала завивку на своих  красивых вьющихся  волосах, и ещё,  стала курить. Делала она это с шиком. Мама смотрела на головку в завитках и сигарету в руках с удивлением.
Мы с Валькой тоже решили покурить. Мы свернули из газет  что-то похожее на сигареты, взяли спички и залезли под мою  кровать, чтобы  нам никто не мешал. Под кроватью мы зажгли «наши сигареты», а попросту бумагу и пытались курить, подражая крёстной. Никакого удовольствия, хотя бумага  горела хорошо.  Тут в комнату вошла мама. Она почуяла дым. Конечно, нам попало. Тётя Аня тоже очень рассердилась. « Нам не хватало только пожара»,- сказала она.

Бабушка  переместилась на первый этаж. Крёстной нужно было помогать, работа и дорога  отнимали у неё много времени. И она кормила Толика грудью. Бабушка вообще была центром  нашей жизни. Она ещё не выглядела  старухой. Ей было  пятьдесят  лет, и она  была отличной хозяйкой.

Бабушку несколько раз приходили  сватать.   Они (женихи)  сначала один, позже другой несколько раз приходили и просили крёстную и маму уговорить бабушку  выйти  замуж.  Но,  бабушка   ни в какую  не хотела замуж. Она любила семью, была большой частью  семьи и не представляла свою жизнь без семьи.  Она любила  всех, но нас, детей, любила особенно. Она могла вдруг из кармана  своей необъятной юбки откуда-то вытащить конфетку и дать её мне или Славке или обоим по конфетке.  Когда Славка выхватывал  оладушек  без разрешения, ему попадало полотенцем по спине, но в этом не было злости. Мы очень любили бабушку.  Хорошо было ткнуться  головой  в её необъятные юбки и ощутить её добрые руки. От неё веяло добротой.

Постепенно   женихи  оставили  бабушку в покое. Мы, Славка и я, почти не бывали дома на третьем этаже. А зачем? Бабушка накормит и обласкает. Мама была строгой и очень занятой. Она работала в школе в две смены. Она всегда была одета строго, но красиво. Ребята в неё влюблялись, в её красоту, в её красивые платья  из тёмно синего кашемира  с  белыми воротниками, которые она постоянно меняла.  Мама красиво учила ребят русскому языку и литературе, особенно литературе. Ребята понимали эту красоту и отдавали ей свои сердца. Я гордилась мамой.

Наступил 1946 год. Всё резко изменилось.  Количество хлеба  по карточкам  снизили  в два раза. На базаре хлеб можно было купить, но он стоил пятьсот рублей буханка,  почти мамина  зарплата, шестьсот рублей.  Семья наша была большой, нужно было накормить всех. Дядя Федя  перестал ходить в офицерскую столовую, там нужно было платить. Он ел в солдатской столовой   и ещё пытался принести что-нибудь  своей дорогой  Алусе.

Папа решил поехать к знакомому председателю   колхоза . Он ничего не привёз.  Вернулся  бледный, притихший. Целый день он молчал, потом сказал: «У  Семёныча  нет  хлеба. Нечего давать людям. Он ничего не может сделать. Хочет ехать в Москву за помощью. У меня не повернулся язык просить у него что-нибудь, да у него и нет ничего».

Выручала нас бабушка. Она каким-то образом  приносила то  бидончик молока, то пяток яиц. Иногда она ходила работать к кому-то, но никогда  ничего не рассказывала.  Она шила на своей  старенькой  зингеровской машинке по заказам людей то трусишки, то даже один раз простенькое платье. Она ходила  на базар продавать чужие вещи за деньги или продукты. Но и этот источник исчерпался. Нечего было продавать. Никто не приносил  материал для заказов.

Отец страдал, что не может обеспечить семью.  Отец был заведующим отделом агитации и пропаганды  горкома  партии, и он знал то о жизни в стране, что не знали мы.  Но,  он  ничего  не говорил, только, как будто, стал меньше  и тише.

Квартира тёти Ани была с подселением. В маленькой комнатке жил Андрей, работник горкома партии.  Он вспух от голода. Тётя  Аня  пыталась помочь ему. Она у своей  семьи отнимала тонкий  кусок хлеба и подкладывала   к  хлебу Андрея снизу,  но,  чтобы он не заметил. Он  бы тогда хлеб  не взял.  Но это не помогло.  Он  вспух от голода. Отец всех поднял на ноги. Андрея  положили в больницу, но было уже поздно. 

Мы оказались в трудной ситуации. Есть  было нечего. Хлеб по карточкам  мама растягивала  на сколько  можно. Один раз бабушка пожарила оладьи из картофельных  очисток  на лампадном масле. Как аппетитно они выглядели! Я взяла один, откусила и тут же выплюнула. Есть это было невозможно.  Мы  дожили до того, что дома не было ничего. Часто мы ложились спать голодными. Славка вообще был всё время, как голодный волк.  Мы не возмущались. Мы  видели, что другим  тоже было плохо.   Страна притихла. Ходили нехорошие слухи.

Зима 1946 года была удивительно снежной. Жизнь продолжалась. Дети бежали на улицу с санками и  лыжами. Мы с Валькой тоже пошли кататься на санках. Мы накатались с горки от души  и уже  собирались домой, как к нам подкатила маленькая старушка  на коляске  (к  широкой  доске  приделаны маленькие колёса) и попросила немного подвести её. Старушка, как будто, вышла из страшной сказки.  Она была маленькая,  сморщенная, ростом не выше шестилетнего ребёнка и сгорбленная. Но, мы  были девочками  вежливыми,  нас учили помогать старым.  Мы  положили её коляску  на санки,  и,  когда старушка сама вскарабкалась  наверх, мы потащили и санки, и старушку, и её  коляску.  Она палкой показывала куда везти. Старушка  всё время  подгоняла нас.

