Тупая овца

ТУПАЯ ОВЦА!
 
Широкие привольные степи Ростовской области. Родина М. А. Шолохова. Здесь, они действительно соответствовали всем описаниям раздолий Донских степей из романа - эпопеи Михаила  Алексеевича «Тихий Дон". Вы встретите здесь всё, о чем писал про них их великий сын - писатель: и вдыхать полной грудью аромат степей, с горечью полыни и продрогнуть до костей, в пронизывающих зимних завывающих ветрах.
Февраль месяц подходил к концу, с каждым своим новым днём исчерпывая себя на заре восходящего дня. Уже который день, день и ночь, в прахудившей овчарне, утеплённый всеми возможными подручными средствами, шел массовый окот овец. От тепла и дыхания тысячной отары в помещении стоял плотный кислый влажный пар. Блеяние, тужившихся в родовых схватках и потугах маток и уже окотившихся овец, подзывающих своих ягнят, и овец - маток просто напоминающих чабанам о себе, сливалось здесь воедино в монотонный общий шум хаоса, заполняя то помещение от пола и до потолка, от одного угла и до другого.
Расспросив чабанов о проблемах и недостатках, необходимой в перечне недостающей медикоментозности, нужной помощи какой и после того как дал указание проветрить помещение, я собирался уходить, когда слух прорезало странное отдельное блеяние, особенно отличающееся от других - нотками жалости, боли в себе. Душевный крик, какой-то. Что-то непонятное внутри забило тревогу.
- Вы, слышали? - спросил я, сомневаясь в своих страхах.
- Это тупая овца, уже второй день – так! - сказал молодой помощник чабана в сердцах,  будто бы отмахивался рукой от той надоедливости.
- Что случилось? Какая такая - «тупая овца»? – не понял я.
- Да, блин, …надоела уже! Есть там, одна матка - родить не может и никак не умирёт - добавил он. – Вроде не молодая!
- Почему …? – не успел закончить я свой следующий вопрос.
- Откуда  мне знать! Ты ветеринар, ты и разбирайся. Чего у меня спрашиваешь? – сетовал раздражённый юнец. - До него, что ли мне? И так еле на ногах стоим, вторые сутки не спим! – и спрашивал, и жаловался, возмущаясь, он.
- Где она? - спросил я, вспылив и сам на его грубость. – Я, ведь, спрашивал у вас - есть ли какие проблемы, нужды, лекарства, помощь!? Почему не сказали, …? –повышал я свой голос, поддавшись его поведению.
- Забыли! - бросил он, отвернувшись от меня и направляясь к выходу, открывать ворота для того, чтобы проветрить кошару. Микроклимат помещения, с той превышающей влажностью и теплом растапливаемой «буржуйки», могли создать здесь благоприятную среду микробактериальной флоре.
 
