Люцифер

 «Солдаты! Слушайте внимательно! Мы, Второе Ленинградское творческое объединение Госкино, снимаем героическую картину «Музы-канты одного полка». История проста. 1919 год. Антанта оккупирует город Мурманск. Красные вынуждены его оставить. К войскам Антанты попада-ет в плен полковой оркестр. О приключениях оркестра в тылу врага и рас-сказывает наш фильм. Вы приглашены для съёмок в массовках. Играть красных и белых. Вам придётся освобождать Мурманск от чёрных сил им-периализма», – так громко говорил в мегафон главный режиссёр фильма, известный артист Кадочников, впервые пробующий себя в роли киноре-жиссёра.
Пройдёт не один десяток лет, и я с большой теплотой буду вспоми-нать этого выдающегося мастера отечественного кинематографа. Он часто встречался с нами во время съёмок, рассказывал о своих сыгранных ролях. В себе он не видел выдающейся личности, «звезды». Скромно говорил, что это просто выигрышные роли, как, например, в фильме «Подвиг разведчи-ка», что ему везло на режиссёров и на коллектив, с которыми приходилось работать. Хочу рассказать про съёмку одного лишь крошечного эпизода, который так и не удалось отснять до конца в задуманном виде.
И вот мы в знаменитых красноармейских будёновках, обутые в бо-тинки с болтающимися обмотками и с трёхлинейными винтовками входим в «Мурманск». Местные говорят: Мурм;нск. Это случилось на заключи-тельной стадии съёмок, в финале фильма, когда «красные» входят в остав-ленный интервентами Мурм;нск.
– Солдаты! – через мегафон наставлял нас главреж, – вы вступаете победителями, на ваших измученных ратным трудом лицах улыбки. Любая кислая рожа испортит картину! Вы поняли?
– Так точно! – рявкнули сотни голосов.
Мощёная булыжником мостовая на окраине Ленинграда, старинные дома, вывески «Трактир», «Мануфактура» придавали улице колорит старо-го города Мурманска. Здесь должен прозвучать заключительный победный аккорд. Маршем проходит полк красноармейцев, а впереди на белом коне лихой командир. Оркестр освобождённых из плена музыкантов встречает бравурной мелодией свой родной, долгожданный полк. Героиня фильма Катя, бесстрашная партизанка, бежит по тротуару, ищет среди бойцов сво-его любимого жениха. Здесь-то и проявилась одна деталь, не учтённая ре-жиссёром.
Тема жениха Кати постоянно звучала в фильме, но сам жених оста-вался за кадром и должен был проявиться только в финальной сцене. И то лишь на миг, когда его среди бойцов находит Катя и бросается ему на грудь. Вот и весь эпизод. Мелочь? Как сказать. Кадочников рассудил очень прагматично: зачем подбирать артиста на несколько секунд. Бросится Катя на любого солдата, и дело в шляпе. Просто и экономно. Молодой ещё был Кадочников, в смысле как режиссёр. Новичок!
Дело прошлое, минуло много лет, но этот эпизод вижу как сейчас. Вообще, снять такую массовую сцену в городе очень непростое дело. Представим себе: полк марширующих солдат, толпа горожан, оркестр, в окнах девушки и женщины, бросающие ленты, цветы, клочки материи. И вся эта разношёрстная публика должна действовать как единый организм, добиваясь гармоничного звучания дубля, которому жить на экране не бо-лее минуты.
И вот генеральная репетиция. Помощник режиссёра дал сигнал раке-той.
– Пошли! – и через секунду. – Камера!
Идут солдаты, печатая шаг под звуки оркестра, бегут навстречу дети и дамы с цветами, с верхних этажей сыплется всякая мишура. И тут бежит Катя и бросается на грудь первого попавшего солдата.
– Стоп всем! Занять исходную позицию! – кричит Кадочников.
Хорош был снятый эпизод, но ему не понравился.
