Кубань. Школьные годы

После революции гражданская война на Кубани утихомирилась. Появились колхозы, совхозы, и сплошная неграмотность.
Нет моих сил молчать о том, как внушались в течении двадцати лет капиталистической жизни молодому российскому поколению пакостные рассказы о советском периоде. Вот пример из городской газеты «Вечерний Ставрополь» от 5 июня 2012 года. Здесь приведена цитата из письменных работ школьников по поводу сплошной неграмотности, которую получила Советская власть в 1918 году в подарок от дореволюционной Рос¬сии. О ликбезе (ликвидация безграмотности) школьник пишет: «Неграмотность ликвидировалась большевиками для того, чтобы просто стадо стало умным стадом».
Оставляю без комментариев.
Начиная с тридцатого года, в селах открывались началь¬ные школы. Мои родители, учителя, поначалу кочевали по все¬му району, а затем наконец-то обосновались в одном месте – на хуторе Сухие Челбасы, совхоз № 4 «Кубанская Степь», станица Стародеревянковская. Все они располагались недалеко друг от друга, и нам несложно было переезжать.
Первой моей учительницей была мама. Бабушек у нас не было. Я, шестилетняя, уходила с ней в класс, садилась за парту и, как попало, разрисовывала бумажные листики, уже исписанные с одной стороны. А четырехлетняя Аллочка и двухлетняя Изабелка оставались с нянькой.
Начало 30-х годов. Мой отец – заведующий хуторской школой. На хуторе Сухие Челбасы школе выделили большой по тем временам дом, конфискованный, наверное, у зажиточного хуторянина. Земельный участок спускался к низине с речкой, берега которой проросли камышом и осокой.
Протоптанная вдоль берега тропинка летом обрастала розовым горошком, а над речкой склонялись ветви плакучих ив. Мы жили при школе. Спустишься к речке, а там пахнет тиной, квакают лягушки, вдоль берега – копани, одна за одной. Это вырытые вблизи речки неглубокие колодцы, чтобы брать воду для полива.
На школьном огороде папа выращивал кукурузу и сахарный тростник. Раздобыл лошадь. Из тростника варили тростниковый мед.
Голову отец всегда брил, никогда не носил бороды и усов, и вся школьная детвора называла его «лысым»: «Лысый идет!». Однако его любили учителя и дети, особенно интернатские, жившие при школе.
Деревенские учителя, а их было не так много, человек пять- шесть, часто по вечерам собирались в нашем доме, играли в карты, кто-то начинал играть на гитаре, потом пели песни. Мама исполняла романсы. У нее был красивый голос.
На поле после уроков работали ученики 3-4-х классов, кото¬рым было по 15-16 лет.
В 33-м году на Кубани началась голодовка. Люди умирали повально. Папа ежедневно кормил школьников кукурузной ка¬шей с тростниковым медом. Этим и выжили.
Голод и грызуны. Мыши были повсюду – в хатах, колхоз¬ных амбарах. Нас выводили на борьбу с ними, давали металлические лопатки, которыми мы поднимали со стен бригадных сараев слой из соломы с глиной, под ними сплошная мышиная стена. Одного за другим мы вытаскивали грызунов за хвосты, хлопали о деревянные ящики и туда же сбрасывали.
1935 год. Я – пионерка. Живем уже в совхозе «Кубанская Степь» в одной из классных комнат при школе. Там же был и интернат. С дальних хуторов сюда приезжали учиться дети. Зимой учились, летом уезжали в пионерские лагеря, располагавшиеся рядом с пшеничными посевами, дежурили на вышках. Почему-то тогда часто горели поля с созревшей пшеницей.
Меня, ученицу 4-го класса, назначили ликвидировать ту самую неграмотность населения, учить взрослых людей написать слово «мама» и расписаться самому. Это было мое первое пионерское поручение. Мы постоянно ходили в красных галстуках, занимались спортом, собирали в поле колоски.
В этом совхозе прошло мое раннее школьное детство. Там я окончила семь классов.