 Мы с Валькой уже устали, но она  всё  кричала: «Скорей! Скорей!» Мы выскочили на мост,   соединяющий центр со старым городом,  пробежали мост, впереди  поднимались тёмные развалины  домов. Они  выглядели угрожающе. Мы остановились. Было страшно. Мы сказали, нам  нужно домой. Старушка не хотела слезать с санок, и всё кричала:  «Вперёд!» и трясла палкой.

 Темнело.   Мы стояли и плакали. Какой-то мужчина подошёл и спросил, почему  мы  плачем. Мы рассказали.  Мужчина  свалил старушку и её коляску с санок и сказал нам: « Бегите домой. Больше  не возите никаких старух». Мы радостно помчались прочь. Дома я всё рассказала маме с папой. Они  ничего не сказали, но смотрели как-то странно. Видимо, они не хотели нас  пугать или сеять панику. Позднее мы сами   смеялись над этим случаем.

-  Валька, тебя на котлеты, а меня  на гуляш, - говорила  я.
Валька соглашалась.

Тяжёлый 1946 год заканчивался. Наша жизнь  изменилась. Умирал старый еврей- заведующий главной городской аптекой. Было  заведено,   перед смертью он должен был передать  свои секреты  преемнику. Среди его секретов были рецепты  мазей для лица. Думали о преемнике  недолго.  Выбрали  крёстную.  Она согласилась быть преемницей. Крёстная старому еврею  понравилась,  и   он отдал ей все свои рецепты.  Так крёстная стала  заведующей  большой аптекой и владелицей секретов старого еврея.  Аптека была рядом с красным магазином, то есть совсем  рядом с домом. Крёстной выпал счастливый билет.   
   
Мы  жили  на две  семьи: Поморцевы  (папа, мама, я и Славка) на третьем этаже, Примаки (дядя Федя, крёстная, Юрка, Толик и Бабушка)  на  первом.  Мы,  я и Славка чаще ели у бабушки, хотя мама готовила хорошо, когда было из чего готовить.   Мы  объединялись для обедов на праздники и на  дни рождения, но это было в  другое время.  Сейчас мы  объединялись, когда  или у нас, или у  Примаков  было совсем  нечего есть. Мы делились последним. Крёстная начала делать мази и понемножку продавать их. Много  желающих покупать мази для лица не было, но потихонечку они раскупались. Это выливалось в то, что мы чаще стали обедать у Примаков.

Наступил 1947 год.  Отменили карточки. Прошла   денежная реформа. Помню, как мама, держа  в руках полотенце за восемь рублей, говорила: « Кажется, так  дёшево!», потом    вспоминала о своей зарплате в шестьдесят  рублей    и понимала, что ничего не изменилось, наоборот, всё стало чуть-чуть дороже.   К новым деньгам надо было привыкнуть.

В магазинах очереди, казалось, стали ещё больше. Очереди были за всем, за хлебом, за солью,  за селёдкой,  в общем, за всем.  Стали продавать муку, но не в магазинах, а рядом с ними. Очередь обычно стояла от красного магазина  почти до нашего дома. Давали по один  кг в руки.  Мы становились  в  очередь  все кроме родителей, даже брали с собой Юрку и Толика. Бабушка хитрила. Она занимала  две  очереди.  Люди в очереди  не возмущалась. Они  делали то же самое. Так мы умудрялись запасаться мукой. Теперь в нашем меню снова появились блины, оладьи и пироги.

  Как-то незаметно прошёл  год. Дядю Васю отправили служить в Австрию. Валька уехала с мамой и папой. Никто не приходил делать стойки и  жабки на моей кровати, никто не звал меня на улицу. Было грустно.

 1948 год. Я пошла в первый класс. Славка уже учился в 3-м классе, учился хорошо и был пионером. Мама отдала меня  в 9-ю школу, что  была  далековато  от  дома.  Но, теперь в этой школе первый класс  брала очень хорошая учительница, в прошлом выпускница  института благородных девиц. И, ещё, это была женская школа.

 В эту же школу пошли  и мои подружки из детского сада,  Вера и Фаня. Мы ещё больше сдружились.  Каждый школьный день утром  мы встречались у красного магазина и шли в школу вместе.  Фаня и я сидели за одной партой. Вера сидела за нами, но не дружила с девочкой, с которой сидела за одной партой. Она дружила с нами. Мы продолжали  быть  тройкой «не разлей вода», но сейчас  наша дружба стала ещё крепче. Мы делились завтраками, взятыми из дома, кто-то один бежал в буфет  и занимал очередь за булочками по две  копейке.

 На переменках мы трое чинно  ходили  по коридору,  бегать  в  нашей  школе  было  запрещено.  Мы уходили домой  вместе, доходили до красного магазина и расходились.  Мы никого не принимали в свою группу. Другие девчонки завидовали нам.

 Мы быстро стали октябрятами. Класс был поделен на пятёрки. В нашей пятёрке я была старшей. Каждое утро  перед уроками я проверяла домашнее задание у девчонок  своей пятёрки, а   иногда даже объясняла им их ошибки по арифметике. У нас было по одному учебнику на три  ученика. Мы бегали друг к другу, чтобы сделать домашнее задание.  На нашу дружную тройку тоже был дан один учебник. Мы с удовольствием бегали домой друг к  другу.  Мы учились хорошо, и учиться нам нравилось. Первый класс  мы закончили  на четыре и пять  Наша октябрятская жизнь была  интересной. Мы могли очень быстро собраться. У нас была  октябрятская цепочка. Позже  она стала пионерской цепочкой.  Каждый знал, кому он должен  был  передать сообщение. Так в воскресенье утром ко мне могла прибежать Оля с сообщением через час собраться у школы. Я передавала это сообщение дальше, и точно через час весь класс был у школы. Наша учительница Екатерина Алексеевна придумывала разные задания. Нам было интересно.

