Шпана послевоенная

Отгремела,
          отбезумела война,
Напитала землю
       кровушкой солдатской...
И повисла
         над Европой тишина,
Снова люди смотрят
          в небо без опаски.

Плач не слышен -
         слёзы вылиты до дна,
И в надежде,
      что уже не станет хуже,
С сиротой-дитём
            несчастная вдова
Горе мыкает
          и вспоминает мужа.

                Автор.



     Проклятая и страшная война закончилась год назад, но горе, вызванное ею, еще не отпустило и нередко напоминало о себе то ночным беззвучным плачем вдов и сирот-детей, то находкой боеприпасов, играя с которыми гибли или уродовались бесшабашные ребятишки. Но уже была отменена карточная система, не гудели тревожные сирены, предупреждая о воздушном налёте, были засыпаны домашние примитивные бомбоубежища, больше напоминающие партизанские землянки, по улицам, примыкающим к главным воротам огромного завода, не громыхали выползающие новенькие танки Т-34, не тряслись дома от проходящей мимо стальной громадины, в ближних к заводу частных домах не стояли на постое экипажи этих танков, ожидающих, когда будет готова для них боевая машина, с крыш двух ближних четырехэтажных домов исчезли зенитные пулеметы и суетившиеся возле них молодые  девчонки, по улицам не проносили притянутые к земле "колбасы" - защита от вражеских самолетов, черные тарелки радио голосом Левитана не пугали жителей тревожными сводками с фронтов, в дома больше не приносили похоронок, в которых говорилось, что еще одна молодая женщина стала вдовой, а ее дети - сиротами. Старикам, потерявшим своих сынов-кормильцев, назначили 16-рублёвую пенсию, еще меньшие крохи выдавались на долю ребенка-сироты.
     Теперь нужно было налаживать жизнь по-новому, почти без мужиков - миллионы их остались в земле либо наспех закопанные, либо брошенные в суматохе боёв, либо попавшие в плен и ныне переведенные из немецких концлагерей в концлагеря родные, отечественные. А диктор Левитан в это время торжественно вещал об успехах на трудовом фронте, об отмене карточной системы, о нашем постоянном заботнике, отце и учителе товарище Сталине, а потом, перейдя на трагические нотки, сообщил о смерти "всесоюзного старосты" Михаила Ивановича Калинина. Впрочем, на его кончину не обратили никакого внимания - ну, умер и умер старичок, упокой его душу, Господи, - что значит смерть древнего кремлевского небожителя в сравнении с потерями, которые только что понесла страна.
     Улица Восстания, состоявшая примерно из сорока одно- и двухэтажных преимущественно деревянных домов, отличалась тем, что в некогда в доме Аржановых около года квартировал писатель Максим Горький, а после отъезда в  романе "Мать" так оболгал и очернил улицу, где он жил, что память о нем вычеркнули у всего поселка, не назвав его именем ни одной улицы, ни одного переулка или тупика, не повесили ни одной мемориальной доски.
     Эта улица, как и остальные, была вотчиной живущих здесь ребят и на нее не рекомендовалось заходить сверстникам с других улиц. Впрочем, драк со случайно зашедшими сюда "чужаками" не было - так, потолкаются, попугают, наобещают, что в следующий раз... Пригрозят, что скажут старшему брату и уж он... И все, этим дело и заканчивалось.
     Большинство ребят и девчонок воспитывались без отцов - ни один из ушедших на фронт не вернулся. И только у четверых были отцы - они имели бронь и не подлежали призыву. И эти мужчины относились к сиротам по-доброму, почти по-отцовски...
     Как-то естественно ребята разделились на группы: у тех, кому было 8-12 лет, была своя компания, своя компания была у ребят постарше, у девчонок - своя...
     Среди малышни верховодил, а точнее, пользовался наибольшим авторитетом, Валька Базанов - он был старший в компании и жил с матерью и старшей сестрой. У Лешки кроме матери были старший брат и сестра - брат потерял ногу во время эвакуации, когда их эшелон бомбила немецкая авиация, и он практически не выходил из дома, занимаясь починкой обуви для всей улицы и даже для жителей ближайших улиц.
     У Валерки Карноухова отец был болен туберкулезом и посему на войну не попал и где-то с такой же болезненной женой подрабатывал, чтобы прокормить не только себя, но еще и сына, и двух девочек-подростков.
