Откровение ангела, 4 глава Хэллоуин

Журналист с интересом стал изучать блюда и напитки ночного заведения с интригующими экзотическими названиями, от которых аппетит скорее пропадёт, чем появится. Например, в разделе меню первых блюд можно было наткнутся на такие яства: «Юшка зомби», «Мистер ужас», «Куриный суицид»…
      Похлебав, такой деликатесный субчик или бульончик, можно к своей трапезе добавить «Отбивные каннибала» с гарниром тыквенной каши, а на закуску салат «Запах покойничка». Ну а запить всю эту прелесть – коктейлем «Причастие Дракулы» или «Кровавая Мэри».
      «Какая гадость эта ваша заливная рыба!» –подумал про себя Сергей, – чтобы ваши детишки «гурманили» на таких фирменных блюдах».
     – Дамы и господа, – обратился ведущий программы к публике, вынудив журналиста оторваться от меню, – вы верите в Бабайку?
     Из зала раздался бурный хохот. Кто-то из присутствующих крикнул: «А как же! Как в Деда Мороза!
      Воодушевленный горячей реакцией аудитории, конферансье задал следующий вопрос:
      – А Фреди Крюгер вам часто сниться?
      В этот момент он таинственно приподнял свою шляпу, демонстрируя свою лысую, как яйцо голову, хищно облизался, и левой рукой злобно поиграл своими железными «когтями».
      – Снится, когда нападает белая горячка, – прокричал писклявым женственным голосом какой-то мажорный юноша.
      – Тогда, умник, до скорой встречи в твоём кошмаре! – угрожающе бросил вызов конферансье молодому парню. – А сейчас встречайте наших злых фокусников – братьев Медведчуков!
      Свет на сцене стал медленно и плавно гаснуть. Через несколько секунд зрители шоу могли лицезреть только огненные языки в камине, которые, как казалось, бешено плясали в своей адской коморке.
Огонь магнетической силой привлекал зрителей и, в то же время, усыплял их бдительность.         
      Неожиданно перед публикой появился большой прямоугольный темный предмет. Он завис в воздухе и стал медленно вращаться против часовой стрелки, отзеркаливая ненасытный огонь адской печи. Спустя минуту, он остановился и застыл  в ожидании какого-то хитроумного трюка. Вдруг раздался стук: глухой, громкий, несущий тревогу и смятении. Стук, заставивший вздрогнуть от страха всех присутствующих в зале. Стук, посеявший панику в сердцах храбрецов и смельчаков. Ослепительный пронизывающий луч сверху, как молния, ошарашил прямоугольный предмет своим ярким светом. Публика волнительно ахнула и заёрзала от предвкушения: «А что же будет сейчас?»
      Перед ней парил громоздкий деревянный гроб пурпурного света. Послышался еще раз оглушительный стук. Зал от неожиданности ещё раз вздрогнул. Казалось, сумасшедшая акустическая сила грохота вот-вот расколет деревянный ящик. В этот же момент распахнулась половина его крышки. Вся аудитория застыла в оцепенении. Всех волновал только один вопрос – кто находится внутри? Медленно, как приведение из гроба, приподнялась молодая женщина и замерла в полусидящем положении. Она была одета в свадебное белое платье. Её голову и красивые чёрные волнистые волосы покрывала кружевная фата. Очертания её лица очень выглядели изящными, утончёнными, но цвет её лица был бледный, как ядовитая поганка. Глаза у невесты были закрыты. На её веках и губах виднелась застывшая потеками кровь.
      – Меня похитил Инкубус, – едва слышно она прошептала каким-то старческим судорожным голосом. После этих слов она резко приподняла обе руки в сторону зрителей и, немного, жестикулируя ими, кого-то стала звать к себе.
      – Инкубус меня забрал прямо в брачную ночь. Ты простишь меня, любимый, – громко добавила она.
