Джон Майкл Грир - Вынужденная простота

The Archdruid Report
29 октября 2014 г

Политические трансформации, которыми я занимался в предыдущих четырех посланиях,  хорошо прослеживаются и в экономической сфере.  Можно даже утверждать, что экономическое измерение для меня важнейшее, в то время как политические схватки между элитами разваливающейся цивилизации напоминают схватки главарей банд в раннем средневековье. Так или иначе — нам надо понять экономику упадка для того, чтобы увидеть перед собой траекторию  падения.

Для этого лучше всего обратиться к Джозефу Тейнтеру и его книге "Коллапс сложных сообществ".  Надо сказать, что предлагаемая им общая модель коллапса воодушевила меня на теорию катаболического коллапса*, поэтому я позволю себе кратко подсуммировать его работу.

Тейнтер начинает с закона уменьшения возврата инвестиций:  правила, приложимого к удивительно широкому набору человеческих дел, и заключающегося в том, что чем больше вы инвестируете — в любом смысле в какой либо проект - тем меньшую отдачу вы получаете на каждый дополнительный взнос инвестиции. Точка, в которой этот закон начинает действовать, называется точкой уменьшения возврата. 

  Прохождение этой точки означает, что вы приближаетесь к еще более угрожающей  границе, а именно к точке нулевой прибыли: когда дополнительные вложения в точности равны полученной прибыли.  Наконец, за этой точкой лежит территория отрицательных возвратов, когда дополнительные инвестиции приводят к возвратам, меньшим, чем инвестиции, и этот зазор растет с каждой новой инвестицией.

Стремление достигнуть бесконечного экономического роста на конечной планете прекрасно иллюстрирует закон уменьшенного возврата в действии.  С учетом некоторых условий  - о которых мы поговорим несколько позже – экономический рост на ранних этапах приводит к выгодам, существенно превышающим затраты.  Но как только точка уменьшения возврата пройдена, дополнительный рост приносит все меньшую выгоду в чисто абстрактном, финансовом смысле; расширение мер по поддержанию роста экономики проваливаются и в конце концов наступает точка нулевой прибыли, при которой дальнейшее расширение только ухудшает положение.

Мейнстримовские экономисты сегодня запихивают эти  инвестиционные потери в то, что Джон Раскин называл в свое время “illth” («досадные издержки»— нечто, противоположное "wealth", богатству) — в категорию “экстерналий,” где они могут игнорироваться, поскольку с ними никто лично не имеет дела.  Если тем не менее рост продолжается, производство издержек превышает производство национального продукта, и мы оказываемся в состоянии, когда рост перевешивается чудовищными социальными, экономическими и экологическими «издержками».  Как было показано в "Пределах роста"  много лет назад, в этом и состоит наша беда: затраты на поддержание роста растут быстрее, чем прибыль, и в итоге ставят всю индустриальную экономику на колени.

Достижением Тейнтера было то, что он применил этот закон к социальной сложности. Когда общество начинает добавлять все новые слои в социальную сложность — например расширять диапазон профессий, устраивать иерархию для принятия решений и т.д.— вначале они существенно повышают национальный продукт и способность противостоять другим сообществам и природной среде.  Но и здесь присутствует точка уменьшения возврата, после которой дополнительные инвестиции в социальную сложность дают все меньшую выгоду, и наконец есть точка нулевой выгоды, после которой  любое повышение сложности уменьшает выживаемость общества.

Есть убийственная ирония в том,  что следует дальше.  Общество, пораженное кризисом, упорно начинает применять методы, которые оно хорошо знает.  В случае сложного общества добавляются новые уровни сложности — т.е. то, что работало в прошлом.  Ранее я обсуждал, как это происходит в политике.  Но то же самое происходит в любой другой сфере жизни — экономической, культурной, политической, интеллектуальной и так далее по списку. Что же происходит, когда  лидеры начинают навешивать одну сложность на другую для решения проблем, вызванных чрезмерной сложностью?

Любой из читателей, который затрудняется с ответом, может выглянуть в ближайшее окно. Я не знаю, дает ли теория Тейнтера ответ на проблемы каждого сложного общества — но для меня лично она  объясняет почти все, что я знаю из истории — и безусловно она применима к современному индустриальному обществу.

Здесь, в Америке, мы конечно же давно прошли точку, когда дополнительные инвестиции в сложность приносили всеобщую пользу, но производство сложностей идет все дальше и дальше, невзирая на то, что проблемы множатся как снежный ком. Нужно ли называть медицину США,  которая в настоящее время разваливается под весом барочной суперструктуры корпоративных и государственных бюрократий вместо простой процедуры платного визита к врачу?

