5. Напряжённость

Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я. (Максим Леонидов, «Девочка-виденье»)

Прогнило что-то в Датском королевстве. (Уильям Шекспир, «Гамлет»)
__________________________________________

Небо затянуло перламутровой сеткой облачных штрихов. На фоне разведённого ультрамарина краснели старинным кирпичом зубчатые стены. Военная академия располагалась в замке возле Болотного переулка. Её не спешили переносить в более современные строения, а сам замок превращать в музей. В том числе по настоянию князя: он считал, что средневековые бойницы, стены и башни проникают в сердце будущих офицеров неизменно возвышенным духом, который формирует у них не казённое, а самое что ни на есть романтическое восприятие службы Родине. «Не вздумайте недооценивать, - строго говорил он, - вы просто не понимаете, насколько эмоции и ассоциации важны в жизни человека! А туристам и так есть что посмотреть».

Да как бы там ни было, Оле здесь нравилось. Преподаватели по языкам были сильнейшие, люди увлечённые, потому и её таланты отмечали с удовольствием, дивились – разве не польстит? Вон сегодня аж две высоких оценки. А предметы – просто чудо: например, теория разведки и контрразведки.

Она ещё не совсем адаптировалась. Не выбрала, в каком из миров жить, в этом или в привычном, вообще иногда голова кругом шла. Но было смутное чувство: её здесь ценят. Не просто кормят баснями и строго спрашивают из-за раздутого, мифического статуса. У каждого из здешних выпускников – своё место.

Влада показала ей этот странный мир и страну, полную авторитарной романтики, кое в чём помогла, и даже ощутимо. Может, это её шанс? Олины губы тронула улыбка: она не усмехнулась, не ухмыльнулась – именно улыбнулась, просто и чисто.

Никто из них тогда не задумывался о том, чтобы уйти насовсем. Они надеялись жить на два мира, как на две семьи. Но рано или поздно приходится делать выбор – и нести за него ответственность.

Прозвенел звонок. Все заворошились, засобирались, одёргивали форму холодного серо-зелёного цвета. Курсант Ольга Муравская вышла в коридор, и тут её вежливо окликнули по имени и задали формальный вопрос:

- Можно вас на минуточку?

Чуть погодя, пытаясь скрыть обескураженность, она села в чёрную машину, припаркованную во дворе, и на завтрашних занятиях её никто не видел.

Оля познакомилась в Академии с парнем с поэтичным именем Болеслав, они раззнакомились и повадились «выбираться в город» все вчетвером, Муравская со своим кавалером и Влада с Юрой. В эту субботу они собирались снова пойти в «Манхэттен» послушать одного немецкого певца с забавным кошачьим голосом.

Однако телефон уже в который раз выдавал вежливое и бесцветное: «Абонент временно недоступен – перезвоните позже». Но тут аппарат завибрировал.

- Алло?

В трубке зазвучал незнакомый мужской голос. Он проинформировал, что Ольга Муравская находится в местах не столь отдалённых по подозрению в антиправительственной деятельности.

Связь оборвалась.

Влада похолодела. Да что за бред? Конечно, каждый гражданин Великого княжества знал, что такая ситуация теоретически возможна. Либералы очень любили попугать службой госбезопасности. Но никого не арестовывали «просто так», за инакомыслие – нужно было активно агитировать за свержение монарха, закидать штаб-квартиру СГБ коктейлями Молотова или ещё как-то отличиться. Но что Оля в принципе могла натворить? Вряд ли она сразу же вступила в какую-то крамольную организацию и совершила там какой-то «подвиг».

Возможно, это паранойя, подумала Влада, так же, как паника в кафе из-за очень похожей девушки. Но мысли были слишком навязчивы, чтобы от них отмахнуться. Что ж, сигнал таков: «Ты – следующая». И если курсант Военной академии действительно мало что мог изобразить на ниве подрывной деятельности, то человек, близкий к верхам, хотя бы чисто технически... Нехорошо. Ох как нехорошо. Тем более, подобные «беспричинные» аресты тоже были притчей во языцех, и как раз в таких случаях человеку следовало готовиться к худшему.

