Я проходила не самые лучшие моменты своей жизни, и мне нестерпимо хотелось вырваться из замкнутого круга, остановив процесс вымирания всего светлого в моей жизни и душе. До этого момента в моей жизни не было столь темных туч, и у меня не поворачивался язык жаловаться на свою жизнь, изливать душу. Но никогда не зарекайся, ведь в одночасье может кардинально всё измениться, что и произошло со мной. Только не познав боль, не узнаешь и счастье. Именно в тот момент утраты и отчаянья, я встретила Захари. Я иногда думаю, что только он держит меня на плаву и помогает не сдаваться, ночами разгоняет демонов, что мучают меня кошмарами, но что-то по-прежнему отчаянно не отпускает меня и он тоже чувствует это. Даже, возможно, сильнее, чем я сама. В тот злополучный день я отдала нечто ценное, приобретя тебя. В некотором роде я выиграла в лотерею.
Я не помню, когда появилась непутевая Софи, любовница отца, но с ее появлением на горизонте перед нашим домом, я уже тогда понимала, что эта женщина разрушит нашу жизнь. Вместе с неестественной улыбкой Софи, манерностью французской проститутки и шлейфом духов Chanel №5 я ненавидела ее. От нее сквозило лицемерием и желчью по отношению ко всему живому. И уж конечно, я не верила в безграничную любовь к отцу этой самой Софи. Но мой любимый папочка не был уверен в оправданности ненависти к его новой подружке и потому мы часто конфликтовали, а эта змея, казалось, тихо злорадствует за спиной отца.
...
В то безоблачное утро я как обычно сидел на веранде и курил. Все вокруг бросают курить и ратуют за здоровый образ жизни, что становится даже немного не по себе. К чему так цепляться за свою собственную жизнь? Держу пари, что 9 из 10 так и не смогут дать внятного, а главное - не заученного ответа. У них попросту ничего нет, впрочем, как и у меня. Каждое утро я выбираюсь на крыльцо, чтобы спастись от холодных стен этого дома, который когда достался мне в наследство или, что более верно, это я достался ему. В самом деле, тут всё держится на соплях, а эти телевизионные морализаторы будут говорить мне о вреде курения? Что они вообще знают о вреде и пользе?! Ни то чтобы я сторонник пьянства и разврата, но если меня спросят: "Захари, что ты будешь делать в последние минуты своей жизни?", то я отвечу, что буду наслаждаться этими последними минутами, и уж точно не гоняться за здоровым образом жизни. Кто знает, какая минута у нас окажется последней? Никто не знает. Мы можем бесконечно наблюдать, как что-нибудь начинается и исключительно догадываться о завершении начатого. Однако у меня всё наоборот - я иногда не способен определить нить времени. Cпросите у меня: "Захари, но ты же помнишь, когда ты родился?" Но, увы, я даже этого не помню и, да, у меня нет документов подтверждающих личность. Просто поверьте мне на слово, меня зовут Захари, особь мужского пола неопределенного года рождения. Я всегда забываю начало. Когда я полюбил Джесс? Это ещё более сложный вопрос, может быть, я всегда её любил? Во всяком случае, я так это ощущаю, что ещё имеет значение? Кому вообще нужно помнить все эти начала?
Захари мог бы и далее сидеть на веранде, курить, размышлять, но утро оказалось не только безоблачным, но и довольно прохладным, что начинало постепенно отражаться на его теле в виде дрожи и прогонять обратно в дом. Его ждало там внутри множество дел, начиная от тех бытовых, что он успел выучить, заканчивая и теми, о которых ему приходилось лишь догадываться. Воистину, человек живет догадками и Захари вскоре предстояло воочию удостовериться в своей теории.
Это утро изначально не задалось. Я успела опоздать везде, где только можно и уже предвкушаю нагоняй от начальника. Но все бы ничего, если бы я не чувствовала себя, как только что переехавшая бульдозером. Быстро принимаю душ и спускаюсь вниз на кухню. Ей-богу, лучше бы я этого не делала. На кухне отец, Сэмми и угадайте, кто? Все правильно, недалекая Софи. Она стоит у плиты, в мамином розовом фартуке и с лопаткой в руке. Вероятно, готовит блины. Ненавижу блины! С сегодняшнего утра я ненавижу блины. Все трое веселятся и воодушевленно что-то обсуждают, но тут же замолкают, как только замечают мое присутствие в кухонном проеме.
- Джесси! Дорогая, мы все тебя уже заждались,-нарочито веселым тоном говорит Софи.
- Ты - сама забота, Софи, - отвечаю я и прохожу к стулу, возле отца.
Отец делает вид, что не видит и не слышит меня, неожиданно вспоминает, что ему срочно пора на работу.
- Софи, надеюсь, ты помнишь, что на сегодняшний вечер я заказал столик в ресторане Boucherie и прошу тебя, будь готова вовремя,-целует в щеку расплывшуюся, как медузу плагиаторшу.
- Как скажешь, Дэвид.
Вот же ведьма. Я делаю попытку обратить внимание отца на себя и как только я открыла рот, как Сэмми просит его оставить ему деньги на кино с девушкой, тем самым переключая остатки внимания на себя. Отлично, сегодня явно не мой день. Не мой день, не мой отец, не моя кухня...что в этой жизни,собственно,мое?
Позвольте прояснить один момент. Сэмми - это родной сын ведьмы Софи,эти двое с некоторых пор паразитируют в нашем доме. Само собой, меня поставили перед фактом.
Все же я беру ситуацию в свои руки и выбегаю вслед за Дэвидом.
- Папа! Мне нужно поговорить с тобой...
- Не сейчас, милая. Я опаздываю на работу.
- Ты можешь хоть раз уделить мне время или все твое внимание уделено твоей новой семье!?
- Не говори со мной в таком тоне, юная леди. Все-таки я твой отец, если ты это еще помнишь,-в его голосе чувствуются стальные нотки. Доигралась.
- Я-то помню, а ты похоже забыл, что я все еще твоя родная дочь,-разворачиваюсь и вбегаю по лестнице в свою комнату.
Как же мне тебя не хватает, мамочка. Я единственная, кто помнит тебя в этом доме. Ели бы ты знала, как одиноко мне здесь и как сильно ты нужна мне. Приступы моего самобичевания прерывает звонок телефона, доносящийся с тумбочки у кровати.
- Да, я слушаю, Мистер Маквин.
- Мисс Лоренс, если Вы не явитесь в издательство в ближайшие полчаса, я Вам обещаю, ни одно издательство Вами больше не заинтересуется. Я доступно объясняю?
- Вполне, Мистер Маквин,-безэмоционально отвечаю я.
- Всего доброго, Мисс Лоренс.
Да уж, страшно представить каким будет окончание этого дня. На ватных ногах подхожу к шкафу и наугад достаю первое, что попадается. И этим оказываются узкие темно-синие джинсы и классического покроя белая рубашка. Обувь я выбираю черные лодочки на небольшом каблуке. Осматриваю свое отражение в зеркале во весь рост: невысокая девушка, с округлыми формами, темные волосы до плеч, бледное лицо и большие темно-карие глаза. Обычная, ничего примечательного. Хватаю сумку и выбегаю из комнаты. Черт, куда же я дела ключи от машины... И тут же натыкаюсь на пышную грудь медузы Горгоны. Только её мне сейчас и не хватало...
-Опаздываешь, Джесси?
- Мы с отцом приносим деньги в дом, в отличии от некоторых.
Софи склоняет голову набок и с ехидной улыбкой отвечает:
- Мне кажется, что тебе лучше не путаться у меня под ногами, иначе...
Но я не намерена тратить на нее свое драгоценное время, поэтому я перебиваю ее на полуслове:
- Иначе-что? Думаешь, я не знаю, как ты кувыркаешься с нашим соседом в отцовской постели, за его спиной?,-я говорю эти слова Софи в то время, как внутри все сжалось.
Любовница отца широко распахнула глаза от удивления и уже было открыла рот для продолжения банкета, но я решительно направилась к выходу. Время не резиновое, черт побери!
Хоть не возвращайся в свой собственный дом, чтобы не видеть всего этого кошмара. Джесси со злостью оглядела дверь дома и направилась в сторону издательства журнала "Black Art", в котором она работала почти год. Девушка будучи подростком обожала этот журнал и покупала все его выпуски, не пропуская ни одного. Еще тогда она заявила своей подруге детства Энн о том, что однажды она будет работать в "Black Art" и её мечта сбылась. Вот только начальство подкачало. Джесс была погружена в свои мысли и не сразу поняла, что её мобильный требует ответа. "Почему бы всем не оставить меня в покое?",-подумала девушка, но все же ответила:
- Алло.
- Джесс! Привет!
- Привет, Энн. Хоть один приятный человек говорит со мной за все утро.
- Что у тебя опять случилось?
- Да так. Ты чего с утра пораньше звонишь? Ты и ранний подъем - несовместимый дуэт!, - обе девушки рассмеялись и Джесси заметила, как на душе у нее становилось легче. "Спасибо, Энн. Спасибо, что позвонила",-подумала она, но ничего не сказала подруге вслух.
- Ах,да. Сегодня у нашего старого приятеля намечается туса. Ты как?
- Нет,никаких вечеринок. Ты ведь помнишь...
- Ну, Джесс, там будет Джордж. А ты знаешь, что я еще со школы по нему с ума схожу. Прошу тебя...
- Ну, не знаю...,-у меня совершенно не было настроения веселиться.
- Да и потом, Стив будет ждать тебя. Неужели ты не хочешь развеяться и лишний раз не видеть Софи?,-Энн сделала упор на последнее слово.
- Тут ты права. Хорошо, в котором часу мне тебя ждать?
- В 20:00 будь готова! Пока.
- До встречи.
Звонок подруги немного расслабил Джесси и настроение девушки было уже не таким мрачным. Она неделю собирала материал художника авангардиста Луи Кэмбросона, так что начальник будет менее суров, как она думала и бодрым шагом направилась на работу. Вот только девушка не заметила, как из-за углов за ней следит некто...
...
Захари вошёл в дом и с минуту стоял, оглядывая окружающие его убранства. Правда это нельзя назвать какими-то великолепными арабскими хоромами, совершенно нет, дом наполовину разваливался, повсюду была пыль и паутина. К счастью, в доме хотя бы не летали мухи, вероятно их пожирали пауки - эдакое локальное проявление пищевой цепочки. Но кто пожирал пауков? Захари нарочито не убирал всё это, возможно ему даже нравилась эта атмосфера, которая веяла стариной. И действительно, дом был довольно старинный и сохранил историю его семью. На стенах красовались окутанные паутиной и пылью портреты его дальних родственников, в одной из комнат стояла антикварная швейная машинка. Его семья была довольно знатной в своё время, однако ныне никого из них не осталось в живых и единственное, что он получил от них, помимо своей жизни - этот дом и напоминания о его корнях. И как это обычно бывает, оставшись один на один со своим прошлым, люди начинают им пренебрегать, хотя Захари не особенно стремился куда-то убегать отсюда, да и в городе не было ничего такого особенного, где можно было бы оставить своё время. Это был типичный город где-то в США. Умные люди отсюда давно уехали, а те, что были поглупее - остались. Впрочем, в городе также находилась старая библиотека. Неизвестно, кто получал знаний больше - те, что уехали в университеты за высшем образованием или те, что остались и читали книги днём напролёт. Захари относился ко второй группе, его никогда не привлекали бары и типичная мужская компания, у него не было вообще никакой компании, и он сторонился окружающих. Такой отчужденности способствовало ещё и то, что кроме имущества, ему достались и другие материальные блага, которые ему хватало. Конечно, для амбициозного молодого человека, который стремится купить автомобильную, стиральную и какую-либо ещё машину - этого хватило бы навряд ли, но для читающего замкнутого молодого парня - вполне.
…
Днём Захари по обыкновению завтракал, слегка прибирался, чтобы дом окончательно не стал выглядеть заброшенным, и отправлялся в библиотеку. Так оно было большую часть времени, кроме тех случаев, когда Захари заболевал, что, прошу заметить, бывало редко - несмотря на свой характер, Захари не жаловался на здоровье. Однако в этот день всё обещало повернуться совершенно иным образом, и то была не болезнь, не внезапный приступ хандры, а внезапная посылка, письмо, которое ему предстояло получить и резко изменить свою прежнюю жизнь. О чём думал бы цветок, если бы имел такую возможность, перед тем, как его сорвут? О чём думала бы земля, перед открытием очередной нефтяной скважины? И как изменяется образ мысли, когда нас постигают фундаментальные потрясения, которые в корне меняют нашу привычную жизнь? Человек редко стремится выйти из зоны своего комфорта, его ущемляет страх неизвестности. Именно поэтому большинство изменяющих нашу жизнь случаев возникают внезапно, когда мы ещё не готовы сказать твердое - "Нет!". Иногда об этом начинают жалеть, иногда жалеют о том, что эти изменения не произошли раньше. Захари ещё ничего не подозревал и пил свой черный чай…
Внезапно раздался звонок. Захари отреагировал не сразу и продолжал пить чай, о чём то параллельно размышляя и вглядываясь в пустую на стену напротив. В дверь позвонили ещё раз и тогда он наконец понял, что там на пороге действительно кто-то стоит и этому "кому-то" что-то от него нужно. Захари встал из-за стола и направился к входной двери.
- Добрый день, Захари О'Коннел - это вы? - выпалил человек стоящий на пороге.
- Да, это я. Вам что-то нужно?
- К вам посылка, распишитесь вот здесь, пожалуйста.
- Посылка, мне? От кого?
- Здесь не указано. Пожалуйста, распишитесь, мне ещё много мест нужно обойти.
Захари взял коробку, которую протянул ему почтальон и с некоторым недоумением направился в гостиную. Посылка действительно никак не была подписана, ни намёка на обратную связь, было лишь указано его имя и адрес. Захари не мог даже и предположить кто мог о нём помнить и знать, возможно, какой-то дальний родственник? Он распечатал коробку - в ней был конверт с письмом и обернутая в бумагу книга.
"Доброго времени суток, каким бы оно сейчас не было, мой друг. Ты, должно быть, сейчас удивляешься - кто я, что пишу тебе. И правильно удивляешься, кто бы ни удивился на твоём месте? Однако это не имеет значение. Всё, что тебе следует знать, что я - твой друг. Друзья бывают разные, знаешь. У тебя когда-нибудь были друзья? Некоторые находятся совсем рядом и, обыкновенно, вы как-то подбадриваете друг друга, имеете общие развлечения. Другие - живут далеко, и вы лишь изредка делитесь пережитками своей жизни, обмениваетесь опытом, желаете друг другу всего хорошего и тому подобное. Но есть и совсем иные, которые внезапно врываются в нашу жизнь и в корне её изменяют. Не знаю, примешь ли ты мою помощь или нет, но в данный момент всё уже готово к отправке.
Захари, ты можешь открыть эту книгу и вместе с ней - совершенно новый мир. И это твоё право. Но ты можешь и сжечь её прямо сейчас и остаться там, где находишься. Это тоже твоё право и я не вправе отнимать его у тебя. Выбор за тобой, дружище.
С наилучшими пожеланиями, твой неизвестный доброжелатель."
Захари несколько раз перечитывал письмо и периодически смотрел в сторону странной книги, всё силясь понять - что бы это могло значить. Любопытство и недоумение, некоторая толика страха одолевали его душу, пока наконец одно из них не пересилило и это оказалось любопытство, то самое, что сгубило кошку. Но ведь Захари не кошка, верно?
Книга находилась в твёрдом ограненном камнями переплёте. Сам переплёт состоял из многочисленных узоров, напоминающий сплетение ветвей умирающих деревьев. В каждом углу было вписано по ониксу, что придавало видимую солидность, однако нигде не было написано никакого названия. Этот подарок оказался не менее загадочным, чем его отправитель. Захари открыл книгу и перед его глазам раскрылись необыкновенные картины, мгновенно заворожившие его взгляд, разум, а вместе с тем и душу. Там не было никакого текста, книга пестрила картинами, на которых изображались таинственные пляски ни то лесных духов, ни то каких-то ещё более непостижимых существ. Взгляд зацеплялся за каждое очертание, возникало чувство, будто эти персонажи вот-вот готовы ожить и заплясать перед его глазами, в каком-то ином измерении. Это зрелище настолько поразило Захари, что он не выдержал и резко захлопнул книгу выбежав из-за стола. Но было уже поздно. Его душа уже была потрясена и она никогда более не смогла бы так просто успокоиться, неизвестное доселе чувство опьянило его разум, всё вокруг стало расплываться, а очертания привычного ему домашнего окружения преображаться. На мгновение в его глазах потемнело. О, сколь долгим может быть всего лишь одно мгновение, когда оно так сильно потрясает душу.
«Мертвые гуляют по аллеям St. Louis чаще живых, и когда меня не станет, я однозначно присоединюсь к ним!»
Mary Oneida Toups.
В издательстве рабочий день заканчивался в 18:00 и как только стрелки часов показывали до нужного времени - офис тут же опустевал. Мда, крысы всегда бегут с корабля первыми... Последняя статья, которая почти что в срок была уже на столе начальника, была весьма занимательного содержания. Я собирала материалы о самых загадочных кладбищах Америки: Кладбище Святого Луи. Новый Орлеан, Луизиана. Экстрасенсы-люди специфического направления, несколько повернутые персонажи, как я о них говорю, вещали по телевиденью, что некрополь кишит кладбищенскими призраками. Это меня и подтолкнуло на мысль, почему бы и не написать статью на эту тему. Старейшее кладбище в Новом Орлеане представляет собой смесь из больших, богато украшенных гробниц из мрамора, компактно посаженных памятников и узких, извилистых тропинок. Существенным отличием его от всех остальных мест захоронений является расположение гробниц: они находятся не под, а над землей, потому что грунтовые воды Нового Орлеана часто затапливают его. Некоторые жители этого города связывают концентрацию призраков в этом месте именно из-за особенностей захоронения мертвых.
...
Как ни странно, но никаких выговоров в офисе меня не ждало, наоборот, казалось, что Мистер Маквин в упор меня не видит. Очень кстати после всех утренних событий. Может, удача наконец повернется ко мне передом, а не задом? Время давно уже перевалило за шесть часов и в офисе стены дышали свободой: все уже давно разошлись по домам, а я не спешила уходить. Сегодня мне особенно не хотелось возвращаться домой. Кроме меня в офисе находился Мистер Маквин. Он читал чей-то материал и изредка поглядывал на меня. К слову мой начальник был на редкость отвратительным типом. Оливер Маквин был невысоким, полным мужчиной за 40, с лысеющей головой и хитрым взглядом. Колобок на ножках, как за спиной называли его все сотрудники, а ментальным посыльным в массы этого прозвища, конечно, была я. Оливер считал, что каждая новоявленная журналисточка, чтобы попасть под его начало, непременно должна была буквально прокладывать натурой себе путь. Но что удивительно большинство из них были не против. Мне же повезло больше. Когда я впервые пришла на собеседование в "Black Art", меня принял добродушный и милый старичок. Волтер Стивенсон был основателем этого журнала, а Маквин был рангом ниже и не имел привилегий начальника. К сожалению, никто не вечен и после смерти Волтера Стивенсона, Оливер занял его место. Уж не знаю, какими путями, мне не зачем было в это вникать, но как следствие -начальником он был препаршивейшим. Как только стрелки часов показали ровно семь часов, я направилась к выходу, но не тут-то было! Колобок решил подать голос:
-Мисс Лоренс, могу я с Вами поговорить,-Маквин направлялся в мою сторону, чуть нахмурившись. Мне стало немного не по себе...
- Вообще-то я собиралась домой, но если это что-то срочное...
- Недавно распалась известная в городе рок группа. Ваша задача будет состоять в том, чтобы узнать как можно больше скандальных
подробностей из прошлого солиста группы. Его имя Захари О`Конелл.
Охотой за чужой жизнью мне и не хватало заниматься сейчас. Но как показывает опыт, любимая работа помогает отвлечься от личных проблем, а свою работу я любила.
- В какие сроки мне необходимо будет уложиться?
- В распоряжении неделя. Надеюсь, статья будет интересной,-Что-то очень недоброе было во взгляде колобка.
- Я выполню это задние в срок, Мистер Маквин,-Оливер улыбнулся мне кривой улыбкой и ответил:
- Это в Ваших же интересах, Джесси. До свидания,- Меня насквозь прошибает от его манеры говорить со мной. В чем я так ошиблась?
- Всего доброго, Оливер.
Меня окружала тьма, и я не видел ничего, но нечто неуловимое, подобное желанию вдохнуть свежий глоток воздуха, начало снимать тяжесть моих век. Тьма сменилась туманом, я по прежнему не мог разглядеть никакие очертания, туман стал рассеиваться под действием ослепительного света, вспышка - все мои зрительные нервы напряглись и я прозрел. Всё было новое, но вместе с тем до боли знакомым, будто бы я уже видел это где-то, оно затерялось в моей памяти и силилось вырваться, но я мог лишь смотреть и чувствовать, что видел.
В воздухе царил целый букет ароматных специй, из которых особенно отчетливо ощущалась корица. На мгновение мне показалось, что этот запах запеленяет мой взор, как если бы мы смотрели телевизор и помехи изображались бы в виде мельчайших янтарных частиц. Я попытался преодолеть эти чувства, привыкнуть к ним и присмотреться получше. На кровати сидел мальчишка и читал детскую книжку, он с любопытством разглядывал нарисованные там картинки и болтал ногами. Он был довольно маленький для этой кровати, но достаточно взрослый, чтобы читать, на нём был одет джинсовый комбинезон, у него были светлые, короткие взъерошенные волосы, которые напоминали растрепанный пучок сена и голубые глаза. Аромат вновь привлёк меня, но то уже был совершенно другой оттенок, я чувствовал табак, крепкий табак, такой, который исходит только из трубки. В нём было нечто отдаленно напоминающее корицу, но гораздо более жгучий, терпкий и я последовал вслед за этим шлейфом. Я увидел взрослого мужчину, сидевшего в соломенном кресле, потягивающим трубку и читающего какую-то газету. Он был крупного телосложения, массивный, но не толстый, - такими бывают знатно подобревшие люди. На нём были круглые очки, которые слегка сползали с его переносицы, они фокусировали его бледно-зелёный взгляд, который когда-то давно, в пору его юности, сочетался с пепельными волосами, ныне редеющими и сантиметр за сантиметр проигрывающие свою маленькую борьбу с лысиной и возрастом.
В доме находился кто-то еще, и я был готов последовать за новым ароматом, ароматом духов, который мне так и не удалось ощутить, как меня постигли иные чувства. Сперва они казались далёкими и находящиеся где-то вдалеке, но постепенно стали вытеснять окружавшие меня запахи и переросли в шум, затем отчетливые звуки и вот я уже мог услышать мелодию. Звонкий стук металлических тарелок, который производил барабанщик, превращались в бешеный стук стального сердца - можно было живо представить, как группа представляла бы из себя эдакого голема, у которого было цельнометаллической сердце, а вместо крови текла бы ртуть, барабанщик выполнял работу этого сердца. Басист плотно выжимал из струн давящую стену вибраций из обволакивающих низов, рубящей середины и звенящих верхов новеньких стальных струн. Проникновенный голос солиста, периодически перерастающий то в рык, то в наоборот томные мотивы. Эту душераздирающую музыку парни играли вместе и в отличии от большинства других групп, каждый из них вкладывал в музыку что-то своё, их не интересовала просто музыка, они не стремились просто поиграть на инструменте какую-то понравившуюся мелодию, но отразить свои ощущения, свою душу и их души пели в унисон, рождая нечто, представляющееся льющимся дождем из серебренного сплава, который омывает цветочную поляну.
