Служба в ГРУ генштаба Советской Армии. Часть 13

Летом 1950 года я возвратился в Москву с молодой женой на шестом месяце беременности. Вскоре у нас родилась дочь Елена.

Нашему возвращению в Москву предшествовало случайное стечение обстоятельств. В командировку в Берлин прибыл заместитель начальника службы нелегальной разведки ГРУ полковник Попов. Я, не ведая о его должности, в беседе с ним согласился, что хотел бы на “настоящую” работу. Однажды я сопровождал полковника на встречу в Западный Берлин в качестве переводчика. Полковник чувствовал себя плохо после ночного застолья, и с ним случился сердечный приступ. Я с трудом доставил его в медпункт при полицейском участке близ границы, где ему была оказана помощь. Вернувшись в Карлсхорст, я не доложил своему начальству о случившемся, чем, видимо, укрепил доверие полковника к себе. Он побеседовал с моей женой и вскоре вернулся в Москву. Примерно через неделю моему начальству поступила телеграмма за подписью начальника ГРУ генерала армии Соколовского: “Лейтенанту Кузьмину прибыть в отпуск в Москву к 15 мая сего года.”  Последовали поспешные сборы и возвращение домой.

Через месяц меня вызвали на беседу и предложили новую работу. Я однако ответил отказом , так как узнал, что мной будут руководить мои однокурсники , которым я не доверял.

 Вскоре последовало мое назначение в европейский отдел информационного управления второго главка (ГРУ) генштаба Советской Армии. Этот отдел был развернут на базе существовавшего в годы войны немецкого отдела.  В составе нового отдела  информацией по Германии занимались всего два человека – старший офицер отдела майор Глазунов, командовавший в войну мотострелковым  полком, а после войны с отличием закончивший академию имени Фрунзе, и я в качестве старшего референта отдела. Между прочим, меня с Глазуновым обслуживал отдельный делопроизводитель.

В наследство от немецкого отдела нам достался целый шкаф со справочными материалами довоенных и военных лет: карты с дислокацией, боевым составом и группировкой вермахта, русские и американские справочники по гитлеровскому генералитету, аналитические материалы о тактике и стратегии частей и соединений немецко-фашистских сухопутных войск. Среди всех этих материалов привлекал к себе внимание перевод аналитической справки, составленной Германом Герингом в Нюрнбергской тюрьме о характере будущей войны.  Единственной особенностью будущей войны, как полагал бывший рейхсмаршал, явится еще более массированное применение авиации

Начальником отдела являлся полковник Сергей Дмитриевич Романов красивый  мужчина с безукоризненной прической и в идеально пошитом обмундировании. (Эта должность была очень высокой  -  она соответствовала званию генерал-лейтенанта).  На его кителе красовались планки четырех орденов Боевого красного знамени, хотя во время войны, как начальнику  немецкого отдела информационного управления  ГРУ,  ему не приходилось бывать на фронте.   Зато Романов нередко бывал на докладе лично у И.В.Сталина и пытался подражать ему в манере поведения – говорил тихо и медленно.
 
Европейский отдел насчитывал около сорока пяти сотрудников.  Примерно треть из них имели звание полковника и служили со времен гражданской войны. Другую треть составляли подполковники, фронтовые офицеры, только что закончившие военные академии. Остальные  были  питомцами  военного института иностранных языков разных лет выпуска в званиях от лейтенанта до подполковника.
 
 Основное поле напряжения  существовало между полковниками и подполковниками, как представителями разных поколений. При этом объектами критики были преимущественно подполковники, допускавшие всевозможные мелкие просчеты в силу своего молодого  возраста – нарушение формы одежды, опоздание на дежурство, неправильно опечатанный сейф, задержание комендантским патрулем.

В составе отдела было несколько выдающихся сотрудников, среди которых, выделялся майор Николай Ветров, владевший сербским и английским языками и в годы войны  состоявший  личным переводчиком главнокомандующего Народно-освободительной армии Югославии маршала Броз Тито. Николай обладал даром великолепного имитатора и пародиста. Вот он изображал шествие на работу нашего начальника отдела. Полковник обязательно здоровался за руку с каждым встречным и непременно  вступал с ним в беседу:
- Здравствуйте, товарищ Чёрствый.
-  Здравия желаю, товарищ полковник!
-  Как Ваши дела, товарищ Чёрствый?
-  Да, вот дети болеют, товарищ полковник.
-  Очень рад… очень рад…
Вот он заключает с нами пари, что сейчас же Володя Якуб будет бежать через три ступеньки вниз по лестнице. Телефонный звонок:
-  У Вас такой длинный старший лейтенант есть?
-  Кто говорит, и почему в таком тоне?
-  Это вахтер говорит. На его москвича студебеккер наехал...