     У Димки Молодова отец остался на финской, У Серёги, Веньки, Генки и их сестры Сухониных отец затерялся под Вязьмой, у Сашки Кошкина - остался в Вологодских болотах.
     У Тольки Кузнецова родители погибли во время эвакуации и его усыновила бездетная пара, дав ему свою фамилию...
     И девчонки их возраста были такой же безотцовщиной, разве что у Наташки Мочаловой был отец, да и он пропадал все время на работе. И не уследили они с матерью за дочкой - едва ей стукнуло семнадцать, принесла она им в подоле внука - радуйтесь, родители!

     Ранним утром солнечного майского дня, после того, как родители отправились на работу, ребятня высыпала на улицу. Еще немного сонные, они  не знали, чем им сегодня заняться. Неожиданно Валька предложил:
     - Давайте сыграем в ножички!
     - А где мы возьмем ножик? - спросил Толька.
     - А вот, - Валька вытащил из кармана складной ножик и, разложив его, показал друзьям.
     - Откуда он у тебя? - поинтересовался Венька.
     - У немцев выменял, - ответил тот.
     - Каких немцев? - удивился Сашка.
     - Их вчера пригнали мостить соседнюю улицу Свободы.
     Параллельная улица Свободы, берущая начало от главной проходной завода, была действительно разбита во время войны выползающими из заводских ворот новенькими танками.
     - Много их там? - спросил Юрка Ляпин.
     - Много, а охраны почти нет - так, сидят четыре или пять солдат с винтовками и все.
     - Они же стрелять начнут, если к немцам подойти, - вступил в разговор Валерка.
     - Они что, чокнутые, чтобы в своих стрелять? - усмехнулся Сашка.
     Это известие заинтересовало ребят, и они всем скопом пошли посмотреть, как выглядят эти самые немцы, с которыми воевали столько лет.
     Поглядывая издалека на бывших врагов, ребята обнаружили, что вчерашние фашисты выглядят как обычные мужики, которые выкладывали улицу бутовым камнем. И все-таки было немного страшновато - а вдруг подойдешь ближе, а они схватят тебя и убьют...
     - А что у них можно выменять? - спросил Венька.
     - Не знаю, - пожал плечами Валька. - Я дождался, когда ближний часовой отвлекся, подошел к одному и показал хлеб.
     - А он чего? - заинтересовался Димка.
     - А они же по-нашему ни бельмеса не понимают, - усмехнулся Валька. - Он увидел хлеб, полез в карман и достал ножичек. Так и поменялись. А потом меня часовой прогнал.
     У ребят загорелись глаза. Каждый из них мечтал выменять что-нибудь полезное для себя. Но было страшно - хоть и пленные, но все-таки бывшие враги, кто их знает, что у них на уме? А тут еще и часовой с настоящим ружьем...
     Первым решился на обмен Лёшка. Рано утром, пока все спали, он надергал на чьём-то огороде репы и моркови, а потом, прячась за спинами идущих на смену рабочих, подошел к одному фашисту и показал свое богатство. Назад Лёшка вернулся с небольшой губной гармошкой.
     Это еще больше раззадорило ребят. Но было все-таки страшновато и никто не решался повторить этот подвиг. И только Сашка, стащив пару горячих картофелин в мундире из горшка, который бабушка только что вытащила из печи,  быстро укрыл их под рубахой и крадучись пошел на соседнюю улицу.
     Сердчишко трепетало от страха: казалось, что какой-нибудь фашист схватит его и...
     Немцы уже привыкли к тому, что время от времени кто-нибудь из идущих на работу людей подаст им что-то съедобное, поэтому пленные старались не упустить подачку.
     Заметив прячущегося  за углом жидкого забора пацана, держащего обжигающие руки картофелины, один из них вытащил из кармана бумажный конверт, аккуратно отклеил от него марку и показал Машке, подняв большой палец вверх.
     Выбрав момент, когда часовой начал закуривать, Сашка быстро юркнул к немцу, бросил ему на колени картофелины и, схватив марку в кулак, что есть силы побежал на свою улицу. Вслед ему донесся незлой окрик часового:
     - Вот я тебя, пострел!