…
Это произошло на убывающую Луну, всегда происходило. Сперва маленькая домашняя ссора его родителей, теперь он терял друзей. Они ведь не просто были его друзьями, знаете, с которыми напиваются в хлам и смеются до упада. Нет, Захари делил с друзьями их скромное святилище, в котором они делали музыку, как некий дар их личному божеству. О, да, их музыка порою была ярче, чем крики какой-нибудь очередной девственницы в лапах сумасшедших маньяков-сатанистов. Сквозь эти ноты, эти слова, не просто проскальзывали, а выливались ручьями скопившиеся страдания и, временами, счастье. По большей части это, конечно, было не счастье как таковое, а надежда на что-то лучшее. Эта надежда не позволяла погрузиться им во мрак и зло, как обыкновенно происходит с блэк-металлистами. Они держались от Сатаны подальше, они держали его на поводке и никогда не позволяли укусить этого бешеного пса их за ногу, слишком уж высоко они ценили своё бесконечно мутировавшее, но человеческое достоинство. Однако от гордости до гордыни один шаг и со временем участники этой группы,ах да - называли они себя "Children of Salem's", всё чаще стали задумываться о сольных проектах. Каждому казалось, что могло быть и лучше, что "вот здесь" не вырисовывалось его видение и отношения в группе стали становиться всё более и более напряженными. Иными словами, ещё молодая группа юных музыкантов не смогла справиться с собственным критицизмом. Как это созвучно с кретинизмом, правда?
- Парни, я не могу больше, давайте как-нибудь попозже доиграем - немного грубоватым, и в тоже время виноватым голосом сказал барабанщик Джек.
- Мы не должны прерывать репетицию. Нам ещё многое нужно отработать - отозвался Захари.
- Кому мы не должны, Захари? Тебе? - встрял басист и посмотрел на Захари с неуловимой враждебностью во взгляде, что особенно подчеркивалось его комплекцией - как и любой другой басист он был в отличной форме, возможно даже, в лучшей из всех - Тебе не кажется, что ты слишком много на себя берёшь? Вечно тут указываешь, ты не главный, понимаешь, Захари?
- Я всего лишь пытаюсь как-то нас организовать. Мы не можем добиться успеха, если будем постоянно убегать куда-то. Нам нужно расставить приор..
- Заткнись, Захари - перебил его Джек - Неужели ты ещё ничего не понял? Нам опостылели твои нравоучения. Мы, Я, не можем с тобой больше играть. Ты настолько самовлюбленный, что даже не замечаешь, как себя чувствуют остальные. Это была наша последняя репетиция. Пошли, Гус.
- Парни, может, не будем вот так ссориться?..
Но ответа не последовало, Джек и Густаво молча проигнорировали его вопрос и ещё более вопрошающий и удивленный взгляд, собрали свои вещи и ушли. Дверь гаража захлопнулась, и Захари остался совершенно один в этом гротескном подобии подвала, насквозь пропитанного металлом. Когда то, ещё минуту назад, музыка была созвучна этому месту, теперь же никто более не отзывался - ни барабаны, ни гитара, ни голоса. Только голос самого Захари иногда эхом отзывался о стены, как отзывался и ранее. Когда-то здесь была машина, когда-то она должна появиться вновь, а в итоге стоять остались лишь барабанная установка, которую когда-то он купил в надежде создать крутую по тем годам группу. Несмотря на то, что "Дети Салема" фактически были любителями, их музыка нравилась многим подросткам-старшеклассникам. Один рассказывал другому, тот - своему двадцать пятому приятелю и так они стали известны несколько далее своего тихого городка. У Джека были связи с одной звукозаписывающей компанией, которые оказались полезными, чтобы записать демо небольшим тиражом. Это ограничение внесло даже изюминку для слушателей, ощущение запретного плода стало катализатором для искусных жителей андерграунда. Все они конечно знали, что успех и слава аки яд проникает в их вены и вот-вот польётся из их санузла, возможно это и стало причиной развития непомерной гордыни, оставившей всех их самозабвении.
Крайне редко возникают такие периоды, когда забвение полностью поглощает нас, даже если мы сами этого жаждем. У некоторых не всегда получается даже и уснуть, а не то что бы забыться. К этим некоторым относился и наш герой, теперь уже совершенно одинокий, однако всё также увлеченной музыкой. Музыка была всем для него и он не мог просто так вычеркнуть её из своей жизни, это было его чертой, порою он даже мыслил в нотах, отчего его постоянно тянуло туда, где она играла. Ноты вели его словно следы дикого зверя по снежной равнине и приводили на празднества жизни, где толпилось множество рокеров и всех прочих более или менее искусных любителей чудных мелодий.
Захари не успел, и даже не собирался, оправится и неделю после потрясения, как уже устроил помпезную вечеринку со всем, что она должна в себя включать. Он так и не смог найти приличного мероприятия - где-то была ужасная аппаратура, где-то контингент, где-то музыка была совсем не та, а в иных местах и вовсе развлекались лишь наркоманы или чего ещё похуже. Как говорится, хочешь что-то сделать хорошо - сделай это сам, поэтому на остаток средств он закупил всего необходимого, снял помещение и пригласил всех, кого только можно было пригласить. Это должно было выглядеть как праздник его трагизма, похороны, где играла бы только его любимая музыка. По началу он сомневался в списке приглашенных, но потом понял, что контролировать всех подряд будет слишком муторно и отдавать сие будет уже некой помпезностью, чего он совершенно не хотел. Нет, это будет ночь открытых дверей, И не удивительно, что такоё веселое празднество пришлось на 31 октября. Говорят, что в эту ночь стирается барьер между мирами и различные духи, как когда-то почившие, так и никогда не существовавшие в нашем мире, могли сюда войти. Над распахнутыми дверьми красовалась вывеска "Оставь надежду, всяк сюда входящий". Также предполагалось, что всякий должен придти в каком-нибудь костюме и это было естественно, однако никаких требований Захари не предъявлял, ему было все равно как будут выглядеть окружающие, хоть они будут все голыми танцевать, пускай они будут хоть до костей нагие. И всё же для себя Захари костюм выбрал - шелковая мантия и абсолютно черная, почти зеркальная маска, которая могла раскрыть лишь его уже изрядно распустившиеся пепельные волосы, развевающиеся за спиной - всё, что он позволит увидеть окружающим.
На вечеринку были приглашены различные группы, которые импонировали Захари, некоторых он выбрал для массовки. Некоторые были сформированы недавно, другие были своеобразными "наставниками" на пути его группы, конечно же сюда не съехались иконы темной музыки, но людям нравилось и набралось их достаточно. В основном это были молодые студенты, желавшие оторваться и им по большому счёту, было всё равно - будет это на Хеллоуин или на следующие выходные. Однако более половины было одето в соответствующие костюмы, некоторые были лишь в масках, другие подходили к вопросу более серьезно. Около огромной рюмки, размером со стол, в которую был налит малиновый пунш, стояли одетые во всё черное вампиры. Вероятно, их тянуло на всё красное, эдакая цветофилия, которую они прикрывали "жаждой крови". Прямо около сцены в бешеном ритме слэмились зомби. Воистину, никогда более нельзя было увидеть столь живучих зомби, даже в самом затянувшемся фильме ужасов. Эти ценители предпочитали пиво, некоторые экстези, в наше время мозги уже исчезли из меню восставших мертвецов. В vip-месте, на укромных бордовых диванчиках расслаблялись совсем уж гротескные фигуры. Один был с тыквой на голове, третий нарядился огурцом, а четвертая, девушка вместе с ними, в костюме вишневой фее. Заметив их, Захари было подумал, что это пришедшие издалека фермеры. Большинство на танцполе были просто в черно-белом гриме, со стороны это напоминало лимбо - пропасть с грешниками, которые так жаждали выбраться из Ада, но в своих потугах лишь давили друг друга и обливались потом, а может быть ещё чем-то ещё. Да, специально для них Захари придумал повесить на потолок механизм, готовый сработать в нужный момент, со спуском свиной крови и бычьей спермы. Само собой, никто сразу не заподозрит такую шалость, а ему было и всё равно. Да, это и взаправду самый мрачный праздник в году, он буквально обнажал все потаённые страхи и страсти этих мелочных людишек, подумал Захари. Сам он не участвовал в шоу, а скромно сидел на балконе над сценой. На столе у него стояла бутылка виски, к которой он не прикасался и несколько свечей, создавая романтическую атмосферу, и резко выделявшуюся и незаметную на фоне общей суеты.
…
И запахи, и звуки - всё влекло меня по неизведанным тропам. Неизведанным или забытым - неважно, я проходил их как в первый раз, - как в первый раз увидеть восход Солнца, который мы, казалось бы, видим каждый день, но оно ослепляет нас снова и снова, словно каких-то жителей подземных царств внезапно узревших свет, - и я видел, я видел ночную картину и звёзды и Луна сияли на небесах, одно лишь Солнце скрылось далеко за горизонтом, уснуло и оставило своих детей играть в песочнице. Ночные светила освещали пустую трассу, по которой лишь изредка проезжали машины. Ни автомобильные ноты привлекали меня сюда и ни запах жженой резины, нет, это было совершенно другое, не поддающееся обыкновенному восприятию, но в тоже время я чувствовал Это.
Через пару минут здесь должен был, наконец, проехать один автомобиль, в котором сидела немолодая, не старая, но пара. Гетеросексуальная пара, которая вполне могла иметь детей и, скорее всего, уже имела хотя бы одного. Они ехали и разговаривали о чём-то своём, то и дело переходя на высокие тона, я не слышал этого, но видел как искажались их лица во время разговора. Или, быть может, так искажались они сквозь призму падающих с неба капель дождя. Вода многое принимает в себя, и многое отражает в себе. Так, урод идущий по обочине, может узреть красавца в луже и даже, о боги, влюбиться в него. Ровно как и наоборот, самовлюбленный нарцисс, может внезапно заметить урода в луже, заметить там то, что скрывало от него его домашнее зеркало и прочие домашние, столь привыкшие к нему и столь трепещущие пред ним. Вода позволяет увидеть нам себя со стороны, можно даже сказать, что дождь - это праздник природных зеркал, но в этот час те люди не хотели и не могли увидеть себя со стороны, возможно даже, что будь у них такая возможность, они бы и отвергли её по своему "хотению". Кто может захотеть самокритики? Это происходит только внезапно, также внезапно, как и многое другое, что может произойти с человеком, смертным человеком. Сперва его одолевали хищники, которые внезапно прыгали с деревьев и пожирали его живьем, как какую-то беззащитную лань, сломавшую себе обе ноги. Затем люди сами стали пожирать друг друга, видимо от голода или из какого-то иного извращенного чувства, а сейчас хищником могло оказаться всё что-угодно. Страшный, жуткий хищник выжидал своих жертв повсюду - он прятался за деревьями, прятался и за столбами, всё - служило его укрытием, оставалась ещё одна минута, как они бы попали в его ловушку.
Это была кровь, и она привлекала меня. Эликсир жизни разлившийся по асфальту и смешавшийся с остатками дождя. Как и прежде, в лужах отражалась Луна, на этот раз окрашенная в красный, темно-багровый цвет, алчущая и вопиющая до Земли, весьма страстная космическая персона. Я чувствовал кровь и она опьяняла меня, я ощущал её каждой клеточкой своего тела, как если бы это была моя кровь и текла бы в моих собственных жилах. Её вкус, её запах, её цвет - все смешивалось воедино и превращалось в некую новую формулу амброзии, которую, буквально недавно, изобрел Дионис в своём олимпийском баре. Всего лишь одна рюмка и вы уже никогда не будете помнить себя прежнего, говорил он. Но здесь кровь не пили, здесь её теряли и теряли в огромных масштабах. Она текла ручьями уже не из вен, а из перевернутого куска металлолома, ныне обзывавшегося автомобилем. Дождь усиливался и как-будто нарочно хотел потушить грядущий пожар и взрыв, он всеми фибрами своей флегматичной души стремился разбавить бензин собой и не допустить этой цепной реакции, но кремация неизбежна.
...Кремация - именно этого хотели они, пронеслось в голове Захари. Что ж, значит будет кремация. Как обыкновенно знакомятся люди? Они узнают что-нибудь интересующее друг друга, спрашивают о любимом кафе, любимой музыке..кому в голову может придти спросить о любимом кладбище и способе расправы с бездыханном телом и тем, что от него может остаться? Но его родители знали и уточняли это "так, на всякий случай", они были весьма предусмотрительны, хотя бы в том, в чём успевали быть таковыми, и заранее написали завещание с переводом всего имущества на его имя. Так Захари стал богатым, обеспеченным и бесконечно одиноким молодым юношей, наконец, свободным от родительского гнёта. Никто более не отвлекал бы его от утренней чашечки кофе, никто более не потревожил бы его и никто более не сказал бы ему, что любит его. За всё приходится платить и за свободу - особенно, но жизнь устроена таким хитроумным образом, что иногда сделки проходят без нашего ведома и оплата происходит заочно.
…
Все же странно выглядел последний разговор с начальником. Почему люди вокруг меня пытаются усложнить задачи, будто мы играем в жизнь, с разными степенями сложности? Я подняла глаза впереди себя и мысли куда-то улетучились, оставив послевкусие...весьма странное. Сладковато-горькое, если придавать вкусовой окрас. Пепельно-бардовое, если обращаться к цветовому спектру. Еще ранее я этого и вовсе не могла уловить:люди, падение листьев, дуновенье ветра, эхо чьих-то голосов, редкие капли, падающие с умирающей листвы,-были, словно в замедленной съемке. Все вокруг будто умирало буквально на глазах, хотя в это время природа вела себя в точности до наоборот. Что, черт возьми, здесь происходит? Я знаю, что от себя не убежишь и "бежать" синоним к слову "трусить", но плевать, к дьяволу всё;мне было необходимо убежать,от этого необъяснимого с рациональной точки зрения события, куда подальше, что, собственно, я и сделала. Бежала Джесси долго, не задумываясь над вопросами, куда и зачем? В тот момент, когда девушка то ускоряя бег, то замедляя его, люди и атмосфера замедлялась чуть более или чуть менее явно, но так, чтобы сеем зрелищем могла насладиться только лишь она. Я бежала мимо искривленных лиц, неестественных движений, мимо искаженных голосов, которые производили нечто нечленораздельное и едва понятное для слуха. Все эти лица были обращены на меня, что еще больше вводило в меня непонимание и наводило внутренний страх. Я чувствовала, что если остановлюсь, произойдет то, что вряд ли будет для меня утешением в этом положении, потому я бежала до тех пор, пока не выдохлась окончательно. Горло перехватило так, что мне казалось, я забыла как дышать. В грудине все жгло огнем, и ртом я жадно стала поглощать воздух, будто мне его не хватало. Когда же я смогла отдышаться, восстановить более-менее свое дыхание, я осмотрелась вокруг, пытаясь понять, где я сейчас нахожусь. Моя рука ложится на холодный железный столб, и ладонью чувствую, что под нее промокшая бумага. Сфокусировав взгляд на этом столбе, я вглядываюсь в свою тактильную находку и начинаю читать вывеску:" В канун дня Всех Святых будет проводиться вечеринка с присутствием самой изысканной и мрачной нечистью. Если вы готовы показать личину собственной души в честь Хеллоуина и круто развлечься в эту ночь, то мы вас ожидаем в клубе с красной вывеской Welcome to hell ".
Поразительно, как мы можем ненавидеть, что сами и создали. Государство ненавидит свой жадный народ, отцы ненавидят своих внезапных детей, но это ничто, в сравнении с ненавистью Творца к своему творению, не кровь от крови, но дух от духа. Вот и Захари потихоньку начал надоедать весь этот шум, который он сам и организовал. Вся эта вечеринка, все эти танцы и каждая нота - всё становилось отвратительным для его души, а вместе с тем и разума, который ворчал, ворочался, скреб по стенкам и раздражал мозг,вызывая тем самым ужасного демона по имени Мигрень.
Захари встал из-за стола, оставив так и непочатую бутылку столь притягательного спиртного. Не снимая маски и не теряя самообладания, он уверенными шагами направился вниз к сцене, к этому Лимбо. Однако, несмотря на уверенную походку и, казалось бы, ничего не выдавало нарастающей мигрени, его разум сбивался, замыслив как-нибудь разогнать публику, он шёл, но не знал даже как он это сделает, и уж тем более не догадывался, как возникшее раздражение сменится вскоре совершенно иными чувствами.
Стоит отметить, что никто сегодня не видел ни его лица, ни его костюма, иными словами - он оставался инкогнито. Захари добрался до компании каких-то ни то готов, ни то панков, намалеванных как новоприбывшие черти, по всей видимости отколовшиеся от стаи и решившие перевести дыхание, непременно сперва залив свою глотку чем-нибудь крепким. Когда они распивали и болтали, он подошёл к ним.
- Вам здесь нравится? - голос Захари прозвучал слабо и еле слышно в этой обстановке.
- ЧТО ТЫ ГОВОРИШЬ?? - прокричал ему один в ответ.
- Я ГОВОРЮ - ВАМ ЗДЕСЬ НРАВИТСЯ??
- ОТПАД, ЧУВАК!! А ТЕБЕ??
- ЗА МНОЙ!
- ЗА ЧЕМ?
- ЗА МНОЙ! Я ВАМ ПОКАЖУ КОЕ-ЧТО!
- ОКЕЙ!
На самом деле, Захари просто надоело орать и он хотел отойти теперь в какое-нибудь более тихое местечко, где можно было бы поболтать. И как это часто бывает, наши планы, в особенности построенные на наших сиюминутных прихотях часто изменяют себе. И, вот, громкая "беседа", нераскрытая бутылка и бурлившая в жилах молодых дьяволенков жизнь, сделали своё дело - Захари резко захотелось выпить, выпить с ними и обязательно подальше от шума, всяко лучше, чем закатывать скандал.
Захари совершал обратный путь наверх под какофонию звуков уже окруженный тремя молодыми людьми.
- Возьмите стульев и рюмок каких-нибудь.
- Чувак, мы уже столько выпили, что в нас уже как-то не лезет..
- Не выпили, а влили и не напитки, а пойло. Я вам предложу кое-что получше разбавленного пунша или пива.
- Что ж это такое? Кровь девственницы? - рассмеялись они
- Почти, дьявола. Девственная и непочатая. Вы пили когда-нибудь черный абсент? Настоящий черный, а не все эти подделки.
- Он же запрещен, откуда ты его достал?
- Запретный плод сладок. Возможно у дьявола и отжал. Вы не стесняйтесь, расслабьтесь, разве вы не за этим сюда пришли?
- Как то неловко, брат. А он сильно по шарам даёт?
- По кеглям страйк делает, некоторые сознание теряют.
- Вау! Круто! - промычал один из троицы.
- Кстати, как вас зовут, ребята? - спросил Захари, уже разливая абсент по рюмкам
- Майк. Это Джо..
- Да неважно! Я пошутил, сейчас вы и имена свои забудете - перебил их и рассмеялся Захари, снимая маску - и лицо моё, тоже забудете. - продолжал улыбаться он - Я бы тоже хотел забыться..
- Что-то случилось, чувак? Эй! Мы тебя зна..- Майк почти договорил, но абсент вошёл в свои права и победил в неравной схватке с его организмом. Парни свалились как домино, никто из них не мог и продолжить слова друг друга. Захари усмехнулся и выпил ещё одну рюмку.
…
"Он терпеть не мог, когда на него глазели, - чувство, знакомое гениям только на закате жизни, но никогда не оставляющее людей заурядных"
О. Уайлд
Необходимо было основательно подготовиться к вечеринке в доме мистера О'Конелла. Интересно, какой он? Смогу ли я наладить с ним контакт? Контакт... хм, слово такое интересное на вкус, если заставить его вибрировать на кончике языка. Черт, надо компенсировать нехватку плотских удовольствий, а то мой недотрах может не кстати отразиться на моем вечере у Захари и, по совместительству, на моей работе.
Довольно мечтаний! Нужно придумать в чем мне пойти, не могу же я придти голой...хотя это был бы интересный вариант и уж точно "неповторимый костюм"! Но, нет, опять мечтаю, черт...
Джесси открыла шкаф, затем другой, третий, словом - выпотрошила все свои шмотки на кровать, жадно перебирая глазами достоинства каждой и едко отмечая сопутствующие изъяны. Прошло достаточное количество времени, прежде, чем она остановилась на определенном наряде.
Время, которое она, конечно же, не считала, как это обычно и бывает, когда девушка думает как получше провести время же. Наконец она подобрала подходящий костюм, уж точно уникальный, на её взгляд. Если бы рядом с ней в этот момент находился один из этих гомосексуальных модельеров, тотчас бы отметил - как это её стройнит, подчеркивает грудь, талию, бедра и прочее и прочее и прочее. Но в этот четверг гомосексуалиста под рукой не оказалось, а представление намечено на завтра - реверсивную пятницу 31-го. Джесси ещё несколько раз покружилась вокруг зеркала, попутно перелистывая в своей голове иные варианты, и вышла из своей комнаты.
Её костюм - это было нечто отдающее готическими соборами и средневековыми королевствами. Сама она напоминала принцессу в этом одеянии. Такую принцессу, которая бы перенеслась из стесненного ортодоксального общества в XXI в. свободы и роскоши, так тонко балансирующим с вседозволенностью и развратом.
Её стан украшал кроваво-черный корсет с довольно откровенным лифом и шелковым кружевом, расшитым чистым рубином. Если бы не её белоснежная кожа, то могло бы показаться, что это и не наряд вовсе, а её темная, нечеловеческая плоть облитая кровью. Но подчеркнутая грудь всё же возвращала постороннего наблюдателя в царство живых, напоминая, что перед ним стоит миловидная девушка, которую ему бы невольно захотелось раздеть, хотя бы взглядом. К корсету была пришита шелковая юбка из нескольких ярусов воланов. Она была чуть выше колен, бесстыдно открывая ножки, а сзади ниспадал преследующий длинный шлейф. Высокие изящные платформы и игривая маскарадная маска из лебединых перьев завершали её образ.
Джесси пришла по намеченному адресу и перед её взором предстало нечто, напоминающее амбар или даже завод, а может быть в прошлом даже скотобойню. Этот О'Конелл действительно безумен, раз устроил вечеринку в таком месте - пронеслось в её мыслях. Удивление граничило с отвращением и переросло бы в него, но Джесси не могла не обратить внимания на эти двери, выглядящие скорее как роскошные врата в какой-то иной мир посреди скучных улиц, грязных переулков. и всего того, чем могло быть это место, пока О'Конелл не устроил там вакханалию. Казалось бы, не менее животное зрелище, а даже более - обожествление плотского начала в человеке, полное бешеных танцев, бесконечной выпивки, самых интимных сближений, и наркотики и ещё чёрт знает что. Но ощущалось это по-другому, как-будто хвала каким-то древним языческим богам, воплощение всех тех потаённых и сокровенных, покамест одухотворенных, и неоскопленных желаний. Разве можно было порицать это и сравнивать с типичной alco-party?
Джесси приблизилась к багровым, отчужденным общей обстановке и самому зданию, воротам и отворила их.