В нашей школе нас учили быть барышнями. Нам постоянно повторяли, что мы - девочки. Нам нельзя было  вести себя, как мальчишки, или  поступать  некрасиво, мы должны  были вести себя только, как воспитанные барышни.

 В 1948  на экраны вышел фильм  «Молодая гвардия».  Вся   страна смотрела этот фильм. Реакция везде была одинаковая. Люди были  потрясены. Во время просмотра  первой серии зал часто  взрывался аплодисментами. Мы все были счастливы видеть, как молодогвардейцы освободили пленных советских солдат,  или как они подожгли  немецкую биржу и  тем спасли многих советских людей от работ  в Германии. Затаив дыхание,  мы смотрели, как Валька  Шевцова  и Серёжка Тюленин  развешивали красные флаги  в день Великого Октября   или  расклеивали листовки.

  Когда мы смотрели вторую серию картины, тишина в зале была такая, что неслышно было дыхания людей.  На экране сцены казни молодогвардейцев.  Тишину кто-то нарушил. Кто-то тихо всхлипнул, потом ещё кто-то.  Через секунду рыдал  весь зал. Плакали не стесняясь. Общая боль объединила.  Зал стал одним целым организмом. Общая боль, общая утрата.  Такое не забывается. Выходя на улицу, люди всё ещё плакали, потрясённые  фильмом.

 Жизнь постепенно улучшалась. Дома теперь всегда  была еда. Крёстная с мамой были дружны, и  у меня появлялись то новые кофточки, то красивые носочки, ленточки и всякие такие вещички.  Крёстная меня баловала. Снова начали широко отмечать праздники и дни рождения. Крёстная была большой выдумщицей. Она на все праздники придумывала что-нибудь забавное: то игры вроде фантов, какие-то переодевания,  мы постоянно ждали на праздники что-нибудь интересное. Большое событие. Крёстная родила девочку. Назвали Татьяной.

  Меня приняли в пионеры одну из первых, чем я очень гордилась. Постепенно в пионеры приняли весь класс. Теперь у нас был пионерский отряд, пионерские праздники и пионерские ритуалы.

Шёл 1953 год. Весна. 5-е марта. Умер Сталин Иосиф Виссарионович. Страна погрузилась в траур, и всё  сразу как-то посерело. Слёзы на улице. Слезы в школе. Мы плакали искренне. Мы  знали, что, благодаря  его железной воле, страна выстояла  в войне. Франклин Рузвельт  и Уинстон  Черчилль,  главы великих государств, вставали, когда входил Сталин. Нам ли не оказывать уважение такому великому государственному деятелю, каким был Сталин? Сталин,  который принял Россию с сохой, а оставил её с ядерной бомбой!

 Я стала самостоятельной, и меня каждое лето стали отправлять в лагерь на  две смены. Мне это  очень  не нравилось.  Одну смену ещё можно было терпеть, но две! Было невыносимо скучно.  Когда мне  исполнилось  двенадцать  лет, а Славке четырнадцать мы  провели лето в пионерском лагере  под Одессой.  Это лето, пожалуй,  было самое интересное   из всех, что я провела в пионерских лагерях. И это было последнее лето, которое мы со Славкой  провели и с мамой, и с папой.

 У отца был очень  хороший друг, Макар Иванович. Они вместе работали в горкоме партии в Каменце, и оба проявили хорошие организаторские способности. Их вместе направили в Высшую партийную школу в  Одессу.  Они закончили её, и их обоих перевели в  Хмельницкий, Макара  Ивановича председателем облисполкома, а  отца  собирались  назначить  первым секретарём обкома партии. Нужно было, чтобы он перевёз семью в Хмельницкий.

    Дядю Федю послали служить в Германию.   Крёстная решила отметить это событие. Пришёл в гости  офицер, вместо которого  дядя  Федя был послан служить  в Германию, красивый, молодой. На этой вечеринке мама познакомилась  с ним. Между ними вспыхнула любовь, начались отношения. Отец стал приезжать из  Хмельницкого пьяным и устраивать  скандалы. Успокоить его могла только бабушка, и мы со Славкой  ночью бежали за ней на первый этаж,  иногда босиком, и она приходила и успокаивала отца. Он плакал и просил  маму  вернуться к нему и переехать в Хмельницкий. Ко всему, рушилась его карьера. Мама была тверда в своём решении  разойтись с ним.

 Приезжал какой-то человек из Обкома партии, уговаривал маму не разрущать семью и переехать в Хмельницкий.   Мама наотрез отказалась, подала на развод  и дала  объявление в газету.   В то время было необходимо трижды давать объявление в газету о разводе, только после этого заявление на развод  регистрировали.

Мама прошла  через всё, прошла  через  сплетни, осуждение и  злословие. Её  вызывал  зав. Гороно,  мама  была учительницей и не должна была быть центром сплетен.  А она была. Заявление на развод зарегистрировали, но отец в разводе отказал. Его уволили с  работы.  Облик партийца должен был  быть безупречен.    Партийного билета  отца  не лишили.  Он уехал на Урал, на родину.

 Дядя Коля стал жить с нами. В доме появилась напряжённость. Славка стал дерзить маме. Ему было четырнадцать лет. Я его понимала. Он (я тоже)  ревновал маму к чужому дяде.  Тут ещё стала вмешиваться в нашу жизнь дяди Колина мама, Дарья Тимофеевна. Она явно не одобряла выбор сына. Как она могла одобрить его? По её словам, он выбрал женщину старше  себя на шесть лет, да ещё с двумя хвостами, то, бишь,  нами, мной и Славкой. И это в то время,  когда мир  кипел  свободными девушками  и  женщинами.

 Я стала чаще убегать на первый этаж. Крёстная уехала с дядей Федей и детьми в Германию. Крёстная уехала, но бабушка - то осталась. Мне  с бабушкой было спокойно. Я даже стала делать уроки у неё. Мама всё время сердилась на меня и Славку, за что я не понимала. Славка теперь учился  в восьмом  классе мужской школы и учился хорошо.