     Уже в своем дворе, спрятавшись за сарай, Сашка разжал кулак и рассмотрел добычу. Марка была небольшой, какого-то грязновато-синего цвета, на ней внизу был изображен орел с разинутым клювом, распростерший крылья, в лапах он держал какой-то круг, в центре которого была изображена свастика. А на самой марке красовался портрет Гитлера. Именно это и напугало пацана - мало ли что, если кто увидит!
     Подумав, он спрятал марку в жестяную банку из-под американской тушенки, в которой хранил свои драгоценности - откуда-то добытый значок "Ворошиловский стрелок", ружейную гильзу, пару пистонов, армейскую пуговицу и самый настоящий патрон от мелкокалиберной винтовки.
     Спрятав банку под крыльцом, он решил никому не говорить о произведенном обмене - добытой фашистской марке.
     Выйдя на улицу, он увидел, что друзья играют в футбол. Мяч кем-то из матерей был сшит из крепкого солдатского сукна и набит другими тряпками. При ударе о землю он не подскакивал, а просто шлепался и почти не катился. Но особенно было неудобно, когда им играли головой: в этот момент на игрока вылетала вся пыль, которую мяч вобрал на земле. И тогда игрок долго отплёвывался и протирал глаза от попавшей в них грязи.
     По окончании игры Валька сказал:
     - Нет, так больше нельзя. Давайте сбросимся, кто сколько может, и купим настоящий волейбольный мяч.
     - Почему волейбольный? - удивился Димка.
     - Он дешевле, а настоящий футбольный сделан из настоящей кожи и очень дорогой. У нас денег не хватит.
     - Давайте, - согласился Валерка, только что принявший мяч на голову и до сих пор стряхивающий пыль с головы.
     Сашка не знал, где взять денег. Когда он попросил у матери, та отказалась, сказав, что у них и без того каждая копейка на счету. И тогда, улучив момент, он вытащил из кармана ее пальто три рубля и передал из Вальке.
     Но мать заметила пропажу и прижала сына к стенке, заставив сказать, для чего он взял деньги и куда их девал? Сашке не оставалось ничего иного, как признаться. И тогда мать пошла к Валькиной матери и забрала трёшку назад. Точно также поступили и остальные матери, так что с покупкой мяча у ребят ничего не вышло. Но и играть тряпичным мячом, много раз шитом-перешитом было уже невозможно.
     И тогда у Вальки возникла новая мысль: надо на заводской свалке насобирать металлических отходов и сдать их в металлолом, а на вырученные трудовые деньги все-таки приобрести заветный мяч.
     Заводская свалка находилась относительно недалеко от дома. Это была огромная гора отходов, поверх которой были проложены рельсы и время от времени паровоз подтаскивал сюда саморазгружающиеся вагоны, с которых по склону этой горы вниз скатывались металлическая стружка, большие куски шлака и еще какие-то промышленные отходы.
     В разгар работы на свалку пришли более взрослые ребята с соседней улицы. Они косо посмотрели на конкурентов, но задираться не стали: свалка - экстерриториальна и не принадлежит никому. Но на всякий случай один из них спросил:
     - Чего это вы тут делаете?
     Толька объяснил, что решили купить настоящий мяч, а денег взять ниоткуда, вот и решили добыть их на свалке.
     - А вы чего сюда пришли? - спросил он конкурентов.
     - Да мы здесь почти каждый день копаемся.
     - Тоже хотите что-нибудь купить? - не отставал Толька.
     - Да нет, просто собираем металлолом и сдаем, а деньги матерям отдаем.
     - Много выходит? - спросил Валерка.
     - Раз на раз не приходится. Иной день ничего не находим, а иногда... Вон однажды Гришка набрал столько, что ему мать на радостях часы купила.
     - Настоящие? - поразился Венька.
     - Спрашиваешь! - горделиво ответил Васька. - Только вы смотрите, когда будете сдавать: приёмщик-татарин такой жулик, глаз да глаз за ним нужен.
     За три дня ребята собрали не только на волейбольный мяч, но хватило и на насос для него. Вот тогда-то и началась настоящая игра в футбол.
     Однако родная улица была не столь широка, чтобы можно было развернуться во всю мочь. Порой мяч залетал либо кому-нибудь в полисадник, либо в огород.
     Обычно хозяева сами выбрасывали попавший к ним мяч, но в одном из домов жила довольно противная тетка Наталья, которая ни с кем на улице не дружила. И однажды, когда мяч залетел к ней в огород, она взяла его, порезала ножом и выбросила ребятам.
