Ягодка

«Раз, два, три, четыре… Сколько же их войдет сюда?..».

Ведерко небольшое – из-под майонеза. Белое с синим ободком. Легкое и надежное. Вот, только маловато… А, в принципе, и год-то  не очень, ягодники бедноваты. То ли тепла им не достало. То ли дождей… Но – есть. Иногда попадается и крупненькая...».

Она любовно берет такую и рассматривает, подняв кверху. Солнце ленивое – едва проглядывает широким ободом сквозь дымку. Горит нынче тайга. Забелило дымом. Только вот здесь, на взгорке, и дышится ветерком. А спустишься в низину к хутору – и загорчит, запершит в горле.

«Триста десять, триста одиннадцать…».

Уф! За каждой же дотянись, легонько подхвати, подтяни пальцами, чтоб не размазать в кашицу, и сними. Пахнет. Летом, сластью, терпкостью…

Земляника.

Она опирается на руку и расслабляет спину. Другая рука вся в шершавостях и вдавленностях – нелегко собирать. Основной упор – на руки. То на одну, то на другую. Еще и подушечку надо передвигать, подтягивая под нее попу.

Сядет. Вздохнет. Окинет взглядом полянку и поползла далее, присматривая новую гроздочку…

Земляника.

Каждой ягодке поклон – говорят в народе. У нее – не поклон. Собирает сидя. В былые пробовала, ела горстями. Втягивала в себя пахучий дух. Полон рот набьешь и смакуешь, погружаясь в сказку.

Земляника.

«Девятьсот…».

Две трети ведерочка. А надо – чтоб полное. Чтоб знать, сколько вместится. Интересно же. И ни одной не съесть. Так загадала. Все – только ей, Ягодке. Доче своей. Пузико растет. Вот уже и пинаться начало. Уже и УЗИ сделали. Девочка будет. Яночка. Цветочек…

Звала с собой, но не захотели. Доче -- поспать, а зять сроду не ходил. И ленив, аки боров, и природы боится: комары, мошки, не дай Бог еще клещ… Да и статью не вышел для налегка. Большенький вырос, упитанный, если помягче сказать. К тому ж и занятой сильно – во власти, как-никак, работает.

А они с мужем поднялись, да и на взгорок проехали. Он поодаль собирает, а эту полянку ей нашел. Усадил, подал подушечку.

«Тысяча триста…». Эх! Какая красивая циферка. В сумме – четверочка. Нумерологически – земля. Все ей, все внучке. Пусть растет. Пусть пинается.

Земляника.

Вверху загрохотало. Летний ливень в этих краях как тать приходит. Налетает из-за сопки и лупит, не предупредив: по елям, березняку, осиннику-хулигану. Шпарит, будто опоздать куда боится.

Муж подъехал. Забрал ведерко, подушечку. До дома домчались за пять минут. Не успели во двор – а ливень удрал уже. Только пар от земли валит. Да покос полег, как после артобстрела.

-- Ой, мама, спасибо тебе! – дочь схватила пиалы, не помыв, наложила в обе по горке, сверху сливки. – Ой, мамочка… -- и понесла в свою горницу.

Через пять минут возвратилась:

-- А нам так понравилось! Особенно Роману!

Снова наложила.

Мать улыбается. Отец молча стоит. О чем думает – никому не говорит.

Земляника.

К вечеру и ей захотелось полакомиться. Попросила мужа. Тот в холодильник и… только руками развел. Нету! Скушали детки.

-- Ну, и ладно. – улыбнулась она. – Волшебная ягодка, пусть Яна растет.

-- Пусть. – качнул головой муж.

Вечер подкрался тихий и влажный. Они сидели на крыльце. В машине, на которой приехали дети, тихо звучала музыка. Молодая пара обнималась внутри. Хорошая пара. Он – большой, дородный, самоуверенный и гордый. И она – их доча – хрупкая, трогательная, с пузиком…

-- Они сказали, что есть не хотят. У них в машине колбаса сырокопченая, там едят. – прошептал муж.

-- Да что же – в доме есть нечего? – встрепенулась она. – Там и борщ и пельмени. Я ж наготовила.