 Случилось несчастье. Во время учений в роте дяди  Коли во время стрельб  убили солдата.  Дядя Коля  был  уволен из армии  и  очень это переживал. Дарья Тимофеевна уговорила  его уехать на родину в Казахстан. Провожали его мама,  я и  Славка. Я не знаю, почему мама взяла нас с собой на вокзал. Она очень сильно плакала. Мне было её  жаль. Я подошла к ней, чтобы  обнять её, но она просто отшвырнула меня. Я остановилась, вытерла слёзы и пошла домой. Меня догнал Славка.  Мы шли молча. Я поняла, мы мешали маме. Если б нас не было…

 Жизнь не остановилась. Жизнь продолжалась, но она стала какой-то безрадостной. Мама заботилась о нас, как говорится, кормила и поила,  но радость  ушла. Мы со Славкой ходили, как потерянные дома, оживали  на улице, в школе  или у бабушки.

 Прошёл год. Вернулись из Германии  крёстная с семьёй. Они привезли много красивых  разных вещей. Мама получила много подарков, чему, конечно, была очень рада. Дядю Федю перевели служить в Староконстантинов. Примаки уезжали. Бабушка  уезжала с ними.  Мы со Славкой  будто осиротели.

Наши  школы женскую  9-ю и мужскую 8-ю  перемешали и сделали  2 обычные школы. Мы со Славкой теперь ходили в одну школу. Он из семилетней школы   перешёл в среднюю и сейчас уже учился в 9-м классе, а я  в  8-ю школу перешла  по месту жительства в 7-й класс.  Фаня и Вера остались  в 9-ой школе. Жаль, но  наша тройка  распалась.  Когда мы встречались в городе, мы были ужасно рады видеть друг друга, но это случалось не часто.  Память об этой дружбе осталась у меня на всю жизнь.

 Вернулись  тётя Аня с дядей Васей и Валькой. Я рада была видеть её. Мы теперь учились в одном классе. Но, что-то изменилось в ней. Она  стала воображать, потому, как  жила и училась в Австрии.  Но случилось непредвиденное. Многих боевых офицеров, дядю  Васю в том числе, уволили из армии,   не дав дослужить до пенсии.  Дяде Васе пришлось искать работу. Их семье жить стало трудно, тётя Аня никогда не работала. Она выходила замуж за офицера.

 8-я школа была рядом с нашим домом. В здании  школы когда-то располагался институт благородных девиц. Здание было старое, добротное. Такой же хорошей была  и школа.  Учителя были яркими, интересными людьми.  В нашем  классе  было тридцать  человек. Мы быстро сдружились. У меня появилась новая подруга  Лялька Татаринова. Она просто предложила сесть за одну парту, и  так мы просидели за одной партой до  окончания школы. Меня выбрали председателем совета дружины, за какие заслуги, не знаю.

Вернулся дядя Коля.  В Казахстане его родные имели большие участки земли, на которых они выращивали арбузы и дыни. Они думали, что дядя Коля будет работать с ними в поле и женится на девушке, которую они для него выбрали. Но, работать на земле дядя Коля  не любил и не хотел.  Он  скучал по городской жизни и, наверное, по маме.  Его охватила тоска, и он сильно запил. Стал устраивать пьяные концерты.  Его отправили  обратно в Каменец. Мама была счастлива. У  дяди  Коли  гражданской профессии  не было. Мама устроила его работать завхозом в шестую школу.

 Жизнь в школе была интересной и насыщенной. Наши учителя не жалели своего времени для нас. Каждую субботу у нас были вечера. Было только одно условие: мы должны были готовить  концертные выступления.  Девятые-десятые классы  не перемешали, они оставались мужскими.  Ребята были полны энтузиазма.  Они готовили интереснейшие номера. Славка был заводилой. Он приносил модные пластинки, выходил на сцену со смешными номерами. Его хитом  была  песня из  индийского фильма, где герой пел: «Бродяга- я-а-а».  Славка пел: «Поморцев- я-а-а». Зал бушевал. Девчонки  через меня передавали Славке записки. Я гордилась своим братом.

 Дома было тягостно.  Мы со Славкой были какими-то лишними.  Это ещё сильнее сблизило нас. Славка дерзил маме, а дядю Колю  демонстративно не замечал.  Славке до окончания школы оставался один год, десятый класс. И мама решила  отправить  его к отцу.  Крёстная была далеко. Если б она была рядом, она бы, наверное, отговорила  маму от этого шага. Она  этот шаг  не одобрила.

 Отец жил в посёлке Северный коммунар Свердловской  области.  Он  был директором большой  школы. Он  жил один, и, наверное,  поэтому заливал тоску водкой.

 На вокзале Славка стоял,  стиснув зубы и нахмурив брови. Я  ослепла от слёз.   Я знала, что для него то, что мама  выкинула  его из семьи, стало незаживающей раной.  Он никогда не простил её. Для меня это тоже было раной, от которой мне было больно всю жизнь.

 Мама почему-то  хотела  так  думать и, главное, этим оправдывалась, что она отослала Славку, потому что у отца  ему  смогут  помочь  закончить  школу  лучше. Глупое мнение. Никто ему ничем не  собирался помогать. А выдерживать пьяные дебоши  отца   умела только бабушка, но она была далеко. Прошёл учебный год. Славка подал заявление в авиационное  училище в  Молотове (Перми). Он прошёл медкомиссию, сдал все экзамены, но вечером  напился и подрался.  В милиции  у него в кармане нашли зачётный листок с оценками. Тут же он  был отчислен из училища.

 Славка вернулся домой. У меня сердце сжалось, когда я увидела его в замызганной  одежде, немытого, с волосами, торчащими во все стороны и голодного. А бельё? Это была грязная тряпка, которой  можно было только мыть пол.  Но я рада была видеть его. Славка тоже был очень рад.