     Такой подлости стерпеть было невозможно. План мести созрел почти мгновенно.
     В этот же вечер, когда совершенно стемнело и в доме тетки погас свет, ребята, а их набралось около двенадцати, набрали камней и обломков кирпичей и, пробегая мимо ее дома, каждый из них швырял каменюку в железную крышу. Грохот при этом стоял невообразимый.
     Тут же ребята попрятались кто за забором, кто за кустами или деревьями, наблюдая, как прореагирует противная тетка.
     Тотчас в доме вспыхнул свет и тетка с мужем и их квартирантом выскочили на улицу, таращились со света во тьму, пытаясь разглядеть безобразников. Да только где там...
     Вскоре они вошли в дом, свет погас. Выждав еще некоторое время, ребята повторили атаку и спокойно разошлись по домам.
     Все повторилось и на второй день, и на третий...
     Днем же ребята повторили поход на свалку и купили себе новый мяч, продолжив им играть на улице.
     И вот однажды, когда мяч снова залетел в полисадник тетки Натальи, никто не решился лезть за ним, зная, что хозяйка держит собаку.
     Но к их удивлению, тетка вышла из дома, зашла в полисадник и, взяв мяч, кинула его ребятам со словами:    
     - Ребята, вы уж поаккуратней как-нибудь, а то вы мне все растения поломаете.
     Такого не ожидал никто. Но теперь все играли осторожней, стараясь, чтобы мяч больше не попадал к ней.
     Когда надоедало играть в футбол, ребята играли в "чижика", в "казаки-разбойники", в хоккей, где шайбой служила смятая жестяная банка, а клюшками - простые палки, но чаще всего в прятки, когда кто-то один должен отыскать спрятавшихся на улице ребят. А они знали все укромные места на улице, в огородах, все сараи, штабели дров, знали каждый сучок в досках заборов, знали, у какого забора доска висит только на одном гвозде...
     Но их давно привлекал единственный большой сад, выходящий задами на их улицу, в то время, как дом хозяина был на улице соседней. Но ребят сдерживало то, что по саду постоянно бегали две овчарки.
     А в саду созрели малина, черная смородина, крыжовник, слива, вишня, начали наливаться яблоки. Соблазн для ребят, лишенных возможности полакомиться ими, был слишком велик. И они несколько дней следили за хозяином, выжидая удобный для себя момент.
     И вот в один из дней разведка доложила, что хозяин привязал собак возле дома, а сам куда-то ушел.
     Тотчас человек восемь уличной шпаны перемахнули через почти двухметровый забор и начали хозяйничать в саду.    
     Сашка забрался в малинник и с удовольствием поглощал крупные сочные ягоды, когда, случайно подняв голову, метрах в трех увидел несущуюся на него овчарку с оскаленной мордой, торчащими клыками и высунутым языком.
     Он сам не понял, как вместе с ребятами оказался на верхушке высокого забора. Одна из овчарок прыгала на забор и злобно лаяла. А второй клыкастый монстр подпрыгивал возле сливы, стараясь достать застрявшего там Лешку. Тот вцепился в ствол дерева так, что его невозможно было оторвать.
     Ребята убежали, опасаясь, что хозяин может опознать их в лицо, оставив Лешку на крутую разборку. Но на всякий случай рассказали все Лешкиной матери.
     Лешка с матерью вернулись примерно через полчаса. Одна штанина парня была порвана, ухо вспухло и горело красным пламенем.
     Скандал разразился неимоверный. Ни один родитель не ругал своих детей - взрослые понимали, насколько был велик соблазн у детей, годами не видевших ягод, но хозяин сада попал в полную изоляцию: никто из соседей больше с ним не общался, а вызванный ими милиционер пригрозил, что перестреляет всех его собак, если он еще раз натравит их на детей, а самого хозяина упечет в кутузку.
     Но ребята больше не лазили в сад к этому ненормальному. Тем более, что у них нашлось другое увлечение.
     Однажды Димка вышел на улицу с самострелом - на деревянном подобии пистолета была закреплена медная трубка, загнутая со стороны рукоятки. Возле загиба имелось небольшое отверстие.
     - И чего, он правда стреляет? - спросил Венька.
     - Еще как, - ответил владелец оружия.