- Покажи ее! – потребовал я.
- Там, в отдельной клетке, - указал он мне рукой направление. - Все равно – здохнет, чего с ней возиться? И на мясо уже не порежешь. Собак хоть можно будет накормить и пусть дохнет! – бубнил он под нос устало свои мысли вслух.
Во мне подымалась волна ярости от того - его отношения.
До сих пор, молча наблюдавший со стороны пожилой Магомед, отрывая руки и посох из под бородка, устало подошел ко мне:
- Пойдем, покажу!
На полу, в наскоро оборудованной тесной клетке, тяжело дыша, лежала овца, в коротких и слабых потугах вытягивая задние конечности. Я перешагнул ограду. Отёкшие красно-синие наружные губы её половой принадлежности были сухи, обуглены и полураскрыты, особенно ярко высвечивая болезненную внутреннюю красноту детородного органа, при потугах выползающего наизнанку. Что-то еще, непонятное, выдавало необычность его поведения, но я, ещё,  пока не знал.
То ли, услышав сзади шаги, то ли изнемогая в непрекращающейся затянувшейся боли и надеясь на помощь, роженица подняла голову, изогнув в мою сторону полукругом длинную свою шею. В её глазах была застывшая в высохших слезах боль, от тех нескончаемых страданий. Она отплакала их. Две высохшие канавки от внутренних уголков глаз были тому свидетельством. Губы рта, почерневшие в тех перенапряжениях, медленно раскрываясь, жалобно и умоляюще испускали теперь её бессилие в очередном своём блеянии, похожие на что-то детское, обиженное, будто просила: - " Пожалуйста, избавьте меня …".
Я присел, машинально погладив левой рукой ее по лбу. Правая рука, опустилась ей на живот. Что то, не привычное привлекло мое внимание. Отдернув правую руку, я глянул на живот - резкая обрамляющая граница, вокруг выпуклости ее живота, удивляла своей новизной: - «Такого я еще не видел, никогда! Такого нам не преподавали на занятиях и такое - надо было теперь понять самому».
Знал про «заворот шейки матки», видел и изучал когда плод идет задом, но чтобы плод нащупывался сразу под кожей - я засомневался в своих познаниях в области знаний анатомии сельскохозяйственных животных, хотя и заканчивал с отличием. Вновь и вновь я осматривал ее живот. Ни рёбер тебе, ни брюшинного слоя мышц. Вот кожа и, вот тебе, плод!
- Надо теплую воду и хозяйственное мыло, - не успел я выговорить, как увидел спину быстро удаляющегося Магомеда - "помощника".
Проведя необходимую подготовку, стал медленно вводить свою намыленную правую руку в неё, под её инстинктивные потуги. Роженица «молчала», бросив тяжело голову на пол и прерывисто выдыхая  очередную порцию воздуха. Свод её органа непонятно сужался круто вниз, ведя мою руку косо влево и упирая о "стенку". Я не понимал, почему - так заканчивалось ее "чрево". Мысли тучей кружили в голове: - «при скручивании матки, продольные морщины органа скручиваются в ту сторону куда заворот, а тут ....? Ведя пальцами по углублениям морщин, мои пальцы прощупали поперечную преграду, которая перекрывала собой те продольные "морщины". Я немного усилил давление руки и моя кисть проскользнула в другую полость. В голове мелькнула мысль: - «Что, если плод как грыжа, порвав слизистую брюшины и раздвинув косые мышцы живота, выдавился под кожу"? Я протолкнул руку ещё глубже и нащупал тонкие ножки её плода. С ужасом наблюдая за тем, как её кожа из нутрии играла в движениях моей руки, я усердно в голове искал решение.
- Помоги мне положить ее на левый бок тогда, как только я попрошу. Нельзя будет медлить. И будь осторожен, ягненок ещё жив! - сказал я, закрывая глаза и берясь за задние те ножки. - Нельзя будет раздавить.
Разворачивать плод - не было времени, ситуации не та. Разрезать кожу и плодную оболочку, спасая плод, потом что бы латать - не было смысла. Пуповина передавлена уже вторые сутки и «выжить», у ягненка, шансов было мало. Спасать "роженицу" – было моим намерением.
- Раз, два..., - три!
Перекатывая её на другой бок, одновременно я потянул задние ноги ягненка на себя, затаскивая тот плод, сначала, в брюшную полость, под собственным весом овцы. По окрашенной буро красной околоплодной жидкости, просочившийся из под моего локтя я понял, что мы сумели перетащить его через мышечный слой, обратно в живот. Дальше наши усилия, мыльный раствор и её слабые природные инстинкты - сослужили нам хорошую службу.
Ягненок лежал на сухой соломенной подстилке, рядом со своей матерью. Открытый его рот, с высунутым языком и качающаяся голова, указывали на то, что он не мог насытиться воздухом. Он был слаб. Но, был жив!
 Мать ягненка издала, еще пару, умиляющих выдохов боли, когда я заканчивал отделять тот послед. Укол антибиотика поставил свою точку на тех, её мучениях. 
Все неделю, утром и вечером, я продолжал приезжать на эту овчарню. Мать с сыном получали уколы стрептомицина, антибиотик который всегда был в совхозной ветлечебнице. С четвертого дня она встала, попробовала самостоятельно попить, поесть. Это был хороший знак ее выздоровления. Малыш, все еще был слаб, худ и со сгорбленной спиной продолжал дрожать в углу той клетки, под ласковые облизывания своей мамы. Прожил он не долго, всего неделю.

Было лето. Стояла полуденная жара, когда я вновь прискакал на самую дальнюю точку того пастбища, где старший чабан Загир встречал меня улыбаясь тому, как устало я сползал с лошади.
- Чего? Насиделся?
- Да, на сегодня перепало. У твоего соседа, одичавшие собаки ночью порвали овец.
- Много … ?
- Восемь штук, насмерть! Столько же пришлось отлавливать по степи, для обработки.
- Зовёт! Тебя, наверное? - сказал он улыбаясь, кивнув головой и указывая направление. Она, наверное, теперь любит тебя? – сказал он, улыбаясь добротой и уважением.
Я глянул на него не понимая значения его слов.
- Точно, тебя зовет! - сказал он, - посмотри!
Я оглянулся. Легкий освежающий степной ветерок прошел мимо нас и направился в стороны отары. Выдвинувшись к нам метров на тридцать , от общей отары, стояла овечка. Было трудно ее не узнать.
- Неужели, она!?
- Она! Она, - улыбался он. – Как ты приехал, отделилась от всех и смотрит на нас.
Я направился к ней, чтобы лучше рассмотреть, наверное. Подошёл и стал протягивать руку, будто что было там. Внутри, в себе, я не верил сказанному чабаном, но хотелось верить, хотел проверить. Ее прикованный взгляд, скорее, изучал меня. Посмотрев по сторонам, она снова издала блеяние, словно просила подать и мне голос. Я остановился, веря и не веря в происходившее;
- Ну, что? Как твои дела? Ты звала, меня? – продолжал я себя обманывать.
 Она сделала шаг, потом второй... Словно встала под тень, уткнулась грудью о моё колено, приложив и шею к той ноге. Опущенная её голова терялась в густой высокой траве степного разнотравья.
- Посмотрите на них, - услышал я иронию, в словах подходившего Загира. – А, эта … Как на свиданье пришла! - продолжал добродушно насмехаться он, указывая на овцу.
- Я в шоке, Загир! Люди не всегда ответят на добро, а тут …?
- Тупая она, овца! - улыбался он! - Чего она может понимать?  Скажешь тоже!?
- Вот тебе и "тупая овца"! – поражённый происходящим, был несогласен с ним я.