Крушение. Глава четвёртая

КРУШЕНИЕ

(Эпоха Распутина)

Поэма

…сидит во мне Гришка,
жить люблю, а не умею.

Александр Блок.

(Окончание)


IV.

Как-то долго говорил я с Царём.
О судьбе его, о мире земном.
Почему он, властелин, одинок.
Как он опростоволоситься мог.

Я сказал: «Ты, Папка, в Боге живёшь.
А народ, он как прыгучая вошь.
Чтобы нутрянность набить поплотней,
Да наслушаться идей почудней.

Ведь Россия – это Бог для тебя,
А для них – всё то, что жадно гребя,
Превратить сумеют в счастье-добро –
Тряпки, золото, янтарь, серебро.

Я бессребренник, и ты ведь такой.
Потому я друг единственный твой.
Пусть великий греховодник, зато
Нашу дружбу не порушит никто.

И тебе я должен больше сказать:
Будет Божья на тебе благодать,
До минут до тех, покудова я
Не уйду от вас в иные края».

*   *   *

Но, как царь меня душевно любил,
Так греховный мир безжалостно бил,
Не хотел мне ни на каплю прощать,
Что в себе я всё умел совмещать.

Что, как чёрт последний в жизни грешил,
Но и с Богом лишь по совести жил.
И уж если грех мой множился, рос,
Я молился до спасительных слёз.

*   *   *

Первым бросил меня друг Феофан:
Мол, во мне какой-то дикий туман,
При котором, хоть умри, не поймёшь,
То ли праведность во мне, то ли ложь.

А потом предал казанский святой:
«Он из гадской родовитости той,
Что не жалко, как в дому паука,
Раздавить, не расплодился пока».

Вновь министров увеличилась рать.
Им с трибун бы только в залы орать,
Что Распутин, а не кто-то иной,
Управляет и царём, и страной.

Дума думой озаботилась вдруг,
Как бы сделать, чтоб царёв лучший друг
Управленцев по Руси не назначал,
А сидел себе да в тряпочку молчал.

Даже кто за революцию, и те
На меня, как на плетень, наводят тень,
А должны бы, за случайность помогать,
Возносить меня, а вовсе не ругать.

Слышал сам, как распевает народ:
Дескать, Гришка с Алексашкой живёт,
А из будки у ворот Николай
Издаёт то вой собачий, то лай.

Словом, я – распутной тьмы идеал,
Бранным словом для Россиюшки стал.
Тут задумаешься, правду храня,
А быть может, – по заслугам меня?

*   *   *

Я к Андреевскому храму спешил.
Снег липучий, словно в пляске, кружил.
Ровно восемь лет назад Иоанн
Отошёл за грань таинственных стран.

Вся Россия провожала его,
Ясновидца и отца своего.
И на этом белоснежном пути
Не проехать было и не пройти.

А сегодня только снег, только снег,
Ни один не проскользнёт человек,
Да и в храме тишина, тишина,
Словно с жизнью распрощалась она.

У распятия с повинной стою,
Проклинаю жизнь шальную свою.
Вот я стал уже и в том виноват,
Что солдаты воевать не хотят.

Говорил я Государю, да ну,
Не послушал, начал с немцем войну.
И снаружи, и внутри нынче тать,
И рукой до страшной смуты подать.

*   *   *

Я стою перед распятьем Христа,
Жизнь моя давным-давно не чиста,
Сколько пьянок, сколько блудных утех,
Не припомнить на Суде Смертном всех.

Опорочен и оплёван страной!
Вдруг как будто ожил храм надо мной:
«Говорил же я тебе, разумей –
По фамилии будет твоей».

Твоё слово, чудодей Иоанн
(Я от славы был, наверное, пьян),
Понял так, что не в распутстве потону,
А на путь с распутья выведу страну…»

И молитвы распались слова,
Не жива она уже, а мертва,
И я сам стою почти как мертвец.
Скоро, скоро мой распутный конец.

*   *   *

Вскоре Феликс, то есть Маленький мой,
Пригласил к себе на Мойку домой.
Будет пьянка, то есть будет банкет,
Будет аристократический свет.

Сам хозяин, депутат, великий князь,
Возле них пониже шваль собралась –
Некий доктор, да поручик лихой,
Да из Англии разведчик плохой.

(Как делишки свои не скрывал,
Что шпионил он за нами, всякий знал).
Вот в юсуповских хоромах сидим,
Разговариваем, пьём и едим.

Правда, это не касалось меня.
Я сидел мрачней сгоревшего пня.
Предсказанья все последние дни
Занимали мысли чёрные мои.

Ну, распутство – тут жалей не жалей –
Выходило из фамилии моей.
Но избранник-то Христов почему?
Я вот этого никак не пойму.

Но постой, постой, постой, погоди.
Как сегодня не суди, не ряди,
Но избранник может быть и на зло…
Вот куда меня распутство завело.

Может быть, и Николаева власть,
Чтоб России побольнее упасть,
Да и я совсем не в радость ей дан
За разврат её и страшный обман.

Я припомнил, как Господь мне сказал,
В миг, когда благословенье давал:
«Чудодействие твоё до тех пор,
Пока в сердце не накопится сор,

Пока зло в тебе добро не затмит,
Пока помнить будешь этот свой скит…»
Позабыл я свой скит, позабыл,
Погубил я себя, погубил.

*   *   *

А Юсупов, то ли в нечет, то ли в чёт,
Пьяно рявкнул: «Что ты хмуришься, черт!
Ну, к хрустальному распятью вставай
Да замаливать грехи начинай!»

Я к хрустальному распятью дополз,
Как до будки умирающий пёс.
Но тяжёлые удары свинца
Уложили наповал молодца.

*   *   *

Я очнулся подо льдом. В жуткой тьме.
Не хватало страшно воздуха мне.
Не хватало малой капли тепла,
Видно, жизнь моя… сгорела… до тла…

*   *   *

Как ты невская вода холодна.
Всё иду, иду ко дну. Нету дна…

19.11.14 г., вечер;
20.11.14 г., день;
21.11.14 г.,
Собор Архистратига Михаила
и прочих небесных Сил бесплотных