  Славка отмылся, мама дала ему чистое бельё, накормила  и отстирала его одежду. Но я не  увидела  у неё ни капли радости от встречи с ним, и сердце её не дрогнуло от жалости, увидев сына в таком жалком состоянии.  Скорее, он опять был для неё обузой. Мы же со Славкой  не могли наговориться. Вечером мы пошли гулять. Славка встретил ребят, с которыми учился, и которые были рады видеть его. Меня он представил  как свою девушку. Меня это позабавило, потому, что утром тем же ребятам он  сказал, что я его  сестра.  Днём мы пошли кататься на лодках по Смотричу.   Река  была полноводной, и можно было взять лодку на час или больше и кататься по реке. Это были счастливые дни  в моей жизни. Славка пел мне его любимую песню  «Журавли». Слова  Фатьянова К.  Мне было больно, когда я слушала её.

Караваны птиц надо мной летят,
Пролетая в небе мимо.
Надо мной летят, будто взять хотят
В сторону родную, дом любимый.

Птицы, вы мои, гуси-журавли,
Донесите песню, братцы,
Если б только вы, вы понять  могли б,
Как со стаей трудно расставаться.

Полетел бы в дом, где я жил и рос,
Если б в небо мог подняться.
Ведь не  может с тем, что любил до слёз,
Человек когда-нибудь расстаться.

 Мама устроила Славку  в радиотехническое училище  во Львове.  Он уехал.

 Я училась в 9-м классе. Меня выбрали секретарём комитета  комсомола школы. Жизнь  в школе продолжала быть насыщенной. У нас были очень хорошие учителя.  Мы их любили и считали, что нам очень повезло. Учитель  литературы, Юрочка Васильевич, (мы его так называли между собой ) был преподавателем русской литературы в пединституте, во время оккупации он оставался в  городе, поэтому ему не разрешили преподавать в институте, и он пришёл в школу. Может, для него это и  было тяжёлым ударом, но для нас это было  везением. Он научил нас не повторять то, что написано в учебниках, а думать и уметь пользоваться дополнительной литературой.

 Мы очень любили молодого, красивого учителя английского языка  Феденьку  (так мы звали его между собой  ) Маулера.  Благодаря  ему, я  знала язык   хорошо  и мечтала стать учителем   английского языка.  По утрам я переводила ребятам тексты или объясняла правила,  поэтому ребята соглашались, что я стану учителем. У нас была очень  хорошая  учительница  истории, Светлана Ивановна, она же  наша классная руководительница.  Мы, девчонки, доверяли ей свои тайны. Мы задавали ей робкие вопросы об интимной стороне жизни. Она нам сказала, что если есть настоящая любовь и уважение,  то всё чисто и безгрешно. Она напомнила нам слова героини из романа Чернышевского «Что делать»: « Умри, но не отдавай поцелуя без любви».

 Сейчас  я  понимаю,  нам дали очень хорошее образование.  Я всегда  с любовью и благодарностью  вспоминаю   школу и наших учителей.

 Наступило последнее школьное лето. Мама вдруг решила отправить меня к отцу, повидаться, как она сказала. Пришло письмо, сообщавшее, что отец будет отдыхать  в доме отдыха,  и, если ехать, то нужно ехать в Молотов  (Пермь) к тёте Оле.  Их дом  находился на берегу Камы. Дом отдыха, где отдыхал отец, был совсем рядом, и я смогла бы  там повидаться с ним. Я поехала. Поезд шёл до Москвы, в Москве  нужно было сделать пересадку.

 В Москве я растерялась. Нужно было перебраться с Киевского вокзала на Курский.  В метро  я  села  на кольцевую линию и объехала её, наверное, два раза. Я выходила  из электрички  и  вместо того, чтобы  перейти на другую  станцию,  снова садилась на кольцевую. Я не понимала, что нужно делать и уже была готова  расплакаться, как  ко мне подошла  пожилая женщина. ( Москвичи - очень дружелюбные люди).   Я сказала, что не знаю, как перебраться на Курский вокзал. Женщина сначала поохала, что  девчонку отправили так далеко  повидаться с отцом, потом она   очень чётко объяснила, что нужно делать, 
Поезд от Москвы до Молотова ( Перми)  шёл трое  суток. У меня закончилась еда,  меня  кормили соседи. В  Молотове ( Перми) меня встретили девчонки: Аля, Зоя и Авочка,  мои двоюродные сёстры. Дядя Веча, их отец, был  родным сыном нашей бабушки.  Меня приняли хорошо. На второй день девчонки проводили меня к дому отдыха. Я увидела отца, уже пьяненького, ему почему-то было стыдно, может из-за Славки, не знаю. Мы поговорили, но  не долго, и я вернулась к тёте Оле.  Она  решила, что мне нужно ехать к тёте Дусе. Меня посадили на электричку, сказали на какой остановке выходить, и мы попрощались.

 Я сошла с электрички и попала в объятия  девчонки. Она меня кружила и смеялась. Потом она успокоилась, сказала, что она – Тома, дочь тёти Дуси. Мы были одного возраста. Кстати, Аля и Зоя  тоже были моего возраста, только  Авочка  была  младше на два  года.

 Тётя Дуся  приходилась мне  двоюродной  бабкой. Тома была  её приёмной дочерью. Мать Томы,  тёти Дусина племянница,  умерла во время родов, и тётя Дуся  удочерила Тамару и воспитывала  её с младенческих лет.

 Тётя Дуся  была необыкновенным человеком. Она прошла всю войну, работая начальником эвакогоспиталей. Тётя Дуся была замечательным хирургом. После войны  она, заслуженный врач,  была назначена  главврачом  большой районной больницы.   Больница занимала  четыре дома. В одном из них, вернее,  половине дома, жила тётя Дуся с семьёй: она, Томка и тётя Нюра,  дальняя родственница,  присматривавшая  за хозяйством.