Абонент недоступен. Временно. Или навсегда?..

Конечно, тесно общаясь с министром, Влада многое слышала. Например, ходили упорные слухи о наличии подрывных организаций в военных, политических, профессиональных и студенческих кругах. В основном они были леворадикального толка, но как-то слабо верилось, что эти люди действительно стремятся к восстановлению социалистического строя. Скорее, такие «кружки» и «группы» выполняют сугубо инструментальную функцию.

Впрочем, всё это была теория заговора, следствие тревожности в непростые времена. Пока что угроза выглядела достаточно аморфной: СГБ работала хорошо. Как убедилась Влада, даже слишком.

Через неделю они с Юрой прогуливались по Ганзейской улице. Она рассекала несколько центральных кварталов и славилась магазинами на любой вкус и кошелёк. Как ни примитивно, но сверкание витрин должно было отвлечь от мельтешения мыслей. Юра сделал ставку на женскую психологию и не прогадал. Влада замерла перед магазином с бронзовыми готическими литерами на вывеске:

- Боже, ты только посмотри... ну почему оно стоит так дорого... хотя нет, это ведь просто шедевр!

Можно было подумать, что она вздыхает о шикарном платье. Но как бы не так:

- Посмотри, как сработан приклад, как всё подогнано – игрушечка. И ещё оно чуть легче, чем прежняя модель. Про усиленную цейссовскую оптику я вообще молчу. Одно слово – Германия.

- Пошли уже, Диана-охотница, а то слюнями захлебнёшься, – засмеялся Юра.

- Нет, подожди, дай полюбоваться, - театрально вздохнула Влада. – Надо намекнуть министру, чтоб купил себе «Шварцвальд». Или поколдовать, чтоб Его Величество подарил. Хотя у них последнее время отношения какие-то непонятные стали... Ну ничего, надеемся на лучшее! Тогда я точно уломаю, чтобы мне хоть разок стрельнуть дали. Прикоснуться к прекрасному, вот.

Она болтала, разглядывая сияющими глазами соседнюю витринку с пистолетами. Юра смотрел на неё и радовался: наконец-то в нормальном настроении. Последнее время Влада не огрызалась и не жаловалась. Она застывала и начинала молча пялиться в пространство. Когда она так «зависала», становилось не по себе. С ним она делилась всем, но возникало ощущение, что в этих серых омутах, в её глазах, клубится мрак, который тяжелее слов.

Именно так они потемнели сейчас.

- Юра, пошли отсюда.

Она что-то увидела в стекле.

- Ты что, Вышинского увидела?

Это уже было имя нарицательное – вместо «чёрта».

Она не успела ничего сказать, Юра обернулся:

- Стой, да это же Оля и Славик! Ты что, даже не поздороваешься?

- Я тебе говорю, нет.

Её тон внезапно стал тягучим, злобным, сквозь зубы. Она схватила его за рукав и затянула в соседний магазин.

- Слушай, да что за дела?

Минуты с три они стояли у дверей и кричали друг на друга шёпотом.

- Так ты знал, что Муравскую выпустили?!

- Знал. Я с Болеславом общаюсь, на фейсбуке мы в друзья добавились.

- Как добавился, так и удалишься, - прошипела Влада. – Я уже, - прибавила она. – И общаться – больше не смей.

После этого яростного шёпота повисла пауза.

- Я тебя не узнаю, - медленно проговорил Юра. - Это гадство. Она же твоя подруга. Ей принесли извинения за ложные подозрения, за арест... Никаких последствий, она чиста. Или у тебя реально сталинская психология?

Она смерила его странным взглядом. Неистовым. Но это была всё-таки не злость. Это был страх.

- Юра, ты всё-таки – непуганый идиот.

Больше она ничего не сказала.

