Испытания. Война

Ночь. С 21 на 22-е июня война уже была. В 4 часа 15 минут корабельная и береговая артиллерии фашистов и их союзников от¬крыли огонь по Измаилу и другим городам на Дунае. И тогда был дан приказ всем кораблям, батареям флотилии открыть ответный огонь. Немедленно донести Военному Совету Черноморского флота о начале войны. Приказ исполняется, а страна еще спит.
22 июня 1941 года. Эта дата никогда не изгладится из памяти нашего народа.
…Рано утром, в воскресенье, еще до восхода солнца Анатолий зашел и отпросил меня поехать на поезде в соседнюю станицу, к деду на пасеку в сад – поесть медовых вощин, клубники, малины, да и набрать для родителей. У деда пасека. Станицы рядом.
Меня отпустили с таким расчетом, что¬бы к 12-ти была дома. Анатолий, шутя, пообещал вернуть меня в «целости и сохранности» к обеду.
В восемь утра были на месте. Дед сразу за угощения. Попробовали и мед, и медовую вощину пожевали. Послал на клубнику. Наелись, себе набрали.
Пошли бродить по аллеям колхозного сада между рядами яблонь. Смеялись, шутили. Вспугивали с веток чирикающих воробышков. День с утра солнечный, не в меру знойный и даже душный. Тишина. Парило. На небе ни облачка. Неожиданно на¬летел ветер, где-то громыхнуло. Потом еще и еще. И тут же ливень. Молнии одна за другой рассекали небо.
Мы шмыгнули под крону развесистой яблоньки. Мое батистовое беленькое платьице намокло и прилипло к телу. Анатолий снял рубашку и повесил на ветку, пытаясь защитить меня от проливного дождя. Мы стояли под деревом близко, не касаясь, друг друга, чему-то смеялись и радовались, переполненные какими-то непонятными нам чувствами. Наверное, так приходит первая любовь. Я смотрела на Анатолия, он – на меня, и, казалось, что еще секунда и свершится первый поцелуй в моей жизни. Но его так и не было ...
Дождь, как внезапно начался, так внезапно и прекратился. Дорога размокла.
Гром еще гремел, но далеко и тише, а мы весело вынырнули из-под яблони. Мокрые, вприпрыжку побежали из сада. Размокшая кубанская черная земля превратилась в грязь, налипла на ноги, а нам было смешно и весело.
Но дождя уже не было. У бабушки Толика обмылись и поспешили на вокзал. Родным обещали вернуться к обеду.
Не день, а какая-то напасть. Все наскоро. Туда и обратно. Поезд причалил к перрону. Толя с полным ведром клубники, я с плетеной корзиной, в которой были мед и вощины. Мы вышли из вагона.
Удивила привокзальная тишина. Не было ветра. Даже не шептались березы, будто завороженные зловещей тишиной молча стояли в рядочек. Молчало привокзальное радио, да и музыки из репродуктора не слышалось. Никто не ходил.
В стороне у одинокого столба, на котором висел черный круглый, как шляпа, репродуктор, стояли люди, окружив его, чего-то ждали. Подошли и мы. Анатолий спросил у рядом стоявшего парня: «Почему стоите?» Тот ответил:
– Важное сообщение. Сейчас скажут!
–Внимание, внимание! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Через несколько минут будет передано важное сообщение …
В голосе диктора слышалась особая тревожность:
– Заявление советского правительства… Граждане и гражданки Советского Союза, сегодня в четыре часа утра без объявления войны фашистская Германия вероломно напала на нашу страну…
С заявлением выступал министр иностранных дел В.М. Мо¬лотов, сообщил, что 22-го июня 1941 года без объявления вой¬ны, вероломно, нарушив договор о ненападении между Германией и СССР, немецко-фашистские войска внезапно вторглись на территорию СССР. Подверглись бомбежке Житомир, Киев, Севастополь. На стороне фашистской Германии выступили Италия, Румыния, Финляндия, Венгрия.
Напуганная, я стояла, как вкопанная, устремив на Анатолия глаза. Толя понял мой страх, обнял, проговорив: «Завтра в военкомат. Комиссию я прошел. Направят в училище. Приду вече¬ром. Сейчас домой».