Из совхоза мы переехали в станицу Стародеревянковскую, и папа тут же открыл восьмой класс. Я была новенькой. Мой отец, хотя и был директором школы, в начале учебного года замзамещал нашего классного. Первого сентября сели за парты, кто с кем хотел, а он предложил всем выбрать соседа по желанию, толь¬ко чтобы мальчик с девочкой. Объявил и ждет. Первым поднял руку Толя Колесник и указал на меня. Я покосилась на незнако¬мого смелого парня, но он поднялся с парты и подсел ко мне. Подружились.
В 1938 году в станице Стародеревянковской, расположен¬ной недалеко от совхоза, сельский совет поселил нас, как семью учителей, в сельсоветском доме. Дом стоял на центральной до¬роге Краснодар – Ростов, при нем был большой сад, а у крыльца при входе в дом росли громадные старые груши. На них вес¬ной устраивались в скворечнях скворцы, выводили птенцов и пели свои красивые песни. Уже много лет я не вижу этих замечательных птиц.
Там прошли мои главные школьные годы. Время быстротечно. Восьмой, девятый, десятый…
Школьные годы. Кто из старшего поколения их не помнит?
Наш десятый был первым выпускным, выпускным 41-го – года начала войны.
Хорошие, веселые были годы. Походы, кроссы, спортивные соревнования, драматический, танцевальный и хоровой кружки. Я успевала везде. Играла первые роли в пьесах Островского, пела в хоре, училась танцевать и хорошо стреляла – без труда попадала «в десятку». Получила значок «Ворошиловский стрелок».
А еще каждый школьник должен был выполнить программу и получить значок БГТО – «Будь готов к труду и обороне!»: прыжки в длину и высоту, бег, кросс, стрельба из малокалиберной винтовки – и ты готов к Труду и Обороне!
На дальние расстояния с песнями ходили в походы. Мы, конечно, были наивными, молодыми, не понимали, что уже тог¬да были стычки с финнами, на Дальнем Востоке нарушали границу японцы, гибли солдаты. И песни тогда были на военную тему – «На границе тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят…», «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед…»
О комсомоле мечтала. Хотелось поскорее вступить. Бывало, с завистью заглядывала в окно, где проходило собрание. Появившиеся господа в стране после ее предательского уничтожения балабонили, что в комсомол и партию загоняли насильно. Это не так..
В комсомол вступила в 38-м году. Меня тут же, как боевитую и активную, в старшие пионервожатые школы. А это что? Не один и не два отряда, да еще и октябрята.
Не заметила, когда выросла. Себя, конечно, хвалить не¬хорошо. Но из шаловливой девчонки я превратилась в хорошенькую девчушку с зелеными задумчивыми глазами и темно- каштановыми косичками. Кто-то из ребят в то время написал стихотворение о нашем классе, где упоминал мои, почему-то «задумчивые», глаза.
Химию не любила. Я ее не понимала. Училась хорошо, а химия не давалась. Однажды вызвал меня к доске учитель и по¬просил написать какую-то формулу. А какую? Тут и решила на¬писать. Пишу. Учитель молча стоит у окна, смотрит во двор школы. А я пишу, что попало. Анатолий начал кашлять. Преподаватель обернулся, посмотрел на мою писанину и крупными буквами на доске вывел оценку: «ПЛОХО». Было и такое...
Химию потом учила вместе с Анатолием.
Толя был удивительным мальчиком. Он играл на всех струнных инструментах, занимался спортом: турник, коньки. Создал в школе струнный оркестр. Я тогда играла на гитаре. В школьном драматическом кружке, которым руководила моя мать, в пьесах Островского играла главные роли. Анатолий в постановках пьес не участвовал, но постоянно присутствовал и тай¬но ревновал меня к мальчишкам, моим партнерам по сцене.
Между мной и Колесниковым, как и у многих в то время, была крепкая дружба. Тогда были нравы другие. Признаний особых тоже не было. Мы были скромные и стыдливые. Иногда в субботний день, отсидев последний урок, схватив портфель с книгами, как бы невзначай, я мягко приказывала:
–Колесо, приходи вечером на крыльцо. Девчонки будут.