      В это мгновение послышался пронзительный рёв бензопилы, который напугал всех присутствующих до смерти своим механическим рычанием. Зажглись огни рампы и на сцене, откуда ни возьмись, появились двое мужчин, одетых в смокинги. Один из них держал в руках бензопилу; другой – дирижёрную палочку.
      – Неверная жена, тебе нет прощения! – воскликнул дирижер в смокинге. – Он вплотную подошёл ко гробу и, обращаясь к женщине в белом, начал ей читать какие-то странные стихи:

Я долго верил в сказки о любви
И долго ждал твоих признаний.
Мечтал услышать: «Ты меня прости,
Что окунулась я в греховные желанья.
Поддалась похоти мирской
И суетой разврата обольстилась,
Чужих мужчин уже и не стыдилась,
И ложе брачное мной гнусно осквернилось!»
Нет, не услышал я душевных покаяний –
Так будь в оковах ты мучительных стезаний,
И наслаждайся адом из мужских страданий!

      Произнеся свои рифмы, которые можно отнести к чёрной патетике, иллюзионист с дирижерной палочкой резко отошёл от невесты и начал своим инструментом плавно махать под музыку группы «Рамштайн». Его коллега и верный товарищ по магическому представлению – являвшийся ему ещё и родным братом – сумасшедшим рывком заводит бензопилу и направляется ко гробу. Между тем, женщина в свадебном платье торопливо ложится в него, как бы прячась от своего палача, и за ней, с громким треском, закрывается крышка. Адская механическая машина, с душетрепечущим скрежетом, вонзается в деревянный ящик и своими стальными клыками начинает его распиливать, как тонкую фанерку. В сторону танцпола и зала полетели, как снежный вихрь, деревянные опилки. Через полминуты они уже смешались с кровью и изрядно забрызгали авансцену с рампой, долетая даже до близстоящих столиков посетителей. Реакция зрителей в зале на это кошмарное представление была разной и довольно эмоциональной. Женщины закрывали свои лица руками и сквозь пальцы, с ужасом в глазах, наблюдали за зверскими действиями фокусников. Некоторые из дам очень крепко обхватили руками своих героев-мужчин, часто находя убежище от диких сцен на их мужественных плечах. Мужчины же, наоборот, сдерживали свои хлюпкие эмоции и хладнокровно смотрели за всем происходящем на сцене. Правда, не у всех это хорошо получалось. Кое-то из представителей сильного пола, чтобы скрыть свой страх и волнение, пытался неудачно шутить над шоу, всячески привлекать внимание  своей компании на себя. Но действия этих забияк были безуспешны. Кровавый террор иллюзионистов магнетической силой притягивал внимание толпы. Также многие мужчины и женщины резко вспомнили про зов физиологической природы и в туалетных  комнатах возникли  длинные очереди костюмированной нечистой силы. Ведьмы, утопленницы, сирены, оборотни, ангелы с чёрными крыльями – вообщем, весь этот сброд, видя настоящую жуть, неожиданно вспомнил, что он не такой уж и грозный и страшный. Более того, он даже имеет потребности, присущие простым смертным людям…
       Распилив гроб с невестой на три части, палач, замызганный кровью, бодро обратился к дирижёру:
     – Маэстро, правосудие совершенно!
     – Мерси, мон-ами, – поблагодарил дирижёр за работу своего ассистента и направился к распиленному гробу. Он быстрым шагом подошёл к нему и с азартом постукал дирижёрной палочкой по каждой части ящика несколько раз. Затем, своей «волшебной» палочкой стал разъединять распиленные фрагменты гроба, которые по-прежнему парили в воздухе как ни в чём не бывало, на отдельные части.
      – Так-так, а где же наша голова, где наше красивое личико, – вопрошающе обратился маэстро к публике. Он резко открыл крышку одного из трёх распиленных фрагментов гроба, ловко дирижёрной палочкой выудил из него свадебную, окровавленную фату и демонстративно её швырнул в середину зала. За одним из столиков раздался жуткий, истерический женский вопль: – А-а-а-а… уберите от меня эту гадость!