Будоражило ее взор картина реалии все сильней и сильней. И казалось, волнение в этот вечер не покинет девушку. Тем самым, отключив все мысли Джесси и полностью поглотив ее атмосферой праздника. Она вошла внутрь и светодиоды сменяющие друг друга окружили ее, а музыка проникала в клетки тела, не давая не единого шанса на спасение. Танцующие тела, источали жар и желание нечта большего, порочного, но такого притягательного. Полу голые девушки самозабвенно танцевали на вертящемся подиуме и их движения околдовывали абсолютно всех присутствующих. Джесси заворожено двигалась меж всего этого зрелища, не понимая, куда именно она идёт. Какой-то парень резко повернулся к ней и что-то выкрикнул на языке, схожим на латынь. Она испуганно отшатнулась и толкнула какую-то девушку, с длинными белыми волосами с красными бусинами на волосах, но та лишь усмехнулась и взяв девушку за руку, молча повела за собой.
…
Захари сидел всё также за столиком и окидывал взглядом тех самоуверенных парней, которых он споил тем ядом, что лился с его губ, той манящей грацией, которую он имел в себе всегда и тот взгляд, который находил на него в такие минуты исполненный чем-то значительно большим, чем просто верой в самого себя. И он действительно отравил их - что они наивно приняли за черный абсент, оказалось одним из хитроумных зелий, которое он варил у себя дома как хобби, добавляя то немного мышьяка, то щепотку стекла, каждый раз экспериментируя всё дальше и дальше. Нет, он не испытывал какой-то ненависти людям, но возможно в этом и был его порок, он ничего к ним не испытывал и мог безнаказанно убивать таких юнцов, что слепо двинулись за ним и искусились его сладкими речами. Сегодня это было на вечеринке и через алкоголь, вчера это было на улице через поцелуй, вероятно и сам Захари не в состоянии счесть всех тех случаев, когда он убивал людей. Несмотря на всю степень испорченности и преступности этих действий, сами намерения мог бы постараться очистить не менее искушенный художник, а возможно и фотограф, али ещё какой-нибудь творческий деятель. Можно было заметить в степени его подготовки невероятную тщательность и дисциплинированность, он не упускал ни одной мелочи и всё просчитывал на тысячи шагов вперёд, так что все эти годы никто даже и подумать не мог, что он убийца тех самых пропавших без вести, отравленных, с перерезанными глотками и языками. Нельзя также сказать, что он получал удовольствие от процесса - нет, скорее он был в него втянут какой-то неведомой силой, коя не оставляла ему выбора в том смысле, что выбора и не было. Так происходит с талантом и силой, когда она остаётся взаперти - происходит взрыв и если силы жизни побеждают силы смерти, то мир рождает ожившую смерть.
В тот момент, когда Захари наливал себе напиток, он незаметно подлил себе виски. Излюбленный напиток, с которым он впервые познакомился в одном из баров, настолько же крепкий и желтый, как желчь. Он всегда презирал всевозможные смешивания и искажения, так что пил его чистым, сразу и помногу, а иногда медленно и растягивал это жгучее, неестественное удовольствие и на полчаса. Устав сидеть за столом около окоченевших трупов Захари поднялся и спустился. Маски уже не было, в ней не было необходимости - дело совершено и никто не узнает кто это сделал, ведь никто не видел его лица, когда он их вёл, если только мертвые начнут гулять по улицам..
Так он когда-то думал и сидя дома, пока не получил посылку, раз и навсегда изменившую его жизнь, исказившая его душу. Кто бы мог подумать, что в один из безоблачных дней, когда всё проходит так стабильно и естественно, его жизнь исчезнет с лица земли? Также и сейчас, он не мог подумать, что испортит всё своё алиби в следующее мгновение.
Пока он спускался по ступенькам, мимо него пробежала какая-то беловолосая девица, крепко сжимавшая запястья какой-то неизвестной ему девушки и уводящая её куда-то далёко в глубины залов и коридоров. Возможно, Захари и не обратил бы внимания на эту странную процессию, но его взгляд уловил упавший с её руки браслет. В порыве страсти и жажды исполнения своего ещё неизвестного желания, та девица сорвала его, и он упал на землю, как падает спелое яблоко под порывом зова природы. Это был черный браслет с красными вкраплениями, каждая бусина имела на себе символ, и составляло целое слово на непонятном, с первого взгляда, языке. Захари поднял и рассмотрел его, а затем сделал шаг на встречу пробежавший мимо него пары.
…
Я даже не успела ничего понять, завороженная всем тем, что сейчас происходило. В любой другой день я не придала значения нечто подобному, да и признаться, я ещё никогда не оказывалась в эпицентре ночной жизни. Я шла за какой-то девушкой и слышала, как та напевает какую-то странную мелодию, словно заклинание. Безумное пение - первый признак сумасшествия. Но мне до костей было любопытно, что со мной произойдет в следующую минуту.
Девушки шли как бежали, время будто остановилось для них обеих - одна снедаемая от любопытства что произойдет, а другая - от того, что сделает. Верно, их волнение было взаимным, так никто из них не знал, что именно произойдет - ведь как можно предсказать, куда заведёт неожиданно взыгравший, пускай и неестественный, но инстинкт. Серо голубые глаза девицы блестели, как это обычно и бывало в такие необычные минуты, и сейчас особенно хорошо подчеркивали её блестящие седые волосы. Она напоминала резко помолодевшую старуху, будто ведьма сошла со старинных фресок, ещё вчера искупалась в девственной крови и стремительно неслась по бренной земле в своих нечестивых и волнующих помыслах. Фигуру этой непредсказуемой души скрывал только красно-черный кожаный топ, живот оставался обнажен и раскрывал пирсинг в пупке. На ней не было перчаток и она за всё хваталась голыми руками, лишь её рукава скрывались под татуажем. Было в ней нечто грозное, до безумия своё нравное, чуть ли не мужское и резко противоречащее её хрупкой женской природе - так грозно она шагала в своих ботфортах, что напоминала обезумевшего солдата из армии амазонок. Последний штрих заключался на её шее, как бы перекрывающий всю её резкость и дерзость - ошейник в виде диадемы.
Девица захлопнула за собой дверь и закрыла на замок, обернувшись - она дикими глазами посмотрела на Джесси. В её взгляде было нечто кошачье - он был ни теплым, ни холодным - он обжигал льдом.
- Вот мы и остались одни, здесь нам никто не помешает - хитро промурлыкала девица.
У Джесси перехватило дыхание, она потеряла дар речи, хотя в жизни она всегда могла найти, чем ответить, но от непривычной обстановки, от такой неожиданности - она обомлела и оставалась наблюдать, но уже ни как наблюдатель, а как участник.
- А ты интересная штучка - продолжала она - вся такая разодетая, но что скрывается под твоим костюмом и под твоей маской, моя дорогая? - девица расхаживала вокруг неё подобно хищнику загнавшему свою жертву в угол. Она даже обнюхивала её, впивалась глазами в каждую деталь с жадным упорством, не отводя глаза в сторону, но лишь переключаясь на всё новые и новые открытия в виде Джесси.
- Молчишь? Я люблю молчаливых. - взметнув голову вверх в задумчивости, она сама себя перебила уже другой интонацией - нет, ненавижу. Лучше будешь кричать, будешь стонать. Ты ведь хочешь этого? - всё не умолкала девица, играя со своей жертвой, и только Джесси была готова что-то ответить, как та её тут же перебила - Но не знаешь что это... Ты вообще ничего не знаешь. Что ты знаешь? Знаешь кто я? И этого не знаешь - уже умиленно мурлыкала она прислоняясь к Джесси и прижимаясь к ней всем телом. Она ни разу не коснулась её рукой, не провела рукой по волосам, не дотронулась до плеча, словно усиливая свою чуткость в иных сферах. Да, она была очень чутка и чувствовала всё, что происходит внутри Джесси. Затем, она совсем слегка коснулась губами её уха и заигрывая улыбкой произнесла - А хочешь узнать?
Моё тело отдавало жаром от прикосновений странной девушки, хотя я никогда ранее не отмечала за собой однополое сексуальное влечение. Она ни то соблазняла меня на близость, ни то располагала ко смерти. В какой-то степени это две крайности одной и той же сущности. Во мне бушевали странные чувства, но знание, что эта ночь станет для меня важным переходным этапом вселяло некое спокойствие. Парадоксально в такой ситуации, не так ли? В следующее мгновение я положила ладонь на затылок девушки и смотря в её ледяные глаза оборотня, поцеловала в губы.
Запах лилий проник в легкие, будь то духи или наваждение, но сила этого аромата была настолько сильна, что сердце готово было остановиться тот час же, особенно под ледяным неприкрытым, обнаженным взором этой белоснежной волчицы. Серость ушла из её глаз и они стали подобно самому чистому лазурному небу, грозному и пьянящему, холодному и манящему. Эта девушка совмещала в себе все противоположности, которые только можно было уместить в этой стройной фигуре. Прошло лишь мгновение и уже она целовала меня, приобнимая за талию одной рукой так легко, что я почувствовала как холод нисходит вниз по спине, чем дальше, тем больше превращаясь в жар. Другой рукой девушка пыталась как-будто сохранить равновесие, отведя её в сторону. Наконец легкость её касаний начала становится всё более настойчивой и вот уже она впивалась в мою спину, тщетно пытаясь прорезать своими когтями мою одежду. Всё в ней говорило, что она хочет меня - непонятно даже зачем она и спрашивала меня о чём-то - чувство, доселе никогда не встречавшееся мне от девушки...в мою сторону. Она страстно целовала мои губы, не отрываясь и будто вселяясь в меня, проникая в меня языком и ..одним резким движением она схватила меня своей второй рукой со всего размаху, крепко, подобно хищнику взявшему добычу, прислонив к себе - в любую другую минуту я бы закричала от боли и неожиданности, затем она отошла от моих губ и приподнявшись надо мной свирепо посмотрела в глаза. Уже ни то что серости, но не было и признака тех самых голубых глаз - они налились кровью, зрачки расширились - этот чудовищный взгляд всем своим видом говорил о том, что страсть перешла на новый уровень. И правда, зачем говорить устам, когда так кричат очи.
Она не отпускала меня, её когти становились всё больше, будто вырастая на глазах, волосы теперь уже казались намного пышнее и длиннее, это беловолосая грива пробуждала потаённые животные страхи, так тесно граничащие со страстью. Я не могла ни выйти из её объятий, не даже пошевелиться и оторвать взгляда я тоже не могла - она заворожила меня, будто вся моя душа в эту секунду подчинилась её воле. Она томно выдохнула, как вдруг что-то резкое прервало её внимание. Львица взбудоражилась и резко перевела свой взор на дверь и с силой отбросив меня в сторону проговорила:
- Вали отсюда прочь! Это - МОЯ добыча! Жалкое отродье шакала и свиньи, почему ты меня постоянно допекаешь?! - в отличии от первичного тона с Джесси, в этот раз она уже почти рычала на незнакомца. Но ответа за дверью не последовало. В целом, не было и признака, что там мог кто-то находиться, разве что - призрак, которого не существует.
Своим толчком она отбросила меня к дивану, где я и оставалась сидеть на коленях. В любой другой момент я бы думала о боли, о появившемся на руке синяке, о жгущейся и поцарапанной спине, о чём-угодно, но всеобщее напряжение и возбуждение перекрывало эти мелочные мысли, я оставалась смотреть на неё и на дверь и того, кто мог стоять там - кто-то совершенно новый, есть ли он там вообще? По её лицу и телу я понимала, что она сейчас готова на всё и может мгновенно броситься на гостя и перерезать ему глотку своими острыми как бритва когтями. Всю пристальность моего внимания нарушили перебои с электричеством, неожиданно начал барахлить свет, чего белая охотница даже не заметила. И тут свет погас и наступила абсолютная всепоглощающая тьма. Она поглотила за собой свет и унесла с собою все шумы, ни звука борьбы, ни звука сопротивления. Наконец, когда я очнулась от мрака, то увидела распахнутую настежь дверь и фигуру человека напротив девушки. Он прочно стоял на ногах, несмотря на всю близость с этим опасным существом, чего нельзя было сказать о ней самой. Её ноги подкашивались, по рукам прошла еле заметная дрожь, взор поник, но она ещё стояла.
- Ты бессердечная сука - заключил незнакомец - на всё готова ради своих желаний. - сказав ей это в глаза, он оттолкнул её и та пала замертво. Не рассыпалась во прах, не корчилась в агонии, а просто упала, как падают листья осенью от легкого дуновения осеннего ветра. В своей правой руке незнакомец держал нечто вязкое и дрожащее..её сердце. Он смотрел на её бездыханное тело с какой-то холодной внимательностью, с некой толикой пренебрежительности или даже омерзения и совершенно не обращал внимания, что у него в руках ещё пару секунд билось женское сердце, как-будто для него это было уже не в новинку, просто привычная рутина. Он так и не взглянул на трофей и отбросил его в другой угол комнаты, а затем перевёл взор на меня…
Холодный взгляд незнакомца и убийцы не давал надежды на то, что я покину это место хотя бы живой, но мне нужно было бежать оттуда. В голове не было других мыслей, внутри не оставалось места пережить произошедшее. Я медленно поднялась с колен, не отрывая глаз от него и попыталась двинуться в сторону выхода отсюда...
Всё это время он смотрел на меня, не отрываясь ни на секунду, хладнокровно сверлил взглядом, создавалось впечатление, будто на меня смотрят тысяча лиц в этой комнате, но он был там один. Спокойный и не падающий и вида произошедшем, явно не собиравшийся куда-то уходить. Затем, он также спокойно заговорил:
- Далеко собралась?
- Подальше от тебя.
- Разве я так близко? - ответил незнакомец и сделал шаг в мою сторону, всё продолжая смотреть в глаза.
Я непроизвольно сделала шаг назад, кровь начинала бежать сильнее и словно концентрироваться в одном-единственном месте. Но что ещё более странно, меня соблазнял убийца...
- Еще шаг и я закричу... А если собираешься вырвать мне сердце, то поторопись.
- Закричишь... - сказал он, задумавшись, впервые оторвав взгляд, слегка приподняв голову и снова посмотрел мне в глаза - .. только потому что я вырву его?
Джесси задумалась на долю секунды и сделала шаг на встречу. Я взяла его руку, на удивление она была тёплой и позволяющей чувствовать, что после их прикосновений утром ты уйдешь живой и невредимой. Она направила его руку в область сердца и ждала ответной реакции, все ещё испытывая странные ощущения.
Его рука лежала на моей груди. Помесь страха и привкус удовольствия. Он обхватил мою грудь, и начал постепенно сжимать,медленно, насколько это вообще было возможно. Сделав ещё один шаг навстречу ко мне, его рука согнулась, но не оттолкнул меня. Он склонил голову над моим ухом, сказав: "Я не лишаю того, что есть. Я вырываю лишь ложное"
- Так что же - продолжал незнакомец, переводя взгляд на шею - будешь кричать?
До моего сознания не сразу дошёл смысл его слов, за дверью послышались шаги и уже через мгновение на пороге появляется парочка явно под чем-то. Я ловлю момент и выбегаю из комнаты. С твёрдым намерением оставить этого гада разгребать проблемы с трупом.
Выбегая по коридору, уже "от" и "сквозь" безумцев, я услышала грохот. Что-то большое впечаталось в стену, за чем сразу же последовал женский крик. Я не оборачивалась, пробираясь сквозь толпу - я всё таки выбежала из этого ада. Глоток свежего воздуха, ещё глоток. Ненавижу свою работу.
Пройдя несколько шагов от этого места, меня как из под земли пронзила мысль, что я так и не взяла интервью у О'Конелла.
...
Когда девушка убежала, Захари оставался в той же позе, сжимая невидимую грудь, за которой пряталось неизведанное сердце. Он не стал гнаться за ней, но в глазах что-то блеснуло, когда она ушла. Что-то холодное и жгучее, в миллиарды раз более колкое, нежели когда-то ещё горевшие глаза валяющейся рядом бездыханной психопатки. По иронии, он коснулся их обеих своей левой рукой, с которой ещё капали засыхающие соки жизни. "Может быть она испугалась крови" - подумал Захари. В ту же секунду на пороге появилась парочка наркоманов, они не сразу заметили труп, не сразу заметили лужу крови и молодого человека в уже обагренных черных одеяниях. Конечно же они не заметили и его разъяренных глаз, а равно - и его молниеносного приближения.
Это была молодая парочка человекоподобных существ - так про себя быстро оценил Захари, прежде, чем ярость захватила его кровь и разум. Тот, что ещё напоминал мужчину, приобнимал свою самку за талию и о чём-то задорно шутил и смеялся, о какой-то глупости, над которыми все так любят смеятся. О какой-то пошлости, которые все так любят друг другу рассказывать. Он чем-то подначивал свою боевую подругу и ей нравилось, как он её ущемляет, как он словесно доминирует над ней и, так характерно для сего, держит её за талию. Так она ощущала это - не объятия, а именно хватка - хватка самца, вцепившегося в свою добычу, уже потерявшего все своё достоинство и пытающегося сохранить хоть что-то в своих руках - в данном случае, половой инстинкт. Они выглядели одновременно и пошло и обычно - вызывающая косметика самки наравне с её заурядной и внешностью, короткая причёска у самца, облаченного в матросскую рубашку и наскоро размалёванного чёрной краской, "под стать мероприятию".
Прежде чем парень закрыл свой рот, чтобы снова его открыть для очередной колкой шуточки и посмотрел в комнату - в него влетел Захари. Это было резко и неожиданно, расстояние было сокращено в мгновение ока. С такой же резкостью, ещё теплая рука, только что касавшаяся женской груди, коснулась парня, но уже с совсем другой силой, и с силой же его оттолкнув и впечатав в стену, что тот отлетел и почти сразу потерял сознание. Его самка успела хлопнуть глазами и рефлекторно закричать, чем обратила на себя внимание Захари. Он развернулся и схватил её за глотку, приподняв на полметра над полом. Безумный коктейль в виде ярости и отвращения кипел в его глазах, выдержав запах её духов лишь десяток секунд он швырнул её вглубь коридора. Он провожал её взглядом, как она проскользила по полу и стала напоминать раскоряченную корову, неожиданно подбитой стихией. Бросив ещё один взгляд на отключившегося парня, он направился к выходу.
Алиби в конце испорчено. Раньше я мог скрываться за маской и безнаказанно танцевать. Что, чёрт возьми, произошло, почему я позволил себе снять маску? Не нужно было её снимать. Более того, теперь я оставил свидетеля - вот молодец!
Захари проходил мимо барной стойки и удача всё ещё оставалась на его стороне. Никто не воспринял кровь на его одежде за настоящую, никто не придал значения крикам и пока ещё никто не осматривал комнату. Однако бармен обратил на него своё внимание.
- Эй, шеф. Хочешь выпить? Чего ты такой грустный? - Не дожидаясь ответа он уже начал наливать Захари виски - За счёт заведения! Всё же ты наш повелитель, ахах! Эй? Что с тобой стряслось? На тебе лица нет.
- Всё в порядке. Просто я немного вымотался.. знаешь, все эти приготовления...
- Ах, ну да. Я совсем забыл! Но у тебя другое лицо! Будто что-то стряслось - чернокожий бармен не унимался. Он блестел своими белыми зубами и ослепляющей лысиной и всё норовил как-нибудь развеселить своего почтенного "гостя". - Да не расстраивайся ты так. Подумаешь, группа распалась, девушка бросила - меня вот с квартиры гонят, мне как быть?
- Не пытайся. Ты меня не знаешь.
- Это всё потому, что я чёрный, да? - подколол сам себя бармен
- Ты куда белее и невиннее, меня. Что ты, просто зайчик.
- Просто шоколадный зайчик! С девушками не спал, людям морду не бил, в школе - отличник! Да брось, хватит тут из себя делать самого несчастного и виноватого. Ты же не дьявол. А знаешь почему?
- Это почему же?
- Потому что дьявол - черный! - рассмеялся бармен.
Захари не обратил внимания и не повеселел - в его уме бродили мысли, которые он пытался смаковать. но никак не мог вкусить и понять, допив виски он вышел из-за стойки и отправился на улицу.
Чёрт бы меня побрал, почему я не убил её и отпустил? Она может меня сдать, расскажет всё полиции - сто лет ещё кашу не расхлебаешь. С другой стороны - оппонировал он сам себе - почему она сразу не закричала, а просто выбежала? Что это за дела? Зачем она вообще убежала? Должно быть кровь.. - осмотрев свою одежду Захари понял, что находится не в лучшем виде для ночных прогулок и со вздохом заключил - что ж, о вкусах не спорят.
Захари направлялся всё дальше и дальше по тротуару, бродя в полутьме, наконец вдали показался первый мигающий фонарь. Мерцающий луч света в царстве мрака.
Бесплодны те страдания, что не переработаны в искусство. (с)
Когда остаешься с самим с собой наедине, будь то в своей комнате или в уютном кафе, с видом из большого окна на полусонные движения города. Окно-это все, что отделяет тебя от суровых реалий, в них приходится возвращаться раз за разом. Мысли смешиваются с пережитым, а оно в свою очередь смешивается со вкусом кофе с корицей и шоколадом с изюмом. Ненавижу изюм-погибший в муках виноград, вот и вся история. Но и она будет длиннее, чем причина моей хандры. Причина ей-мой неудачный роман. Прошлой ночью меня оповестили смс такого дивного содержания:"Меня нет. Не ищи меня и забудь.". Вообще-то для него свойственны подобные выходки и проходили мы это за год уже не раз. Вот только что за дурная привычка: наступать на одни и те же грабли? Но в этот раз было что-то не то. Особенное не то, когда пробуешь новый сорт кофе и понимаешь, что это окончательное и бесповоротное "не то", которое не вольется в твою жизнь. Просто по тому, что вкус не тот и тут уж никак впечатление не изменить.
Октав,- а именно так зовут моего любовника,-появился в моей жизни как шторм и вихрь, как все стихийные бедствия в одном сосуде, внутри одной плоти, без права выбраться из поля его энергетики и существования. В первый вечер нашего знакомства, в интернет-кафе, было ужасно душно, но мне было необходимо найти информацию в кратчайшие сроки для новой статьи. Я ловила на себе взгляды парня во всем чёрном и отнюдь это не выглядело удручающе пошло, скорее эстетически изысканно. Раз за разом он откровенно смотрел на меня и делал это так, чтобы я поняла: эти взгляды только мои. Парень начинал траекторию взглядов с моих глаз, останавливаясь на секунду на кончике ресниц, затем переводил внимание на слегка приоткрытые губы, а заканчивал визуальный танец на майке, слегка откровенного декольте. Когда я приняла правила его игры, то после взгляда на губы, делала жест рукой, убирая прядь волос за ушко, а он при этом неотрывно следил за моими движениями. Между эротизмом и откровенной пошлостью есть зыбкая грань, остаётся держать равновесие. И мы были из ранга тех, кто ценит эстетику во всем. Тогда его тёмные искушенные глаза улыбались лишь мне. Я же, едва уловимо улыбнулась в ответ, медленно опустив глаза и затем снова посмотрела на него. После этого он встал со стула на противоположном конце зала и направился в сторону выхода, жестом показывая следовать за ним. "Это будет увлекательно",- отозвалось моё сознание, но я ещё тогда понимала, что влипла я конкретно. Непредсказуемость, терпкий вкус крови на губах, непреодолимая жажда движения вперёд и принцип жизнь-смерть,-вот из чего состоял Октав. Его нельзя было назвать красавцем, он был приятным на внешность и в нем было что-то островатое, что могло покорить любую, если бы он только захотел. Физически мне было идеально комфортно с ним и он это знал. Волнистые, тёмные, вечно не послушные волосы, большие карие глаза, такого же разреза как у меня, резкие скулы, прямой нос и гордый профиль, чёткая форма губ,от которых я не могла оторваться, целуя их так, как никого не целовала. А тело...стройное, но рельефное и дьявольски сексуальное. Он был в моей жизни самым загадочным явлением и таким и останется где-то на просторах памяти. Через время. Октав из мастей разносторонних. Это как если вонзить атаме в ядро невиновности, а вечером пить вино из хрустального бокала...вечером послать соседа, а затем помочь первокурснику решить тригонометрическую функцию суммы и разности аргументов... Уснуть и проснувшись утопить только что родившегося котёнка и затем признаться: я очень изменчивая личность, многогранная. Что упускает такой человек?
