Река жизни. Первая скорбь

В 1970 году школа-десятилетка станицы Стародеревянков¬ской праздновала юбилей. Меня нашел мой школьный това¬рищ Федор Шевченко и сообщил, что назначена встреча деся¬тиклассников выпуска 41-го года. Собрались. Но не все.
Мы с папой поехали на встречу. Она была радостной и пе¬чальной... Приехали те, кто смог. И не было тех, кто погиб. Ко¬нечно, с радостью пообщались, побывали в школе и снова рас¬стались навсегда...
Почти в новогодний вечер, 12 января 2012 года, пересма¬тривая старый альбом, всплакнула, посмотрев на фотографию моего «Колеса» — Толи Колесникова.
Я вспомнила войну, свою молодость и ребят. Признаюсь, ни¬когда не увлекалась написанием стихов, но строки появились сами.
Свое, можно сказать одно из первых лирических произведе¬ний, я поместила именно здесь. Оно связано с воспоминания¬ми о десятом выпускном классе сорок первого года. Года начала Великой Отечественной войны, которая унесла лучших моих друзей и товарищей ...


Десятый сорок первого
Порой мне кажется, что я еще девчонка —
С двумя косичками на белом платье за спиной.
И помнится особый взгляд мальчонки,
Того, что в школе дружен был со мной.

Десятый класс. И бал прощальный,
Год сорок первый – роковой…
Носились мы и суетились мамы —
У их детей сегодня выпускной.
 
И в зале гул стоял: все веселились,
И не скрывали мы свои мечты:
Профессий впереди немало:
Артисты, инженеры и врачи.

Напутствия учителей, и пожеланья.
Страницы легкой жизни отвернув,
И школьный вальс с мальчишкою желанным.
И мне так весело — он что-то мне шепнул…
 
Это – сегодня. А в полдень завтра:
Из репродукторов неслось зло вещее.
Не верилось, что это правда,.
И что кому теперь намечено?

И началась война, священною назвавшись.
И было тяжело на фронте и в тылу.
Но этим трудностям никто из нас не сдался,
В лихой беде не бросил Родину свою.

Не весь вернулся с фронта класс десятый:
На Волге Николай гранатой был сражен,
Погиб под Курском Петр в руке с измятой картой
И мало кто тогда от этой участи ушел…

Мальчишка, что сидел со мной за партой,
Танцуя вальс, «Люблю тебя!» – шептал.
Безусым лейтенантом под Москвой остался.
И числится, как без вести пропал….

Контуженный с войны приехал Федор,
Вернулся без одной руки Андрей.
Учитель географии погиб под Феодосией,
А в танке заживо сгорел Сергей...

Земля была вся в ранах от воронок,
И к логову врага пришел не каждый полк,
Но крики матерей от похоронок
Были слышны, как колокольный звон.

В народе говорят, что время лечит.
Но остаются лишь рубцы от ран.
И первое «люблю» под звуки вальса – вечно!
И вечен мальчик тот, что без вести пропал…
10 января, 2012 г.

... Восьмого марта 1971 года, праздничный день. Светит и ласково греет яркое солнышко. Тепло. Я и соседи на улице ждем «мусорку», балагурим. Со двора вышел папа, рассказал очеред¬ной анекдот – он знал их немало. Всех рассмешил. Сказал: «Доч¬ка, сегодня твой праздник, эту работу я сделаю сам».
Выбросил мусор, а через два часа его не стало. Вызвали ско¬рую. Папа сидел на диване и от острой боли, как ему казалось в желудке, стонал.
Бригада «скорой» занялась обследованием, затем спасени¬ем. Обширный инфаркт. Папа уже только выдыхал воздух, а женщина-врач без салфетки, начала делать искусственное ды¬хание по методу «рот в рот», пытаясь помочь ему не расставать¬ся с жизнью.
Поняв, что труды ее уже напрасны, подняла голову от без¬дыханного тела и сказала: «Я его не спасла. Он умер…».
В тот день ему было 72 года, 1 месяц и 3 дня ...
Возможно, профессия учителя с постоянными волнениями, война, беспокойный характер сделали его вспыльчивым, и от этого появились ранние болезни сердца. Но на них он не жало¬вался, а в споре по пустякам с нашей мамой, которая любила все отрицать, взмахивал рукой и говорил: «Стриженое – кошеное».
На этом и успокаивались. И еще — склонность к полноте.
Несмотря на его располневшую фигуру, бритую голову он все равно был симпатичен и не лишен энергии. Он много по¬могал людям, занимался общественной работой, несколько лет возглавлял уличный комитет.
О себе папа всегда говорил, что он «беспартийный больше¬вик» и делом доказывал это. На Кубани открывал школы, мно¬го сил отдавал становлению советского государства.
В Ставрополе, будучи на пенсии, занимался общественной работой, был почти несменяемым председателем уличного ко¬митета, что теперь в 8-м микрорайоне Ставрополя, членом ме¬дицинского совета 4-й поликлиники.
Мы остались одни...

