Анхеныч. Житие и видения. Продолжение

 

   "Дети мои!

    В то время, как я стал подчинён частым недугам, мои мысли уходят в прожитое время, как на своём веку за 70 с лишним лет встречал радостные улыбающиеся дни и дни чёрные, исполненные горести и недостатка в жизненных потребностях, особенно в хлебе насущном. Пролетали годы в полуголодном состоянии. Приходилось через всё это шагать с большими трудностями, словно к ясному горизонту, где показывались как бы светлые лучи восходящего солнца начавшейся жизни.

   Для этого прилагал старания, жертвовал днями от зари до зари и неусыпающими ночами при свете луны и в темноте. Всё прожитое, словно пролитое, нельзя возвратить никогда и нельзя положить на скалку весов, можно только напомнить отрывки жизненных похождений, подобно проходившей тенью или цветущей травы весной и осенью погибающей.

   Были дни здоровья и силы, выйдешь как бы на высокий пригорок посмотреть цветущие долины жизни и уже покажется крайчик светлаго солнца, рождающего пленительное счастье, но как-то вдруг неожиданно подхватит, словно вихрь, и смятет тебя с высоты благополучия - и опять ожидаешь дня, когда можно добраться до счастья. Но счастье бежало прочь и догнать было невозможно. Говорится - судьба такая дана: от горя бегаешь, а горе все передом"...

   Это из черновика, в окончательный вариант своих записок, в книгу, Анхеныч не вставил эти строки. Там он описал только главное - свою болезнь и видения, нашедшие на него буквально яко тать в нощи. А в черновике описал и попутные обстоятельства. Главные страдания Анхеныча в его видениях были связаны с языком! Ему пришлось лизать огненный шарик, есть бумагу и пить чернила "и многое другое невыносимое" ( быть подвешенным за язык: "Клеветничок - выбирай себе крючок!").

    "Стало быть, нужно поискать причину в уничтожении той причины, за которую пострадал. Первое: начал уничтожать - сжигать в печи - все современные книги, находящиеся в двух шкафах до отказу, попродать шкафы, хорошую праздничную одежду, уничтожить патефон, пластинки - и почувствовать некоторое облегчение, но медленно и неокончательно. Тогда пришлось вспомнить виденное о том, как провода тянулись сквозь уши и дёргали за сердце. Пошёл выписался из радиоточки, снял провода с дому, после чего перестало и дергать за сердце... И в короткое время книги, в которых была нужда, нашёл у Ивана Ефимовича, а весною поехал в Пижму к родным и там первые мои списки нашлись у родных, в том числе и список первый, писанный мною о смерти в 1915 году, как одному воину явилась смерть...

   Вы далеки от того времени, в которое мы родились и воспитывались, потому трудно и понять наше время жизни, только из историй учебников кое-что видите. Мною же вам, дети мои, не было сказано о старом прошлом, что считаю досадной ошибкой и, быть может, роковой, а именно: не пояснил нечего из книг Святого Писания хотя бы о том, что мир есть видимый и есть мир невидимый, иначе называют загробная жизнь. Живя в мире сем маловременно, ко всему видимому прельщаемся и не можем разобраться о прелести обмана и попадаемся, как в сети рыба или птица в ловушку ловца. Когда же настанет последний день жизни человека, то во многом поймём свою жизнь, где были ошибки, но уже поздно, не воротишь: прожито, что пролито. И пойдет человек от временной жизни в вечную, не имеющей конца, а когда пойдет - сие утаено, только по писанию можно кое-что понимать, где описаны жития святых, угодивших Богу.

   Но теперь время настало  неверия во всё сказанное в Писании, о котором и было предсказано, что аще и услышат кто Божие слово, не имут веры: прелесть мира ослепит очи истины. Сказано, что в последие времена злато и серебро будет по путем и никто же его не возмет. Злато и серебро - именует Писание. Другие святые писали: не пишите на коженых и берестяных книгах: хощет бо их загладити последний род...

   Я стал искать действительного ответа о справедливости писанного, не прочь был узнать от старых людей, начитанных по старым книгам. Но людей таких искать я опоздал. Они поумирали и их старинные книги были растасканы, куда - неизвестно. То, что было мною усвоено по книгам  стараго писания, я легкомысленно бросить не могл, потому что есть в них НЕОПРОВЕРЖИМАЯ ПРАВДА. Были некоторые ярые знатоки новаго мировоззрения, в разговоре скажут мне: "А ты видал вечные муки или чудеса?" Но я голословно современному всему не могл верить, видя, что каждый на свой лад кроит, не зная истинных вещей в тонкости, особенно что сказано в книгах пророческих.

   Годы и жизнь моя требовала о хлебе насущном и существовании своего семейства искать в разных местах и даже районах, о чём общеизвестно, но в общем за жизнь свою пришлось переселяться 8 раз, обзаводиться домом и другим необходимым для жизни удобством, в свете чего некогда было разбираться в сомнительном старом и новом, так как семья состояла почти дюжина, 12 человек, как прежде говорили: один с сошкой, а семеро - с лошкой. В трудностях моих всё же из 15 детей 10 поднялись до полнаго возраста, а пятеро поумирали до семилетнего возраста"...Конец черновика.

    Мать женила Степана в 17 лет. "Мои годы дошли до полнаго возраста, и мать сломила старость, стала советовать мне жениться как старшему сыну. Видя, что положение склалось неизбежное, послушал мать, женился. Скоро минули 4 года, родилось трое детей. Пришлось задуматься о том, как быть, когда семья будет множиться, а имение позволяло доставать корма на 3-4 скотины. Решил поехать в Крестовку, там, по слухам, луга были свободные, и насмотрели, сенокосов приобрести можно, договорился с братом, дом, имение оставил ему, а он мне поможет, когда чем сможет, ехать было возражала мать со слезами, но я не послушал, поехал, и в 1924 году покинул родную Пижму, стал жить в Крестовке. Жизнь радовала, всё складывалось к лучшему.

