Звезды над урманом часть 94

Предыдущая страница: http://proza.ru/2014/11/16/920

ГРЕЗЫ ВАНЮШКИ

– Ничего у меня не выходит, отче. Ну никак не могу последний позвонок вправить, – грустно улыбнувшись знакомому старцу, присевшему подле его на лавку, пожаловался Ваня.
– Какую ты причину видишь в этом, отрок? – ласково спросил спящего мальчика Гостомысл.
– Боится боли малец и, когда я его мну, напрягается.
– Правильно мыслишь, Ванюша, правильно. А придумай-ка ты игру, чтобы он выпустил из памяти ожидание боли.
– Ну не в тычки же играть с ним, отче?
– Нет, учи с ним меру славянскую.
– Так он же ни бельмеса, ни гугу.
– Это дело поправимое. Начинай говорить на русском, Ваулиханчик освоит нашу речь за два дня.
– Как я кыргызский? – догадался Ваня.
– Как ты кыргызский. Спи, отрок, утро вечера мудренее, а пользование знахарское в игру преврати. Начнет малец руками меры показывать играючи, на миг и забудет о боли, расслабится, позвонок и встанет на место.

Утром Ваня, умывшись, вспомнил вещий сон. И играючи развел руки в стороны:
– Сажень маховая!  – рассмеялся он и, подняв левую руку, отставив правую ногу в сторону, продолжил: – Сажень косая!  – Глянув на вытянутую параллельно земле руку, Ванюшка взвизгнул: – Аршин!  – Опустив в локте ее, продолжил: – Локоть ! – Расставил ноги: – Шаг ! Ладонь !
Долго Ванюшка еще тешился новой забавой, пока не окликнул его Никита:
– Ваня, айда-ка, подсоби.
Мальчик, поднявшись по лестнице в лабаз, стал принимать подаваемую волхвом вяленую рыбу. Пока развешивали чебака, уж солнце к полудню поднялось.
Отобедав, Ванюшка вприпрыжку побежал вниз по логу к Ушкую, где его ждал его новый друг, маленький Ваулихан.
– Сегодня мы с тобой лечиться не будем. Давай поиграем в игру, – предложил Жас Дэригер.
– В кости?
– Нет. Будем тешиться в негоцианта  и хитрого швеца .
– А как это?
– Я стану куплять у тебя мешковину, а ты будешь мерить и стараться меня обдурить. Кто быстрее руками меру покажет, тот и выиграл.
– Жаксы, – согласился Ваулихан, сидя на кровати.
– Не жаксы, а хорошо. Обучайся молве нашей, вдруг с посольством тебе на Русь ехать понадобится, то толмачем будешь.
– А правда, что там уйге о многих этажах есть?
– Уй это дом по-нашему. И не дома, Ваулихан, а дворцы и терема. Ашо церкви и монастыри имеются, а от них кажный ден звон малиновый. Токмо я сам тожа в Москве не бывал. Вот вылечу тебя, вместе как-нибудь на Русь и поедем. А теперича давай-ка сыграм в калашный ряд, а то, вдруг торговаться с хитрыми купчинами придется, оне враз обведут тебя округ пальца.
Ванюшка показал руками различные меры, и они принялись играть.
– Косая сажень! – называл Ваня.
А Ваулихан показывал ее руками, опережая портного.
– Не успел я твой товар померить, – делал расстроенный вид маленький лекарь, опаздывая на мгновение от мальчика.
– Ха-ха! – радовался ребенок.
Ботагоз, сидя в сторонке, наблюдала за игрой.
– Маховая сажень! Локоть! Аршин!
Ваулихан так заигрался, что забыл про осторожность, и при обозначении косой сажени внезапно окаменел. Резкая боль пронзила его тельце. Ребенок задержал дыхание, пытаясь пересилить боль.
Ванюшка, взяв малыша за плечи, аккуратно уложил его на постель. На глаза Ваулиханчика навернулись слезы.
Ботагоз кинулась к сыну, невольно коснувшись его ног.
– Мама, не дави на ноги, мне больно, – взмолился мальчик.
– Ты чувствуешь мои прикосновения?!
– Да. Я шевелю пальцами. Посмотри, мама.
Ванюшка, забытый на время всеми, сидел в углу помещения, боясь поверить в содеянное им чудо.