Мечты сбываются
В «Ставрополькниге» работала недолго – семь месяцев.
В 1971 году у Валеры начались поездки на практику по спе¬циальности. Когда был в Богдаринском районе (п. Богдарино), в Бурятии, так описывал те места, что мы ему в хорошем смыс¬ле позавидовали.
«Партия наша находится недалеко от поселка, на опушке леса. Вокруг сопки, а лагерь наш стоит в узкой вытянутой пади. Место болотистое, но у нас сухо. Много комаров и пауков (боль¬шие мухи, но во сто крат хуже), только они и надоедают. Гово¬рят, что в августе они исчезнут. А так место отличное.
Вокруг лиственницы, много цветов, в августе будут ягоды. Рядом с лагерем – речка. Небольшая, но ценная, все водоснабже¬ние основано на ней. Наша партия большая. Человек тридцать – геологи, рабочие, студенты. Есть и школьники после девятого класса. Кормят нормально.
Меня радует то, что я потихоньку уже начал собирать материал для дипломного проекта. Вот так и живу.
Иногда хожу за компанию с ребятами ловить рыбу, хоть рыбак из меня неважный. Наши охотники добыли двух коз, вот тут мы поели настоящего мяса, а то супы да каши. А насчет де¬нег. В принципе они здесь не нужны: кормят, одевают, обувают, все вроде есть. Но рублей 15 не помешают.
Почти два месяца, как я здесь, а время бежит быстро. Часто бываю на скважинах, в шахте. Под землей особенно интересно, В общем, занимаюсь геологией. Места здесь красивые, куда ни пойдешь, встретишь, что-нибудь интересное. А тут вот поло¬вина лагеря заразилась грибами. Но не в прямом смысле. Здесь их уйма - жарят, солят, сушат. Очень много ягод: голубика, смо¬родина (черная и красная), брусника, костянка, земляника, мо¬ховка (типа крыжовника, только с запахом черной смородины), встречается малина. Пойдешь в лес, а оттуда возвращаешься отяжелевший.
Вчера ходил к белым скалам за пятнадцать километров от лагеря, Грибов и ягод там еще больше. Пытались поймать бу¬рундука, не удалось, очень верткий зверек. Здесь то, о чем я меч¬тал и хотел посвятить свою жизнь. За меня не волнуйтесь».
В феврале 1972 года Валера написал: «Еду в Сосновскую экс¬педицию, сначала в Иркутск, на базу, там будет видно».
Снова письмо. Пишет, что 9 июля приняли присягу, а 28-29 в Загорске будет вручение дипломов и военных билетов.
Учеба позади. Валера в Магадане и оттуда письмо: «Пугали меня, в общем-то, зря. Погода стоит отличная. Утром, однако, холодно (-1, -3), а днем прекрасно – солнце, небо от Ставрополя отличить трудно.
Куда направят дальше, не знаю. Хочу поехать в одну партию на золото, отсюда километров двести.
Районный центр - Усть-Омчуг. Партия, где я собираюсь рабо¬тать, в тайге. Так что самое интересное впереди.
Магадан, к слову сказать, город неплохой, совсем еще мо¬лодой. Убери название и не поймешь, где ты есть. Мне выдали сапоги и валенки, фуфайку, ватные штаны – не сносить. Буду работать старшим техником-геологом, документировать скважины ударно-канатного бурения и искать золото.
В отряде на буровой все есть. Работа трехсменная, в сво¬бодное время читаю книги. Буровая находится в 150-ти кило¬метрах от поселка в долине реки Тенька. А Магадан далеко от¬сюда».
Иногда, когда еще Сережа не был в армии, в конце письма Валера приписывал: «Серега, помогай маме и бабушке!» И так почти в каждом письме. А еще: «Братишка, не обижай маму ...».
Такие письма я получала от сына, и меня радовало то, что он уже встал на свои ноги. С 1972 года я начала бронировать за Ва¬лерой жилье. Он присылал мне свои договора, а я получала на него охранные свидетельства, то есть, бронь. Но этих законов уже нет, и все брони теперь ни к чему.
В марте 1973 года Валера начал посылать мне деньги и при¬писывал: «И не вздумайте отправить назад. Мне много не надо, а вам они нужнее. Да и не со стороны же деньги, а от родного сына и внука».
У него каждый месяц что-либо новое. Там он на буровой, за¬тем где-то прокладывает дорогу на новое место. Вот он стар¬ший техник, так как их не хватает, уже разъездной геолог. Про¬ектирует какие-то работы. Зарплата, в общем, 200 рублей. А это деньги немалые, если студенту хватало на жизнь 20-25 рублей в месяц.
Сейчас, когда пришло время разложить все по полочкам, за¬думываюсь над тем, что хорошего было в моей жизни, счаст¬ливого? Мне – 50. Каким он был, этот бывший мой муж Геор¬гий Петрович Журавлев? Что в нем не так? Он отец моего сына. За своим первым Сашей так всю свою жизнь и не кинулся. Ни Лиде, ни мне не платил алименты.
Сергей общался с отцом до последних его дней, но он не 94
оставил ему то, что наживал сам, без «тети Нади» – его третьей жены.
Все эти годы я боролась с невзгодами, работала, зарабаты¬вала, строилась, одевала и кормила детей, учила их и училась сама. О замужестве не думала.
Не было и любви. Никто не любил меня, никого не любила я. Нет, мной увлекались, шутили, приставали, это так. А чтобы кто-то увлек, захватил, погрузил в переживания и волнения, не было.
Не встретила ...