      – Спокойно мадам, поберегите нервы, я ещё не закончил, – попытался успокоить дирижёр эмоциональную зрительницу своим холодным, опустошительным голосом, – сейчас, одну секунду. – Он занырнул левой рукой в ящик и в одно мгновение достал обезглавленную голову невесты, держа её за длинные, шелковистые, чёрные пряди. – А вот и наша принцесса! Ку-ку!..
      Женская отрезанная голова имела очень правдоподобный вид, зверски замученной покойницы: с отрезанной шеи текла струйка крови, безмолвное, угрюмое лицо отражало отпечаток жуткой смерти.
      – Жить или не жить, вот в чём вопрос! – бросил философскую реплику в зал зрителей  маэстро и положил голову обратно в ящик.
      Он сделал несколько шагов назад, произнёс пару коротких заклинаний на латыни и легко, непринуждённо взмахнул своей чародейской палочкой вверх. Публика замерла в ожидании чего-то очень коварного и душетрепечущего, чего-то того, что заставило её снова колотиться от страха и ужаса. Но шоу Медведчуков имело свой сценарий: неповторимый, необъяснимый, непредсказуемый. Когда маэстро сделал последний жест дирижёрной палочкой, на сцене, откуда ни возьмись, появился снежный вихрь. Распиленные части гроба собрались, как конструктор, воедино, и предмет стал вращаться всё стремительней, всё быстрей и быстрей по часовой стрелке до тех пор, пока его очертания не стали расплывчатыми. Через минуту обороты вращения гроба стали замедляться, и он остановился полностью. Фокусники поставили ящик для покойницы в вертикальном положении, открыли демонстративно три его секции – он оказался пустым, чистым, без малейших признаков повреждения.
      Из зала послышался удивлённый голос: «Ух, ты, вот это тема!» И другой скептический голос вскрикнул: «Да фигня всё это! Чудеса фотонной голограммы – и не более».
      – Кто хочет добровольно проделать в нашем ящике этот трюк? Пожалуйста, не стесняйтесь, – саркастично обратился в зал маэстро.
      – А куда делась невеста? – поинтересовалась одна любопытная зрительница.
      – Невеста? – задумчиво спросил себя дирижёр. – Он трижды постучал по гробу, закрыл все его крышки и повелительным тоном позвал свою ассистентку: – Наталья, тебя хочет видеть публика…
      В это мгновение три секции гроба распахнулись одновременно, как двери с потустороннего мира, и из него вышла целая и невредимая невеста, сохранившая свою чертовскую сексапильность. Её свадебное платье имело очень глубокий разрез – от низа к верху, – что давало возможность зрителям, особенно мужчинам, рассмотреть её стройные красивые ножки в ажурных колготках на подтяжках и не менее соблазнительные, кружевные трусики, едва прячущие её сокровенное… Невеста сделала несколько танцевальных движений, пируэт и низко, почтительно поклонилась зрителям. Шквал аплодисментов на неё обрушился, словно цунами. Но восторженная публика тем самым внесла, сама того не подозревая, неясность в шоу: то ли зрителям понравилось само представление, то ли они по достоинству оценили привлекательную «неверность» невесты.
      – Прошу прощение за задержку – очень много заказов, – извинился официант перед журналистом. – Он достал, нервничая, из кармана своей белой рубашки блокнот с ручкой и почтительно его спросил:
      – Что будете заказывать господин?
      – Мне?.. – задумался Калиновский, – мне, пожалуйста, гм… Мне двести грамм текилы. Нет, лучше графин водки, – передумывает он в последний момент, – вареники с тигровыми креветками, салат «Греческий» или «Цезарь» без всяких там покойничков и кровавых Мэри. Вы меня понимаете, да?
      – Да, господин, я вас прекрасно понимаю. Это всё?