Мы можем определить этот процесс как посредничество — вторжение целого класса промежуточных лиц, профессий и институтов  между производителем и потребителем любого продукта или услуги. Это типичная черта социальной сложности, и в последние годы она расцветает буйным цветом в каждой цивилизации, нагромождая одну сложность на другую, в точности, как описывает Тейнтер. Существует интересная параллель между процессом посредничества и процессом экологической сукцессии.  Так же, как и в экосистеме, по мере движения от одной серийной стадии к последующей, со все более сложными пищевыми сетями между  растениями и потребителями детрита,  в обществе, с ростом сложности, возникают все более сложные паттерны посредничества между производителями и потребителями.

Современная индустриальная цивилизация довела посредничество до крайней точки, которой не было ни у одной предыдущей цивилизации, и этому есть причина. Закон Уайта, один из фундаментальных законов гуманитарной экологии, гласит, что экономическое развитие  -  функция энергии на душу населения. Лотерейный выигрыш – дешевая энергия ископаемого топлива, которую получила индустриальная цивилизация, и последующее экономическое развитие – всего лишь новое название  сложности.  Медицина США, опять таки, один пример из многих;  по мере расширения метастазов американской экономики на протяжении 20-го века, огромная армия медицинских администраторов, лабораторного персонала,  специалистов, страховых агентов,  правительственных чиновников и других функционеров встали между доктором и пациентом, превратив однажды существовавшие деловые личные отношения в бюрократический кошмар, напоминающий "Замок"  Франца Кафки.

Так или иначе, такова судьба каждого экономического сектора в современном индустриальном обществе. Возьмите любой экономический сектор, и производители и потребители товаров и услуг в значительной степени будут вытеснены числом тех, кто зарабатывает на каждой трансакции — это будут администраторы, финансисты,  регуляторы, налоговики,  контролеры, поставщики и все, кто тем или иным способом пролезает и забирает себе кусок. Если учесть естественный закон роста социальной сложности, чудовищный прилив дешевой энергии и тот факт, что большую часть работы выполняют машины, а не человеческие руки и головы, мы получим то, что видим вокруг.

Существуют стандартные примеры чрезмерной сложности, которые Джозеф Тейнтер обсуждает в своей книге "Коллапс сложных сообществ", но зависимость индустриальной цивилизации от невозновляемых источников энергии высвечивает нашу ситуацию  в совершенно другом, более угрожающем свете.  С одной стороны,  продолжающийся рост сложности в обществе уже дошел до точки, когда чрезмерная сложность гарантирует резкое снижение сложности в скором времени — и это не будет происходить гладко. С другой стороны, истощение энергоресурсов и снижение чистой энергии в результате неумолимого естественного процесса означает, что энергия на душу населения будет уменьшатся — и согласно закону Уайта, способность индустриального общества поддерживать существующий уровень сложности будет ослабевать в ближайшем будущем.

Сложите все вместе и вы получите программу для радикального упрощения экономики.  Состояние дел, при котором большинство рабочей силы имеет лишь косвенное отношение к производству конкретных товаров и услуг, по крылатому выражению Джеймса Говарда Кюнстлера, это "договор без будущего".  Расторжение этого договора и возврат к состоянию дел, при котором большинство людей занимаются производством товаров и услуг своим собственным трудом для себя, своих семей, и соседей, будет главной экономической тенденцией на ближайшие несколько столетий.

Не скажу, что данный процесс будет простым.  Миллионы людей,  занятые посреднической работой, и таким образом поддерживающие существующий уровень сложности,  будут заинтересованы в том, чтобы удержаться на работе. На практике это означает, что люди будут противиться отходу от барочной корпоративной и бюрократической машины, чтобы покупать товары и продукты прямо у производителей.

Здесь скрыта вся механика, приводящая в действие современный крестовый поход против альтернативной медицины — каждый доллар, потраченный на травы или акупунктуру, - это доллар, не идущий на подпитку гигантских корпораций и бюрократий, «поставляющих» медицинские услуги американцам.  По той же причине, мы видим атаки корпораций и правительства на локальное производство продуктов питания;   каждый доллар, затраченный на цукини, выращенной соседом-фермером, не идет на поддержку громадной армии институтов, занятых контролем производства и распределением продуктов питания в Америке.

Многие, видящие все манипуляции корпораций и правительства, часто полагают, что их деспотизм направлен на покорение всей планеты.  У меня другое мнение.  Несмотря на то, что американская и глобальная экономика формально расширяется, показатели ее роста относятся к фиктивному богатству.