     В присутствии ребят он достал из кармана коробок спичек и начал
соскабливать с них серу в открытый торец трубки. Потом сверху засыпал несколько свинцовых дробин и, наконец, протолкнул в ствол небольшой комок пакли. Затем приложил одну спичку на стволе головкой к отверстию.
     - Щас бабахнет! - объявил он. - Куда пальнем?
     Серега быстро подобрал с земли кусок красного кирпича и нарисовал им круг на заборе.
     - Давай сюда, - предложил он.
     Димка поднял свой самострел и шершавой гранью коробка чиркнул по головке спички на стволе. Та вспыхнула и тут же раздался громкий хлопок - внутри начерченного круга в досках застряли дробины.
     - Здорово! - хором закричали ребята. - Дай стрельнуть!
     Димка подумал и подал самострел Вальке - старшему из группы. Тот под присмотром Димки проделал те же операции и выстрелил в тот же круг на заборе.
     - А мне, а мне, - загорланили все, но Димка объявил, что спичек у него больше нет, да и дробь закончилась.
     С этого момента все усилия ребят были направлены на поиск медных трубок
для самопалов.
     Сашке повезло: на свалке он обнаружил какой-то механизм и, увидев в нем подходящую трубку, отломал ее и принес домой. Но инструмента для того, чтобы изготовить оружие, как у Димки, у него не было. Поломав голову и не найдя решения, он обменял ее на поллитровую банку артиллерийского бездымного пороха и на своем огороде приступил к экспериментам.
     Для начала он сделал ямку в земле, засыпал в нее порох  и проложил примерно полуметровую дорожку от нее. А потом поджег ее. Пламя неторопливо пробежало по дорожке и, нырнув в ямку, пыхнуло красивым фейерверком. Это было здорово!
     Банку с порохом он спрятал в тайник под крыльцом.
     А на следующий день до ребят дошло трагическое известие. Ребята с соседней улицы достали где-то винтовочные патроны и ушли с ними в ближайшую дубраву. Там они разожгли костер и побросали в него патроны, спрятавшись за ближайшими деревьями.
     Но патроны категорически не хотели взрываться. И тогда один из них вышел из-за дерева, чтобы узнать, в чем дело. Едва он подошел к костру, патроны начали взрываться. Одна из пуль попала ему в грудь, вторая в живот.
     Когда прибежали перепуганные взрослые, за которыми сбегали ребята, мальчишка уже не дышал...
     После этого случая ребята выбросили свои самострелы и больше никогда не пытались делать и стрелять из них. А Сашкина банка с порохом куда-то исчезла вместе с банкой, в которой хранились его сокровища. Скорее всего, их нашла мать и выбросила.
     А потом наступило 1 сентября. Сашка, Валерка, Толька , Серега пошли в первый класс, остальные ребята - кто во второй, кто в третий классы.
     Первое безмятежное послевоенное лето закончилось...
     Ребята стали встречаться реже - утром надо было идти в школу, готовить дома уроки, пока светло, а там уж и темнота накрывала город. Какое уж там гулянье!
     Но в выходные дни или когда из-за сильных морозов отменяли занятия в школах, вся ребятня вываливала на улицу играть в хоккей. или кататься на льду ближайшего озерка на коньках, которые почему-то называли "Снегурочки". Их нос был закручен почти в кольцо, а привязывались они к валенкам веревочками и притягивались палочкой, которой закручивались эти веревки.
     Но самым рискованным развлечением было катание на льдинах весной во время ледохода.
     О том, что лед на реке тронулся, ребята узнавали по громовому треску, доносившемуся со стороны Волги. Это означало, что через пару дней начнется активная фаза ледохода - самое время кататься на льдинах.
     Тогда в ход шли длинные шесты, которыми можно было отталкиваться от дна и управлять движением льдины.
     Несчастье едва не случилось, когда по реке плыли последние единичные льдины а Лешка решил в последний раз прокатиться. На реку он ушел один, никого не предупредив. Запрыгнув на уткнувшуюся в берег льдину, он оттолкнулся шестом и поплыл. Но через некоторое время шест перестал доставать до дна и льдина стала неуправляемой - её уносило на стремнину реки, имевшей ширину более километра.
     Грести шестом было бесполезно, отталкиваться от других льдин тоже - это были последние льдины и они плыли далеко друг от друга. Вот тогда-то Лешка и запаниковал. Плыть до берега в ледяной воде и в тяжелой одежде было невозможно - его отнесло от берега метров на пятьдесят. И тогда он заорал, что было сил:
     - А-а-а! Помоги-ите!