С вокзала добрались на рейсовом. Мы не знали, что будет дальше, но понимали, что пришла большая беда.
Вечером почти весь наш десятый класс собрался на пусты¬ре за школой. По существу – прощались. Потом мы с Анатолием перешли на школьный порожек и просидели до зари. Говорили, тревожились. С утра следующего дня уже полным ходом шла мобилизация.
23-го июня Анатолий был мобилизован. Эту последнюю встречу я ждала. У сельсовета уже стоял небольшой колхозный грузовик и поджидал мобилизованных. Их отправляли в военкомат районной станицы. То были отцы и дети. Перед отправкой Анатолий прибежал, прижал к себе: «Жди! Я сообщу, где буду. Береги себя!».
Дом, в котором мы жили, стоял у дороги, ведущей в рай¬центр. Я ждала у калитки, когда колхозный грузовик с мобилизованными проедет мимо. Он показался, подняв клубы дорожной пыли, она, как стена заслонила перед моими глазами все. А может, это была не пыль, а слезы. Но я успела увидеть, как Толя взмахнул рукой.
Я пообещала ждать, он – вернуться…
По радио в тот же день была объявлена мобилизация военнообязанных 1905-1918 годов рождения. Год рождения моего отца под мобилизацию не подходил, и он пока оставался дома.
Вскоре Толя прислал первое письмо из Сызрани, затем второе. Курсы в военном училище были недолгими. В звании лейтенанта он был направлен на защиту Москвы. Начало 1942 года.
Там, на западе уже шла война, а в тылу спешили убрать на полях хлеб. Была мобилизация и на различные тыловые ра¬боты. Кроме уборки зерновых, подготовки почвы, убирали коноплю, которую возделывали колхозы. Ее масло требовалось авиации. Убирали хлопок. Кто мог бы подумать, что все эти нетипичные технические культуры в кубанской станице! А эти культуры являлись сырьем для военной промышленности, и также нужны стране и фронту.
Оставшимся в деревнях женщинам, старикам и несовершеннолетней молодежи пришлось решать большие задачи. Война отняла все трудоспособное население. Фронту было передано большое количество тракторов, автомашин и лошадей. Особенно трудным было первое военное лето. В максимально короткий срок надо было убрать урожай.
На поля страны поголовно вышло все сельское население – от подростков до стариков. Большие тяготы легли на плечи женщин. В некоторых районах нашей страны хлеб убирали под вражеским обстрелом и бомбежками. Но фронт и тыл были обеспечены. Вы, мои внуки, правнуки и праправнуки должны об этом знать и помнить.
Мою мечту об институте пришлось оставить. Началась уборка зерновых. Меня, как грамотную, направили весовщиком от МТС. Все убранное зерно принимали два весовщика – колхозный и тут же сдавал мне, представителю государственной организации. Зерно следовало не только принять, но и сохранить.
Укрывали от дождя, ворошили лопатами, просушивая, увозили на элеватор. Затем на уборке хлопка. Осень сырая, а теплой одежды не было. Подхватила болезнь. Тогда радикулитом называлась. «Стреляло» так, что ходить было больно. Подлечилась уже после войны, а тогда терпела.
Во второй половине ноября 41-го немцы уже стояли под Ростовом. В октябре девчонок-комсомолок собрали в райкоме, три часа дали на сборы: направили рыть окопы под Ростовом. Ростов открывал дорогу на Краснодар. Солнце зашло за гори¬зонт, и мы выехали в ночь на нескольких подводах, нагруженных сеном и зерном для лошадей, да нашими сумками и лопатами.
Километрах в двадцати от Ростова рыли окопы. Туда со всех станиц съезжались на бричках мобилизованные девчонки. Бомбили.
Восемь дней Ростов был в руках агрессоров, но большими усилиями войск Южного фронта 29 ноября 41-го город был освобожден (первый раз нашими войсками Ростов был оставлен 21-го ноября 1941 года).
На стратегической дороге Краснодар-Ростов между станицами Каневской и Стародеревянковской – три моста, между ними – дамба, по обе стороны которой речка, лиманы, заросшие камышом. Мосты охраняли с первых дней войны.