...
Я жаждал смерти, но не мог её найти. Что-то внутри не позволяло наложить руки - будь то воля или повышенное чувство собственного достоинства, так выделяющееся на фоне мрачных и серых будней, утопающих в грязи. За несколько дней я подрался столько раз, сколько не дрался и месяц. Но, что удивительно, никого из них я не убил - всех я оставлял в живых, не как прежде. Что изменилось с тех пор?
Ах, да, та вечеринка. Хеллоуин. Сперва это был самый скучный вечер в моей жизни, но потом я увидел их - одна вела другую и жаждала её смерти, её крови и её боли. Я не пожалел, что прикончил ту психопатку - я встречал её и раньше и особенно не переношу, когда в доме появляется ещё один убийца. Да, я убийца. Да, я убиваю невинных людей. Да, черт возьми, я ненавижу эту жизнь и да, ещё раз возьми меня чёрт, я не переношу убийц на дух. В этом нет ничего удивительного, ведь я ненавижу и сам себя. Но..почему я не могу больше убивать?..
Захари был уже изрядно пьян и тонул не столько в выпитом виски, сколько в его аромате, запах пряностей витал по всей квартире. Он не был похож сам на себя или, что скорее всего, сильно изменился - исхудал, но взгляд его блестел. На его левой руке красовался черный браслет, что обронила та девушка. Он лениво поднимал стакан раз за разом и остановил свой взгляд на браслете, разглядывая его, как бы вызывая воспоминания о произошедшем.
"Почему она убежала? Как её зовут? Кто она такая?" - эти мысли пьянили Захари больше виски, он не мог остановиться, не мог перестать думать о ней. "Почему я убил ту девушку? Потому что она убийца?..Потому что она хотела убить её? Я..." - Захари остановил поток мыслей, не в силах позволить идее окончательно сформироваться. На мгновение показалось, будто оно так и есть, но новый вихрь возобладал в его уме. "Она точно меня сдаст. Сдаст и насвидетельствует копам о произошедшем, составит фоторобот и они меня найдут. А я не буду скрываться. Пускай. Затем, они меня бросят гнить в тюрьме, где мне и место. А когда узнают о моих прошлых грешках, то снимут мораторий...чёрт, они же уже ищут убийцу - это не могло остаться незамеченным!".
Мысли будоражили и изменяли его, он терял самообладание, сильнее сердился, сильнее воспринимал даже выпитое спиртное, взгляд дрожал и словно искал чего-то, за что можно зацепиться, но ничто не цепляло его. Захари не могло и придти в голову, что трупа уже давно нет..
"Нужно срочно что-то предпринять, нужно...найти её. Я не могу сидеть сложа руки. Но что я скажу? - Привет, я тот парень, который убил на твоих глазах человека, не хочешь....хочешь..что я несу!" - со злости на себя Захари врезал в стену, что одна из старых картин в доме упала и разбилась. Что-то ранее немыслимое для него самого зрело в его душе, что-то непостижимое, что-то, с чем он не мог совладать.
"Я что-то упускаю. Что-то я упускаю. Черт, я уже её упустил, что я ещё могу упустить? Ах, ну да, свою жизнь, да...свою жизнь....жизнь...Нет! Что-то другое, я упускаю из внимания что-то очень важное, нужно сосредоточиться, успокоиться и сосредоточиться и ..."
Захари сел на полу в позе лотуса, скрепя зубами вдохнул и выдохнул, затем снова вдох и ещё один выдох. Жизнь входила и выходила из него, входила и выходила, ровно, не спеша, но что-то мешало легким полностью принять вбираемый воздух, что-то, что он раньше упускал из виду. Наконец он открыл глаза, уже другие - не отдающие ни холодом, ни холерой. Глаза утопленника выбравшегося из колодца.
Есть вещи, о которых никто и никогда не узнает. Есть тайны, которые никто и никогда не раскроет. И это всё-твоё. Скелеты в шкафу есть у всех, только никогда не заходи в этот шкаф. В противном случае-ты пропал. Существует ещё одно очень важное правило в этой жизни: как бы трудно тебе не было, как бы не хотелось сдохнуть в эту секунду и каким бы мрачным все не казалось-не сдавайся. Можно обратиться к сектору фантазии и представить такую ситуацию:встречаются на перекрёстке жизни два человека. Один имеет творческий потенциал и лояльную натуру, второй-боец по жизни. Он не поддаётся трудностям и может справиться с любой сложной ситуацией. Как вы уже догадались, они абсолютно разные и второй при встрече с первым спешит проверить его на силу-слабость. Задаёт первому провокационный вопрос с неким подтекстом, чтобы проверить реакцию. Первый разворачивается и уходит. Видит конфликт уже в самом мышлении бойца. На что ему второй отвечает:
- Беги, слабак! Трудностям так легко тебя сломать.
Первый не считает нужным отвечать. Спросите, почему? Трудность складывается в опыт, знания- в силу духа. Однако, у первого сила духа наступает впоследствии творческой деятельности и внутреннего баланса. Жизнь бойца не горит без сложностей. Уйти, только по той причине, что так хочется-значит сбежать, быть слабым. Не можешь принять вызов-трусишь. Лишить себя права выбора-добровольно сковать душу в цепь. Душу, которая знает все ответы, видит дальше, чем глаза, слушает и слышит всё. Она никогда не будет там и с тем, где и с кем не пожелает быть.
Захари не относил себя ни к тем, ни к другим. Он не искал силы в конфликте, не искал её и в самом себе. Он никогда её не искал и всегда ею владел, как самим собой - ведь он сам и был Силой. Способный сотворить порядок или хаос на пустом месте, он частенько увлекался. Сегодня его дом мог быть образцом уюта, самым приятным месте на земле, а он сам - душой компанией, верным спасителем и прочной опорой. Но стоит приблизиться "завтра" в своём ночном обличье - как он превращался в нарушителя спокойствия, убийцу, разрушителя и самого отвратительного человека на земле. И несмотря на то, насколько далеко он мог зайти в своих ипостасях, он никогда не забывал той или иной обратной стороны. Он всегда чувствовал её, какой бы она не представала - будь то потрепанным плюшевым мишкой из далёкого детства, встречающего его после ночных похождений, или трупом в шкафу, с которым он мог иногда "разговаривать" и пить чай.
Да, пожалуй, он был одним из пропащих людей, что однажды посмотрели в зеркало в темной ванне и призвали пиковую даму. Он был одним из тех, кто признал своих демонов, снял с петель двери в шкафах и позволил воспоминаниям обнимать его душу, как обнимает море берега, очищая их. Чем мы являемся, в конце концов, как не этим берегом? Границей, между необъятным океаном бессознательного и миром. Мы как песчинки мироздания принимаем в себя нечто всплывающее из глубин, становимся лучше или хуже, но становимся,и чем-то вполне определенным. Своим существом мы охраняем мир от всех тех потоков, что пребывают глубоко в нас самих. Взрослеем и сковываем себя, уже не кидаемся подушками, не пылаем восторгом, а смиренно выполняем рутину, как и подобает части механизма. Или наоборот - пребыванием в природной сдержанности и спокойствия, лишь иногда позволяя себе почувствовать страсть, тогда, когда мы сочтём нужным её познать, когда мы захотим или, когда особенно сильно надавят обстоятельства и душа невольно воскликнет и в ярости разорвет своих обидчиков.
Таков был удел "всех", "многих", поделенных на группы и категории. Он не мог довольствоваться быть одним из, никогда и нигде. Поэтому он был всем и сразу, всем тем, что душа другого не способна выдержать и вступит либо в конфликт , либо потеряет своё равновесие. В чём же был секрет Захари? Нет, ни в том, что он был слишком хорош, или наоборот - слишком плох. Он просто был единственным. Единственной потерянной душой в этом мире.
Осень прошла. Прошла также, как уходит троллейбус, волочась на тонких черных проводах, питающих его своеобразной технической жизнью. Техничность. Техничность во всём. Люди встают ни там, где им хотелось бы, ни во столько, как хотелось бы и идут туда, куда не хочется. Такой бывает осень, начисто убивающей все желания, сдирая их с наполненного настоящей жизнью листву и обращая его в некое подобие трупа. Это ветер перемен срывает их, но куда он уносит их? Никуда, совсем никуда он их не уносит. Унесенные ветром, рано или поздно, остаются лежать рядышком на промёрзлой земле, не способную принять их, как принять их как покойников, ни как семя чего-то нового. Земля остыла, мать-природы засыпает и превращается в спящую красавицу. Всё ещё красавицу, несмотря на ореол смерти, она прелестно выглядит в своих золотых нарядах, подчеркивающих её богатства. Роскошь познаётся в лишениях.
И вот, с окончанием осени, наступает зима, новая фаза этого погребального ритуала. Священник читает над листьями свои сумасшедшие молитвы и молвит "пока смерть не разлучит вас", не понимая и сам, что говорит - он продолжает восхвалять Всевышнего и заключает это всё избитым "Аминь". А ветер продолжает свою грязную работу и посыпает их снегом - их хоронят без гроба, хоронят в сырой земле, но посыпают снегом, что должен обратиться в воду, которая вновь оживит их с пробуждением Солнца. Когда Бог взглянет на них.
Зима - высококлассный мастер по захоронению живых. Ей явно нравится Бодлер и Байрон, она шепчет их стихи, когда посыпает головы горожан не пеплом, так своим снегом, как бы в шутку, саркастически издеваясь, что они, мол, не такие уж и грешники, и снег обратиться в воду и всё очистится. Однажды. Ветер вторит её праздному полу-безумию и играет вихрями с её волосами, устраивая метель особенно упрямым людям, сталкивая их в сугробы, а особенно непонятливых посыпает яростным градом. Играя. Любя.
Захари оставался на свободе, насколько он ещё мог оставаться свободным. За ним никто не гнался, как он предполагал, полицейские не осматривали его дом и если бы не память левой руки, он мог бы забыть произошедшее как страшный сон. Но так уж устроена наша физиология, что мы не забываем прикосновений. Одни превращаются в фобию, когда нас кусает бешеный пёс, другие остаются навсегда, как первый поцелуй. Впрочем, не все помнят свою первую пьянку и Захари не помнил. За эти дни он перешёл с виски на глинтвейн, к коему изрядно пристрастился, что даже разжёг камин у себя дома. Это была холодная зима и ко многим средствам приходилось прибегать, дабы согреться. Так, прогуливаясь однажды в заснеженной аллее, уже совершенно непохожей, преображенной в своей белокурой атмосфере, он перестал получать тепло от сигарет. Холод становился всё угрюмее и угрюмее, ветер лишь "подливал масла в огонь" и жажда тепла становилось невыносимой. Ранее выносливое и спокойное тело начинало предательски дрожать, как дрожит маленькая собачонка перед огромным слоном, наконец ломается на лай, и впивается зубами в его толстую ногу. А слону не почём. Что сделает даже самая сильная дрожь против могучего мороза? Ровным счётом ничего.
Фортуна не оставляла своего блудного сына и вдалеке, посреди перекрестка, Захари увидел торговый центр, с характерной белой шапкой на крыше - он тоже неплохо подготовился к зиме и если бы не являлся торговым центром, то сошёл бы за некое подобие замка. Его архитектор наверняка вдохновлялся легендам о Санта-Клаусе и как нельзя кстати уже подоспевали праздники. Гномы трудились в магазинах не покладая рук, только и успевая упаковывать и маркировать подарки. Где был сам Санта Клаус? Должно быть витал в воздухе.
Двери закрутились, как только молодой человек зашёл в здание, ветер пытался проскользнуть вместе с ним, но с писком и свистом его выгнали вон, обратно на улицу, где и должно обретаться шакалам. Повсюду горели огни, везде ходили люди, совсем иные, до безумия преображенные в свете предстоящих праздников. Поразительно, насколько людям скучно работать и зарабатывать деньги, но как легко они с ними расстаются, чтобы сделать подарки. Не сказать, чтобы людей было очень много, то был будний день и призрак Солнца ещё болтался на небосводе. Захари не искрил улыбкой и счастьем - он не работал и ему было некому дарить подарки, он пришёл сюда с одной мыслью - согреться. Он проходил мимо бутиков и магазинов, не задерживая на них никакого внимания, шёл мимо людей, обгоняя всех и каждого, верно оттого, что не был один и без сумки. Насколько быстро может перемещаться человек не отягощенный грузом покупок и своих близких! Навернув несколько кругов, его шаг замедлился, будто сильный ветер подул ему в лицо и напомнил о страшном бремени. Но ветра не было. Он шёл вперёд и впервые обратил своё внимание на экспозицию кукол и прочих сувениров. Все они отдавали утонченностью и необыкновенностью, молодостью и жизнью. Люди стареют - куклы остаются вечно юными. Посреди коллекции этих вечных фигур стояла девушка, разглядывающая одну из таких кукол. Она была одета в бежевую меховую куртку, капюшон был откинут и раскрывал длинные черные волосы. Отдаленно она сама напоминала чем-то куклу, Захари не видел ни её лица, ни глаз, но что-то показалось ему знакомым, что-то отчего вздрогнуло сердце.
Жестокое лицемерие- это когда ты воспринимаешь другого живым и свободным существом только, когда это удобно тебе. А когда тебе удобно- ты воспринимаешь другого как расходный материал - кусок мяса.
После всех пережитых потрясений, все эти ночи я плохо сплю и практически не ем. Только кофе "Американо" и плитка шоколада. Горечь и сладость помогают не сойти с катушек, почему-то мне нравится это трактовка. Мысли путаются в голове и я не могу сосредоточиться ни на чем... Что произошло в тот вечер в доме О`Конелла? Где был он сам? Странный парень, убийца и негодяй, вот что я скажу. Но если все рассказать полиции, спустя столько времени они могут не найти зацепок. Или могут? Не думаю. И по правде говоря я не хотела сдавать того парня. По сути он спас мне жизнь. А у меня ещё столько дел здесь на земле. Я включила музыку и подошла к окну. Пока ноты повторяющихся звуков окружали моё пространство, я отодвинула тяжёлые бардовые шторы, которые совсем не допускали до меня солнечных лучей и всматривалась в атмосферу. Много солнца и света, уже выпал первый снег, а значит скоро начнутся праздники и суматоха. Надо будет подумать над подарками для близких и даже знаю, где я сегодня забуду все свои волнения. Мне кажется, для Софи и Октава я сделаю особые подарки;немножко злорадствую своим мыслям, потому как предвкушаю их лица после того, как они откроют свои подарки.
Джесси чувствовала себя легко, скорее она не чувствовала тревог и тяжести, девушке казалось, что это нормальное состояние, но на самом деле она пока ещё не осознавала всей трагедии своих изменений, а они уже начинали действовать.
Стоя под струями воды, я размышляла над тем, что не пробовала в этой жизни запретных плодов, а так же о том, что неплохо бы взять отпуск и уехать из города. Надеваю свой плюшевый халат и возвращаюсь в комнату. Вчера Софи с отцом уехали к ее родителям и обещали не появляться все выходные, так что не будет лишних тел, заставляющих нервничать. Может, отец потеряет где-нибудь по дороге эту дурочку-лгунью? Я не рассказала до сих пор ему о романах Софи только по тому, что не хочу причинять ему боль. Он потерял Магдалену, мою маму, но как бы мне не хотелось признавать это, с Софи он снова чувствует себя живым. Потому я не спешу разрушать его иллюзию. К тому же он вряд ли мне поверит. Время бежит с бешеной скоростью, оно не подвластной человеку, а мне бы так хотелось научиться управлять им и пространством. Открываю огромный шкаф и нахожу почти сразу новый красный свитер с белыми оленями. Сразу возникает в голове ассоциация с рождеством и волшебством, в которое в этот праздник непременно хочется верить. Далее достаю любимые голубые джинсы и меховую куртку с капюшоном. Мама подарила мне ее на восемнадцатилетие и я эту вещь особенно ценю в своём гардеробе.
Джесси гуляла по парку, вдыхая свежий воздух нового времени года. Она считала, что ветер и воздух лечит нутро, выгоняя из него весь накопленный негатив и затем становится легко, почти невесомо. Каково это парить в невесомости, зная, что никто тебя не удержит? За всеми потоками мыслей, девушка не заметила как дошла до торгового центра, самого большого в городе, где собирается множество лиц, со своими целями, мыслями, жизнями и эмоциями. Девушка иногда любила смотреть в лица прохожих и угадывать, что за истории кроются за их душами. На втором этаже магазина был отдел с коллекционными куклами.
Куклы - это моя слабость. Я их ещё с детства коллекционирую и мечтаю собрать огромную коллекцию самых необычных кукол планеты. Знаю, звучит ужасно несерьезно, но кто-то любит собирать кораблики в бутылках, кто-то трубки, смерть в формалине, картины, белье любовниц или использованную контрацепцию...а я обожаю куклы. На витрине бутика World of Doll меня привлекла одна странная кукла...
Захари остановился и смотрел на спину девушки, обводя её глазами, сверху вниз и снизу вверх. Затем поднял взгляд вверх, где стояла та самая кукла, перед которой встала девушка как зачарованная. Людей периодически что-то привлекает, периодически они останавливаются перед какой-нибудь диковинкой, но не проходит и пяти минут, как они вспоминают о делах насущных, наконец - о еде, и вся заинтересованность улетучивается. Но здесь было что-то иное. Как очарована была она, так очаровываются только дети, при виде чуда, забывая обо всём и без устали пожирая предмет своего интереса. А возможно, в этой кукле было действительно нечто особенное и то ли её колдовские чары, али заразительность зачарованности девушки, тоже привлекли Захари. Он рассматривал эту куклу, это произведение искусства и невольно сделал пару шагов вперёд, как загипнотизированная коброй жертва.
Захари поравнился с девушкой и невинно спросил её, как спрашивают анонимные страдальцы или заключенные - "какая у тебя болезнь", "за что ты здесь?" ...
- Очаровательное творение. Вам тоже нравится?
В этой кукле было нечто особенное, притягательное и девушке хотелось забрать ее с собой, чтобы она увенчала коллекцию в комнате Джесси. Золотистые кудри куклы обрамляли личико куклы, фарфоровая кожа с лёгким румянцем, большие карие глаза с длинными ресницами, кажется, глаза были подвижны и при легком движении они будут сами по себе двигаться, без какого-либо руководства. Одета кукла была в чёрное шёлковое платье, а на ножках красовались кожаные туфельки, со штуровкой и небольшим каблуком. Да, она обязательно ее заберет с собой. Неожиданно ноты знакомого голоса отвлекли Джесси от созерцания и собственных мыслей. Она медленно повернулась на голос мужчины и от удивления расширила глаза.
Захари смотрел ей в глаза, спокойным тихим взглядом, лишь только легкая тень улыбки отражалась на его лице. Он отметил соблазнительный изгиб на губах, и продолжая смотреть в её карие глаза, которые стали уже почти черными, от удивления продолжил.
- По глазам вижу, что да. Но, знаете.. - говорил он рассматривая оттенок глаз за расширенными зрачками девушки, после чего вновь повернулся к кукле, как-будто сравнивая что-то - я заберу её себе!
Это был тот самый парень. Тот самый убийца и спаситель в одном лице. Но что удивительно, он не узнал меня. Вспоминаю тот вечер. На мне была маска и он не мог меня узнать...и не узнал, судя по всему. Иначе бы ждал меня совсем другой разговор. Что? Что-что ещё раз? Забрать себе!? А вот хер тебе, а не забрать себе.
- Вы немного опоздали. Эту куклу покупаю я, - говорю это немного жёстко, желая скорее закончить с ним разговор, купить куклу и уйти из магазина, чем скорее, тем лучше.
Захари вновь обернулся на неё, с некоторым удивлением, одна его рука была уже в кармане и тянулась за чем-то.
- О, лучше поздно, чем никогда! - воскликнул он. Затем подошел к ней и наклонившись тихо продолжил - Вы меня не поняли..я не собираюсь её покупать. Я её забираю. - с улыбкой заключил он.
-
В его взгляде блеснул огонёк, который возникает у одержимых. Некая искра азарта, охотника. И хотя он не так уж часто предавался азартным играм, но иногда..лучше поздно, чем никогда. Он оглянулся на продавщицу, которая в этот момент разговаривала с молодой семьей и не обращала на пару молодых покупателей никакого внимания, затем снова на девушку. Продолжая смотреть ей в глаза, он улыбаясь приложил палец к своим губам.
Что этот мерзавец собирается делать? - подумала Джесси.
- Вы же не хотите унести ее прямо из-под носа продавщицы?
- Зачем же..ей не стоит совать свой нос в чужие дела.
Захари направился к кукле. По дороге, он резко выбросил какой-то свёрток из кармана пальто в противоположный угол. Что бы это ни было, оно приземлилось на пол, а он уже проводил указательным пальцем по витрине, за которой скрывался трофей. В отличии от прочих, она единственная была заключена за стеклом, что несколько подстёгивало интерес Захари - он любил трудности.
Вся сложившаяся ситуация начинала забавлять Джесси и заставляла бежать кровь по жилам быстрее, кажется, в ней просыпался давно уснувший огонь запредельных возможностей. Она смотрела на парня уже с любопытством.
-И как же имя будущего преступника?,- уже с более игривым тоном спросила девушка.
Захари проводил пальцем как-будто рисовал что-то на окне автомобиля в непогоду. Его левая рука была опущена вниз и с рукава пальто соскочил черный браслет павший ему в руку. Подобно чёткам он перебирал бусины, возможно даже произнося имя каких-то неведомых миру богов, и когда, наконец, сосчитал до трёх - резко выломал стекло.
Шум сигнализации и битого стекла заглушил хлопок пронесшийся из злополучного угла. Хлопок оглушительной силы, сопровождавшийся небольшим взрывом. Это была не бомба, но и фейерверк может разгромить посудную лавку. В эту самую минуту, златокурая кукла должна была благодарить судьбу, что оказалась за стеклом, тогда как добрая половина остальных - сразу же вспыхнули. Продавщица, которой уже перевалило за среднюю отметку возрастной категории, запаниковала, сразу же бросила своих клиентов и начала бегать вокруг пламени, чуть ли не танцуя, но пламя было равнодушно к её шаманству и разгоралось всё сильнее. В воздухе начало отдавать жженой резиной и прочими неприятными ароматами.
Пока в магазине царил хаос, Захари уже уходил с куклой на плече, двигаясь к выходу и проходя мимо девушки бросил:
- Настоящего. Захари.
Твою же мать, это и был Захари О'Конелл. Как я сразу не догадалась? И там, где этот парень, там обязательно будет что-то из ряда вон выходящее.
- А мы с Вами, милый Захари, уже встречались, - бросила она ему в спину.
Захари остановился и обернулся. На его лице торжествовала самодовольная улыбка, гепарда поймавшего антилопу, в глазах отражалось бушующее пламя наводящее шорох в магазине. Но от слов девушки его взгляд слегка изменился, улыбка превратилась в усмешку.
- Милый? - С этими словами он бросил куклу в руки девушки, словно волейбольный мячик и вышел из магазина.
От неожиданности этого жеста Джесс не успела отреагировать, как Захари вышел из здания, а за ним последовала охрана. Всюду правил хаос. Неужели это все происходит со мной? Как немое кино, картина этого дня запечатлела в ее сознании сие события и его образ. Кретин, идиот, придурок и ошибка моих дней. Клянусь, ты заплатишь мне за все, О'Конелл.