Вычтите их из национального и глобального баланса, и результатом будет сокращение экономики.  Непрерывный рост числа безработных, эпидемия заброшенности даже самых важных элементов американской инфраструктуры, и постоянное снижение доходов и жизненного уровня среди всех классов, отстраненных от фиктивного богатства, говорят о том же. Поэтому неудивительно, что все, кто зависит от посредничества,  от корпоративной продуктовой сети до офисов, очень обеспокоены ростом числа людей, пытающихся уйти от посредничества и покупать продукты, медицинскую помощь, и другие товары и услуги прямо у производителей.

Их обеспокоенность вполне оправдана. В результате сокращения реальной экономики стоимость посредничества, финансовых и других операций, не просто выше потолка, а подскочила до стратосферы, с угрозой выйти за пределы притяжения Земли.  Медицинское обслуживание, снова, самый очевидный пример. На большей части  Соединенных Штатов, например, визит к врачу, занимающемуся акупунктурой, обычно меньше $100,  в то время, как визит к врачу-специалисту по той же проблеме может обойтись под $1000, с учетом лабораторных исследований и др. услуг — и к тому же, вы можете рассчитывать на 30 -40 мин личного приема у врача-акупунктуриста в сравнении с 5 – 10 минутами у вечно спешащего и невнимательного врача-специалиста.  Поэтому неудивительно, что все больше американцев поворачиваются спиной к официальной медицинской индустрии и ищут альтернативную медицину.
...

Уход от посредничества может произойти довольно быстро, если кризис разрушит сердцевину экономической системы США – например финансовый сектор — и заставит всю экономику сгруппироваться вокруг местных  систем обмена.  Но может происходить и медленно, по мере того, как все большая часть населения не сможет  участвовать в посреднической экономике, и должна будет с нуля создавать свои местные экономики,  а сужающийся круг богачей будет удерживать за собой некоторое подобие существующей финансовой системы. Это может происходить с разными скоростями и в разных регионах — например, в городах и пригородах может долго удерживаться посредническая экономика после того, как в сельской местности с ней будет покончено.

Сегодня многие ожидают подобную трансформацию, и не без оснований. Сложность давно прошла точку отрицательного возврата в экономике США, как и в большинстве других секторов американского общества, и уход от посредничества во многих сферах должен привести к значительному улучшению нашей коллективной жизни.  Из этого не следует, что переход будет легким для большинства.  Фантастические уровни потребления энергии на душу населения сделали экономику абсурдно сложной, но и привели к тому, что у миллионов американцев относительно высокий уровень жизни и им не приходится стоять по пояс в навозе, с лопатой в руках.

Несколько лет назад, у среднего класса, проживающего в городах или пригороде и работающих на посреднических работах, было популярно  заниматься “добровольной простотой” — в лучшем случае слабым подобием того, чем занимался Торо, в худшем – маркетингом рынка дорогостоящих “простых” продуктов. Несмотря на все недостатки, движение за добровольную простоту по крайней мере в своей идее,  подтверждает главный вывод Тейнтера — о том, что сложность прошла точку уменьшения возврата.

В будущем, большое число людей будет испытывать то, что можно было бы назвать «вынужденной простотой»: уходом от посредничества в экономической жизни, отказе от образа жизни, который был возможен за счет дешевой энергии, и переходу к менее сложному – и часто менее удобному – образу жизни в пост-индустриальном мире.  Будет любопытно понаблюдать за теми, кто  проповедовал добровольную простоту  в условиях, когда она больше не добровольная, и нет никакой возможности возвратиться к прошлой роскошной жизни.

Кроме того, вынужденная простота повлияет не только на образ жизни тех, кто в прошлом пользовался привилегиями.  Она обещает покончить с определенными чертами экономической жизни, которые сегодняшние экономисты рассматривают как раз и навсегда установленные:  среди них сама рыночная экономика.

***********

*Теория катаболического коллапса, предложенная Гриром в книге How Civilizations Fall: A Theory of Catabolic Collapse (2005), связывает ресурсы, капитал, потери и производство в экологической модели коллапса - когда производство оказывается не в состоянии поддерживать существующий капитал. В сложных обществах с истощением главных ресурсов (Грир включает в ресурсы также людские и информационные ресурсы, науку и др),  существует риск катаболического коллапса, т.е. циклов с положительной обратной связью, обращающих капитал в потери.  В данной модели проводится параллель между историческими примерами коллапса в обществе и процессами сукцессии в экосистемах. Распад Советского Союза можно считать одним из примеров катаболического коллапса. - ВП

************
Джон Майкл Грир