Диктор Юрий Левитан читал тревожные сводки «От Советского информбюро». С первого его слова можно было понять, как обстоят дела на фронте.
Ростов снова освобожден. Появилась надежда учиться.
Крымский Симферопольский медицинский институт был эвакуирован в Армавир. Тогда многие заводы и фабрики эвакуировались в Сибирь, Казахстан. Узнала, что институт принимает на трехгодичную учебу девушек, окончивших десятилетку. Фронту крайне нужны врачи.
Собрала кое-какие пожитки: одежды мало, обуви – тоже. Поехала товарным, вагон набит народом, освещения нет. Орудовали воришки, резали сумки, вытаскивали, что могли.
Ехали в темноте и в этом длинном, набитом людьми товар¬ном вагоне, всю дорогу кто-то чиркал спичками, переговаривался и кому-то что-то передавал. Слышны были выкрики: «Ой, у меня разрезали мешок!» А ко мне пробрались в привязанную к чемоданчику подушку, в которой были завернуты туфли. В Армавир приехала в тапочках.
Жить и учиться было трудно. В буквальном смысле, заедали вши. Не избежала этой участи и я. Пришлось остричь под машинку мои темно-каштановые вьющиеся волосы. Я выглядела, как партизанка.
Сейчас, в двадцать первом веке этих насекомых, пожалуй, нигде нет, во всяком случае, у нас, в России. А тогда они могли находиться в волосах, рубцах одежды. Кусаются, пьют кровь. Особенно опасны гниды, яйца вшей, которые до поры до времени сидят, прицепившись к волосам или за складки одежды. Надо не допустить их рождения на тебе! Терпели, боролись. Эти насекомые тогда поражали не только гражданских, но и всю армию – от рядовых до офицеров.
Семь месяцев войска Красной Армии держали оборону под Ростовом. Окончен первый курс. В июле 42-го начались экзамены. Изучали строение скелета, зубрили латынь, часто были в анатомичке. Институт имел свой научный материал.
Однажды, придя на экзамен, многие предстали перед за¬крытой дверью института, на которой наискось было приклеено объявление: «Ночью институт эвакуирован в Кызыл-Орду. Студентов просим следовать туда». Куда – «туда»? Где эта Кзыл-Орда? С чем ехать?
29-го июля 1942 года наши войска вторично оставили Ростов и отступали на Краснодар, Армавир, Ставрополь, в общем, на Кавказ.
Надо было возвращаться домой в свою станицу, к родителям и сестрам.
Из Армавира теперь уже уехать оказалось нелегко. В сторону Краснодара шел товарняк с одним пассажирским вагоном. Меня взяли, как и других, хотя машинист отговаривал – дескать, там скоро будут немцы. Но «там» были моя мать, две младшие сестры, отец…
В поезде встретился раненый офицер, от которого я узнала, что мой отец Кирилл Александрович Панасенко, директор школы, ушел из станицы с отступающими войсками Красной Армии. А из совхоза «Кубанская Степь» будущий родной дедушка моего старшего сына Валерия, директор этого совхоза, Иван Федорович Куликов ушел в партизаны.
В дороге, где-то за Кропоткиным, над нами появилась «рама» – немецкий самолет-разведчик, а вскоре и бомбардировщик. Товарняк продолжал свой путь, а над ним немецкий самолет. Посыпались бомбы. Прошивали пулеметные очереди.
Заскрежетали тормоза. Стоп! Дальше ехать некуда. Крики. Беготня. Мы, из милости машиниста попавшие на поезд, кто куда – в лесополосы, в неубранное кукурузное поле. Прятаться. Повторный заход - и новая пулеметная очередь по убегающим людям. Видно, не судьба была тогда мне быть убитой.
Кое-как от Кропоткина, по полям и проселочным тропинкам, пешком под утро следующего дня добралась домой.
Папа, действительно, отступил с войсками Красной Армии. Пугливая моя мама в панике.
Младшие сестры, «неразбитные», как говорили в народе, хотя тогда уже тоже выходили на работу в колхоз.