– Катя, – мягко отчитывал он красивую, ну очень красивую героиню, – всем же видно, что ты кинулась на первого встречного. Это нежизненно, это нереально! Это, наконец, неприлично. Ты бежишь вдоль строя, задирая голову, и высматриваешь любимого. Он в гуще бойцов. А увидишь – смело вбегаешь в строй. И бросаешься ему на шею! – и оператору: – Всё это – крупным планом! Василий, ты понял?
– О чём речь! Понятно!
– Катя, я тебе сейчас подберу жениха. – И Кадочников пошёл с ней вдоль выстроившегося шеренгами полка.
– Видишь, в четвёртой шеренге солдат – строен, красив. Подходит?
– Да мне всё равно.
– Э, не скажи, этот фильм, может, войдёт в историю, и ты вместе с ним. Эй, солдат! Да не ты, вот ты, подойди сюда! – И Кадочников объяс-нил солдату его задачу.
– Есть! Чего тут не понять? – ответил солдат и встал в строй. Это был наш ротный художник Шишкин.
– Ноги...
– Что опять?
-...худые, болтаются в сапогах, как карандаши в стакане, да и кривые, как турецкие сабли.
– Ну, женщины... Вам не угодишь!
Снова сигнал ракетой. Всё пришло в движение.
– Камера!
И началась съёмка. Под звуки марша Катя птицей – над тротуаром! Находит жениха и влетает в плотный строй. Сразу всё смешалось. Образо-валась пробка, и Катя не смогла протолкнуться до избранника.
– Стоп! Все на исходную!
– В чём дело? – спрашивает Кадочников нашего майора Никифорова. – Почему завал?
– Дело в том, что мы маршируем, как на параде, с дистанцией в один шаг. Вы же сами сказали – как на параде!
– Главное, сделайте так, чтобы Катя быстро добралась до жениха!
– Есть!
Увеличили дистанцию между шеренгами до двух шагов.
– Пошёл! – дает сигнал ракетой помреж.
– Камера! – вторит Кадочников.
Катя бежит по тротуару, вбегает в строй и к Шишкину – жениху. И тут выяснилось, что он далеко не артист. Катя – к нему на шею, а он, вме-сто того чтобы обнять её, от испуга растопырил руки.
– Солдат! – уже заметно нервничая, объясняет ему Кадочников. – Представь на минуту: это твоя любимая после долгой разлуки тебя встре-тила. Ты должен от счастья обнять её и жарко целовать. Понял?
– Понял! Есть целовать!
– Пошёл! – летит ракета.
– Камера! – даёт сигнал главный.
Катя бежит по тротуару, высоко подняв голову в поисках жениха. И на полном бегу цепляется башмаком за оторванную доску и растягивается на тротуаре. Вокруг все хохочут. Съёмка сорвана.
– Стоп! – изо всех сил орёт помреж, – на исходную!
И с этой роковой минуты всё пошло вкривь и вкось: то на съёмочную площадку въехала «Волга» какого-то начальника, то лошадь понесла «красного» командира... Короче, всё расстроилось, и съёмка развалилась на глазах. А тут ещё вмешалась погода. Фильм делали цветным, и снимать надо было при солнце. А в Ленинграде погода, как поётся в песне: «То ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет». Съёмка эпизода затянулась почти на две недели. Злыми и нервными донельзя были и съёмочная груп-па, и артисты. Минутный эпизод этот был режиссёру очень важен и дер-жал уже полностью отснятую картину. Больше всех, понятное дело, пере-живал и нервничал сам Кадочников.
Наконец – о, чудо! Установилась ясная солнечная погода. Подвезли свежие цветы, приведена в порядок амуниция. Полк встал на исходную. Оркестр продул мундштуки труб. Всё готово к съемке.
– Ребята, – проникновенно обратился к полку режиссёр, – сегодня уж точно последний день съёмок. Постарайтесь во славу советского кинема-тографа!