 В доме была открытая  веранда, выходящая в сад.  Погода была великолепной, и  на веранде устроили чаепитие. Чего только не было на столе! Пыхтел пузатый самовар, на столе лежали пирожки, пирожочки, совсем маленькие  пирожки, шанежки, большие и маленькие,  варенье малиновое, варенье клубничное и  ароматнейшее  земляничное. Было 3 вида мёда, и всё  это на красивых тарелках  или  в красивых  вазочках.

 Я была в изумлении и восторге. Я никогда не пила чай из самовара. Мы сидели  на  веранде. Тихий ветерок шевелил листья деревьев. Ароматы  сада, запахи  цветов создавали необыкновенное  ощущение радости и счастья, ощущение Божьей Благодати.  И русское гостеприимство!  «Как в доме Лариных»,- подумала я. И это ощущение «дома Лариных» не оставляло меня всё время, которое я провела у тёти Дуси.

 Тётя Дуся была очень образованным человеком и, можно сказать, была главой   нашего  рода. Родственников было  много, и  если у кого были неприятности, проблемы, все шли за помощью и советом к тёте Дусе. Ко мне она отнеслась тепло. Она знала о том, что произошло  в  нашей  семье, и жалела меня.  Её  любовь я чувствовала, и мне было хорошо в её доме.

 С Томкой мы подружились.  На  второй  же день она повезла меня ((на автобусе, конечно,)  на экскурсию  в Кунгур  посмотреть  Кунгурскую ледяную пещеру. Кунгурская  ледяная пещера - достопримечательность мирового масштаба. Впечатление огромное. В пещере холодно, а на улице температура около  30 градусов тепла. Глубокое озеро чистейшей воды, на дне виден каждый камешек.  Сталактиты в пещере  подсвечены, и ощущение, будто ты попал в сказочную страну.

 Две недели пролетели, как один день. Меня на машине отвезли в Молотов (Пермь) и посадили на поезд, снабдив едой, наверное, на семерых.  Обратно я ехала переполненная чувствами и новыми знаниями о жизни, о людях.  Мне посчастливилось  в моей жизни встретить много интересных людей.  Тётя Дуся была   одной  из них.

 Приехав в Москву, я в этот раз быстро перебралась  с Курского вокзала на Киевский, и благополучно доехала до дома. Дома мама из кухни сделала  мне комнату. Кухню перенесли в ванную, которая была достаточно большой. В половине ванной была устроена маленькая  кухня. Кровать, стол, стул и книги на подоконнике - вот и вся мебель в моей комнате. Но я была рада. Мне никто теперь не мешал читать или делать уроки. Моя одежда висела на крюках на стене. Мне это тоже не мешало. Я полностью погрузилась в чтение. У мамы была небольшая библиотека, но я  прочитала все книги в этой библиотеке давным- давно. Я стала брать книги из городской библиотеки.

 Начался учебный год, последний год моей школьной жизни. Мне вдруг захотелось носить школьную форму.  Она у меня была тёплого шоколадного цвета, а передник, подарок крёстной,  был из  какого-то мягкого чёрного шёлка.  Сочетание замечательное. Я заплела волосы в одну косу и завязала  большой чёрный бант. « Ты совсем, как гимназистка»,- сказала  мама. А я и хотела быть гимназисткой. Глядя на меня, все девчонки стали носить форму. Раньше нас не могли заставить носить эту форму, а теперь мы, словно, не могли надышаться ею.

 Класс наш был дружный.  Были первые влюблённости, все об этом знали и только дружелюбно улыбались. Но, был у нас парень, ехидный, высокомерный.  Его отец занимал видное положение в городе, но, отец же, не он.
 Мы стояли у доски,  и о чём-то говорили и смеялись. Шла большая перемена. Вдруг Виктор, так звали этого парня, подскочил и, подёргавшись, выдал: «Гимназистки! Надо же….» и грязно выругался. Мы опешили. У нас никто никогда не ругался.  Витька выругался  снова, в этот раз, глядя прямо нам  в глаза, видимо, желая увидеть впечатление.

 - Ах, ты, гад  ты  и так уже надоел хуже горькой редьки!  Мы тебя выгоним из класса,- крикнула Лялька.- Девчонки, выйдем в коридор.

- А ты не боишься вылететь из комсомола? Вот будет радость для папочки!- сказала я, выходя из класса.

- Только попробуй что-нибудь сделать!- крикнул Витька.
Мы вышли  и остановились у окна. Скоро подошли все  остальные.  Мы были возмущены. Дружно решили не входить в класс, если там  Витька. Прозвенел звонок. Учительница математики подошла к классу.

 - А вы почему не в классе?
- Мы в класс не пойдём, пока там будет сидеть Виктор  Сталов.
- А что случилось?
- Он нас оскорбил. Мы не позволим оскорблять себя.
- Ну, ладно. Разбирайтесь.

  Учительница вошла в класс. Тут же прибежала классная. Она пыталась нас уговорить идти на урок, а после уроков  всё обсудить. Мы отказались.  Пришёл  директор. Он был добрым человеком, и, кстати,  другом отца. Всю  дисциплину в школе держала на своих плечах завуч школы учительница математики. Выпускница института благородных  девиц, она никогда не  повышала голос, но слушались её беспрекословно. Всегда одетая в чёрное платье с высоким воротничком и длинной юбкой, она внушала какое-то особое чувство, словно она из другого мира. Если вызывали к директору, ребята улыбались, но если вызывали к завучу,  поджилки тряслись.