Джесси стояла и держала куклу в руках, вокруг суетились люди, а она просто держала куклу, которую так хотела получить. Через мгновение к ней подошёл мужчина в полицейской форме и попросил последовать с ним в участок. Девушка не стала сопротивляться и последовала за ним.
Десятки жадных до скандалов и чужому несчастью глаз смотрели на меня, только я сев в полицейскую машину, поняла, что происходит. Ехали мы до участка около десяти минут, на улице уже стемнело и лишь уличные фонари освещали дорогу и падение снега. Полицейский участок был огорожен огромным забором, но снаружи он выглядел хотя бы не так уныло, как внутри.
К Джесси подошёл следователь, юные служители порядка уже передали ему дело, чем несказанно заинтриговали. Когда её привели в участок, он просматривал записи с видеокамеры, борясь с заинтересованностью, какая возникает обычно при просмотре нового и действительно интересного фильма. Он подавлял в себе это глотками черного горького кофе, глушил табачным дымом, но никак не мог скрыть оживленность, что перешла на его лицо, в конце концов - дело отличалось от рутинного. Про себя он сто раз проклинал, что он именно следователь, а не зритель, и всё же поборов в себе странное чувство, принялся за работу.
- А вот и вы. Я вас ждал. Вас зовут Джесси, я прав? - приветливо начал следователь.
- Да, все так,отвечаю я, - немного вымотанная всеми потрясениями. Отличный уикенд.
- Джессика, не беспокойтесь - проникаясь её состоянием, продолжал он - Я видел всё, можно сказать - я там был. Но даже я мог не увидеть чего-то такого, что могли увидеть вы. Вы здесь в качестве свидетеля, а не обвиняемой.
Это был мужчина средних лет, ещё не перешедший роковую отметку, если она вообще есть у мужчин. Сдержанный, но в тоже самое время весьма самоуверенный, чему и способствовала его работа, или наоборот - он сам способствовал этой работе, как он, скорее всего, и думал. На нём был одет светло-коричневый пиджак и темные брюки, на правой руке болтались часы, не золотые, но мужские, подчеркивающие статус. Он был из тех людей, кто мог делать сразу несколько вещей одновременно. Завтракать и читать газету, пить кофе и отмечать детали записей, и сейчас он подходил к кофейному автомату и параллельно продолжал, всем своим видом подчеркивая безапелляционность своих намерений.
- Позволите, пройдем в эту комнату и поговорим о случившемся. Мне нужно знать детали, Джессика, а здесь слишком шумно. Какое кофе вы предпочитаете?
На первый взгляд мужчина казался доброжелательным и внушал доверие, но проблема в том, что я не из тех, кто легко доверяется, особенно мужчинам. Особенно полицейским мужчинам.
-Вы не представились. Экспрессо, и две ложки сахара.
- Ох, мои манеры... - мужчина сделал вид, что замешкался. В его руке уже был стаканчик кофе и он проходил к кабинету. - Майкл - заключил он, жестом руки прося Джесси войти первой.
Девушка вошла в помещение и пыталась подавить волнение, оставшись наедине с Майклом.
-Что Вы хотите узнать?
Майкл сперва посмотрел на часы, затем на неё и начал разговор. Было видно, что он сам несколько взволнован самим делом, с чем боролся его профессионализм, но он все равно не сдержался и выпалил тираду.
- Теперь, когда мы остались наедине, я хотел бы у вас вот что узнать. Понимаете, мне показалось, будто вы знали того человека. В конце концов, так ведь не ведут себя совершенно незнакомые люди? За всю свою практику я ничего подобного не видел...или, может быть я ошибаюсь и он просто сумасшедший?
В любом случае, Джессика, вы знаете этого человека?
Во мне боролись два чувства:сдать О'Конелла здесь и сейчас и попридержать язык. Но надо узнать кое-что, поэтому я спросила:
-А что вы находите любопытным в той ситуации?
- Разве это не очевидно? Это самая необыкновенная ситуация! - воскликнул Майкл, но тут же вернул тон - хотя я всё таки должен признать, что этот человек опасен для общества. Он поджигает магазины, ломает витрины, дарит куклы....незнакомкам - с паузой сказал Майкл. - Кто знает, что он может ещё сделать?
Похоже, что Захари напрягает полицию и я запросто могу устроить ему проблемы, но почему-то вместо этого сказала:
-Я видела этого человека в первый раз в жизни. Я выбирала подарок себе к рождеству, а он всего лишь обратил внимание на ту же вещь, что и я.
Маска печального арлекина сошла с лица Майкла и он внимательно посмотрел на Джесси.
- Первый раз? - риторически проговорил он, и вновь мимика заиграла на его лице - Ах, как же печально, получить на рождество вместо подарка, встречу с психопатом.. Они ведь даже не понимают, что творят. - сделав паузу, он продолжил - Как вы понимаете, кукла останется у нас как улика..
Я найду тебя, О'Конелл. Найду и убью собственными руками. Мне не хватало проблем из-за какого-то психа, а ведь прошло две недели с того момента, как начальник просил написать статью о тебе. Я ведь журналистка, я такое могу накатать о тебе, что у тебя не останется другого выбора, как исчезнуть из этого города.
-Как угодно, Майкл. Я могу идти?
- Если вам больше нечего сказать, то, пожалуй, да. О, кстати, вы не знаете, что здесь написано? - Майкл встрепенулся и показал ей кадр снятый с камеры, где был запечатлен кусочек браслета, вращавшегося в руках Захари.
Это же мой браслет! Откуда... Но надо держать эмоции при себе. С самым естественным видом я всматривалась в кадр браслета и отрицательно покачала головой, смотря полицейскому в глаза.
- Вот уж дел навалилось. Наверное это принадлежит его друзьям-сектантам. Ладно, Джесси, вы можете идти. Всё-таки он у меня не единственный, ещё столько дел нужно решать. И мне очень жаль, что вас вот так лишили подарка..
Девушка поднялась со стула и уже уходя, пожелала Майклу счастливого Рождества. "Интересно, ждёт ли его сейчас кто-нибудь дома?",- подумала Джесс и вышла из кабинета, стараясь оставить всё произошедшее в этом месте.
Захари не бежал, но его шаг был значительно быстрее, чем у неповоротливых охранников. Ловко протиснувшись сквозь рождественскую толпу, он растворился в ней и исчез для их алчных взглядов. Ему было не привыкать нарушать закон, но впервые он сделал это среди бела дня и опять при свидетеле. Из головы не выходило напоминание девушки о их прошлой встрече.
Где я мог её видеть? Эти волосы, стан, губы... и голос, что исходил из них... Deja vu. Но имени я её так и не узнал, наверное было нехорошо вот так её там бросить, среди пожара. Может быть её схватили?
Этот внутренний диалог не давал ему покоя. Он должен был уйти, как делал это обычно - он всегда уходил с места преступления, но зачем он это всё тогда сделал? Запутанный самим собою, Захари ушёл недалеко, остановившись на аллее, он прыгнул на ближайшую скамейку и сел на её спинку. Он и так был немаленького роста, а теперь выглядел как огромный ворон, севший на ветки. Только этот ворон не каркал, он сидел и думал, или, возможно, даже совсем не думал, а лишь смотрел, как падают снежинки с неба и полностью заполоняют землю, обращая её в чистый лист.
Снег покрыл всю землю и добавил новых оттенков в одеяния Захари, окутав и его своей белой пеленой. Ворон, с клюва которого могло в любое мгновение сорваться "Nevermore", остался один на один, наедине с зимней тишиной, не было в том и ветра. В этом забвении он обратился в подобие гаргульи, если только можно было бы принять скамейку за церковь, впрочем - кто знает, какие грехи здесь замаливали в своё время?
Наконец, Захари пробудился ото сна. Всё тело сковывал холод, дрожь была во множество раз сильнее, чем когда он шёл мимо этой аллеи. И этот человек несколько часов назад устроил пожар, а сам теперь выглядит, пускай и как пафосный, но бродяга, позволивший себе впасть в прострацию именно в этом месте и в это время года, когда Луна смещает Солнце и нещадно губит всех случайных прохожих.
Но где-то внутри него сохранялось ещё силы, он не вяло поднялся со своего "пьедестала", а также легко спрыгнул с него, как и забирался. Нечто темное бороздило его разум, воспоминания о прошлом, ему мерещилась пролитая им кровь и только в белоснежном просторе он находил успокоение. "Tabula Rasa" - повторял он про себя, иногда срываясь на шепот. Тьма давила его, теснила его, что в сопротивлении этому нарастающему мраку он пытался забыть себя, но не было здесь ни горячего виски, ни теплого камина. Он шагал вперёд по аллее и единственная мысль, которая витала вокруг него как путеводная звезда, среди всего прочего и злого, это воспоминания о той девушке. Он не понимал, что его так привлекло в ней, но сам её образ не покидал его. В невнятной суматохе будней, он вспоминал всё содеянное в прошлом и сейчас и может быть только это в нём устанавливало границу тьмы.
Джессика вышла из здания полиции и думала только о том, как бы скорее добраться до дома, залезть под тёплое одеяло и забыться сном;со всем остальным она разобралась бы завтра. Утром она позвонит Оливеру и попросит дать злополучное задание о Захари Линде, другой журналистке, но она с этим типом больше связываться не намерена. "Подумаю об этом завтра",- как героиня Скарлетт из "Унесенные ветром" промелькнуло в мыслях девушки. Снега было так много, что можно утонуть, словно в ледяных оковах моря, ветра не было, она любила такую погоду. Джесси шла мимо улиц, мимо домов, где-то горел свет и она всматривалась в квартиры анонимных хозяев, на****ая за их маленьким мгновением жизни. Эта привычка передалась по генам, дедушке нравилось смотреть в окна чужих домов, проходя мимо и с умилением размышлять о чем-то. Так она шла, пока не заметно для себя не попала в аллею.
Совсем темно, хоть глаз выколи, но через неё самый короткий путь домой. Снежинки захватили все вокруг, совсем ненавязчиво просачиваются в этот город, предзнаменуя в скором времени холода сильнее. Всматриваюсь впереди себя и вижу высокую фигуру, что-то подсказывает мне, что это парень и смутно начинаю понимать, что это может быть только он...
Захари шёл непривычной походкой. Ворону подбили крыло и теперь он хромал, а не летал. Он практически не смотрел на небо и на Луну, что так часто сводила его с ума и наводняла его жизнь приступами, всплесками того, что он никогда не мог себе простить. Но сейчас только она освящала его путь и волей-неволей это лунное сияние манило его, притягивало подобно призраку. Ход времени потерялся, он просто шёл, но не выдержал звездного натиска и посмотрел ввысь.
Луна красовалась в своём полном облачении, как и тогда на Хеллоуин. В этом серебряном свете он увидел девушку, идущую ему навстречу. Он опять остановился, сраженный очарованием сияния вокруг неё.
Вылупив на неё глаза, он не двигался и не мог ничего сказать. Что можно сказать в таком случае? Но всё-таки найдя в себе силы, он крикнул ей на расстоянии нескольких метров.
- Что ты здесь делаешь?!
Я шла к нему навстречу, полная гнева и решимости задушить или поколечить мерзавца, не смотря даже на тот маленький факт, что он был значительно выше меня. Но что может быть опасней и в то же время сексуальнее, чем разъяренная женщина?
- О, вспомни дьявола и вот он перед тобой! Только ты сейчас будешь мёртвым жалким трупом! - девушка остановилась в паре метров от парня и тяжело дыша от переполнявших эмоций, высказала свои намерения.
Захари изменился в лице, когда вновь увидел её так близко. Сила её эмоций наполняла его, что он даже забыл о холоде. Его вдох начинался на её выдохе, насытившись исходящим паром и ароматом духов, он ответил.
- Что ж, и как звучит имя той, что решила убить дьявола?
- Джессика Элизабет Лоуренс, - склонив голову на бок, ответила девушка.
- Джесси... - укоротил Захари. - И сейчас, должно быть, где-нибудь на дереве сидит снайпер, готовый мне всадить пулю в сердце?
Ещё и издевается! Он действительно безумен. Она подошла к нему совсем близко, подсознательно зная, что он не сможет причинить ей вреда.
- Твой палач перед тобой, - Джесс смотрела на Захари снизу верх; со стороны,наверное, это выглядело весьма забавно.
Он смотрел на неё сверху вниз. Не улыбаясь, но и не хмурясь. Выражение его лица отдавало примерно тем же, чем и снег - способный быть холодным и согревать, что он тогда? Теплый?
- Бог решил поиздеваться надо мной, раз сделал моим палачом женщину?..
Джесси ударила его маленьким кулачком в грудь и ответила:
- Чуешь фишку, гад.
Он несколько встрепенулся внутри после такого и оглядел Джесси.
- Где кукла? Я её не вижу. Ты её что, умудрилась потерять? - с негодованием спросил Захари.
- Ее изъяла полиция, как улику. Я только что из полицейского участка, тебя будут искать.
- Что ты там делала? - возмущенно спросил он и осмотрел её снова - Бегать что ли быстро не умеешь?...Или сама к ним пришла?
- Я все им рассказала о тебе и слила все данные. Кстати, верни мой браслет, - с этими словами, она сделала шаг назад и протянула ладошку.
- Ха, ты ведь ничего обо мне не знаешь, рассказала она.. - передразнивал Захари. - Какой такой браслет?
- Помнишь вечеринку на Хэллоуин? Помнишь ту белую дрянь? Тогда мы в первый раз встретились. Тот, что ты носишь. Верни мне его.
Захари смутился, но не подавал виду. Мозаика сошлась, теперь он понял о чём она говорила и вспомнил все свои предчувствия, всё то, что кружило вокруг него с того раза.
- Так это ты, та неблагодарная... - протягивал он, вместе с тем делая шаг вперёд и протягивая свою левую руку к её сердцу, как в тот раз -....юная... леди.
Завершая эту фразу, он вращал пальцами вокруг той точки, где должно было находится её сердце и остановился лишь закончив говорить. Черный браслет, обвивавший его левую руку, в этот момент стал сразу заметен.
Его прикосновения как ток по моему телу, он возбуждает меня. И это необъямнимо, но я так просто не сдамся. Девушка взяла его руку, не отрываясь от глаз парня и задержавшись на мгновение, убрала руку Захари.
- Да, ты прав. Что делать с этим будешь? Я свидетель, не забывай. Я и об этом им рассказала.
Он вскинул свою руку вверх, вот-вот и на неё мог сесть сокол, или, скорее, ворон, прямо на кисть, раздробив её когтями в кровь. Поглядывая на Луну, что была бы тоже в его руке, если бы не была так бесконечно далеко, он посмотрел на Джесси снова.
- Обо всём рассказала? - с долей иронии спросил Захари.
- Именно.- она играла с ним.
- И о том, как до тебя домогалась Ламия? - Захари с улыбкой заглядывал в её игривые глазки. Джесси могла о нём рассказать многое, но он знал больше.
- О'Конелл, просто знай, что тебя ждут неприятности. Я должна была написать о тебе статью...тоже мне, знаменитость. Но вскоре тебя ожидает общение с другой журналисткой.
Она развернулась, чтобы уйти и больше никогда не пересекаться с этим человеком.
- Кто сказал, что я позволю тебе уйти? - произнёс Захари, резко схватив её за запястье.
- Отпусти меня. Чего ты хочешь?
Он сделал ещё один шаг и движением руки подвёл к себе, обхватив и другой рукой, не позволяя ей выбраться. Её волосы скользнули по его лицу и шее, одной рукой он держал её руку, другой прижимал к себе.
- Ни..чего, а кого. - склонив голову к её шее проговорил он.
Тихий стон скользнул с губ поверженного палача и почти обузданной кошки, она слабо сопротивлялась, пытаясь вырваться и все ещё повторяла о том, чтобы он ее отпустил. Прижимая её к себе, он чувствовал биение её сердца, её участившийся пульс. Он чувствовал это и держа её за руку. Было и ещё одно место, где крови текла ручьями, чуть ниже головы и выше плеч, куда он зачарованно смотрел и вместо ответа на повторы, впился в её шею губами. Нечто невообразимое сдерживало Захари в эту ночь не прокусить её шею, настолько же завораживало его кипящая в её сердце кровь, насколько и пугало остановить ток внутри. Точка гармонии между Эросом и Танатосом, Любовью и Смертью, концентрировалась сейчас в её шее. Захари не просто целовал её шею, он будто впитывал, вкушал всё её существо, касаясь и сжимая её грудь.
- Что ты делаешь? Это такой изощренный способ убийства? Ты выпиваешь меня без остатка, я вымотана, я хочу домой. Прошу тебя, отпусти, - девушка понимала, что она сейчас делает и как будоражит ее чувства Захари, но Джесси хотела убежать от него в этот момент.
Оторвавшись от её шеи, он прошептал ей на ухо, касаясь губами.
- Дьявол решил поиздеваться над тобой и сделал твоим палачом мужчину. - и ослабив объятия освободил её, прежде развернув к себе лицом к лицу.
Захари какое-то время ещё смотрел ей в глаза держа за руку, наконец отпустил и руку. На его лице не было и капли сожаления, будто он и не отпускал её.
Джесси поняла в этот момент, что дьявол соблазнил ее и что теперь останется с ней навсегда, она поняла, что пропала.
Я уткнулась лицом в его грудь, он был так близко. Я вдыхала его запах и одной части меня не хотелось, чтобы это прекращалось. Но вместо того, чтобы остаться, я развернулась и зашагала вперёд, и не поворачивая головы произнесла спасительные для него слова:
- А я ведь им ничего не сказала.
Захари провожал её взглядом, телом уже собираясь двигаться дальше. Он ничего не ответил вслед, не думал ни о чём. Tabula Rasa. Лишь что-то дьявольское скользило по его лицу и её образ исчезающий вдали аллеи.
Древние легенды гласят, что брать можно только левой рукой, а отдавать - правой. И по сей день некоторые народы соблюдают это негласное правило. В эту ночь Захари нарушил и его, когда Джесси совсем скрылась вдали аллеи, он раскрыл свою правую руку и с ухмылкой двинулся в сторону своего дома.
"Иногда, кажется, время застывает на месте. Словно ты сидишь в мешке и не можешь вылезти, и кто-то постоянно твердит тебе, что со временем все станет лучше, а оно словно застыло и смеется над тобой и твоей болью. А потом внезапно сдвигается с места, и ты вдруг видишь, что прошло полгода. Вроде как только вытащил летние вещи из шкафа, а на дворе Рождество, а между этим десять лет боли."
Requiem for a Dream (с)
Хочется поговорить о боли, но в этой комнате нет слушателя. Что такое боль? Когда вращаешь тонкими озябшими пальцами у висков, по кругу, медленно и ритмично,- зря надеясь, что так ты сумеешь облегчить боль в голове. Только в голове нет мыщц, но в мозг идет сигнал, что внутри плоти что-то не так, сломалось или близко к разрушению. Как бы требует немедленно починить, предпринять какие-то меры. Снова вопрос в пустоту:что такое боль? Взрыв стекла и точное попадание невидимого художника-сюрреалиста, осколками по всему твоему телу. Некоторое время не больно, а затем ощущения по нарастающей. Физические мучения, заставляющие людей перерождаться и на один шаг выстраивать барьер от того, где бывают болевые источники. Боль,как правило, нечто большее, чем чистое ощущение, связанное с существующим или возможным органическим повреждением, поскольку обычно сопровождается эмоциональным переживанием.
Чем же является в таком случае душевная боль? Это то чувство, когда болит душа так, что не слышит боли тела. Одна для другой становится просто-напросто не
доступна. Когда подобное случилось со мной, я ради эксперимента жгла сигаретой руку до обугливания, и не чувствовала боли. Разум оставался холоден, а я спокойна.
Последний день выходных и пространства тишины. Я проснулась около полудня и еще некоторое время не хотела покидать постель, где со мной сегодня спал маленький черный комочек шерсти. Вчера, после того, как я ушла от Захари, в конце аллеи, возле заснеженной лавочки, едва уловимо мяукал котёнок и мне захотелось забрать его с собой, чтобы одна живая душа нашла свой дом, в завершении этого года. Котёнок оказался девочкой, причем молодая кошка не была похожа на скитавшегося подолгу бездомника. Скорее, ее выбросили в тот вечер на улицу, просто по тому, что надоела и стала ненужной. Полночь, а именно так я назвала свою маленькую подружку, быстро освоилась у меня в комнате и именно она разбудила меня, тыкая свой мокрый носик мне в лицо.
Захари часто бродил по этой аллее, как в ту ночь, так и прежде. С недавних пор он стал замечать, что за ним следит некто, некая тень, скрывающаяся за омертвевшими деревьями. Во время весеннего расцвета Захари бы её и не заметил, а возможно её бы и не было. Но сейчас он отмечал, как она скользит от дерева к дереву, перебегая через весь этот омертвевший ряд. Может быть это была его собственная тень? Он чувствовал что-то знакомое в этой фигуре, способный увидеть лишь сам темный силуэт, но и в этой тьме видевший нечто близкое, родное, нечто, давно оставившее его, пытающееся догнать, обогнать и проглотить без остатка. Захари успокаивал себя параноидальной мыслью, что это, должно быть, юркий детектив, которого наняла одна из его жертв, или и вовсе - прямиком из полицейского участка. Да, она ничего не сказала им, но они ведь сами могли обо всем догадаться, достаточно лишь сопоставить факты, достаточно найти лишь ещё одно документальное подтверждение его преступной натуры и крестьяне поднимут вилы, зажгут факелы и обступят его дом. Начнут плевать в него, рычать на него, бить стёкла и требовать казни. Сотни палачей обступят его вокруг, но кто осмелится замахнуть над его шеей топор, кто посмеет поджечь последний огонь его жизни?
Пока этого не произошло, Захари проводил время дома, одна его сторона жаждала вырваться и прогуляться по той аллее с какими-то совершенно сумасбродными мыслями. Вероятно он начинал сходить с ума, если только это возможно для его степени умопомрачения. В доме не осталось больше ни виски, ни глинтвейна, но он всё также сидел около камина и разглядывал свой маленький трофей, который ему удалось заполучить в прошлый вечер. Джесси конечно же не заметила, как среди объятий и ласк, Захари стащил у неё водительские права. Там был указан и адрес и, надо же, она не соврала насчёт своего имени. "Вот так вот просто доверилась незнакомцу - подумал Захари - отчаянная натура..или мы не такие уж незнакомцы?.."
Уже стемнело и тени превратились в единую массу того, что окутало город. Всё скрылось под вуалью тьмы, и даже Луна не смела показать свой лик, скрываясь за облаками. На улице не было и души - все прятались по домам, надеясь скрыться за кирпичными и бетонными стенами от чего-то страшного и непредсказуемого, бродившего по ночам. Захари шёл по тротуару и усмехался по себе воспоминаниям и той иронии, что его окружала. Он вспоминал о той злополучной книге, подарке от незнакомца, которая, помимо изображений языческих танцев, познакомила его с различными древними сказаниями. Один из мифов гласил, что в такие ночи, когда Луна скрывается за горизонтом, на улицу выходит сама Геката - богиня перекрестка, колдовства и тьмы. Окруженная стаей своих верных чёрных псов, она устраивает целую процессию, пожирая души всех тех, кто попадётся под руку. Животные по-разному реагировали на Захари, иногда они от него шарахались и бежали прочь, а теперь за ним действительно увязалась стая бродячих псов. Конечно, они не все были черные, и не сказать, что были бы очень ему верны - просто шли рядом, но и он не был женщиной, и уж точно не Гекатой.