– Есть! – весело и звонко откликнулся полк.
И Кадочников заторопился на съёмочную площадку к камерам.
Тут Шишкина тронул за плечо сзади стоящий солдат Тугаев по кличке Люцифер. Кличка ему была дана за некрасивое лицо и заменяла имя и фамилию. Татарин, по натуре добрый и мягкий человек, он с обре-чённостью Христа нёс свой крест, ни на кого не обижался и не держал зла.
– Ты что? – спросил Шишкин.
– Слушай, тебе хорошо, ты красивый. Сейчас тебя с артисткой сни-мут, дома увидят, а у тебя жена, ребёнок. Ревность, ещё не так поймут. За-чем тебе это?
– Ты что несёшь? На что намекаешь?
– Давай я за тебя пострадаю!
– Ты это о чём, Люцифер?
– Вот я заметил, что Катька, после того как упала, тебя не ищет гла-зами, а смотрит только под ноги, отсчитывает три шеренги, вбегает в ряд и бросается на четвёртого с краю, то есть на тебя.
– Ну и что?
– А то. Я встаю на твоё место, она на меня повесится, и её снимут вместе со мной. Ты не представляешь, какой я буду популярный в своём ауле. Приеду, на первой красавице женюсь!
«Однако наблюдательный этот Люцифер», – подумал Шишкин. Но его удерживало одно обстоятельство – рожа Люциферова.
– Ты что, Люцифер? Опомнись! Она увидит тебя и умрёт со страху.
– Не умрёт. Артистки и не такое видали. Ставлю две бутылки только за твоё место в строю. Да и делов-то: ты два шага назад, я два шага вперёд и всё. Идёт?
Шишкин в течение года из-за жёсткой дисциплины в роте не нюхал спиртного, окромя краски. Он ещё немного подумал и... согласился.
– Пошли! Ракета! – вдруг скомандовал майор. – Шагом марш!
И полк вновь двинулся в «освобождённый Мурманск».
– Камера! – донеслось до строя.
А вот и Катя. Влетает в строй, отсчитывает четвёртого и – оказыва-ется на груди Люцифера! Лицом к лицу столкнувшись с нашей «образи-ной», она чуть не теряет сознание.
– Мама!!! – кричит сдавленным голосом бесстрашная разведчица Ка-тя и пулей вылетает из строя.
Все в замешательстве. Вновь сорвана съёмка. Запыхавшись, подбега-ет взбешённый Кадочников.
– Что опять случилось?!
Катя, едва придя в себя, показывает на Люцифера.
– Ты... ты как сюда попал? – в изумлении спрашивает осипший ре-жиссёр.
– Я солдат этой роты.
– Ты кто?
– Люцифер!
– Майор, это кто у тебя?
– Люцифер, Павел Петрович, – подтверждает майор Никифоров.
– Какой ещё Люцифер?! Вы что, все тут с катушек съехали?!
Он посмотрел на Катю-партизанку. По её виду понял – сегодня съёмка кончилась.
– Петрович, – успокаивает его помощник, – а что, это даже блеск – такой поворот сюжета. Катя издалека, по внешнему облику, узнаёт своего жениха, бросается к нему и видит обезображенное в боях его мужествен-ное лицо. Сначала она ужасается, а потом целует его. Это будет классно!
– Да? Вот ты ей это и объясни, особенно про поцелуй. У него лицо такое от рожденья, а не результат ранений.
– Зато у него ноги прямые, – хихикнул оператор. Но главреж не при-нял шутку.
– Всё, я больше не могу! Давай отбой, – И Кадочников, держась за сердце, побрёл к своему вагончику.
«Павел Петрович – это тебе не тяп-ляп, – объяснял позже Люци-фер=Тугаев сослуживцам, – он трижды лауреат Государственной премии СССР. Вот снял меня в этом фильме и обещал пригласить на главную роль в своём новом фильме «Собор Парижской Богоматери»...