Влада подошла к окну в пол и из-за ветвей пальмы выглянула на улицу, будто раскаиваясь и пытаясь отыскать в людских потоках два знакомых силуэта. Она усталым голосом заговорила:

- Не мне тебе рассказывать, ты знаешь о призраках-двойниках. Они копируют мельчайшие детали облика, мимику, жесты, и чаще всего их появление не предвещает ничего хорошего. Чаще – смерть. Может, я перенервничала, просто боюсь за Олю. Не хочется думать, что что-то случилось или случится. Это мог быть морок для провокации. Или билокация – проекция собственного образа. Хотя такой прогресс для Оли даже удивителен.

- Влада, - мягко сказал Юра, - ну ты же сама своим словам не веришь. Можно ведь отличить живое от неживого! Я – отличил.

Влада смотрела на улицу.

- А что, если теперь они действительно призраки?

Он не ответил.

- Юр, ты вот сказал о психологии. А я не обижаюсь. Так и есть. И ещё я кое-что поняла. Сталинский прокурор и без Сталина опасен, и мне хотелось бы, чтобы это понял ты. Обжёгшись на молоке, дуешь на воду.

Больше они эту тему не поднимали. Ни когда брели по Ганзейской к одноимённой станции метро, ни когда пришли домой. Да и вообще, в принципе.

А Владе ужасно хотелось поговорить об этом с министром, но она сгорала со стыда. Вопрос памяти сам по себе тяжёл, а она собиралась напомнить ему о множестве неприятных вещей из прошлой жизни, зачем ворошить ещё и это?

Зачем ворошить неприятные воспоминания, подумал пан Вышинский, и с досадой смахнул с лацкана мошку. Они наползают, как такие мелкие насекомые, и не дают покоя. И вполне способны сгрызть, если что.

Сливы уже облетали, и тротуары были усыпаны розоватым конфетти, но в Лошицком парке всё ещё было нарядно и бело. На аллее показалась высокая сухопарая фигура в бежевом костюме, и приближалась она слишком медленно. Вышинский в лёгком раздражении глянул на часы. Хотя Кристина и Юстыся ещё нескоро закончат осматривать живописные развалины здешней усадьбы. Но даже если они встретятся с Янушем, что плохого? Он их познакомит. Над ним, бывало, подшучивали, что даже дочку свою он назвал Юстиной – конечно, как же ещё мог изощриться юрист? А всё равно красивое имя. И она сама красавица, вся в мать, да ещё и кандидат наук. Он ими обеими гордился. И даже втайне хотел, чтобы они показались на глаза князю Янушу – но, разумеется, после того, как будет окончена беседа.

Наконец бежевая фигура приблизилась к скамье и, садясь, сложилась надвое, присоединяясь к фигуре грифельного цвета.

У князя Януша Радзивилла был вид светского человека, осанка отставного офицера и такие же характерные усы – пышные, плотные, аккуратные. Они действительно украшали его вытянутое лицо с прямым носом и чуточку элегическими, скучающими глазами. Они, однако, умели принимать и повелительное выражение. Недаром он был знаменитым финансистом, настоящей акулой.

Вся сцена смотрелась классически: будто некий дворянин решил обратиться к своему стряпчему за советом по какому-то щепетильному делу.

- Мне непонятно только одно: зачем сначала портить с кем-то отношения, чтобы потом их методично восстанавливать и твердить об успехах нашей дипломатии, упиваясь этим счастьем?

В голосе Вышинского зазвучало пренебрежение.

- Совершенно верно. И в том числе поэтому позиция по Польше мне всегда казалась слишком жёсткой, - покачал головой князь Януш. – особенно учитывая все дружественные декларации для прессы. Но вам ли не понимать, что иногда приходится действовать по принципу «шаг вперёд, два шага назад».

Замминистра смутно усмехнулся, что-то вспомнив.

- Но всё это – большой риск, ясновельможный князь.

- Кто не рискует... – Радзивилл картинно развёл руками. Вышинский снова иронично усмехнулся.