Внезапный звонок в дверь, кто может звонить в полночь?
"У судьбы нет причин сводить посторонних."
Коко Шанель.
Я бродила по дому в пижамных штанах и чёрном топе на тонких бретельках, волосы убрала в высокий пучок и только несколько прядей обрамляли лицо, иногда раздражая своим щекотанием. В этот вечер мне не хотелось никуда выходить, кого-то слышать и видеть. Я хотела смотреть весь вечер фильмы и есть мороженое со вкусом клубники и сливок из большого ведра; сладкое и кино помогают отвлечься на некоторое время, и я этим приемом часто пользовалась. Нет, вру, лишь с той периодичностью, когда становилось тошно от навалившихся проблем, зачастую в личной жизни. Я скачала парочку кинокартин 90-ых годов и как раз направлялась из кухни на второй этаж к себе в комнату, когда дверной звонок дал о себе знать. От неожиданности я даже чуть не выронила чёртово ведро с мороженным и хмурясь от нежелания кого-то видеть в полночь и выходной день, который я заслужила, пошла открывать дверь. Лучше бы я этого не делала...
За спиной слышался собачий лай вперемешку с воем, на улице происходило чёрт знает что, хотя никого там, кроме Захари, и не было. Впереди - оказалась юная леди, чистой воды воплощение домашнего уюта. Захари отметил про себя, что несколько секунд назад её глаза должны были сиять от надежды спасти последний день этих выходных. Сделав до тошноты дружелюбный вид и весело помахав рукой он сказал:
- Доброй ночи, соседка! - он выдавил из своего голоса максимум положительных эмоций, какие только могли придти ему в голову.
- Какого черта, О'Конелл?! Как ты меня нашёл? - я была в ярости, хотя другая часть меня безумно была рада его видеть.
- Разве так встречают гостей? - буркнул Захари, сквозь мину невероятной доброжелательности, и вновь продолжил тем же тоном - Какой чудесный дом! Я бы остался в нём жить навсегда! Ни то, что моя развалюха.
Захари прошёл через порог без спроса, не разуваясь и разглядывая каждый угол, как-будто он пришёл его покупать.
Я от удивления даже дар речи потеряла. Вот наглая сволочь!
-Ты ничего не перепутал? Хоть бы конфет принёс, что ли.
- Нет, я ничего не перепутал. Твой адрес, твой дом. И вообще - конфеты дают хозяева, но я не настаиваю, Хеллоуин уже прошёл...Ты здесь хозяйка? - Захари оставался невозмутим и тут же приметил ведро, принюхавшись он почуял запах чего-то ещё съестного в доме.
Каков придурок. Мои глаза увеличились в два раза.
- Слушай, мне не хочется спорить с кем-либо, не хочется тратить нервы и выбивать себя из колеи. Это мой дом, и правила здесь тоже мои. Какого хрена ты забыл здесь? И ответь на вопрос или дверь ты знаешь где, - отвечаю этому балбесу и прохожу мимо него в гостиную, специально задевая его плечом.
- Больно нужно спорить! Я хочу есть - подытожил Захари.
И он действительно проголодался, впервые за неделю ему захотелось что-нибудь съесть. Какая-то необъяснимая аура нисходила на него в этом доме, что ему становилось всё сразу интересно, хотя шёл он сюда с совершенно иными намерениями.
Может, отравить его? Интересно, у него есть семья? Выглядит уставшим и худой уж слишком. Даже немного хочется его накормить...
- С этого и надо было начинать. Иди на кухню, я сейчас вернусь. И да, красть у нас нечего, но ради прикола можешь попробовать.
Захари уже направлялся туда, не успела Джесси и договорить.
- У кого, у вас? - заметив котёнка проходившего около лестницы, продолжил - неужто у ты живёшь одна с кошками?
Как только Джесси услышала вопрос о кошках, то чуть ли не бегом направилась к Захари. Девушка взяла котёнка на руки и ответила:- Ее зовут Полночь. Вчера когда...в общем я нашла ее вчера и не бросать же было умирать котёнка в холод. Я живу с отцом и его...подружкой, - последнее слово девушка произнесла с явным презрением.
Захари недоуменно смотрел в её полные радости глаза. Он никогда не видел человека настолько счастливым. "Спасла котёнка?" - подумал Захари. - Полночь? Тогда сейчас самое время! Можно сказать, день рождения. Она должна поесть - утвердил Захари, как то позабыв даже о своём собственном голоде - Что едят кошки? Она должен съесть что-то необычное, день рождения же! - и снова посмотрел на ведро с мороженым.
- Нет, мороженое она есть не будет. Я покормила ее молоком и куриным паштетом. А вот чем тебя кормить?-девушка отдала Полночь в руки парня, даверив ему своего питомца, словно они были,по крайней мере, друзьями.
Я направилась на кухню, попутно размышляя, что есть в холодильнике. Открываю дверцу холодильника и чувствую взгляд парня на себе...
Захари смотрел на котёнка и гладил по голове. Полночь мурлыкала, ей явно нравилось как к ней прикасается этот незнакомый человек. Котёнок был такой маленький, что напоминал младенца, только чёрный и лохматый и не говорящий на человеческом языке. Но разве и дети говорят по-людски? Осматривая Полночь, Захари перевёл взгляд на Джессику, оглядывая её как тогда в магазине. Разница во взгляде была именно в том, что то уже была не оценка, а фантазия и такой её полёт, который только возможен в темное время суток. Сев за стул и посадив котёнка на колени, Захари выпалил:
- С той, чей стан - кипарис, а уста - словно лал, в сад любви удались и наполни бокал, пока рок неминуемый, волк ненасытный, эту плоть, как рубашку, с тебя не сорвал - он произнёс с чувством и при этом как-то невзначай, даже и не задумываясь, что только что прочитал стихи.
Джесси все также стояла к нему спиной, до неё доносились слова и сердце девушки учащенно билось, а телом она желала прижаться к нему и целовать, целовать Захари, пока не наступит утро и он не исчезнет из ее объятий. Она медленно повернулась и только спросила:
- Хочешь помочь приготовить итальянскую пасту?
Захари молча смотрел на неё, выражая глазами большую заинтересованность, голод в нём просыпался снова, но уже иного сорта. Он понятия не имел, как готовить пасту, и вместо того, чтобы подумать как она готовится, мысленно снимал с неё одежду. Не позволяя этим чувствам себя парализовать, он встал из-за стола и подошёл к ней.
- Сosa vuoi?
Ну зачем ты так близко? Психологи утверждают, что сексуальные импульсы передаются на расстоянии, а Захари О'Конелл сквозил сексуальными импульсами. И что он только что сказал?
- Что? - пытаясь скрыть волнение, но голос предает меня.
Он обошёл её сбоку, и облокотился о кухонный стол. Пару секунд он смотрел на наблюдающую за ними Полночь, затем обернулся к Джесси и,отмечая как у неё загораются щеки, с улыбкой совершенно невинно произнёс
- Что? Паста сама собой не сделается, давай начнём.
Умеешь же ты обламывать, О'Конелл. Ну, погоди, то ли дальше будет!
Смотрю ему в глаза, приподняв левую бровь и с самой хитрой улыбкой отвечаю:
- Ты занимаешься приготовлением самой пасты, а я займусь соусом.
- А бренди у тебя есть?
- Только виски двенадцатилетней выдержки.
- Хорошее дело. но в пасту это грешно..хм...- Захари задумался и вдруг выпалил - какой выдержки?!
И сам себя перебил:
- Нет. Виски..я не люблю виски.
Захари начал делать всякие хитроумные вещи с макаронами, какие только приходили ему в голову, с виду это казалось чистейшим бредом, если он и умел кому-то повесить лапшу на уши, то делал это, действительно первоклассно, но вот макароны.. Он возился с ними, не подавая и виду, что не умеет готовить, ориентируясь на импульсах, на инстинктах - если приготовление - вопрос жизни и смерти, то ведь и он сможет?
Когда с макаронами было уже покончено и они неспешно отправились дожидаться своей участи в закипающей кастрюле, он уперся взглядом в спину Джесси, проводящую свои ритуалы. Он сверлил её взглядом и спросил:
- Какая у тебя машина?
Я очищала кожуру от томатов и нарезала маленькими кубиками, как учила меня мама.
- Поставь сковороду разогреваться. Nissan Almera. Почему ты спрашиваешь?
- Ты на ней на работу ездишь?
- Не всегда. Бывает, когда хочется прогуляться и подумать. А ещё недалеко от дома и по дороге в издательство есть бар. Туда я частенько захаживаю. Что за привычка не отвечать на мои вопросы?
Он смотрел на неё со спины всё то время, как она готовила, и неслышно подошёл к ней совсем близко, не прикасаясь, но копируя её позу, упершись руками о стол, он прошептал ей в затылок.
- Мне просто интересно, чем ты занимаешься в жизни.
Чёрт... Или дьявол во плоти? Так кто же ты, Захари? Хочешь поиграть, значит. Я принимаю вызов. Не поворачиваясь к нему лицом, я как бы невзначай бедрами уткнулась в промежность мерзавца и ловко вывернулась из его поля досягаемости, смотря игриво в глаза, медленно отправила в рот кусочек помидора.
- Не узнаешь, пока не попробуешь? - сказал он, наблюдая, как кусочек медленно в ней исчезает.
- А чем ты занимаешься в жизни? У тебя есть семья, близкие?- спрашиваю у него и обжариваю томат. Хочу, чтобы он смотрел на меня. В кухне горит только подсвечники у раковины и плиты, так что атмосфера располагающая для откровенных бесед. Тянусь до шкафчика за приправами, зная , что майка приподнимается, открывая для его взора часть поясницы и специально задерживаюсь, будто что-то ищу.
Захари не отрывал от неё взгляда, как не отрывает и кот, играясь с клубком, если тот укатится в другой конец комнаты - он в любую минуту может броситься на него снова. Его взгляд не был туманным, а скорее пронзительным, способным видеть в полной темноте.
- Убиваю других людей - то ли в шутку, то ли всерьёз сказал он, и взгляд его ничуть не менялся при этих словах, воспоминания не трогали его, он был свободным и от них и от совести. - близкие... нет, у меня нет родителей с надоедливыми любовницами, если ты об этом.
Меня не испугали его слова, скорее вызвали любопытство. Поворачиваюсь к нему лицом и задаю вопрос с вызовом:
- А меня ты хочешь... превратить в одну из своих жертв?
Полночь играла с упавшим на пол помидором, катала его по полу, слегка раздирая своими маленькими коготками, он то впивался в её лапку, то от толчка откатывался дальше. Наконец, красный шарик кошачьего счастья уперся об стену, ему больше некуда было катиться. И Полночь бросилась на него.
Захари продолжал смотреть в карие глаза Джесси. Человек не может концентрировать на чём-то своё внимание более 10 минут, в отличии от кота. В отличии от змеи, человек мигает чаще обычного, даже не замечая, как наступает легкое помрачение реальности. Стоило Джесс моргнуть, как он оказался прямо перед ней, настолько же близко, как и в тот вечер. но уже лицом к лицу. Он прижал её своим телом и обвил руками. Не освобождая от взгляда, не отклоняя головы, чтобы шепнуть что-нибудь на ухо, он повторил ей кусочек её вопроса в глаза
- В одну.
Незаметно для себя, отдаваясь импульсам, я обняла его и положила голову на грудь. Затем снова смотрю в глаза и перевожу взгляд на губы, прошу об одном:
- Поцелуй меня. Поцелуй меня так, будто завтра кто-нибудь из нас умрёт.
Он отвечал вопросами на вопросы и перебивал. На этот раз, стоило с её губ сорваться слово о смерти, как он стиснул объятия и подхватил её до своего уровня, усадив на стол и впился в её губы, стирая с них всякую мысль о мертвом, поглощая и обнимая их своими. Он не пытался выпить её, как в тот раз, не боролся ни с чем противоестественным. Его жажда притянуть её, действовала как качели, только раскачивающиеся всё сильнее и сильнее, пока наконец не сделают сотни круговоротов и не сорвутся с петель. Он крепко прижал её к себе в этой позе, теперь они находились на одном уровне и подними Джесси взгляд выше, как обычно, она бы увидела потолок или звездное небо - что бы вообразила, если бы только открыла глаза. От этих крепких объятий, её грудь прижалась к его груди. Бедра уже не смогли бы отмахнуться, они раскрылись от импульса.
Как много страсти в этом существе, это будоражило и сводило с ума. Я обняла его ногами за талию, а руками водила по спине, целуя его страстно и слегка покусывая нижнюю губу. Чувствую, что ему нравится, чувствую, как не лжет его тело. Внутри меня все горит, эмоции за пределами контроля, но я останавливаюсь. Тяжело дыша от возбуждения, игриво говорю ему на ушко:
- На сегодня лимит домоганий исчерпан. Сейчас все сгорит к чертям,- не могу уловить его эмоцию, слегка толкаю в грудь, чтобы отошёл и спрыгиваю со стола.
Он не потерял равновесия, не исказился в лице от негодования, только дьявольская улыбка украшала его лицо. О чём думал Захари в этот момент? Загадка. О чём может думать Дьявол? И нужно ли ему думать. Его разум всецело был импульсивен, в такт телу и чувствам, гнездящимся в нём, в такт и чувствам Джесси, от того он угадал или, вернее, предчуял, её реакцию. Он наслаждался в тот момент огнём, заигравшим в её сердце, - огнём, способным сжечь плоть без остатка, не дожидаясь завтра. Когда две противоположные точки, будь то мужчина и женщина, или жизнь и смерть, достигают своего апофеоза, находясь рядом - они становятся одним. Жизнь слитая со смертью, смерть слитая с жизнью. Их разделяет...случай? Тот же случай, что разлучает клубнику со сливками, аромат корицы от апельсина, или амбер от сандала.
...
Луна вновь появилась на небосклоне, стоило Захари выйти из дома Джесси. Собаки разбежались и на улице воцарилась гробовая тишина, как и должно быть в такой поздний час. Ночь находилась на своём пике и готова была распустить свои цветы в любую минуту. Тени оживают не только при дневном свете, но особенно коварными они становятся при лунном. Коварными и лживыми. Сам лунный свет - есть ничто иное, как отражение солнечного, так что же тогда тень от этого отражения?
Внезапно для самого себя я услышал знакомый голос. Женский голос, полный негодования, обиды, злости и ледяной скорби доходящей до безумия.
- Какие люди! И откуда ты направляешься? - язвительно говорит девушка.
Я оглянулся и не поверил своим глазам. Я сплю?
- Ты?... - с силой пытаюсь совладать с собой, тише Захари, будь тише - Что ты здесь делаешь?!
Перед ним стояла высокая стройная девушка, с ярко подведенными глазами и пышными пепельными волосами. Она была одета в белую мантию на короткое чёрное платье и высокие ботинки на платформе, руки с длинными ногтями, были украшены кольцами под старину. Это была Ламия, бывшая любовница Захари и его последняя несбывшаяся попытка свести на нет своё одиночество. Девушка рукой изящно откинула часть волос назад и с лёгкой ухмылкой ответила:
- Неожиданно, не так ли? Но ты забываешься, любовь моя, кто я и на что способна,-с этими словами она подошла к нему ближе и положила руки на плечи, с надеждой заглянула в его глаза:
- Скажи мне, что скучал.
Я точно сплю. Этого просто не может быть. Она и без сердца жить способна? Действительно - самая настоящая сука.
- О мёртвых или хорошо, или ничего - холодно отрезал я.
Взгляд волчицы леденеет, но она не готова отступить.
- От тебя пахнет чем-то мерзким. Где ты был?
Я взял её за обе руки, продолжая смотреть в глаза и убрал их, синхронно ответив.
- Это не твоё дело.
Белокурая фурия пошатнулась, но сохранила равновесие. На мгновение потеряв самообладание, она вернула контроль над собой и с прежней горделивой язвительностью продолжила:
- От тебя пахнет другой женщиной. Теплом и...ещё какая-то примесь. Я узнала этот запах. Так пахла та девчонка. Если тебе дорога ее жизнь, ответь мне на вопрос: что у тебя с ней?
Нет более жестокой в своих действиях женщины, чем та, которую предал мужчина. А именно преданной чувствовала себя красавица. Она любила Закария, но по-своему. Какой-то эгоистичной, безумной, болезненной любовью. Если чувства Джесси были бутоном свежей розы, то любовь Ламии была ее шипами.
Я смотрю на неё и начинаю понимать, что это вовсе не сон. Такие сны не бывают. Таких людей не бывает. Это вообще не человек. Ничего такого не бывает, и всё же?
Я почувствовал её запах, до боли знакомый, и такой же незнакомый для меня был бы запах её тлеющего тела. Кого я обманываю, я же не пришёл бы на похороны..
- Всё и ничего. Всё, что ты хотела. И ничего из того, что ты собиралась.
Девушка достаёт из кармана мантии портсигар и закуривает тонкую сигарету, глубоко затягиваясь и выпуская дым куда-то вверх. Затем склоняет голову на бок и без тени улыбки холодно отвечает:
- Раз не мне, то и никому ты не достанешься, Закария.
Я часто с ней ссорился. Постоянно. Ссора - это было наше обычное состояние, и часто я желал её смерти. Но всё это было ничто, в сравнении с тем, как мне хотелось оторвать её голову прямо сейчас. Она посмела покуситься не только на моё, но, черт бы её побрал, на меня. Не злись, Захари. Не злись, злостью дело не поправишь. Сердце ей уже не вырвешь..
- Святая простата. - говорю ей с усмешкой - так и не поняла одной простой вещи? Я принадлежу себе.
- Правда? Я знаю тебя лучше, чем кто-либо и я точно знаю, что ты слишком эгоистичен, чтобы кого-то полюбить и всякие сентиментальности не твой случай. Надо полагать, девчонка- это не серьёзно?-она снова улыбалась, а в глазах бушевал гнев, вперемешку с огнём.
- Знаешь меня? - я терял контроль над эмоциями, ярость нарастала с каждым лишним словом, что соскакивало с её длинного язычка. - Ты....ни....черта....обо мне не знаешь - ярость достигла предела. Убить её, прямо сейчас, неважно как, самым жутким способом, разорвать на куски, как ни одну из своих жертв. Вдолбить её за глотку об стену и утопить в крови. Я найду способ убить тебя, Ламия.
Она пожирала его глазами. Какая-то ненормальная страсть была вызвана его гневом. Ламия нарочито провоцировала парня на сильные эмоции.
- Как интересно,-с улыбкой говорит девушка и обходит его сзади,-что же тебя так злит? Гнев твой порок, ярость-твоя слабость. Злость-твоя ахилесова пята. Не девчонка, нет. Но ей не стоило переходить мне дорогу, слышишь?
Затем она оказалась за его спиной и горячим шёпотом, опасно близко произнесла:
- Жизнь или смерть, любимый? Не промахнись.
Раскатистый смех эхом разносился в пространстве, затем огромный поток ветра обрушился на Захари, но когда он обернулся, взгляд уперся в пустоту.
- Исчезла? Испарилась? Проклятая ведьма. Ты не уйдешь от меня живой! Я похороню тебя! - Захари дошел до апогея своей ярости и разбил стоящую рядом машину, выбив все стекла голыми руками. Очухавшись от воя сигнализации, он смекнул, что нужно всё же идти подальше.
Как она смеет? Эта подлая стерва думает, что ей всё можно? Она осмелилась опорочить и убить девушку на МОЕЙ территории. Дерзнула войти в МОЁ жилище после того, как расстались.
Захари шёл и чувства пожирали его, будто его только что больно кольнули иголкой и весь его организм воспылал, даже то, что никогда не пылало.
Но Джессика... она ни в чём неповинна. Чёрт бы меня побрал, это я её во всё это втянул. Один раз я раз я отвёл от неё эту суку, в следующий раз отведу навсегда.
Когда он уже подходил к своему дому, то его как молния сразили воспоминания. Он вспомнил как познакомился с Ламией.
Чтобы вырасти в прекрасный цветок, семя должно пролежать некоторое время в сырой земле, полной одиночества и мелких паразитов, по соседству с трупами и дыханием разлагающей всё живое смерти. Не даром, одни из самых прекрасных цветов растут не на клумбах, а именно на кладбище.
Из обветшалого дома никто не выходил круглыми сутками, никто и не входил туда, вслед за его хозяином. А сам он предавался воспоминаниям, уже без виски, уже без желания утопить прошлое в желчи. нечто новое росло в нём, неизведанное для него самого, и не требующего забвения, как это бывает у нас с вредными привычками. Однажды попробовав вкус табака или крепкого спиртного, мы можем пристрастится к нему, а что потом? На утро болит голова, назойливо преследует тошнота и отвращение к содеянному. Но сладкое воспоминание о том аромате настигает нас снова, ломая нашу волю и вот мы уже снова осушаем очередной бокал, а того глядишь и бутылку, или даже две, ящик, в конце концов. И снова болит голова, тошнота превращается в самую настоящую рвоту и хочется забыть, в этом делириумическом припадке, содеянное, своё прошлое и больше никогда, совсем никогда, не предаваться этой страстной вредной привычке вновь. Но нет, Захари уже перестал томить себя забвением, только память оставалась в нём, память, с которой он мог бы спасти своё настоящее.
После смерти родителей, он недолго оставался в одиночестве. Честно говоря, Захари никогда формально не был одинок - его постоянно кто-то окружал. Вот и случилось, что его в школьном возрасте приметили одни, как это называется, "сомнительные тёмные личности, предлагающие наркотики и проституток на каждом углу". Но вместо непристойных предложений, они взяли его в оборот, взяли быка за рога, как смогли, как получилось взять и завербовали в свой культ. Сердобольные старушки прозвали бы их мерзкими сатанистами, но в конце концов, они же не предлагали их детям наркотики? Да и старушки даже не знали об их существовании, всем членам культа строго запрещалось разглашать информацию под страхом смерти. Захари умел хранить секреты, он был как могила в этом плане, да ему и не было кому рассказать. Всё его внимание было приковано к этим новым, доселе неизвестным, людям, от которых он узнавал с каждым днём всё больше и больше и даже не замечал, как они изменяют его, на что они толкают его. Он был там не единственным ребёнком и даже более того - в культ принимали только детей до определенного возраста. У них, можно сказать, негласно висела табличка "Совершеннолетним продажа наших наркотиков строго запрещена". Среди прочих детей, оказалась одна девочка, не имевшая житейского имени. Она родилась в культе, была плоть от крови его. Её прозвище было её именем и оно, как нельзя лучше отражало её суть, чем все эти Сары и Сюзанны, - её звали Ламия.
Ламия всё же была ребенком, пускай и несовершеннолетним, но ребёнком, и в ней жил здоровый интерес к жизни, несмотря на отшельнический образ жизни культа. В Захари она увидела осколок этой жизни, которой никогда не имела. Она видела в нём человека, а не брата, вероятно по этой причине она и решила с ним познакомиться ближе, чем с остальными "братьями". И хотя он практически не познал жизни и рано потерял свою семью и "обычную жизнь", но те мелочи, каким он раньше не предавал значения, безумно интересовали её - каково это - ходить в школу, например? Иметь совершенно чуждых соседей, которые не разделяют твои взгляды? Что такое телевизор? Эти и многие другие вопросы она каждодневно задавала ему, когда они были ещё совсем юные и чем взрослее они становились, тем сильнее в ней разгорался интерес к жизни, она хотела вырваться из золотой темницы и познать то, что никогда не знала, жажда жизни была столь непреодолимой, что в ход пошли бы любые средства, любые ухищрения, от кровопускания, до хождения по расколотым черепушкам.
