Река жизни. Рождение сына

Мой Андрей писал регулярно. Попросил прислать бумаги. Я собрала небольшую посылку, а кроме бумаги, положила теплые носки и перчатки. Челябинск не Кубань. Холода наступают рано, морозы.
Снова от него письмо – «Приезжай, распишемся». Я на седьмом месяце. Ехать боязно, но поехала.
Дорога длинная. Нескончаемый лес, горы, скалы. Поезд из Каневской пошел на Сталинград и дальше, на Урал. На скалах попадались вырубленные острым предметом короткие письма, пожелания, подписи, фамилии. Край показался суровым и не¬приветливым.
Поездка длилась несколько суток. Утром в какой-то дымке показался Челябинск. Его заводские и фабричные трубы окутаны сизым туманом. Но это не туман, а едкий дым, от которого першило в горле.
Сняла квартиру. По случаю моего приезда в качестве беременной, можно сказать, барышни, Андрея отпустили с ночевкой. Вместе провели отпущенные нам сутки, обсуждали дальнейшую жизнь. Побывали в ЗАГСе, с регистрацией не по¬лучилось. У нас не было паспортов.
Я, конечно, расстроилась. Андрей успокаивал, говорил что- то ласковое, обнимал.
На перроне большого челябинского вокзала у вагона, которым я должна была уехать, прощались. Я будто бы не плакала, а слезы катились. То одну, то другую Андрей вытирал с моего лица и, согнувшись надо мной, маленькой и печальной, обхватив двумя руками мои плечи, с каким-то укором повторял: «Ну, пожалуйста, не плачь. Вернусь – распишемся…».
Объявили отправление. Андрей заторопился, прижал меня к себе и поцеловал. Расстались.
Наши родители были огорчены. В моей голове всякие мыс¬ли. По существующему тогда закону родившегося ребенка записывали на девичью фамилию матери, и это мне не давало по¬коя.
Но жить надо. Мне предстояло уехать в Усть-Лабинскую для сдачи экзамена и получения диплома об окончании педучилища. Кажется, я была на восьмом месяце. Откуда-то приехала еще одна студентка и нас двоих поселили в школьном пустом классе. Дети на летних каникулах, а класс уставлен голыми железными кроватями на сетке. При школе – интернат. Женщина, комендант школы, дала нам по матрацу. Пытались зажечь свет – под потолком класса не оказалось лампочки. Освещал помещение единственный фонарь с улицы.
Познакомились. Расстелили простынки, улеглись, разговаривая о предстоящих экзаменах.
Вера заерзала, а потом спросила:
– Ты как? Ничего не слышишь? Мне что-то не по себе, что- то летает.
Не по себе было и мне. Почему-то пекло тело.
Нашли спички и ужаснулись. Клопы! Не один, не два, а десятки! Наверное, изголодавшиеся, ползали по нашим белым простыням, какие-то были раздавлены. Эти кровососущие насекомые способны ползать по потолку, а затем сваливаться прямо на жертву.
Недавно я вспомнила об этом и спросила одну молодую, лет тридцати, медицинскую сестру, к которой я ходила на уколы: знает ли она, что такое клопы и какие они. Та удивилась: «Впервые слышу и даже не представляю!» Да, клопы – пережиток прошлого. От каких только болезней и тварей пришлось избавляться Советской власти! Были оспа, малярия, туберкулез, вши, клопы, блохи и прочие микробы.
Тогда спать не пришлось, бодрствовали до утра в сидячем положении под акацией, в школьном дворе. А утром от такой «услуги» отказались. На две недели нашли квартиру, успешно сдали экзамен и получили дипломы.
... Беременность протекала тяжело. 17 сентября 1949 года ночью мне стало плохо. До роддома далеко, более пятидесяти километров. Отец Андрея Иван Федорович Куликов отправил меня с водителем на своей директорской машине в станицу Ка¬невскую.
Роды проходили тоже тяжело и долго. Двое суток врачи не знали, что делать. Хотели делать кесарево сечение. Роды прошли с наложением полотенец. 20 сентября 1949 года с помощью врачей я родила сына. Тогда еще наука заранее не знала, что за человечек живет в утробе матери.
Андрей писал, чтобы я назвала сына Олегом, но я, наверное, ему в отместку, назвала Валерием.
Валере – три месяца. Андрей не в Челябинске, а в Москве. Служит. Внезапно приехал в отпуск его старший брат Федор, шутливо поболтали, перебрасываясь словами, попросил показать племянника. Показала. Валера спал.
Потом с Федором мы лет сорок не встречались.
Месяцев через восемь отец оставил совхоз и переехал в станицу Роговскую Краснодарского края, поближе к Азовскому морю, недалеко от Ахтарей. Многие ездили туда за рыбой — живой и соленой. Ходил поезд. Помнится, я тоже ездила прикупить какой-либо рыбки.
Из совхоза после нас уехали и все Куликовы, обосновались кто в Краснодаре, кто в его пригородах. Маруся с Танечкой, Олей и мужем в Краснодаре, Федя с семьей тоже там, а дедушка Иван Федорович, будучи на пенсии — в станице Ильской.
Валере еще не было года, мы поехали в Москву. Встреча было недолгой. Андрея отпустили на два часа. Встретились в небольшом парке рядом с его воинской частью. Он взял на руки своего сына и, пока мы ходили, носил его, а Валера не спал и не плакал. Андрей удивлялся, расспрашивал, как живем. Свидание окончилось. Наш сын, волею судьбы, по тем законам был записан на мою фамилию (Панасенко), имя ему выбрала я, а по отчеству стал Андреевичем. Показывая на Андрея, я сказала: «Папа!». На удивление, Валера попытался повторить сказанное мной, но получилось только «па». Ничего не обещая друг другу, мы расстались.