На пятом этаже располагался американский отдел, начальником которого был генерал-майор Н.Н.Солодовник. Солодовник был выпускником Военного института иностранных языков. В начале войны он оказался в США в составе одной из штабных союзнических структур, и ему, чтобы уравнять статус с. американским и английским представителями, было присвоено генеральское звание. В   кабинете Солодовника  на стене висело чудо картографии - карта северного полушария, опровергавшая все привычные представления о земном шаре.
 
В составе американского отдела наиболее заметным было  авиационное направление во главе с  полковником  Шапошниковым, сыном маршала Советского Союза Б.М.Шапошникова. Полковник выделялся тем, что имел на кителе три ромбовидных значка о высшем военном образовании. Он курил трубку, и после того, как проходил по коридору, там не менее получаса сохранялся стойкий  запах табака “Золотое руно” и экстракта духов “Подарочные”. В направлении Шапошникова служили, кроме моего приятеля по первой командировке в Берлин А.Стромова, майор Булганин, сын министра обороны СССР и старший лейтенант Василевский, сын маршала Советского Союза. Лёва Булганин, как и его отец, страдал от алкоголизма. Он уже к полудню был совершенно пьяным и уходил с работы, опираясь на пару сослуживцев. Вскоре отец откомандировал его из Москвы в Одесский военный округ.

Мне было поручено заниматься вопросами ремилитаризации Западной Германии. Я довольно быстро освоился с новой работой и, в частности, подготовил ряд подробных информационных сообщений  о деятельности “Бюро Бланка” как подготовительной структуры к развертыванию самостоятельного министерства обороны ФРГ и о немецких  военизированных формированиях в западных зонах  Германии. Эти материалы получили положительную оценку командования. Основным же видом моей работы и работы майора Глазунова был выпуск периодических сводок-обзоров по западному театру военных действий.

Но не все шло гладко. Были и ошибки. В частности, мы с майором Глазуновым при считке одной из сводок-обзоров по Западу не  заметили, что машинистка напечатала Магдебург (ГДР) вместо -  Марбург (ФРГ) в сообщении о командно-штабных учениях американцев. Министр обороны, прочитав сводку, поставил перед разведкой задачу выяснить, почему при отработке данной темы американцы захватывают территорию Германской Демократической Республики.

При проверке информации стала очевидна ошибка, моя и майора    Глазунова, и начальник генерального штаба объявил нам выговор. По молодости лет я гордился тем, что был удостоен взыскания на столь высоком уровне. Более серьезные последствия могла бы иметь другая ошибка. Мне было поручено составить справку лично для И.В.Сталина о  воинских званиях, существовавших во всех видах вооруженных сил гитлеровской Германии. Оформляя этот документ, мое начальство многократно перепечатывало его, стремясь красивее расположить текст. В итоге через неделю нам последовал телефонный звонок от наших коллег из главного оперативного управления генштаба, которые поинтересовались, почему мы пропустили звание подполковник.

Я подготавливал лично для Сталина еще два документа, в том числе  справку на генерал-фельдмаршала Шёрнера, находившегося в советском плену, которую я составил, кажется, в 1951 году. У Шёрнера было пролетарское происхождение, что, видимо, ставило его особняком среди гитлеровского генералитета. Он был предельно жесток по отношению не только к противнику, но и к собственным подчиненным. Это делало его объектом бойкота со стороны генералов и офицеров лагеря военнопленных в Красногорске. Упомянутая беседа Сталина с Шёрнером, по-видимому, осталась безрезультатной. Этот вывод я делаю потому, что за справку мне была объявлена благодарность и назначена премия в 300 рублей.  Я полагаю, что в случае успеха беседы размер премии был бы более солидным.

Обращаясь к судьбе Шёрнера, следует отметить что в 1955 году сразу же после возвращения из плена в Западную Германию он был предан суду и понес наказание за расстрел немецкого офицера без юридического оформления.

После рождения дочери Елены нам пришлось снимать комнату в одном из переулков, примыкавших к Писцовой улице, а потом на Большой Полянке. Я подал рапорт с просьбой о предоставлении мне жилья, и вскоре последовало предложение занять комнату в доме на станции Кучино горьковской линии железной дороги. Я отказался, поскольку, имея  ненормированный рабочий день,  не мог тратить много времени на дорогу, тем более, что у меня обострилась язва желудка.