      Калиновский немного замялся, задумчиво посмотрел в меню, как будто бы упустил что то из виду, и уже было открыл рот, но его буквально на секунду опередил гарсон:
      – Возможно, вы что-то ещё хотели взять из безалкогольных напитков? Например, минеральную воду или сок…
      – Пожалуй, да! Вы прямо читаете мои мысли, – с восхищением одобрил предложение парня репортёр. – Добавьте к моему заказу ещё литр томатного сока.
      – Томатного сока? – удивлённо переспросил официант.
      – Так точно, томатного сока, – убедительно подтвердил Калиновский.
      Гарсон, со сдержанной ухмылкой на лице, виртуозно дописал дополнение к заказу и торопливо удалился.
      – Тем временем конферансье объявлял выход зомби-стриптизёрш, и зал оживлёно загудел от предвкушения горяченькой эротики в исполнении мертвецки соблазнительных девочек. Журналист попытался удобнее расположиться на грубом, деревянном стуле, чтобы с комфортом наслаждаться шоу, но каждое его движение и новая поза не приносили ему ожидаемых результатов. Или спина испытывала неудобство, или зад скользил по лакированному стулу. А тут ещё перед глазами маячила у него на столе надпись, что, дескать, столик заказан.
      «Заказан, но не указан…» – иронично подумал про себя Калиновский и решил переставить табличку на соседний стол, чтобы не испытывать лишнее напряжение во время своего досуга. Сергей нервозно отодвинул стул назад, привстал, и уже было хотел переставить табличку на задуманное место, как неожиданно наткнулся на двух экстравагантных посетительниц. Оказывается, они уже во время шоу успели уютно расположиться за соседним столиком, что был забронирован в одной паре с тем, за которым в настоящее время сидел журналист. При этом дамы успели себе заказать по одному – как минимум – коктейлю, выкурить несколько сигарет – в пепельнице лежало четыре окурка – и загадить жевательными резинками весь стол. А если быть честным, то дамами их называть можно только с большой натяжкой. Скорее, горгонами подземного царства в образе лесбейского садомазо! Отсутствие у них волос, и разумеется причёски, на голове можно было бы расценить как некую форму индивидуальности, как выражение урбанизма со всеми на то экологическими последствиями… Ко всему прочему, слабый пол ещё имел на языке, бровях, губах и в ушах гламурный языческий пирсинг. Макияж у женщин – строгий, весьма броский: чёрные, как ночь, веки с очень длинными ресницами, помада на губах каштанового цвета, на левой щеке у каждой представительницы слабого пола художественная ажурная паутина, нанесённая, вероятнее всего, косметическим карандашом. Образ хищных, демонических лесбо-вумен природно сочетал в себе сексапильность и пошлую, грязную привлекательность. Очень утончённо и наглядно это подчёркивали их латексные, облегающие комбинезоны с расцветкой змеиной кожи.
      – Пардон-муа, мадмуазели, – растерянно, на французском языке, извинился Калиновский перед женщинами. – Он посмотрел, с удивлением, на табличку, задумчиво хмыкнул себе под нос и добавил: – Какая-то произошла ошибка: гарсон случайно у меня оставил на столе это. – Сергей указал пальцем на табличку. – И я хотел… хотел её просто переставить на свободный столик, а он, оказывается, уже и занят. То есть, занят вами.
      Горгоны язвительно захихикали, переглянулись, и та, что сидела к нему ближе – их столик был расположен с левой стороны от журналиста, – похлопывая кожаной плёточкой по своей ладони, ответила:
      – Сиди спокойно, мальчик, и не суетись понапрасну! Наша кампания сегодня отдыхает не в полном составе… – Горгона очень игриво прикусила своими белоснежными зубками рукоятку плётки, развращённо, голодными глазами, посмотрела на журналиста и добавила:
      – Тебя никто не попросит того… Расслабься фраерок!
      Слова, сказанные лесбо-вумен в адрес журналиста, не на шутку его огорошили. «Ах, вы лысые, чаморные сучки! Я вас сейчас научу культуре! – вскипело в голове Калиновского. – Подойти бы сейчас к этим животным, поставить их в унизительную позу и отстегать плёткой по их голым грязным задницам так, чтобы аж умоляли со слезами на глазах о прощении».   