- Чётко объясните, в чём дело,- сказал Владимир Иванович, директор.
- Виктор Сталов оскорбил нас,  девушек, грязно выругавшись матом. Мы требуем,  чтобы его  убрали из нашего класса.
- Даже так? – спросил директор - А если он извинится?
- Нет! Он уже у нас в печёнках сидит. Пусть идёт в другой класс. Пусть там оскорбляет девчонок, если ему позволят. Мы не войдём в класс до тех пор, пока Сталова не уберут из нашего класса,- сказала  Лялька. 
 - А разве нет других способов его наказать? Проведите  комсомольское собрание. Подумайте и не рубите с плеча,- сказал директор и ушёл.
Мы простояли у окна нашего класса ещё два  урока. К нам подходили ребята из других классов. Сталова  в школе не любили. Ребята 10-б и 10-в заявили, что не допустят  его перевода   в их  класс. Если будет нужно, они  объявят забастовку.

 Ребята нашего класса тоже волновались. Витька  вёл себя, как герой. Он был уверен, что  его не за что наказывать. Ребята его поддерживали. «Подумаешь, гимназистки, высший свет! Ах, как  неблагородно!»- говорили они, передразнивая нас.

 После уроков было проведено заседание комитета  комсомола  школы. Я предупреждала Витьку о заседании, но он сбежал. Провели заседание без него.  На Витьку нарисовали едкую карикатуру и поместили её на доску объявлений. Также  Витьке вынесли строгий выговор по комсомольской линии  с занесением в личное дело. Это было очень серьёзно. Если в комсомольской  характеристике  будет  упомянут этот  выговор, поступить в институт для него  будет  проблематично. Витька этого не понимал, но очень хорошо понимал его отец. Видимо, директор позвонил ему, потому, что на следующий день Витька пришёл в школу, как побитая собака.

  Мы снова  стояли у окна нашего класса. Пришёл директор и приказал нам зайти в класс. Мы вошли и сели за первые парты.  Мальчишки сели за нами. Вошёл  Витька, жалкий, он чуть не плакал. Он  встал перед классом и начал извиняться. Видно было, как трудно даётся это извинение.

- Прощаете?- спросил директор.
Мы молчали.  Установилась тишина.
-  Виктора  вы должны воспитывать, а не выгонять из класса. Какие  же вы  комсомольцы,  если не можете воспитать одного парня, вашего товарища? - сказал он.

           Мы  простили  Витьку, но  перестали разговаривать с мальчишками потому, что они поддерживали  Виктора. Теперь  ребята возмутились.   На следующий день  они  постановили  нас всех отлупить, меня и Ляльку первыми. Класс бурлил.   Владимир Иванович  приказал  всем ребятам прийти в его кабинет. Он  предупредил ребят, что,  если они   побьют хотя бы одну девочку, отвечать будут все. Он  даже разбираться не будет, кто это сделал. Наказаны будут все, и будут наказаны жестко.

- Нам, что, теперь  провожать   каждую, чтобы кто-нибудь ненароком  их  не обидел?- спросил Андрей.
- Провожайте! Делайте, что хотите! Это ваше дело,  я вас предупредил,- ответил директор.

 Ребята  посовещались и решили отложить расправу до выпускного вечера, но  выпускной  вечер был  ещё  далеко. Они  забыли  о своём решении. Они стали только больше нас  уважать. Недели  две  мы посидели отдельно  девочки от мальчиков, но постепенно все вернулись на свои места. 
Время бежало быстро. Мы не заметили, как прошла первая четверть Мы все серьёзно готовились к урокам. Вечера стали проводить реже, только перед  большими праздниками или в конце четверти. Мы об этом не думали, мы  ушли в учёбу. Все разговоры были о том,  кто  куда будет поступать. Я решила поступать на факультет иностранных языков  во Львовском  университете. Выбор был:  Киев или Львов. Я хотела учиться   во  Львове, там теперь учился и жил Слава.

 Приближался новый год. Новогодний вечер всегда был особенным. Он всегда проводился как костюмированный бал. Костюмы готовили все. Когда-то я была Красной Шапочкой,  потом бедной Лизой из романа Карамзина Н.М.  «Бедная Лиза».

  Сейчас я выбрала костюм Заремы.  Из пакли, выкрашенной в чёрный цвет, я сделала парик и длинные косы, которые я перевила жёлтыми  блестящими нитками. На парик я прикрепила маленькую ёлочную игрушку. Она смотрелась, как диадема. Шаровары были из марли, выкрашенной  в  зелёный  цвет и сильно накрахмаленной. Сверху шаровар по бёдрам был туго затянут блестящий шарф. Я собрала много однокопеечных монет,  мама отдала их кому-то пробить дырки, и  получилось замечательное монисто.  Вместо накидки  у меня была  шелковая  скатерть изумрудного цвета с красиво обрамлёнными краями, привезённая  из Германии.

 Костюм получился. Я  вошла в  актовый зал и смешалась  с толпой  танцующих. Веселье и смех царили в зале. Кого только не было на маскараде!  Рыцари и мущкетёры,  дамы и  королевы, герои известных книг и, конечно, пираты. Все  радостно кружились в танце.  Всех уже рассекретили. Кто я, не могли угадать.  За мной по пятам ходил рыцарь и просил снять маску. Я только смеялась и ускользала от него в толпе. Заключительный парад костюмов. Всем снять маски. Все смотрели на меня. Я сняла маску.

- Ура! Лилька! Тебе первый приз!- кричали чуть ли не хором ребята.
 Приз  я получила. Он был хорошо изданной книгой  «Избранное» Пушкина А.С.

 Счастливая, я пришла домой с книгой. Ужинать я не стала, слишком  яркие были  впечатления. Я уснула, и во сне я всё ещё продолжала кружиться в танце.

Закончились праздники. Мы вернулись к учёбе.  Но, жизнь  никогда  не останавливается. Знакомства, встречи, гуляния под луной - всё это было в нашей жизни. Зима была морозной. Дорога от школы шла довольно круто вниз, потом она  также круто поднималась вверх.   Мы устроили катушку  и катались паровозом человек  по двадцать. Внизу мы  вылетали из паровоза  на скорости, если ребята  не подхватывали нас,   удержаться на ногах было трудно. Если кто-нибудь в  паровозе падал (часто специально), то  получалась  куча-мала,  и эта куча-мала ехала  вниз по гладкой ледяной дорожке.  Волнение, смех, желание дурачиться,   уверенность в себе, радость - без всего этого жизнь была бы необычайно скучной.