Эти дети были потеряны для своих родителей. У них не было родины, у них не было родной семьи, у них было только "братское общество". насаждающее им свои убеждения и взгляды, конечно не без полезных идей, которые каждому из них значительно пригодились в жизни, пока она не закончилась. Но эти двое были самые потерянные из всех. Они были потеряны даже для культа, с момента своего вступления. Единственное, что они не могли потерять - это друг друга, как не разлей вода. И всё же, жизнь таит в себе множество тайн, некоторые из которых познавать непосвященному сердцу слишком больно, в особенности, если в сердце этом уже посеяно семя тьмы.
Каждый сезон природа меняет своё платье и этот "каждый" по-своему уникален. Одно лето не похоже на другое, одна весна - на другую, разве могут тянуться года? Однако, могут, говорят люди. Люди говорят и они говорят без остановок, не делая и капли передышки, они волочатся в этом танце жизни, наконец задыхаясь и впадая в отчаяние, в уныние, в апатию. Как обессиленный танцор, падают наземь, ниц. Как амфетаминовый бегун, срываются и надламываются. Как умирающие.
Захари как-то сбегал от родителей, ещё до того, как они сбежали от него в иной мир. Ещё чаще он сбегал из школы, именно не прогуливал, а сбегал. Прогулять для него было бы слишком предсказуемо, импульсы давали ему жизнь, импульсы заставляли биться его сердце, что ещё может заставить? Многое повторяется, но всё бывает в первый раз.
В ордене дети учились множеству вещей, многим из которых было не суждено быть узнанными за его пределами. Эти занятия искажали, преображали и развращали невинные души - немногим меньше, немногим больше, чем в обыденной обстановке. Своё первое убийство Захари совершил в возрасте 17 лет, когда сбежал из ордена вместе с Ламией. Пока она отвлекала охранников своими забалтывающими речами, он врезался в них с ножом и убил обоих. Рослые мужчины были готовы ко всему, к нападению полиции, террористов, свидетелей Иеговы, но меньше всего они ожидали пасть от руки ребёнка, которого сами и кормили. Было уже слишком поздно, эти дети одичали, а кровопотери слишком велики. С кровью они вылились из этого места, как алчущие жизни дети - прорвали живот своей матери когтями, вспоминая своего оборотня-отца, несущегося где-то там, вдалеке, в ночной лесной глуши, воющим на Луну.
- Куда ты хочешь пойти? - Захари смотрел на Ламию и пытался отдышаться, они пробежали несколько миль, прежде чем оторваться от мнимой погони, но в действительности за ними не посчитали нужным бежать. На небе красовался полумесяц, готовый порезать небо на лоскутки, вокруг - проезжая трасса и лесная полоса.
Ламия остановилась, переводя сбившееся дыхание и смотрела на Захари, едва ли как не на Бога. Растрепанные волосы, ещё детский не развращенный взгляд;она на минуту задумалась, но в тот миг поняла, что хочет от жизни все. И только с ним, чтобы никого больше. Она хотела превзойти всех, превзойти жизнь и не ломаться, двигаясь только лишь вперёд.
- А давай навестим Город Ангелов, - с искорками в глазах сказала она и это было только начало.
- Ангелов?...У них есть крылья, а нам... - он задумался, почему-то посмотрел в глушь - нам нужны колёса! Четыре колеса ведь лучше, чем четыре ноги? - И Захари, ещё недавно убивший своих "воспитателей" с невинным видом и, в общем-то, мыслями, встал у обочины и начал "ловить машину".
Почему-то девушке не было страшно с ним, но она чувствовала адскую усталость и острую боль в животе. Сколько они не ели? Двенадцать часов, несколько дней, суток? Дети были истощены, но полны решимости стать свободными. Быть теми, кем хочется. Жить так, как у других не хватает смелости и одно это было их внутренним двигателем. Ламия встала неподалёку от парня и просто молча наблюдала. Она никогда не ныла, никогда не жаловалась Захари на боль, голод, усталость и отчаяние. Даже в тот момент, когда они попали в жесткую передрягу с наркодилерами, отцами кайфа и разрушителями детских жизней, когда один из них прострелил Ламии бок, каким-то чудом, не задев жизненно-важных органов, она не говорила о боли ни слова, только обильное кровотечение выдало ее печальное состояние, им ещё предстояло попасть в это место, где они рисковали расстаться не только с жизнью.
Судьба не стала испытывать их характер, решив смилостивиться и отводила от них каждого автомобилиста от попытки Захари привлечь внимания. У парней это, действительно, плохо получается. Они не ловят бабочек, не ловят машины, лишь любуются как тем, так и другим. Желают их.
На желания Захари явился автобус. Полуночный экспресс, практически пустой, если не брать во внимания само водителя и слепого старика на первых рядах.
- Захари, может, не надо?-проговорила девушка, насторожившись странным явлением впереди себя.
- Чего ты боишься? Тебе не нравятся автобусы?
- Посмотри на водителя. Он какой-то странный...
- О, да они все такие. Сутками едут и едут, черт знает куда. Но этот нам по пути, пошли! - Захари сказал это безапелляционно, взяв девушку за руку и войдя в этот автобус. Ребенку он мог бы показаться металлическим чудовищем, пожирающим людей, но они ведь выходят оттуда когда-то, правда?
Захари отвёл её в самую глубь, пару раз они чуть не потеряли равновесие, когда "монстр тронулся", но всё-таки уселись на широких задних рядах. Здесь показывалось кино их жизни - дорога к Ангелам, асфальт исчезал под колёсами, жадно поглощаемый скоростью.
У обоих ребят было чувство предвкушения внутри и они без сожаления прощались с этим местом, что одновременно и вскормило их и пыталось уничтожить. Незаметно для себя юная Ламия уснула на плече Захари, а парень, держа ее за руку, смотрел в окно и думал о чем-то своём. Теперь ему придётся отвечать за них двоих.
Город Ангелов - оставь надежду, всяк сюда входящий, кого ты ожидал здесь увидеть, странник? Парящих над бренной землею людей? И правда, многие здесь желают воспарить, улететь, куда-то вдаль, вернуть потерянные крылья...но давай вспомним, кто был лишён крыльев?..
Ламия стала очарована этой скоростью, этими переменами, всякое препятствие встававшее у них на пути, они преодолевали вместе. Ничто не могло их остановить, кроме пули в лоб, всё лишь предавало сил, ускоряло ток времени и ток сердца. Она не была одинока в этом чувстве, Захари тоже нравилось совершать подвиги, но с каждым новым подвигом, он становился всё мрачнее и мрачнее, жизнь кипела в нём и оставляла осадок, накипь. Куда привела их эта дорога? Сначала в Лос-Анджелес, теперь - они находились в притоне. И хотя вокруг не было роз и лиан, но сохранялось стойкое ощущение, будто они попали в заповедный сад, потерянный рай. Вот, перед ним стоит Пётр - он русский, приехал сюда, как они когда-то, но прошёл значительно больше, был значительно старше и изменился он тоже...значительно. Пётр был местным наркодельцом, именно через него проходил основной трафик мета - этих стеклянных кристаллов, способных заставить сердце биться чаще и с такой же легкостью способные разбить его на осколки, когда то, наконец остынет. Ты есть - что ты ешь. На удивление, сам Пётр не употреблял, он был закалённый русский мужчина, способный в английском и несмотря на свои немаленькие габариты, достаточно умный. Впрочем, в этом бизнесе нечего делать полным дуракам.
- Итак, вы хотите попробовать мои кристаллы? И поэтому пришли прямо сюда, ко мне? Нравится брать всё из источника? - Пётр говорил без акцента, любил говорить помногу и засыпать вопросами. - У меня на родине есть сказка про сестрицу Аленушку и братца Иванушку, кстати, а как вас зовут?
- Ламия,-проговорила девушка. Пётр откровенно разглядывал ее, будто применял для неё какую-то роль, словно дорогую брендовую шмотку;так делают только мужчины, обожающие своих дам.
- Ламия? Странное имя. Вы, наверное, тоже не отсюда?
- Какое это имеет значение?
- Здесь - никакого. - Пётр оценивающе посмотрел на Захари, меряя взглядом его платежоспособность. - Деньги вперёд.
- Сколько с нас? - спросил Захари
- Десять тысяч долларов.
- Это какие-то бешеные деньги всего за несколько грамм!
- И это мне говорит еврей? - нахмурил брови Пётр - Я с евреями не торгуюсь. Мет стоит 100 долларов, остальное - за доверие. А вы думали - в сказку попали?
- А с чего бы мы вам должны доверять?
- Что ты сказал, малыш? - Пётр начал сердиться и обратился к одному из своих подчиненных, словно услышал только что новый анекдот - Бруно, ты слышал? Он мне не доверяет!
- Что, правда? - ответил Бруно.
- Да, правда? - передразнивал Пётр Захари.
- Вы испытываете наше терпение, похоже - с вами нельзя иметь дел. - холодно отрезал Захари. Что-то переменилось в его взгляде и лице.
- О, да неужто ты решил уйти из лавочки чудес? Слышал поговорку? Сюда пришёл и здесь исчез! - Пётр зло рассмеялся и дал знак Бруно, чтобы тот научил юношу "хорошим манерам".
Бруно подошёл к паре молодых беглецов за счастьем и окидывая их взглядом сказал, с некой издевкой:
- Сбежать решил, а подругу не спросил? Она тоже нам не доверяет?
- У нас нет таких денег. Мы зря пришли... Позвольте нам уйти,-обратилась Ламия к боссу грязного бизнеса.
- Но не зря же вам уходить! - ответил Пётр. - Да и я не хочу, чтобы ты уходила. - с коварной улыбкой продолжил он. - А что до тебя, еврей, то можешь валить в свою резервацию. Я тебя прощаю. Иди.
- Давай, парень, топай отсюда - поддакнул Бруно.
Метаморфоза в лице Захари достигла своего апогея. Слова "прощения" и попытка "воспитать" сильно разозлила его. За секунду в его голове пронеслись воспоминания о воспитателях из ордена.
- Прощаете меня? - ровным бездушным тоном проговорил Захари.
- Успокойся. Пойдём лучше отсюда,-девушка попыталась взять его за руку, чтобы покинуть это место, где смрадом несло опасности и разрушения.
Захари не отреагировал на неё. Пётр пытался сообразить, что значит перемена в этом юнце.
- Кто ты такой, червь, чтобы прощать меня? - тем же тоном продолжал Захари.
- Чтооо?
Захари не дал ему высказать всё удивление и не унимался.
- Жалкое отродье свиньи и шакала, ты не смеешь мне указывать. Никто не смеет - презрение к этим людям готово было пробить зрачки и выплеснуться наружу.
Бруно был удивлён меньше своего босса, и без всяких нравоучительных мотивов, рефлекторно выписал Захари кулаком в живот.
- Ты забылся, ковбой. Где ты находишься и с кем разговариваешь? - сказал Бруно.
Столкнулись два коня. Один полный презрения, другой - верности. Кто из них был черный, а кто белый?
Захари согнулся от удара, но не потерял духа. На его лице возникла..усмешка. Бруно попытался выбить его в нокаут направив свой массивный кулак в голову.
- Прекрати! Заставьте его прекратить. Прошу.
- Он сам первый начал! - ответил Пётр. Тот находился в некотором шоке от происходящего. Но слова девушки его тронули - Ну, ладно, ладно. Врежь ему слегка, не надо его калечить, а то ещё кровь со слезами тут оттирать не хватало.
Пожелания Петра вызвали небольшую заминку у Бруно и этой заминки хватило, чтобы Захари сосредоточился. Он действительно чем-то походил на ковбоя, на нём была длинная серая рубашка, темно-синие джинсы, закатанные в черные высокие сапоги, почти настоящие ковбойские.
Преисполненный глубоким уважением к своему "отцу", Бруно повернулся и кивнул, а когда повернулся обратно, чтобы продолжить удар, повстречался лицом к лицу с Захари, вскочившего за секунду, уже выхватившего нож из своих сапог. Последнее, что он видел - его холодный безумный взгляд и серые волосы устилавшие лицо. Резкий взмах и белый конь начал дышать шеей. Не давая ему опомниться, Захари оттолкнул его и тот упал, оставшись один на один со своей новой "проблемой". Захари в тот момент двигался к Петру, пока тот пятился к своему креслу, далёкое от королевского трона, но вполне достойно местного царька амфетамина.
Захари надвигался на Петра.
- Шах
"Этот псих ещё шутить думает?" - подумал Петр.
Он довёл его до самого кресла, Пётр пытался дотянуться рукой до спрятанного пистолета, но его оппонент оказался быстрее.
- Мат - утвердил Захари, ножом указывая на его шею.
Когда ты лишаешь себя права уйти, прекратить неприятное взаимодействие: остается одно - выдержать удар.
Представьте себе человека, который не хочет участвовать или вовлекаться в конфликт - но лишает себя права выйти из взаимодействия?
А это значит, что вся сила от желания уйти\выйти из диалога -> превратится в ярость заткнуть оппоненту рот, заставить его согласиться с тобой...или когда уже нет выхода: сдаться, признав чужую волю, мнение - правым.
Максимум удачи: прийти к компромиссу... каждый прав, давайте это прекратим!
Стоит запретить себе двигаться так, как хочешь - и мощь сигнала, который ты ставишь под запрет направится с безумной силой наружу.
Ясное дело, когда твоя самооценка зависит от мнения окружающих - ты не можешь позволить себе такую роскошь: взять и уйти посреди диалога, лишь потому что не хочешь принимать в нем участие.
Это была нечестная игра. Однажды любой смельчак поплатится и очень серьёзно. Рано или поздно за все приходится платить. Сегодня ты ударил, завтра ты лишишься близкого. Сегодня ты разбил чье-то сердце, завтра ты будешь проклинать тот день, когда появился на свет;твоё сердце по непонятным причинам омертвело и рыдает чёрными слезами. Ты в отчаянье, потому что все это гнетет и убивает со страшным нарастающим эффектом. Что ты будешь делать с этим? За все приходится платить. Лишая кого-то чего-то ценного, ты лишишься троекратно того, что для тебя имеет значение. У Вселенной нет дисбаланса, зато твоя чаша весов резко контрастирует. Никто не учил тебя безошибочно предопределять события, оно и верно, а то скучно, никуда не движешься...но как это больно, когда полосуют ножом по сердцу. Чувствуешь эту боль? Единственный человек, кому ты не можешь солгать - это ты сам.
Слишком тонка грань, когда игрок играет в игру и когда игра заявляет на него свои права. Король порока думал, что обладает здесь властью. Здесь его трон, за ним - его оружие, вокруг - его подданные, готовые в любую минуту отдать за него жизнь, но выполнить указания. Он так увлёкся этой игрой во власть, что совершенно позабыл о том несметном количестве душ, что погубил. Волновали ли его разрушенные жизни и судьбы? Кто знает. Он играл слишком долго. Та зыбкая грань, что отделяла человеческую сущность Захари от беспощадного зверя надорвалась в тот момент. Он был охвачен новым чувством, как никогда ранее. Растворился в нём и в этой игре, стал игрой. Это игра, а не разум, диктует своим приглашенным гостям правила, и до тех пор, пока они будут воспринимать себя чем-то уникальным, индивидуальным, имеющим право на надежды и мечты, способным выиграть что-то у хозяйки Судьбы - они останутся в её власти. Лишь немногие смеют объявлять ей войну, по иронии, становясь ею самой - левой рукой Судьбы. Левой, безжалостной, всё забирающей рукой.
Захари держал нож у горла Петра. Ни тень сомнения, ни даже мысль, не туманила его взор. Всё было ясно перед ним, ясно - как тишина. Он не обращал внимания ни на что более, ни на Ламию, ни на приближающихся подчиненных. Не столько оскорбленный, сколько воспаленный, он впился в свою добычу и наконец пронзил его глотку. Петр захрипел, ужель не только воздух и сопровождающаяся вонь, но и кровь стала сочится из его рта. Ещё один удар, на этот раз в живот. Нож вошёл в брюхо местного нарко-короля и дал уже ему попробовать новый наркотик со вкусом металла. Он не молил о пощаде и ничего не мог сказать - боль, смешивающаяся с шоком и абсурдом для него, такого напыщенного и ещё вчера - живого, одурманила его. Последний удар пришёлся в сердце и очередной король порока пал.
На переполох сбежались двое подчиненных Петра и ещё не до конца осознав произошедшее, заметив труп своего босса и двух незнакомцев, открыли пальбу. Захари укрылся за "троном" Петра и найдя его пистолет начал отстреливаться. Защита постепенно переходила в нападение. Его оппоненты контрастировали друг другу - один из них был мускулистый негр, другой - худощавый белый наркоман. Объединяло их в этой змеиной яме лишь одно - верность своему боссу и ненависть к незнакомым наглецам. Первым пулю схватил негр, он проигрывал Захари в жажде пальбы, тогда как тем руководило стремление убивать, она сразила его, как когда-то в его жизни сражал купидон, но в этот раз ангел выстрелил в голову. Его друг не на шутку рассердился и выпалил после этого всю обойму, что Захари пришлось приостановить огонь. Белый нарколыга стрелял по всей комнате, наконец увлажнив почву свинцовыми слезами скорби, он отправился за негром в могилу.
Когда перестрелка закончилась, Захари обнаружил Ламию истекающей кровью. Её коснулся "скорбный дождь" наркомана, но сама она не исторгала ничего подобного. Может быть это кровь замещала все слёзы, или она умело сдерживала свою боль, как бы то ни было - Захари помог ей подняться и они выбрались из притона...прихватив с собой увесистый мешок наркотиков и получив даже большее, нежели рассчитывали.
И хотя пуля прошла насквозь и не убила её, она всё равно потеряла приличное количество крови и это сказалось на её силах. Что ж, дождь никогда не бывает сладким.
Когда парочка вышла из злополучного места, то их встретил ливень. Небо обрушило на землю свой праведный гнев и, казалось бы, желало утопить город ангелов за все его пороки, за все его промахи, что так отдалили его от образа идеальной обители. Дождь смывал всю грязь на улицах, гнал её в сточные канавы, в след за крысами, уже давно перебравшимися туда. Впрочем, не только крысами. Город имел множество ярусов, некоторые из которых не так выделялись как в представлении гротескной фантазии, но всё же социальное расслоение размежевало народ по разным уголкам Лос-Анджелеса. Можно себе представить, что когда-то давно, все эти люди и их предки жили плечом к плечу, а теперь не понимают друг друга, даже разговаривая на одном языке?
Спутница Захари находилась не в том состоянии, чтобы мокнуть под дождём, ещё и таким напористым - чего и гляди, он смыл бы и её, не посмотрев на благосклонность матери-природы, окропившей её с рождения прекрасными дарами, не только запечатлевшиеся на её внешности, но и сокрытые глубоко внутри. Другая могла бы пасть в обморок от самого факта ранения или просто от вида крови, но Ламия держалась крепко. Они спрятались под навесом одного из запертого магазина, этим временным причалом, разделявшим их путь от пройденного, рисуя впереди подобие вселенского потопа, опустошившего все улицы и забивших всех людей в темные уголки, и отсекавшего их от тепла. Все двери были заперты, это была "Лондонская сиеста".
Захари осмотрел её с головы до пят, прикидывая про себя её состояние.
- Порох в пороховницах у нас уже есть. Но мне, кажется, нам нужны ещё и колёса.
- Хочешь словить кайф здесь и сейчас? - Девушка едва произносила эти слова, моля невидимых богов, которые все равно не слышали ее просьб, либо о мгновенной смерти, либо об избавлении.
Никого не заботили эти двое. Кто бы посмотрел на них? Кто бы осудил их? Захари ухмыльнулся и достал нож. На нём ещё были следы крови.
- Не смущает?
Ламия даже забыла о боли в боку от удивления. Лезвие казалось живым и говорящим с ней о боли, смерти, крови...как это, когда оно пронзает чужую плоть и в его власти отнять жизнь.
- Смотря что ты собираешься с этим делать. - Эти слова отняли последние силы и девушка потеряла равновесие, сползая по стене вниз.
Захари подхватил её и вместе с ней опустился под дверьми магазина.
- Эй, эй! Тебе срочно нужно взбодриться. Не смей спать!
Одной рукой он её обнимая придерживал, другой отсыпал кристаллов, пока нож находился в зубах. Закончив свой небольшой ритуал, он протянул ей лезвие с усыпанной по ней белой дорожкой.
- Дыши.
Девушка поморщилась, у неё не было сил сделать вдох своего первого наркотика, сделать шаг сквозь боль, спасти своё тело...
Захари всё ждал реакции, но так и не дождался. Его что-то пронзило внезапно, как если бы где-то вдалеке ударил гром.
- Что за увядающий цветок.. - язвительно проговорил он и поднёс нож к себе. Он обхватил рукоятку двумя руками и прошёл по долине смерти, не убоялся зла.
Пушка выстрелила порохом и попала в молодого человека, он был сражён, от прежнего юноши не осталось и следа, его разорвало в клочья. Здесь валялись осколки его костей, там - ошметки его плоти. Своенравный ветер пронесся вокруг него и с хохотом собрался другой юноша, из той же плоти и из тех же костей, как будто бы ничего и не было, и ничего действительно не было - просто небольшое ускорение.
Он вонзил нож в асфальт и оперся на него, всё ещё продолжая сидеть. Его лицо начало расплываться в улыбке, чувства обострились, он облизнулся и сказал своим новым голосом:
- Что ж, не хочешь по-хорошему..Но я верну тебя к жизни. - Он обхватил её, ничего не видящую, ничего не слышащую, ничего не говорящую. - И ты будешь жить.
Захари поцеловал её в губы, продолжая смотреть на неё, впиваясь в неё глазами, как никогда не впивался ранее. Но ничего не сошло с её уст. Он коснулся пальцем её губ, сохраняя на своём лице коварную улыбку.. Следующее касание уже прошло вовнутрь, с тележкой кристаллов на пальцах, и теперь это они впивались в неё. Франкенштейн оживлял свою невесту.
...
Любовь-вот бесконечная переменная нашего мира; ложь, ненависть и даже убийство вобрала она в себя, она - таит в себе противоположности, она - прекрасная роза с ароматом крови.
"Иллюзия" Тони Кашнер
Джесси сидела на подоконнике и прикуривая маленькую трубочку медленной смерти, размышляла о том, что произошло.
Что бы ни произошло дальше, будет надежда или сдохнет, не успев родиться - я поняла, что окончательно и безоговорочно влюбилась в Захари. Темнота. Я всегда любила темноту больше света. "Тот, кто слишком резко меняет благодатную тьму на сияние дня, рискует лишиться зрения", - каждый раз в моей жизни был тот человек, который кидал фразы и исчезал;эти люди для меня были своего рода учителями. Я сама разбирались и пробовала на себе, вникая и впитывая их мудрость. Эта фраза всплыла у меня в памяти на одиннадцатой затяжке и пока ее смысл не очень до меня доходит, но как показывает опыт, а он ни разу ещё не промахнулся, вскоре я найду ответ.
Прокручиваю воспоминания этого вечера назад, как киноплёнку: он целует меня в первый раз за все время знакомства, но я чувствую, когда его нужно остановить. Я очень люблю кольца и холодное серебро касается щёки парня, он вздрагивает и отрываясь от губ, смотрит в глаза. В них пляшут бесята, меня это почему-то только умиляет.
Захари смотрел в её глаза, будто искал там что-то. Что можно увидеть во взгляде человека? Эмоции, душу, но как много узоров таят в себе эти зеркала! Лежала бы она сейчас на кровати - он бы разглядывал узоры на её белье. Отмечая красоту цветка, невольно хочется его сорвать, вырвать из почвы и поднять высоко над землею, как он не рос ранее, наслаждаясь его ароматом. Когда смотришь в глаза так близко, разве эти "узоры души" не тоже бельё?