      Сергей решительно пересел за их стол, без приглашения, и дерзко произнёс:
      – Скучаем, девочки, без мужской кампании?.. Праздник то только в разгаре?
      – А ты, я вижу, уже в угаре! – ехидно ответила горгона с кожаной плёткой в руках.
      – Ты любишь играть в детский каламбур или предпочитаешь более взрослые игры? – резво спросил свою визави Калиновский и демонстративно кинул взгляд на её садомазохистский инструмент.
      Собеседница журналиста от ярости фыркнула:
      – Ой-ой…
      Она уже приготовилась сказать что-то очень непристойное в адрес журналиста, как её подруга деликатно толкнула в бок и взяла ситуацию в свои руки:
      – Для начала, может, мы с тобой познакомимся, красавчик! Как тебя зовут?  Чем занимаешься по жизни?
      – Я знал, леди, что мы с вами найдём общий язык, – воспрянул духом журналист, – моё имя довольно простое и распространённое – Сергей.
     – Очень приятно! – сказала горгона-забияка с кожаной плёточкой. – Меня – Лера. – И после короткой паузы, чтобы снять напряжение в разговоре, добавила: – Тоже весьма простое и скромное имя…
            Горгона-дипломат одобрительно посмотрела на свою подругу, перекинула свой проницательный взгляд на Калиновского и улыбчиво, добродушно представилась:
      – Вера, для близких друзей Вероника.
      «Лера плюс Вера – равняется стерва», –  сочинил про себя экспромтом незамысловатую рифму Калиновский.
      – У вас очень милые и добрые имена, да и выглядите вы весьма стильно и ошеломляюще, – сделал комплимент девушкам журналист. – Ко всему прочему, вы очень-очень похожи; наверное, вы родственницы или родные сёстры?
      Горгоны несдержанно, дико, захихикали, чувственно и страстно посмотрели друг другу в глаза и между собой объяснились.
      Лера: – Родственницы… Ха-ха-ха! Представляешь подруга?.. Каким же местом мы с тобой породнились?
      Вера: – Сестрички, хи-хи-хи, а где наши косички?
      В это мгновение Калиновский с грустью осознал, что женский смех может быть очень язвительным и удручающим, – удручающим до такой степени, что, глядя на, закатывающихся, от смеха, горгон, каждая клетка его головного мозга от этого неистово раздражалась. У него возникло такое ощущение, как будто бы смешинки неформальных бестий, как горящие вражеские стрелы, вонзаются в его тело и начинают просверливать его насквозь с адской болью. Время в эти минуты стало протекать очень медленно и лениво, как будто бы оно стало засыпать… Мимика, жесты и движения лесбо-вумен стали очень отчётливыми, очень выразительными. Калиновский стал улавливать каждую малейшую деталь в их поведении, в их манерах. Не лишним будет добавить – отвратительных, хамских манерах. Таких, что присуще обществу постмодерна. Они продолжали хихикать, в захлёб, широко открывая свои рты, как обезумевшие демоницы вырвавшиеся из долгого пленения на свободу. В какой-то момент Калиновскому даже привиделось, что его собеседницы имеют длинные змеиные языки, высовывающиеся из чёрных омерзительных ртов и козьи рога. Он несколько раз моргнул, пощурился – и тут же все эти фантасмогоричные, гротескные образы исчезли. Опять перед ним сидели экзальтированные неформалки, прикуривавшие длинные дамские сигареты.
      – Мог бы и поухаживать за дамами, – обратилась Лера к Сергею, – или тебе сложно пару раз клацнуть зажигалкой. – Она сделала такую глубокую затяжку, что аж заискрилась сигарета, и тут же выпустила клубок сигретного дыма в сторону журналиста, спрашивая его:
      – А ты вообще курящий мэн или не курящий?
      – Вообще некурящий, но иногда курящий, – запутанно ответил Сергей.