Незаметно прошла 3-я четверть. Пришла весна. У девчонок появилась  большая забота:  платье на выпускной вечер. Мы оббежали все магазины в поисках материала, но выбирать было  особенно не из чего. Около семи человек купили одинаковый со мной материал. Он  был плотный и скользкий, такой трудно шить. По совету крёстной мама отдала шить платье  очень дорогой портнихе.  Платье у меня получилось   красивое. Туфли мне подарила  крёстная.  Родители нашего класса заранее откупили для нас ресторан.  Мы об этом  знали и с радостью готовились к вечеру.

 Шла последняя неделя учёбы. Погода была великолепной. Мальчишки предложили сбежать с уроков. Наш класс был на первом этаже. Мы вылезли через окно и убежали в парк, который подступал к  школьному двору.

 Мы сидели на  мягкой  зелёной  траве и разговаривали о нашем будущем, о том,  как   ребята  видели  каждого в классе, и  какая судьба могла  ждать  нас всех. Всё это было интересно, и многое потом сбылось, но не это было главным. Главным  была та радость, которую мы испытывали от общения, та  симпатия, с которой  мы говорили  друг о друге.

 Урок закончился. Началась большая перемена.  Решили меня послать  проверить, что происходит в классе. Я  только подобралась к окну класса, как меня крепко схватил  за руку директор.

- Безобразники!  Чтобы через пять  минут все  были в классе. В школе комиссия из Киева.

 Через пять минут все тридцать  человек сидели за партами. Прозвенел звонок на урок, и через минуту в класс вошли семь человек.  Вошедшие осмотрели  класс. У нас  был урок географии. На доске висела карта. Класс был светлым, просторным. Комиссии всё понравилось. Они вышли. Пришёл директор и велел после уроков не расходиться.

Прошли уроки, к нам никто не приходил. Мы не знали, что делать. Одни говорили: «домой», другие говорили: «подождём». Прошло минут, наверное , сорок. Мы терпеливо ждали. Пришёл  директор. Он велел нам построиться в коридоре вдоль стены. Мы построились. Директор держал в руках стопку документов.  Это были наши личные дела.  Директор их нам  выдал и сказал: «Отдайте свои личные дела родителям, пусть они думают, что с вами делать».
 
- Владимир Иванович! Мы же не знали о комиссии! Простите нас, пожалуйста,- кричали  мы.

 Некоторые девчонки перепугались и  начали плакать. Мальчишки насупились. Я  со страхом думала о том, что скажет мама. Мы просили нас простить. Мы окружили Владимира Ивановича, хватали его за руки и снова просили. Наконец, он сжалился над нами,  собрал  личные дела и унёс их. Мне он сказал зайти в его кабинет.

 В кабинете он меня спросил, почему я не пришла и не доложила ему, что мы решили сбежать с уроков. Я очень удивилась и сказала, что я  не доносчица. Он улыбнулся,  по-отечески похлопал меня по плечу и сказал: « Ладно, иди, недоносчица».
Он, наверное, был рад, что с комиссией из Киева обошлось. И, вообще, он был добрым человеком. Ребята меня ждали. Они спросили, зачем меня директор вызвал в кабинет.  Я соврала. Я  сказала,  что он меня ещё раз отругал.

 Прошли выпускные экзамены.  На торжественной части  вечера  мы, девчонки, плакали. Было жаль расставаться со школой.  Нам выдали аттестаты.   Впереди был выпускной вечер.  В ресторане наши родители сели за отдельный стол, и тоже очень хорошо проводили время. Танцевать мы, ребята,  уходили  на открытую веранду. Шампанское  нас слегка расслабило, и мы веселились от души.

 Мы пили, ели и танцевали до четырёх  утра. Мальчишки предложили  идти  до дзота. Мы не знали, о каком дзоте они говорили. Они объяснили, что в шести-семи километрах по Хмельницкому шоссе  есть дзот. Они  раньше  бегали играть в этом дзоте.  Мы с радостью согласились.  Нам было весело, и идти домой не хотелось.

 Асфальт всё ещё был тёплым после дневной жары. Мы сняли туфли и пошли босиком. Мы шли смеясь, что-то выкрикивая и танцуя. Мы спорили, отвергая скучную жизнь.   Когда мы дошли до дзота, ребята сразу залезли в него, посидели немного, вылезли и сказали: « Как здорово было играть здесь в детстве. Дзот, наверное, скоро уберут, а жалко. Такое воспоминание!»
 
- Воспоминание о войне, о боях, в которых погибло так много людей.  Стоит  ли желать, чтобы этот о дзот оставался?- спросила я.
- Ну, оставить  его хотя бы с этой точки зрения, чтобы люди помнили о войне,- ответил Андрей.

 Мы обошли дзот и  пошли обратно. Мы не чувствовали усталости. Мы продолжали радостно орать и петь песни. Двадцать пять  человек- это довольно большая группа, и шумели мы громко. Мы уже почти дошли до города, как над нами пролилась тучка. Дождь был  тёплым, летним. Мы начали танцевать  под  дождём и  играть  в  салки.   Мы промокли до нитки. Наши причёски развалились.  Наши красивые платья  обвисли, а идти домой всё равно не хотелось. Мы остановились и хором крикнули: «Прощай, детство»!

 Пришло сознание того, что  детство закончилось. Впереди большая жизнь.


Рецензии
Спасибо!
Искренне и душевно, интересно!
Понравилось!
С уважением,
Анна

Анна Зубкова   22.12.2014 20:33     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.