Потери и обретения. Мама. Последние годы

25 июля 1984 года у Журавлевых младших появился второй ребенок. Девочка. Назвали Ирой.
Общество слепых приступило к строительству многоквартирного дома для своих работников на перекрестке улиц Лермонтова и Мира. Почти центр. Директором Общества тогда был мой хороший товарищ, с которым я работала на заводе. По моей просьбе он принял мою невестку Татьяну пайщицей. Миловидная молодая жена моего сына, с которой мне пришлось первое время жить бок о бок, сразу показала свой гордый, себялюбивый характер, но я старалась этого не замечать.
В 1984 году ухудшилось здоровье мамы. Выявилось психическое заболевание. Получая дома пенсию, она придиралась к почтальону, уверяла, что пенсию ей не приносили. Резко теряла память, не узнавала меня.
В июне 1984 года я взяла отпуск без содержания по справке из поликлиники, где говорилось, что мать нуждается в постороннем уходе на основания диагноза: «Генерализованный» атеросклероз, острое нарушение мозгового кровообращения». Были и другие приписки. Администрация города в судебном порядке признала меня опекуном.
И так четыре года. Потерять память, а значит и ум. Это страшно, жалко и больно…
В 1985 году завод отмечал 40-летие Великой Победы. Никому не сказав, я месяцев за пять начала подготовку. Как бы невзначай, имея списки участников Великой Отечественной войны, проводила беседы с каждым, записывала их самые интересные рассказы, расспрашивая о подвигах.
Написала сценарий, обзавелась письмами товарищей, которые живут в других городах, в газетных подшивках краевой библиотеки разыскала статьи о наших заводских победителях той войны и даже втайне от всех пригласила из Краснодарского края одного фронтового друга нашего рабочего.
Приехал. Встретила, разместила в гостинице. Оттуда я привезла его на машине к началу торжества и усадила в зале так, чтоб его фронтовой друг не мог заметить. А по сценарию они встретились.
Заводской зал переполнен. На экране – фрагменты боев из кинофильмов. Молодежь в военной форме, в накидках, читают стихи «Жди меня, и я вернусь» Константина Симонова, отрывки из «Василия Теркина». Это было здорово!
Учитывая мое положение в связи с болезнью мамы, мне пошли навстречу, я работала в музее на полставки. В 1987 году, 27 сентября, прожив более трех лет в полном беспамятстве, скончалась мама. Ей тогда было 86 лет 6 месяцев и 13 дней. После смерти папы она прожила 16 лет.
Сегодня, когда я пишу об этом, 14 марта ей было бы 110 лет. Но все люди умирают не от возраста, а от болезней. Не сберегла мозг. У нее наступило полное угасание психической деятельности в связи с атрофией коры головного мозга, а отсюда – истощение организма с постепенным угасанием всех жизненных процессов. Другими болезнями мама не болела. Приехала на похороны Изабелла. Алла не смогла – не работала переправа.
Маму похоронила рядом с папой. Им я сделала общий памятник с цветными портретами.
Мы, их дети, теперь уже оказываемся мудрее своих родителей. Тогда они не знали ничего о холестерине, о содержании в крови сахара. У папы пострадало сердце, у мамы – головной мозг. Они не знали, что жизнь – главный учитель, а не они, учителя. Поэтому к ней, своей личной жизни, надо было относиться соответствующим образом, как к самому главному. Люди не рождаются мудрыми, задача жизни в том и состоит, чтобы делать нас мудрыми. Каждый по жизни идет своей дорогой, и она у всех разная.
В наше эволюционное время восемьдесят, девяносто лет – это мало. От качества жизни зависит ее продолжительность. В XIX веке она была намного меньше.
Но не будем пессимистами. Глупо не знать и слепо не видеть того, что старение – это продолжающий процесс роста, достижений. Страх перед наступлением старости является результатом незнания, и за него не следует цепляться, как и не следует верить мифу о старости.