      – Тогда будь курящим с нами, – не растерялась горгона-забияка и протянула ему пачку дорогих сигарет.
      Сергей ловко достал сигарету из пачки, манерно, как настоящий аристократ, её прикурил, и выпустил из лёгких зловонный, горький дымок. С непривычки, он почувствовал, как его грудь напряглась от ядовитого дыма, и ему сразу же захотелось закашлять. Тем не менее, он взял себя в руки и не подал и малейшего вида, что сигарета ему противна.
      –  И чем же «иногда курящий» красавчик, по имени Сергей, зарабатывает себе на жизнь? – включилась в беседу Вера.
      Калиновский, задумчиво, поднял глаза вверх, аккуратно струсил пепел сигареты в пепельницу и неторопливо ответил: – Мне платят за то, что чёрное я называю белым, а белое – чёрным…
      – Ух, как всё запутано и зашифровано! А если проще?.. – потребовала прямого ответа Лера.
      – Нет, так не интересно, – перебила свою подругу Вера, – дай я лучше сама отгадаю. – Она, словно сканер, внимательно осмотрела его скромную представительную одежду, бросила взгляд на интеллигентные черты лица и сделала своё резюме: – Политолог? Верно?..
      – Отчасти, но не совсем так…
      – Пиарщик?..
      – Уже теплее!..
      – Так-так, кто же у нас любит заниматься враньём? – спросила она себя в голос и ту же, как ошпаренная вскрикнула: – Ты социолог? Да?
      Калиновский по-детски, бесхитростно и добродушно, заулыбался и возразительно покачал головой.
      – Тогда скажи ещё какую-нибудь подсказку, – обидчиво попросила Вера.
      – Хорошо, – охотно согласился Сергей, – мою профессию ещё часто называют «глаза и уши» общества!
      – Так ты стукач! – вынесла свой вердикт горгона Лера.
      – Нет, он репортёр, угадала? – вопросительно посмотрела на Сергея Калиновского Вера и капризно стала требовать немедленного подтверждения своей догадки.
      – Ну, вообще говоря да! – нехотя  признался Сергей. – Работаю в прессе, скромно зарабатываю на жизнь, в скандальные истории не влезаю…
      – А честным журналистом тебя можно назвать? – воодушевлённо поинтересовалась Лера.
      – Сложно ответить однозначно, – Сергей философски задумался, слегка почесал затылок и как-то обречённо произнёс: – Честность пропадает там, где есть коммерция и расчёт на прибыль, а это в наше время главная составляющая всех масс-медиа. Будь они электорнными, печатными или аудиовизуальными…
      – Значит, ты такой же продажный, мерзкий тип, как и вся ваша братия? – с презрением в голосе сделала свой вывод горгона-забияка.
      – Не совсем так, – Калиновский пристально посмотрел на Леру и продолжил: – У каждого человека есть определённые устои, определённая мораль. Я не отношу себя к тем журналистам, которые ищут славы и добиваются её всеми имеющимися на то средствами.
      – А что же ты тогда ищешь по-жизни? – вмешалась в разговор Вера.
      – Всего лишь истину! Ни больше, ни меньше…
      – Истину? – с недоумением спросили в один голос подруги и как-то странно переглянулись.
      – Да, именно истину! Ни славы, ни богатства, а только её, – утвердительно ответил журналист.
      – И в чём же заключается твоя истина? – полюбопытствовал Вера.
      – В том, чтобы дать ответ себе, обществу, да и, пожалуй, всему миру: кто я, что я и каково моё предназначение во Вселенной?
      – Так ты у нас философ типа Ницше? – дерзко подковырнула журналиста Лера и тайком, как отпетая шпионка, подмигнула своей подруге.
      – И какую же истину можно найти сейчас в этом клубе, да ещё и на Хэллоуин? – задала параллельный вопрос Сергею Вера.
      Калиновский пожал плечами, оглянулся, кинул рыскающий взгляд на сцену, затем на присутствующих, и флегматично произнёс: – Время нам подскажет, где лежит философский камень…