О моей жене. Часть 11

Во время этой командировки, в мае 1949 года, я женился в Берлине на Зинаиде Ильиничне Ваняшкиной. Отец Зины в годы войны служил комиссаром стрелкового полка. В 1945 году он был офицером в отделе кадров ГРУ генштаба Советской Армии. В начале 1946 года Илья Федорович получил назначение в консульский отдел управления политсоветника штаба СВАГ в Берлине, куда и прибыл с женой Пелагеей Федоровной и младшими детьми, Валентиной и Евгением.   Зина приехала в Берлин вслед за своими родителями на два года раньше меня, в 1946 году. Она была направлена министерством иностранных дел СССР на должность заведующей паспортного стола консульского отдела управления политсоветника СВАГ.

Удивительно, что девятнадцатилетней девушке доверили столь ответственную должность с огромным объемом работы и с несколькими подчиненными. Она держалась уверенно и с достоинством. Однажды она выпроводила из своего кабинета американского офицера, который прошел без очереди и без ее разрешения закурил сигарету. Американец обиделся и пожаловался консулу, а в коллективе возникла дискуссия: можно ли американца сажать в одну очередь с немцами?
 
В 1948 году Зина  перешла  в управление советско-германских акционерных обществ, куда ее отец был переведен из консульства в качестве начальника отдела кадров. Благодаря своей точности и аккуратности она хорошо справлялась с обязанностями экономиста. Семья переехала из Карлсхорста в Вайсензее по месту нахождения  управления акционерных обществ.

Во время работы в консульском отделе Зина освоила огромное количество немецких слов и устойчивых оборотов, и смело говорила по-немецки, совершенно не соблюдая грамматических правил. Ее безграмотная речь изобиловала сложными терминами и выражениями высокого стиля, что неизменно вызывало у собеседников чувство растерянности.
 
Она великолепно ориентировалась в городе и несколько раз бывала в Западном Берлине в сопровождении своей прислуги-немки. Одевалась Зина в одном из самых модных ателье в центре  Берлина.

Я познакомился с Зиной в конце 1948 года на танцах в Карлсхорсте. Это знакомство закрепилось во время совместных экскурсионных поездок в Дрезден и Саксонскую Швейцарию. Скоро я стал постоянным гостем в Вайсензее, куда чуть ли не каждый вечер направлялся после работы. Я засиживался допоздна и домой следовал последними трамваями, нередко преодолевая часть пути пешком. Иногда, чтобы доставить меня в Карлсхорст, мой будущий тесть вызывал машину у дежурного по управлению. Это был великолепный ”Хорьх“ с сидениями из дорогой ярко красной кожи, принадлежавший ранее одному из главарей нацистской Германии.

Весна 1949 года и начало лета прошли под знаком  продвижения к  нашей женитьбе.  Мы встречались с Зиной почти  ежедневно. Каждую неделю ездили на экскурсии в Дрезден, Потсдам, Люббенау, Бад Заров, посещали берлинские музеи и театры.

В июне у меня был очередной отпуск. Я около недели пробыл в Москве, а оттуда проехал в Сердобск повидаться с бабушкой Еленой Михайловной и другими родственниками. Три дня в Сердобске были заполнены беседами с бабушкой, таким родным и близким человеком, с дядей Гарей и дядей Лёней, которые прошли тяжелый жизненный путь и обладали собственными философскими концепциями. Я подолгу гулял по улицам Сердобска, не стремясь встретиться со своими прежними одноклассниками, и был переполнен ощущением какого-то внутреннего тепла и спокойствия.  Это было не только своего рода прощание с юностью. Одновременно я чувствовал прикосновение к  далекому прошлому, к своим истокам.
 
Мне не довелось больше побывать в Сердобске, но в 1980-е годы один из моих слушателей, служивший там до учебы в институте, рассказал мне, что это обычный промышленный город с несколькими крупными предприятиями, облик которого определяется стандартными панельными и блочными домами.