Я спросил, как мне поступить, у своего начальника полковника Головченко. Он мне сказал: “Иван, ты не можешь просить приема у министра обороны, а ведь твоя жена – может”. Следуя совету полковника, жена появилась в приемной министра, где  ее просьбу выслушал  дежурный офицер. Он решил придать шутливый тон беседе и заявил, что не понимает, зачем такая красивая женщина продолжает терпеть возле себя больного мужа, когда вокруг столько привлекательных мужчин. Жена возмутилась словами офицера и стала резко возражать ему. Услышав разговор на повышенных тонах, к ним вышел начальник приемной. Он извинился за бестактность своего офицера, а затем позвонил начальнику хозяйственной службы моего управления. Тот заверил, что я стою первым в списке на получение жилья.

Вскоре мне действительно предложили жилье на Октябрьском поле, сразу за Боткинской больницей. Это была комната  на первом этаже двухэтажного барака с печкой, отапливаемой углем. В квартире жили еще две семьи, а на кухне был газ. Прежнему хозяину комнаты, немолодому полковнику из моего отдела, улучшили жилищные условия, учитывая, что у него был больной парализованный сын.  Они получили комнату в коммунальной квартире. Зато в квартире была ванна.

Комната мне не понравилась, а Зина осталась ею довольна. И действительно, когда мы сделали небольшой ремонт, расставили мебель и повесили на стену ковер, жилье стало выглядеть вполне прилично.
 
Заключая  этот  раздел своего повествования, я хотел бы сослаться на высказывания одного из  моих сослуживцев, которые, быть может, представят интерес для историка.  Вскоре после выхода в свет книги И.В.Сталина “О Великой Отечественной войне Советского Союза”, которую мы изучали на политзанятиях, я имел беседу с полковником Головченко,  заместителем начальника своего направления, служившим в разведывательном управлении генштаба еще до войны.  Я сказал ему, что не могу разобраться с фактором внезапности нападения, о котором говорится в книге. Ведь даже из немногих сохранившихся довоенных карт немецкого отдела, отражавших  дислокацию  и группировку соединений  гитлеровской армии,  была совершенно очевидна грозившая нам опасность. -  “Неужели Вы сами, Григорий Прокопович, не видели это?”  -  “Всё мы видели,  Иван. Однако мы охотно с готовностью воспринимали успокаивающую позицию командования, сознавая, что война с Германией будет величайшим бедствием. Но об этом сегодня не следует говорить. Так будет лучше для нас обоих”.

В середине 1953 года я попал под “девятый вал” хрущевского полуторамиллионного сокращения Советской Армии. Вместе со мной  были уволены из армии мои сослуживцы Володя Якуб, в последующем доктор наук, автор популярной советской телевизионной программы по страноведению  и Володя Сегаль, ставший основателем советской школы арабистов.

Мой старший товарищ по отделу Николай Кузьмич Глазунов позднее служил в военно-историческом управлении министерства обороны, где ему было присвоено звание генерал-майора. Николай Кузьмич был автором классической монографии “Бундесвер и НАТО”.

Среди событий этого периода остался в памяти торжественный прием в декабре 1950 года, который Союз советских художников дал в Центральном доме работников искусств по случаю шестидесятилетия моего отца. На приеме присутствовали видные художники, работники полиграфической промышленности, представители общественности. Приветственные речи перемежались с выступлениями известных артистов. Пел знаменитый тенор И.С.Козловский, играл виртуоз-гитарист Иванов-Крамской. Неподражаемым тамадой торжества был председатель  союза советских художников Александр* Герасимов,  который беспрерывно продуцировал подлинный фейерверк анекдотов, шуток, прибауток, народных сентенций.

В июне 1950 года у нас родилась дочь Елена. Вскоре после этого события моя супруга Зинаида познакомилась с моим отцом и Татьяной Алексеевной Мавриной. Следует признать, что Зинаида испытывала внутреннюю неприязнь к своей свекрови, хотя всегда была готова оказать ей помощь в случае болезни или при других трудных обстоятельствах. Поэтому вполне объяснима та симпатия, с которой она отнеслась к Татьяне Алексеевне. Между ними установились добрые отношения. Зина была частой гостьей Мавриной на Малой Колхозной площади. Она брала вместе с собой дочь Елену, когда та  немного подросла. Елена сохранила в памяти, что позировала для бабушки  в качестве персонажа сказки ”Война грибов“.