А он в ответ улыбнется и скажет: «Попроси получше – приду». И добавлял: «По мне, лишь бы ты была…».
Казалось, что мальчишки нашего класса самые красивые. Андрей Таран, Федька Шевченко, Витька Пономаренко. Андрей руку на фронте потерял, Витя и Толя погибли... Федор вернулся, встречались после войны на юбилее нашей школы в станице Стародеревянковской в 1970 году. Съехались. И мы с папой из Ставрополя приезжали.
… Просидели мы с Анатолием за одной партой три года – в восьмом, девятом и десятом.
Я в десятом. Наступила зрелость. Одиннадцатого тогда не было. Дружным и сплоченным был наш единственный в шко¬ле десятый, выпускной. Многие мальчишки были старше меня на три-четыре года. Да и многие девочки были младше их. Пер¬вая любовь, первые симпатии.
В кино почти всем классом ходили, зимой на речке по за¬мерзшему льду половина класса на коньках каталась, а летом по вечерам на лужайках собирались, жгли костры, мальчишки-музыканты играли почти на всех струнных инструментах, а девчонки подпевали и мечтали о будущем.
… 1941-й. Заканчивался учебный год. В класс во время урока вошел завуч, назвал по фамилии двоих ребят и попросил выйти. В класс они не вернулись. Их срочно вызвали в военкомат, затем направили в военное училище. Аттестаты выписали без сдачи экзаменов.
Мы продолжали учиться и готовиться к экзаменам. Поговаривали о какой-то войне, для нас непонятной. «Ну и пусть, где- то там, воюют…». Слышали, немцы напали на Польшу, захвати¬ли Данию и Норвегию, Балканы, захватили Францию…
Сданы экзамены. Готовимся к выпускному.
21 июня 1941 года. Суббота. Учеба позади… Выпускной. Сейчас его называют балом. В станичном клубе нарядно убрана сцена. В первых рядах – родители. С напутственными речами выступает мой отец, директор школы, классная, учителя. Дают советы.
Прощальный ужин со сладостями и фруктами, цветы. На¬рядные мальчишки в костюмах, девчонки с бантами носятся, словно бабочки, помогают родителям накрывать сладкий стол. Щебечут друг с другом. Мальчишки в сторонке делятся мечта¬ми о будущей профессии.
Духовой оркестр играет вальс. Анатолий направился ко мне, протянул руку. Закружились. И все поплыло, он что-то шептал, расслышала: «Люблю!». Мне весело. Я танцевала и улыбалась.
Окончился вечер. Долго бродили всем классом по станичным улицам, взобрались на колокольню недействующей церкви, разбудили спящих ворон. Оттуда направились к речке.
Самый старший из ребят, Андрей, открыто курил, и поэтому у него всегда были с собой спички. Разожгли костер и уселись, а язычки пламени слегка метались по нашим веселым лицам. Наперебой делились своими планами о дальнейшей учебе. Я собиралась в Краснодарский медицинский институт. Хоте¬лось быть врачом, а ребята почти все избрали себе военную карьеру.
В часы, когда мы еще продолжали веселиться и радоваться тому, что позади учеба, мечтали о передышке и дальнейшей судьбе, народный комиссар обороны Советского Союза маршал Тимошенко в 23-00, начиная с Прибалтики, обзванивал командующих штабами и просил или приказывал немедленно вы¬езжать к месту дислокации штаба с такими словами: «Имейте ввиду, возможна провокация со стороны Германии и Румынии».
– Что, война? - один из командующих задал вопрос наркому.
– Войны, возможно, и не будет, а войска должны быть наготове, – ответил Тимошенко (так записано в книгах о Великой Отечественной войне).
Румынские войска на всем протяжении границы уже 21-го июня вели артиллерийский обстрел территории Советского Союза.
Почему я пишу вам, мое настоящее и будущее поколение, и о войне, которую я видела?
Пройдут годы, затеряются общедоступные источники информации, а мои воспоминания, я знаю, вы, конечно, прочтете. В них нет выдумки.