   К 1931 году обзавёлся молодняк и детей накопилось полдюжины. Всё говорило о том, что жить бы да радоваться. Но время такое нарушилось: неожиданно настала ломка всего уклада жизни - общеизвестная коллективизация. Одновременно стали размещать совхоз на нашей земле колхоза, чем пришлось стадо сократить наполовину - и то зимовать скоту на 50 процентов заготовленных кормов. Всеми силами без отдыха все же скот обеспечили кормом с лесу.

    Весной 1934 года пришлось покинуть Крестовку по причине безхлебия и учёбы детей, поселиться в Ненецком округе. Там были условия лучше во всем, так как район считался не посевной. Наш же район считали посевным, но даже картошка не доходила. И так переселение мое длилось 30 лет до 1964 года, в том числе пробыл на фронте 4 года, в блокаде под Ленинградом. Не все проходило гладко да сладко. За все годы переселения, 40 лет, в которые еще и овдоветь, и пережить многия другия тяжелые препятствия, через которые шагая, надорвалось мое здоровье.

    Посему в Заполярье жить не стало достаточно дышать воздуха, пришлось ехать искать помягче климата. Есть пословица: век жить - не поле перейти, коли протянется - всего достанется. Есть, говорят, как всяк своему счастью кузнец, на деле же не всегда получается. Взять в примеру себя. Кажись, достигал при жизни в Крестовке совим трудом многое, не зная покоя ночи и ни дня отдыха с 1925 по 1931 год, и все эти годы минуло, как подобно огнем прогорело. Это случилось по времени, писанному в книгах, но мы не внимали сему, оставили это. Мучеником Ипполитом писано есть: "Время злое есть, навыкни, возлюбленные, иже тогда человеком лукавство, како восхищают дома и села, и праведное от неправеднаго отъемлюще. Егда бо сия будут, да веси, яко кончина есть. Писания небрегома будут, а вражия песни всюду будут петы".

   За небрежение Писания мне досталось лишиться десятилетних трудов в Крестовке. Вразумление же пришло тогда, когда случилось быть на лесозаводе в камере смерти, где напомянуло: "Потому ты более седми лет трудом своим не пользовался, что не почтил седмой день недели - воскресенья". И верно подмечено, ничего не скажешь. К сему же надо присовокупить, что не искал по Евангелию Царствия Божия. "Ищите Царствия Божия, то все приложится вам". Вот и пошел весь мой труд на ветер: сеял в тление, то и пожал...

    Вообще-то в видениях многое не указано... Читая Писание, видно: достойным Господь даровал продолжение жизни... И кто может знать о том, почему и мне дано продолжение жизни после болезни... Полагаю, здесь долготерпение Божие и дается милость мне, недостойному грешнику".

    На фотографии, сделанной в 1978 году, благообразный старик, с подстриженными под горшок тёмными, не седыми, волосами и седой окладистой бородой. Высокий лоб, крупный нос, глаза смотрят прямо и ясно, брови круглые. Кто из археографов уговорил Анхеныча сфотографироваться - загадка, но по прочим подобным уговорам знаю, что дело это было непростое.

   Возможно, Михаил Мелихов, он был знакомцем и корреспондентом Анхеныча, а также первым публикатором его записок.

    Многое в биографии Анхеныча осталось для меня загадкой. Что именно пережил он "в блокаде под Ленинградом". Получал ли потом государственную пенсию или отказался. Некоторые старики староверы отказывались от пенсии, но по праздникам надевали военные медали и ордена. К нам потом и письма его попали, отдал Ефим Иванович Осташов из Медвежки, 106 писем. В основном о вере, но и о быте и нравах там многое можно почерпнуть. Из них видно, что Анхеныч до глубокой старости не только ухаживал за слегшей второй женой, но и рыбачил и охотился (ставил сети и силки - так что знал, о чём писал про "рыбу в сетях и птицу в силках"). Создаётся впечатление, что без пенсии, но точно не знаю. Наград на тёмной его свитке на фотографии нет.
 
     И о том, что было с ним на войне, Анхеныч и в письмах не рапространялся. Из призванных на войну печорских староверов мало кто назад вернулся, на иных больших северных домах о двух половинах (зимней и летней) и двух этажах красовались до пяти красных звёздочек (что означало, что из этого дома пятеро не вернулись с войны).

   Орфографию передала без ятей, еров и десятиричного и, то есть стала она у меня из старой - советской, но кой-какие особенности сохранила. Анхеныч без "ё" писал и приставку "без" не изменял, а также не особо в тонкостях с не и ни разбирался.

    Ещё раз перескажу от себя кратко его жизнь: женился по настоянию матери в 17 лет, овдовел и снова женился, имел 15 детей, 8 раз переезжал и обзаводился новым домом, 4 года воевал. В детстве и юности был научен старой грамоте и переписывал старые книги, после женитьбы забыл и отошёл, но в 55-м году пережил смертную болезнь и суд Божий - и был оставлен на покаяние и исправление на земле ещё на 26 лет. Всего же лет его жизни на земле - 79.

   И меня не 15 его детей или выражения вроде "обзавелся молодняк и детей накопилось полдюжины" изумляют, а способность так написать:" Не знал покоя ночи ни дня отдыха и всё как подобно огнем погорело, пошел весь мой труд на ветер, что не искал по Евангелию Царствия Божия, сеял в тление, то и пожал"...