На обратном пути в Москву моим попутчиком в купе оказался немолодой майор. Увидев у меня книгу, он назидательно сказал неодобрительным тоном, что чтение художественной литературы является пустым занятием, это – бесполезная беллетристика. Нужно читать только произведения классиков марксизма-ленинизма.
 Возвратившись в Берлин, я  с Зиной и ее отцом  провел оставшиеся две отпускных недели  в доме отдыха в Вольтерсдорфе, где нам была предоставлена отдельная вилла. Отдых летом  в Вольтерсдорфе среди буйного цветения деревьев и кустарников был незабываемым.   Мы катались на лодке, купались и загорали, ловили рыбу, играли в волейбол, участвовали в экскурсиях по живописным окрестностям, каждый вечер смотрели кинофильмы и ходили на танцы.

18 июля 1949 года мы с Зиной расписались в консульском отделе  в Берлине-Карлсхорсте. При этом Зина забыла свой паспорт дома, и консул вносил в свидетельство о браке ее личные данные по памяти. Свадебного торжества в ресторане не было. Мы ограничились застольем в семейном кругу у себя дома.
Подводя итоги своей первой командировки в Берлин, я вынужден отметить, что за два года получил меньше знаний о стране и языковых знаний, чем во время месячной практики в лагере военнопленных. Я выполнял информационную работу и отдельные мелкие оперативные поручения. Естественно, что круг моего общения с немцами по службе был весьма ограниченным. Правда, по линии СВАГ я выполнял функции курьера к нескольким высокопоставленным чиновникам Восточной Германии, но общение с ними, кроме Э.Хонеккера, ограничивалось чисто техническими вопросами. По этой причине запомнились две встречи с заместителем министра образования профессором Ромпе, от которого я получил разрешение на работу в закрытом фонде одной из библиотек. Когда я вошел в кабинет Ромпе, он беседовал по телефону, и на меня произвел впечатление его немецкий язык, отточенность и четкость формулировок. Закончив беседу, Ромпе поздорововался со мной по-русски и пояснил, что в свое время закончил физический факультет петербургского университета.

В заключение приведу небольшой эпизод из повседневной службы в Карлсхорсте, который надолго остался в памяти…  Каждую неделю на плацу позади главного здания штаба СВАГ состоялся строевой смотр, который обычно проводил заместитель начальника штаба по строевой части генерал-лейтенант  Самарский. Он проверял форму одежды и выправку офицеров, наличие у них табельного оружия и регистрацию его в удостоверениях личности. Во время одного из смотров генерал задержался перед строем нашего отдела. Его недовольство вызвал внешний вид капитана Агафонова, переводчика английского языка, который обслуживал главнокомандующего ГСВГ маршала Советского Союза Жукова. Генерал взмахивал рукой и с укоризной восклицал: “Офицер!! Одна голенища выше другой!! Портки измарал!! Офицер!!” Сохраняя   раздражение, он перешел к строю следующего отдела.

 Позднее я с недоумением отмечал, что в воспоминаниях Г.К.Жукова генерал Самарский характеризовался, как грамотный и успешный командующий армией. Аналогичным образом я с недоумением воспринял и свидетельство Жукова о его намерении оставить командующим Ленинградским фронтом вместо себя патологического дуролома генерал-полковника Хозина. Зимой 1941-1942 года И.В.Сталин за провал важной операции в составе Волховского фронта отозвал Хозина в Москву и назначил  начальником второстепенного военного института.
Возвращаясь к вопросу о культуре и образованности советских генералов военного времени, должен признать, что мне довелось встречаться и с другими людьми, которые проявили себя как талантливые военачальники в ходе войны, несмотря на невысокий общеобразовательный уровень. Противоречие здесь мнимое и возникло в значительной мере благодаря стараниям отечественных литераторов, которые в стремлении облагородить своих героев делают из них знатоков художественной литературы и музыкальной классики.

Следует полагать, что и среди генералитета немецко-фашистской армии также было немало людей, не имевших достаточного образования, тем  более, что здесь старшие возраста избежали чистки.