Теперь я оглядываюсь на прошлое, ушедшее и неповторимое. И пусть потомки учатся на наших ошибках.
После смерти мамы, в ноябре 1987 года, невестка Татьяна получила трехкомнатную квартиру от Общества слепых, где она работала пайщицей.
Молодожены начинали жить в моей летней кухне. Одно время свое жилье им уступала мама, а сама перешла в мою летнюю кухню и потом тосковала по дому. Теперь Журавлевы младшие мое жилье покинули и зажили самостоятельно. Со мной встречались не часто, да и я в их помощи не нуждалась.
В 1988 году, хорошо не подумав, поддалась благосклонности к своему младшему, но уже с усами, сыну: он советовал продать часть нашего дома, ранее принадлежавшую маме. Я продала такой же, как и я, пенсионерке, за 20 тысяч рублей. Покупателями были ее дети – сын, врач, и дочь. Мне обещали дружную жизнь. Часть денег роздана детям, Алле и Изабелле дала по тысяче рублей, чтобы купили себе что-либо на память.
Дефолт (противное иностранное слово!). Мой остаток в сберкассе был «заморожен». Эта продажа стала непоправимой ошибкой и впоследствии отняла у меня много лет жизни.
Тогда я не знала, что такое совладельцы, не думала, что попаду к ним в самое натуральное «рабство». Значительную часть жизни мне пришлось потратить на десятки судов, отстаивая для себя и детей право иметь свою собственность, право владеть и пользоваться ею. Все мои просьбы совладельцы отвергали, противились. Мне приходилось понуждать их судом.
Чтобы оформить документы на дом и землю, ушло двадцать лет. Суды были не с совладелицей, которая ни на что не претендовала, а с ее дочерью и внучкой. Мария Михайловна, не очень- то присмотренная ими, скончалась в одиночестве, сидя на диване. А суды продолжались. С адвокатами, за большие деньги, и без них. Я изучала наши российские законы, научилась обороняться.
А как сейчас та часть дома пригодилась бы разросшейся семье моего сына-советчика, на склоне лет прильнувшего к моему боку со своим потомством…
«Судьба играет человеком» – так говорят в народе. Но судьба извилиста и ухабиста, у нее, как у дороги, бугры и впадины. Оступишься – и жизнь пойдет под откос. Вот и я оступилась. Ошибки, совершенные мной ранее, можно было поправить и продолжать жить дальше, а тут двадцать лет растраченного времени и жизни бесцельно…
Валера писал часто, то из Магадана, то из каких-то стоянок. Росла Настя. Я посылала им теплые шерстяные вещи, мотки шерсти. И у детей моих сестер тоже появились дети. Мы – молодые бабушки. Регулярно общались, но не так часто, как при жизни папы, когда ежегодно сестры с мужьями и детьми съезжались к нам в отпуск.
Шло время, и вся родня разъехалась по разным уголкам нашей необъятной страны – Ставрополь, Магадан, Керчь, Минск, Москва, Пятигорск. Журавлевы, Солодиловы, Добрины, Кузнецовы. Мы, три сестры, никогда не ссорились и что-либо никогда не делили. Старались встречаться, поддерживать любую связь, но чем дальше уходили годы, тем больше появилось у всех семейных хлопот.
Казалось, в моей жизни все идет своим чередом. Где-то там, далеко, старший сын со своей семьей не забывает меня. Тут младший с семьей отдельно живет в Ставрополе в своей квартире, сестры отзываются.
Прожитые годы с симпатичным испанцем остались в памяти, как самые лучшие годы. С ним мне было хорошо. Его любили не только мои дети, но и рядом живущие соседи.
Вскоре из Магадана прислала письмо Анастасия. Просит познакомить с историей семьи. А эту историю надо не только просто знать. Хоть память еще не изменяет, прошлое из памяти не выбросишь. А история – это прошлое. Все одно к одному. Все связано.