- Итак, у вас уже есть человек для этой работы.

- Есть. Хотя многое нам придётся, хм, самим... придётся направлять на первых порах.

- Это не так плохо, - медленно проговорил Вышинский и снял очки. Он стал неторопливо, задумчиво протирать их белоснежным платком, вынутым из кармана. Без очков его лицо казалось очень непривычным, даже каким-то беззащитным. Впрочем, обманчивое впечатление: замминистра снова нацепил очки и посмотрел князю в глаза – точнее, в переносицу, как на допросе: это отозвалось неприятным зудом. Князь даже удивился, как это чувствительно.

- Итак, отстроить разрушенное, исправить ситуацию и пойти даже дальше. Устранить искусственное разделение и усилить потенциал. Но, чтобы никого не пугать, сделать необходимые декларации, совершить преобразования и принять документы. Ну что ж, вы мне задали задачку, князь, здесь много чего придётся стряпать.

- Я безмерно уважаю вас как специалиста. И никто, кроме вас, не справится изящнее с поставленной задачей, - произнёс Радзивилл.

Вышинский прищурился: ох, какие любезности, даже неожиданно. Но тем более приятно.

Приятно, когда тебя уважают – и боятся. Даже влиятельные люди. Когда знают, какой ты специалист и на что способен. Когда могут дать тебе то, что ты заслуживаешь. Когда при смене власти ты взлетаешь – а не оказываешься задвинутым в угол с каким-то нелепым утешительным призом в виде должности постоянного представителя при ООН – когда всё повторяется с точностью до наоборот, и в этом-то «наоборот» вся и сладость, всё и блаженство!

И в новых возможностях тоже блаженство. Конечно, раньше там, где он жил, люди ни во что подобное не верили, а оказывается, зря. Он поздно обнаружил свои таланты и поздно прошёл инициацию, но зато обогнал всех тех слабаков, что кичились тем, какие они молодые да ранние. И ещё ему досталось великое бремя и великий дар: память. Память и связь. И он сумел обратить это в источник неиссякаемой мощи.

- Знаете, милостивый пан Анджей, мне ещё кажется, что у нас многое не идеально, не только внешняя политика, - мягко заметил князь Януш. – Например, было бы хорошо решить проблему шляхты.

- О, ещё как, - живо отозвался Вышинский. – Потому что каждый должен знать своё место. Хлопу место на селе, если что.

- Согласен, - поморщился князь. – Вон министр экономики, крестьянскую рожу за версту видно, хоть и фамилию двойную взял, так что теперь не просто Шишигин, а Шишигин-Потоцкий. А взять этого Петра Машеру, что во главе нашей Партии, та же история...

- Вот именно. Без комментариев. Но вы ведь не преуменьшаете роль Партии в принципе, князь? – строго спросил Вышинский, снова упершись ему взглядом между глаз.

- Н-нет, - проговорил Радзивилл, - просто считаю, что во главе её должен стоять другой человек...

- А вот это умно. Я разделяю ваше мнение. А если вернуться к теме внешней политики, то нам нужно преодолевать это упёртое, селянское, местечковое мышление. Вы понимаете, о чём я говорю, - и о ком.

- О да.

Досадно, когда твоё место занимает тот, кто этого не заслуживает. И раздражает тебя ещё с прошлых времён. В каком-то смысле это напоминает месть или отыгрыш – так бы сказали недоброжелатели. Но на самом деле это называется другим словом – Справедливость. То, к чему он всегда в своей жизни стремился – так, что даже запечатлел в имени любимого существа.

«И увидел он, что это хорошо».

Они с князем перекинулись ещё парой незначащих фраз, а потом на аллее действительно показались улыбающиеся Крися и Юстыся, и мужчины поднялись и пошли им навстречу, и состоялось очень даже милое знакомство, и солнце вовсе не пекло в плечи, зато симпатично высвечивало траву.

Пан Вышинский был всем доволен.