     На его счастье крик услышал и увидел одинокого сорванца, уносимого на середину реки, старый сторож на лодочной станции. Честя парнишку на чем свет стоит, он быстро запрыгнул в лодку и, отчаянно махая веслами, поплыл наперерез льдине.
     Льдина, на которой метался Лешка, была небольшой - около двух метров в длину и метра полтора в ширину. Под весом мечущегося на ней парнишки она кренилась то в одну, то в другую сторону, зачерпывая своими краями воду.
     Наконец, лодочник подплыл к льдине и крикнул:
     - Перелезай в лодку!
     Но едва Лешка отошел от середины льдины, она стала крениться и он едва не соскользнул с нее. Отскочив на середину, он заплакал:
     - Боюсь!..
     - Держи весло, - заорал на него старик. - Прыгай!
     И Лешка прыгнул. Льдина наклонилась в сторону лодки и Лешка грудью ударился о борт лодки, ноги в намокших валенках оказались в воде.
     Бросив весла, лодочник схватил мальца за шкирку и рывком втянул его к себе, а потом как можно быстрее погреб к берегу, матеря парнишку самыми последними словами.
     Уже в сторожке он приказал ему раздеться, укрыл своим тулупом и повесил сушить его одежонку возле растопленной печки-буржуйки.
     - Еще раз залезешь на льдину, больше вытаскивать не стану, - ворчал он, наливая парнишке горячий чай. - Я вот отцу расскажу, он тебе задницу ремнем отполирует...
     - Не отполирует, - пробормотал Лешка из-под тулупа.
     - Это почему еще?
     - Нет у меня отца, - сказал он. - Только брат, сестренка и мамка.
     - Вон оно что, - уже мягче проговорил старик. - Я-то тоже перепугался до смерти. Льдина-то могла лодку кувырнуть и тогда бы нам обоим конец. Ты пей, пей чай-то, тебе нутро надо согреть.
     От мокрой одежды, развешенной вокруг горячей буржуйки, поднимался пар и глядя на него, Лешка согрелся и задремал. Он не помнил, сколько времени прошло, только очнулся от легкого толчка старика.
     - Просыпайся, парень. Просохла твоя одёжка, да и валенки тоже. Сыро на улице, а ты все в валенках. Обуть что ли нечего?
     Лешка промолчал и пока он одевался, дед достал из какого-то угла калоши и натянул их на Лешкины валенки.
     - Вот так, ноги не промокнут, - сказал он.
     - Я верну их вам, - пробормотал Лешка.
     - Ладно, носи да помни своего спасителя, - добродушно проворчал старик. - А возвертать не надо - небойсь, больше и обуть-то до лета нечего. Матери-то не сказывай, что едва не утонул - волноваться станет...
     - Спасибо, - поблагодарил доброго старика мальчишка.
     - А тот  уже совал ему в руки какой-то небольшой сверток, завернутый в газету.
     - Чего это? - спросил Лешка.
     - Дорогой поешь, а то, чать, проголодался. А держать тебя здесь больше нельзя - скоро темнеть начнет, да и мать с ума сходит.
     - Спасибо, - еще раз поблагодарил Лешка.
     А дед, выпуская его из сторожки, слегка шлепнул его по шапке:
     - Давай, давай, да больше на льдинах не катайся!
     - Не буду, - Лешка улыбнулся старику и стремглав побежал домой.
     Жизнь, казалось, вошла в нормальную колею. Но вскоре ребят всколыхнула неприятная весть - милиция забрала Лешку и ему припаяли год отсидки.
     Оказывается, какие-то взрослые парни с соседних улиц подговорили взломать замок в продовольственном ларьке. Схватив несколько бутылок вина, старшие убежали, а Лешка, увидев обилие конфет и печенья, которых он отродясь не видал, сел на пол киоска и стал объедаться. Здесь-то его и обнаружил прибывший наряд милиции.
     С каждым годом школа поглощала все больше времени у ребят, а по мере взросления все чаще приходилось помогать по дому - пилить и колоть дрова, ходить за водой на колонку, копать огороды, поливать, собирать урожай...
     Ребята все реже собирались вместе, у каждого из них появились свои интересы, свои предпочтения и только иногда, преимущественно летом, они выходили на пустырь поиграть в футбол...