***

Искры от костра взлетали ворохом при каждом шевелении углей хворостинкой. Григорий поддерживал огонь до полуночи, далее следить за костром должен был Макарка.
Но молодому стрельцу не спалось:
– А я ведь супротив отчей воли на войну убег. Батюшка ни почто не соглашался мя отпустить. Двор, говорил, не на кого оставить. Усадьба наша на речке Вязьме стояла, и история рода моего исходит еще от князя Гедимира, поэтому и знаю я язык шляхов, как свой. И грамоте их обучен.
Григорий, слушая своего молодого попутчика, молча глядел на огонь. У него в голове уже зарождались кое-какие планы.
«А пошто малой не князь али боярин? – рассуждал про себя Расстрига, – читать, писать могет, языкам заморским обучен. Да и на вид вылитый отрок княжий. Токмо вот как его в круг боярского братства ввести да положение в нем занять? А так бы я за ним, как у Христа бы за пазухой свой век и дожил. Сколь скитаться по белу свету-то можно. Пора бы и на печи полежать».
– А где теперь ваш двор? – поинтересовался Расстрига.
– Отобрали и двор, и землю со смердами да холопами по указу царя Федора Иоанновича. Опричнику безродному все досталось за заслуги перед государем.
– Значит, и у тебя счеты с ним имеются?
– Значится, так, да маленький человечишка я – чтоб супротив царевой воли идтить.
– Ну, до Ярославля доберемся, там видно будет. Может, и впрямь поможем царевичу Дмитрию на престол зайти, а там, гляди, какой милостью и одарит. Вон, какой по всей Руси гул идет, недоволен народ царем Федором и его пестуном Годуновым. Бегут на Волгу и Дон смерды да холопы. Ну и бояре, и сыны боярские, которые в немилость попали, тоже туда да в Литву уходят. Много нынче недовольных. В Угличе узнаем, под какими замками царевича удерживают вместе с мамкой его. У меня и там монахи знакомые имеются.
Расстрига подкинул хвороста и, зевнув, объявил:
– Ну, коли потчевать не желаешь, то я сосну, пожалуй. Бди пока. Да пищаль поближе к себе подтяни, ненароком еще тати какие нагрянут на огонек.
Гришка, выбрав на нарубленных ветках удобное положение, вскоре захрапел.
А Макарка, глянув на безмятежный сон своего товарища, усмехнулся:
– Теперича точно все тати сбегутся, храпишь, будто ревун на колокольне Ивана Великого звонит.

Расстриге вновь приснился знакомый уже старец.
– Какой ныне месяц, Григорий?
– Цветень , отче.
– Долго добираетесь, долго, наверное, не поспеете.
– Куды, старче?
– В Углич. Зарежут царевича Дмитрия к середине яреця . По указу тайному Бориса Годунова лишат жизни дитя невинное. А народу донесут: сам порезался, когда в ножички играл. Поспешать вам надобно. На Ярославль не идите, не теряйте время, прям в сам монастырь Углича и направляйтесь.

***

Медвежонок за лето окреп.
Он бегал за Никитой, как собачонка, постоянно норовя схватить его играючи за подол длинной рубахи. Волхв нежно трепал своего выкормыша за холку, и молодой топтыгин, радуясь ласкам и вниманию, кувыркался на радость ребятишкам. Собаки привыкли к нему и почти не обращали внимания. Но иногда и задавали трепку, когда наглый медвежонок пытался стащить из корыта пищу, выставленную лайкам. Знай свое место!
Покусанный, но не побежденный, он утыкался в ноги Никиты и, как ребенок, жаловался, мыча на своем медвежьем слоге.
– Вновь в чужое пойло нос сунул? Поделом тебе, воришка. Своего не хватает? Ступай в клеть , там я рыбы тебе положил, – любовно браня косолапого, улыбался волхв.
Архип, стругая новую оглоблю, подал голос:
– А сказ ведаешь про скомороха и медведя?
– Не слыхивал, поведай, – попросил Никита.
– На ярмарку скоморох идет и за собой на веревке медведя тащит. А ему люд-то кричит: «Ты пошто со зверем в калашный ряд прешься?». А скоморох им и отвечает: «Вожделею я, братцы, морду набить купцу, который мне прошлым летом хомяка за полушку сбыл».
Никита звонко рассмеялся, а после, погладив своего мохнатого друга, объявил:
– Ну, тоды и быть тебе хомячком, нарекаю тебя Хвомкой. А то все думал, думал, какую тебе кличку дать, да вот Архип подсказал.
Хвома отбежал от хозяина и два раза кувыркнулся на полянке, будто понял, что теперь у него тоже есть имя.
– Ну, вылитый Хвома Потапыч, – присаживаясь на крылечко рядом с Никитой, согласился Архип.

*Сажень маховая – 1,76 см.
** Сажень косая*  2,48 м.
*** Аршин – 71,12 см.
**** Локоть – 45 см.
***** Шаг -  71 см.
****** Ладонь – 10, 16 см.
* негоциант – лавочник, купец, торговец (устаревшее)
* швец – портной.
*цветень - май.
* - Ярець - май. (до христианское название в честь Бога Ярилы.)

 


продолжение: http://proza.ru/2014/12/05/426