"Цветок" - первая мысль, посетившая Захари. Посетившая его внезапно, как бы вторя ему самому и опережая его самого намного миль. Он ещё не понимал этой мысли, но она постепенно завоевывала его разум. Он коснулся её руки, сравнивая её с лепестками, и прижал к губам.
Девушка нежно улыбнулась, до конца не осознавая своих чувств. Анализировать она будет потом,- хорошая привычка,-а пока что она дышала в его объятиях, глаза блестели и в полумраке это было отчётливо видно;холод души постепенно таял, не оставляя ни единого шанса остановиться. Да и надо ли?
- Я не знаю, что сказать...
Он опустил её руку и вновь прильнул к ней, всем своим видом показывая, что ему есть что сказать. Но вместо слов, он обнял её ещё крепче, заставив изогнуться и поцеловал в шею, ни сбоку, ни сзади, как высказывают свои желания негодяи, а прямо. Он часто касался горла другого человека, но впервые его притянуло к нему иное чувство. Там - проходит то, чем она дышит, чем она живет, без чего она не может жить. Чуть ниже - её грудь.
...
"Я довольно вспыльчивая персона" - думал про себя Захари.
Он сидел на кровати в своих холерических раздумьях, мысль его была беспокойна и сидел он как-то тоже ненормально, не так, как сидят утром спросонья, вечно спешащие, вечно опаздывающие и, не соврать, даже более внешне нервные люди. Он - воробей, кроваь - словно жердочка и черт его знает, почему он жил здесь так долго, так часто убегая и снова возвращаясь. Его душа жаждала действий, не просто нормальных, а Деяний, но всё, чего он касался - выходило боком, а то и вовсе поворачивалось спиной, если не сказать грубее. Жизнь не била ключом, но беспощадно хлестала, если не его самого, то других и, конечно, хлыст всегда находился в его руках. Эдакий садомазохизм - широко замахиваясь кнутом, рискуешь стегануть себя по спине.
В доме царила тишина, только мысли кричали вокруг и отразились бы в эхо, сотрясая стены, но мысли - они беззвучны.
Когда всё пошло не так? Может, с самого начала, с моего рождения? Вечно уступающий и подделывающийся под проложенный путь, я стал тем, кем являюсь сейчас : припадочным, истеричным. Чиню только препятствия и разрушаю всё вокруг, отравляя жизнь. Это моя натура, моя судьба - бесконечно падать в бездну. Что есть эта Бездна? Ощути я дно, ощутив, кхм, стабильность своего падения в одну из крайностей жизни, я бы остановился, ведь так? И Бездна не стала бы уже так бездонно, когда ты так твердо стоишь на ногах, в Аду ли, в Раю ли.
Бесчисленный поток вопросов и упреков обрушил на себя молодой человек, страстно разглядывая свою ладонь, надеясь увидеть в загадочных узорах ни то что ответ, хотя бы подсказку, намёк на происходящее.
- Я...сердца своего вампир. Я разучился улыбаться, хотя способен целый мир..заставить над собой смеяться... Mon chere, Bodler, почему ты умер так рано, отчего мы разминулись в веках? О, на славу бы покутили мы, восславили бы и запечатлели красоту и смерть на своих устах. Но...ты тогда, а я, похоже, только сейчас.
...
Призраки пляшут, обнимая нас за плечи. Они свободны от оков, даже не задумываются о том, что может причинить боль. Призраки танцуют вальс, не уловимо двигаясь под ноты, которых нет на нашей планете. Но их собственная боль неумолима. Кажется, они с ней в дуэте танцуют.
Джесси проснулась от телефонного звонка и не открывая глаз, ответила назойливому абоненту:
- Алло.
- Мисс Лоренс, доброе утро. Спешу напомнить, что ваша отсрочка интервью закончилась. Как обстоят успехи? - голос принадлежал ни кому иному, как Оливеру. Вот паршивый осел!
- Доброго утра,-выдыхаю и мысленно отправляю начальника на 9 круг ада,-к вечеру я привезу уже готовую статью для подтверждения. Вас устроит?
На другом конце провода долгое молчание, затем слышится шумное и тяжёлое дыхание, после чего Оливер удосуживается ответить:
- Да, разумеется.
Короткие гудки... Твою мать! Падаю на подушку, закрывая ладонями лицо. Я так и не взяла у Захари чёртово интервью. Рано или поздно придётся увидеть его снова. От этих мыслях внизу живота наполняется тепло, как хрустальный шар, из внутренних кристаллов смешанных чувств и ощущений. Я вспоминаю его серые глаза, волосы вечно непослушные и падающие на глаза. Идеальная форма губ, от которых я не могу оторвать глаз и конечно же, он всегда это замечает. Проницательный взгляд видит дальше, но губы не произносят мыслей и выводов. Да, Захари О'Конелл невероятно хорош собой. На моём лице появляется глупая ухмылка и я наконец покидаю свою обитель. Из кухни доносится потрясающий аромат выпечки и если не задумываться о реальности, как она есть, можно представить, что на кухне меня ждёт мама... Но когда я вхожу на кухню, передо мной стоит Софи, а на столе красуется двухъярусный торт с белоснежным кремом и шоколадными розами. Надо же, Софи умеет создавать кулинарные шедевры... Будет очень печально, если на вкус окажется на семьдесят процентов хуже внешнего вида.
- Доброе утро, дорогая. С днём рождения!-женщина улыбается и тянется обнять меня.
- Спасибо...я совсем забыла о дне рождения,-тон девушки звучал растерянным, но она ответила на объятия Софи.
-Конечно, с твоим образом жизни ты не только о собственном празднике забудешь... - говоря эти слова, она не прекращая улыбаться, отрезала кусочек торта.
- Знаешь что, торт действительно шикарный, я обещаю попробовать кусочек сразу, как вернусь. А сейчас меня ждет...работа. Пока!
Я не стала задерживаться и без того потеряла слишком много времени. Наспех принимаю душ, попутно обдумывая вопросы для интервью.
На улице светило солнце, дороги, дома, ветки деревьев были в снегу и мне безумно хотелось увидеть Захари. Я без труда нашла его адрес и в час дня стояла на пороге его дома, так и не решаясь нажать на кнопку звонка.
...
Захари бродил взад вперёд по комнате и предавался праздным думам. Гнёт мыслей одолевал его, но, похоже, где-то в глубине души ему нравилось это самобичевание. Он не переставая стегал себя, дали бы ему веник вместо кнута - он хлестал бы себя им и побагровев от этой "душевной бани", в нём проснулось нестерпимое желание выйти на улицу, вдохнуть свежий холодный зимний воздух, пасть глубоко в сугроб и забыться в этом согревающем снежном холоде. Не переодевшись, всё так же оставаясь в серо-голубой рубашке и джинсах он второпях спустился по лестницу, распахнул дверь и..встал как вкопанный, как снеговик, что слепили дети и оставили Санта Клаусу на Новый Год, не хватало только морковки вместо носа. Но внутри у него он чувствовал себя иначе, чем эти невинные дети представляют о снежных существах - внутри него что-то ёкнуло, что-то больно кольнуло его. Он стоял с минуту и смотрел своим шокированным взглядом почтившую его гостью.
Прежде, чем девушка успела нажать на кнопку, дверь распахнулась и перед ней стоял виновник всех ее новых внутренних переживаний. Джессика улыбнулась, обнажая свою радость ему и не смело спросила:
- Ты веришь в судьбу или случай?
Он продолжал смотреть на неё всё также удивленно. Захари совершенно не ожидал её увидеть здесь. Он вообще никогда не ожидал проявления инициативы от кого-то, кроме себя.
"Джессика.." - проговорил он в уме, а с уст как-то неуверенно, совершенно непохоже на него былого сошло:
- Разве мы не сами её строим?..
Девушка усмехнулась, но гордо произнесла:
- А что, если я и есть твоя судьба? - между этими двумя больше не было ничего:ни холодного пространства, ни нелепых прохожих, ни увядающих чувств, с которыми встретилась парочка юных душ в соседнем доме. Вот-вот оборвется их история, но все это так неважно;имело значение только их встреча.
Захари переменился в лице, "что-то" снова пробило брешь в барьере и начало прорываться в его разум с новой силой. Он не мог остановить этот мысленный поток, уже который день он не мог уснуть из-за этого, оставаясь всё также сидеть на кровати, впадая то в полузабытье, то в холеру. Пытаясь подавить этот словесный фонтан в голове, он выдавил из себя уже более живо:
- Но ты же почти ничего обо мне не знаешь?
"Прекрасно, сам направляет общение в нужное русло", - подумала девушка.
- Как раз за этим я и искала тебя. Может позволишь войти?
"Что за ошеломляющий день! Чёрт, нет, нет, нет, нет! Даже не думай, Джессика, ты не должна это видеть!"
- Войти? Куда? ....Сюда? - Захари запинался и озирался на свой дом - Там..там...там жуткий бардак! Там очень много пыли, Джесси, тебе нельзя этим дышать! Там, там...пауки..и...
- Ты что, совсем из ума выжил? Да что с тобой такое? Где тот самоуверенный Захари О'Конелл, с которым я познакомилась?
В одночасье, неожиданно теперь уже для себя самого, Захари возненавидел весь свой дом; всю ту рухлядь, что он оставил; всю пыльную старину и паутину...даже своих пауков. Он опустил взгляд в злобе на злополучный дом, перебрасывая все удары хлыстом на архитектуру, на всё возможное, безжалостно стегая дом и себя вместе с ним.
- Хорошо, Джессика - он поднял голову и посмотрел в её глаза. Без запинок и без ужимок, он даже не сделал вид, что сглотнул - уже давно проглотил комок всех тех ожидаемых им обвинений и разочарований. - "Сейчас или никогда" - подытожил он в уме, развернулся боком, и сделал жест рукой, придерживая дверь и позволяя войти в свой дом, не сводя взгляда ни на секунду, - воспаленного и больного взгляда, ожидающего все удары судьбы.
Джесси вошла внутрь дома и не удивилась беспорядку, напоминающий свалку. Не поворачиваясь к парню лицом, девушка спросила:
- А знал ли ты то, что внешний мир отражает внутренний мир людской?-не дожидаясь ответа, она продолжила:
- Зря смущаешься. Я не из тех изнеженных девиц, которые у тебя были.
"Изнеженных, ха! Надеюсь, ты никогда больше не встретишь эту "изнеженную девицу"...смелая, однако"
- Это место пустеет со мной уже долгое время - меланхолично произнёс он и осторожно закрыл дверь, без хлопка, но вместо того впустил взвизг зимнего ветра. Пока Джесси оглядываясь проходила по коридору, Захари оперся на дверь и сказал:
- Тебе нравится чай?
- Предпочитаю кофе,-ответила девушка, склонив голову набок. Она продолжала улыбаться и спросила его:
- У нас не так много времени, мне необходимо взять у тебя интервью. Ты не против?
Посмотрев на неё ещё раз, он направился на кухню за чаем.
- Кофе у меня нет - донесся оттуда его голос - есть зеленый чай. Ещё есть красный и, кажется, с розами.
Что? Розы - это интересно. Джесси последовала за ним и достав из сумочки портативный диктофон, спросила парня:
- Ты здесь один живёшь?
В этот момент Захари заваривал каркадэ и Эрл Грэй.
- Теперь, да. С сахаром, без?
- Без. Приступим?
Он сел за стол, так, что оказался сразу напротив неё и подвинул вторую чашку с каркадэ.
- Валяй
- С чего началась ваша история с группой?
- Когда мы... - Захари осекся - ...Я приехал из Лос-Анджелеса, то встретил ребят, с которыми мы захотели вылить все наши эмоции в мир и взорвать хоть кого-нибудь, вру - весь мир, конечно - Он отпивал чай и слегка улыбнулся, вспоминая.
- Расскажите об остальных ребятах в вашей бывшей группе?
- Бывшей группе, хех. Действительно, бывшей - усмешка сменилась холодным отстранением, Захари поставил чашку на стол, вскинул голову вверх и предавшись воспоминаниям заговорил:
- Нас было трое. Бог любит троицу. Но нас он проклял нашими же амбициями. Всех одинаково, но по-разному. Джек был проклят тем, что всегда боялся. Он всего до смерти боялся и, наверное, пуще всего - меня. В страхе рождалась агрессия, которую он выливал градом на барабаны. Именно он создавал тот металлический оттенок, что звучал в наших песнях. Это был наш страшный металлический каркас - рассмеялся Захари. - Густаво, он родом вообще не отсюда. Он из Бразилии и ему по наследству передалось эта вспыльчивость, может быть, даже страсть. Он был нашим гитаристом, создавал мелодию, создавал страстно, но в этих рифах таилось нечто совсем ни нежное, он скорее найти это пытался, но в итоге всё делал наоборот - получалось грубо и круто, так как нам и нужно было.
- Стало быть,вы были вокалистом? И тексты песен тоже были ваши?
- Да, я был этим проклятым голосом. И тексты были тоже мои. Нет, я конечно советовался с ними, но..видимо мало советовался - неблагодарные сукины дети.
- Вы помните свой дебют?
- О, это был отчаянный выход. Он был насильным.
- Подробней, пожалуйста.
А про себя девушка подумала:"Ну почему из тебя нужно вытягивать каждое слово?".
- Ну, мне надоело репетировать и я вытащил парней на улицу. У нас ничего не было запланировано, мы просто вышли ночью и начали играть посреди улицы. Громко со всем барахлом, что у нас было. Перебудили всех соседей, что те вызвали копов. Гм. Но, некоторым понравилось и не все тянулись за тревожной кнопкой, потом пошли приглашения в клубы. Я помню первую песню, я сочинил её как раз под этот случай - "Цветок из асфальта".
-Слава, деньги, фанатки, концерты...известно о том, что вы очень богаты в нашем городе. Слава и влияние развращает души?
- Mon chere, я был развращен задолго до этих.."дебютов" - О'Конелл произнес это слово с патетической насмешкой, словно имел некоторые выходы и ранее - Да и разбогател я по другим причинам - на счастье оборванных птенцов много денег не поднимешь, в отличии от горя других людей и смертей.
Он задумался на мгновение и продолжил.
- Души развращает нечто другое.
Джесси отключает диктофон и с недоумением смотрит на парня.
- Дурак, что ли? Не стоит распространятся о своих грешках, усек? И я не просто так общаюсь с тобой сейчас формально. Ни к чему знать в издательстве и о наших личных взаимоотношениях.
- Тебя так волнует, что подумают какие-то там издательства? Мне наплевать на их думы, мне своих хватает - он отпил чай и словно поразился новой мыслью - про какие такие грехи ты подумала?..
Джесси вздохнула и отвела взгляд, как бы собираясь с мыслями. Вся эта ситуация немного напрягала ее, не так все должно было происходить. Да и что, чёрт возьми, с ним происходило? Он казался потерянным, ослабшим и не таким, как раньше. Джесси хотела прекратить мучить его своими вынужденными вопросами, подойти и просто обнять его. Чтобы он почувствовал себя в безопасности, чтобы понял, как нужен ей и что жизнь без него не имеет смысла. Но что-то не позволяло ей этого сделать.
- Да пойми ты, это не безопасно. В первую очередь для тебя же. Я работаю, чтобы заботиться о себе и своих близких, в то время, как ты имеешь все, что хочешь и при этом сидишь и ничего не делаешь. Так что, будь добр, соберись и давай закончим это гребаное интервью.
Захари допивал чай и слушал её. Чай оказался крепким, он ощутил неприятную боль в шее и его глаза почернели от давления, но эти глаза скрывались за чашкой, наконец чаша опустела.
"Тьма повсюду. Тьма везде. Тьма вездесуща. Трижды тьма." - поток обрёл голос в его голове. - "Имею всё, что хочу...ты ничего обо мне не знаешь, Джессика Лоуренс."
Он на мгновение закрыл глаза, оставаясь внешне совершенно спокойным, как-то по-змеиному, отодвинул чашку и произнес:
- Мы закончили.
- Что? - не верю своим ушам. - Нет, О'Конелл, мы не закончили!
Захари ничего не ответил ей, сохраняя всё тоже выражение лица, он встал из-за стола и простоял так несколько секунд ни на что не обращая внимания.
Джесси тоже встала из-за стола и подошла к Захари, встав напротив него, произнесла:
- Посмотри на меня.
Разбитый взгляд до этого - теперь сфокусировался на её лице, взгляд удава. Взгляд девушки был взволнованным, она осторожно коснулась ладонью его лица.
- Что с тобой происходит?
"Тьма" - хотел было он сказать, но губы не подчинялись ему. Тело не подчинялось ему, ничто не подчинялось ему. Как тогда взбунтовались его друзья, теперь бунтовало его собственное тело. Он поднял свою правую руку и медленно коснулся её лба, посмотрев ей в глаза. Глаза Захари изменились, левый оставался черным, в отличии от правого, в котором чернота не могла поглотить всей голубизны. В конце концов, ведь не бывает исключительно серых глаз?
Резкий импульс в движении зрачков и они оба стали равны друг другу по своей черноте, контроль был окончательно потерян и он слегка отодвинув её левой рукой, двинулся вперёд, точно и ровно шагая, он открыл дверь и вышел на улицу в том, во что был одет.
Вот так вот, Джесси. Я ненавижу свои дни рождения. Это самый отвратный праздник, который только существует. С праздником, дорогая! Катись оно все к черту! И ты...Захари, иди к черту. Мы ещё встретимся...в аду, и нам будет что обсудить. Я собираю вещи и покидаю дом О'Конелла с намерением никогда больше здесь не появляться. Я не нужна тебе и так было с самого начала. Почему я всегда плачу болью в грудной клетке каждый раз, когда влюбляюсь? За что? Почему на сигаретах написано:"вредит вашему здоровью", на алкоголе:"становится причиной патологий в утробе", почему на мужчинах не написано:"беда вашей нервной системе"? Не справедливо ведь. Джесси шла, куда-не понимала она сама, а слезные потоки сами выбирали направления движения и не хотели останавливаться. Прохожие смотрели на неё, но как только встречались с расстроенной девушкой взглядами, то тут же делали вид, что не замечают ее. Она шла, пока не наткнулась на ещё одного одинокого прохожего. "Только этого мне не хватало" - пронеслось у неё в голове.
Передо мной стоял Октав, все такой же красивый и притягательный. Он был одет в чёрное пальто, чёрные джинсы, кожаные перчатки и тяжёлые ботинки на шнуровке. Парень усмехнулся, скрывая удивление.
- Мир тесен.
- Зато в аду необъятно.
- Дерзкая и прекрасная, как всегда.
- Что ты здесь делаешь?
Парень смотрел на неё внимательно, будто читая по лицу все, что с ней только что произошло.
- Ты плакала?- будто не слышал моего вопроса, спросил мой бывший любимый.
- Со мной все в порядке. Пройдемся? Если у тебя есть время, разумеется.
- Да, нам нужно поговорить.
Мы шли некоторое время молча, но он шел не так быстро, как раньше, эгоистично хмурясь, когда я за ним не успевала. Честно говоря, этот мерзавец умудрялся спешить во всем.
- О чем ты думаешь? - наконец произнёс парень.
- Не люблю, когда пытаются влезть мне в голову. Но я хочу спросить:зачем ты снова оттолкнул меня?
- Я не тот, кто тебе нужен. Джесси, ты за все время так и не поняла, что я - не герой-любовник, что не привязываюсь к людям и интересы у меня специфичные. Но,знаешь, в тебе есть нечто такое, что заставляет меня возвращаться к тебе снова и снова. Это сильней меня, но вместе нам не быть - он говорил, как всегда без эмоций, даже когда злился. Наоборот, тембр его голоса становился тише, заставляя вслушиваться в каждое слово и это было как влажным кнутом по обнажённой спине: боль адская.
- А я любила тебя. Любила так сильно, что прошла бы с тобой все. Только этого больше нет и через двадцать лет, когда мы снова случайно встретимся, я просто пройду мимо, потому что с этого дня-ты теряешь своё лицо и личность для меня.
Я разворачиваюсь и ухожу в другую сторону. Если сжигать мосты, то все и разом.
...
Я бродил по улицам Орлеана, ловя на себе взгляды прохожих. Укутанные, словно младенцы, они пугались и удивлялись - "Как ему не холодно в такую погоду?"; "Смотреть холодно!". Ха, не за меня они беспокоятся, конечно же нет - страх увидеть кого-то, кто может пройти несколько дальше их, сняв с себя все защиту перед слепым вселенским холодом. Но дрожало лишь моё тело, нечто согревало меня изнутри. Это нечто - огонь, пламя, что возгоралось сильнее и сильнее, иррациональное, испепеляющее всё на своём пути.
Я проходил мимо много магазинчиков, но остановился около одной японской лавке. Фарфоровая белизна статуэток, изящество древесных работ приятно изумили меня, что я не выдержал и заглянул посмотреть. В отличии от прочих хаотичных антикварных лавок, здесь воплощалась гармония и равновесие. Каждая статуэтка стояла по-особому, что можно было внимательно рассмотреть любую. На удивление, даже продавщица была японкой.
- Вы что-то хотели, юноша? - вежливо произнесла она.
- Заглянул посмотреть, а у вас есть что-нибудь особенно интересное?
- Ах, значит вам мало всего этого? Ну..хорошо. - она как вспомнило что-то и живо посмотрела на меня. - Есть, есть! Знаете какой сегодня день?
- Тяжелый день, понедельник.
- Нет, нет! Я не о том. Сегодня 22 декабря.
- И что?
- Как это и что? Ах, вы не знаете...это день зимнего солнцестояния. День, ночь которого особенно темна.
- Неужто конец света? - с усмешкой сказал я
- Наоборот же! Самая темная ночь перед рассветом. Начиная с завтра, Солнце будет светить чаще и сильнее, постепенно набирая силу и, наконец, возвещая весну.
Я находился в прострации. К чему она мне всё это говорит? Бред какой-то. В ответ на моё смущение, она вытащила очередную фарфоровую статуэтку, но отличавшуюся от всех, что я видел до этого. Она была выполнена с особым усердием. Девушка с длинными жгуче черными волосами, удерживающие в себе красную орхидею. Её лицо прекрасное лицо содержало в себе и элементы строгости, так усердно вкрапленные скульптором. С макушки её головы исходили красные лучи во все стороны и сама она была одета в красное кимоно. Я продолжал разглядывать её и тут продавщица сказала:
- Аматэрасу.
- Что, простите?
- Её зовут Аматэрасу - с некоторой важностью повторила она. - Так зовут богиню Солнца на моей родине. Её свет дарит жизнь, ослепляюще красив и..
- Сжигает всё живое - перебил её я
- ...гм, об этом я не думала.
- Благодарю вас за...- я пытался подобрать подходящее слово, но так и не нашёл - ..благодарю, мне пора идти.
Захари вышел на улицу и посмотрел в небо. Он часто поднимал свои глаза туда, далеко, где сияют звёзды и Солнце и Луна, надеясь увидеть что-нибудь. Сейчас же небо было пасмурным, ни одного светила не показывалось на этой серой палитре. Он продолжал вглядываться в глубины сумрака, своими почерневшими от давления глазами, и в его глазах отразилось Солнце. Нестерпимая головная боль дошла до своего апогея и юноша подкосился, потеряв сознание он упал на усыпанный снегом асфальт.
Захари и Джесси полноформатный вариант
© Copyright: Джессика Сивеори, 2014
Свидетельство о публикации №214112600030
Свидетельство о публикации №214112600030
Рецензии
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.