-- Они поели часа два назад. И землянику доели.

Она вздохнула и, опершись на руку мужа, пошла в дом.

-- А почему они в машине едят? Сели бы за стол, по-человечьи…

-- Колбаса, видно, дорогая. Не для нас. В первый раз, что ли? – жестко ответил муж, и, резко повернувшись к ней, тихо спросил:

-- А ты хоть стаканчик ягоды съела?

-- Не успела… -- вздохнула она. – Да я и не себе. Я внучке собирала.

Муж хлопнул дверью. Она оперлась на спинку стула, перебирая руками от косяка к косяку, добралась до дивана и тяжело опустилась на него.

Во дворе загудела машина.

-- Мама, мы домой поехали. – вошла попрощаться дочь.

-- Вы же хотели ночевать…

-- Да папа какой-то злой. Поедем мы.

***

Под Новый год они ждали родов. Вот уже три месяца, как единственная дочь не звонила. И не брала трубку. Отец ездил к ней, но она не открывала, услышав в домофоне его голос. Он оставлял «передачу» с картохой, вареньями и соленьями у соседей и приезжал без новостей.

-- Ну, и как нам узнать, когда она родит? – время от времени спрашивала она его.

-- А я знаю? – пожимал он в ответ плечами. – Может, хватит совести и сообщат. А, может, и не покажут даже. И на порог не пустят.

-- Надо было тебе с этой земляникой и колбасой! – выкрикнула она как-то в сердцах.

-- Надо было! Твоими костылями им обоим по хребтинам надавать! Невзирая на чины и звания! Разъел харю на государственных харчах -- за три дня не обсерешь. Бегаем перед ними прислугами. А они ни в хвост, ни в гриву. Отдыхать только сюда приезжают. Хоть бы раз больной матери полы помыли! Я, уж, о хозяйстве и не говорю -- толку с них, городских. Еще и крысятничают: колбаску в одну харю по-за углами наяривают! – зло выкрикнул он и хлопнул дверью.

За окном мело. Белые хлопья кружились в свете дворового фонаря и опадали на неубранные клумбы. Засохшие цветы принимали на свои головки новогодний наряд и словно оживали в теперь уже в другой, белой и холодной своей жизни. А снег сыпал и сыпал, заметая дорожки, заворачивая в пух проезд к взгорку, на котором и будущим летом снова сначала забелеет, а потом раскровится по кочкам и холмикам

земляника...

***

Внучка родилась под Рождество. Кесарили. Крупная девочка. Как земляничка. В дом их пустили. Один раз.

-- Чай-то наливать? Колбасу резать? -- спросила дочь, когда малышка заснула, и бабушка освободила руки.

Пили молча. Дочь стояла. Провожала взглядом каждый откушенный стариками кусок.

Попрощались сухо.

-- Ты как хочешь, -- сказал ей в машине дед, -- а я сюда больше ни ногой!

-- Ты с ума сбрендил. Я же не смогу.

-- Вот потому -- и ни ногой! Нечего ребенком спекулировать. Пусть сама приезжает и внучку привозит. А я в таких "гостях" бывать не желаю.

... И звонила потом она... И названивала... Молчал телефон. Сама б поехала. Да куда на костылях. Рвалось сердце. Не спалось ночами.

Навязала кучу подарков внучке: и платьица, и шапочки, и костюмчики. Попросила соседку -- отправь по почте.

-- Господи! -- всплеснула та руками. -- Так до города 50 километров. Машина у вас. Неужто съездить не можете?

Помогла, отправила все же посылку.

Через месяц подарок вернулся назад.

-- Потеряли мы... -- поведала она тайну мужу, протянув возвратившийся почтой сверток.

-- Чего ты потеряла? Того, чего и не было? Или она поумнеет, или знать я ее больше не хочу. И ты не дергайся. Не морду же мне им бить...

Так и живут они теперь... Ждут. То ли лета земляничного, то ли внучки-ягодки, которую должны, да не везут на встречу с бабушкой и дедушкой двое самодовольных, успешных, молодых и здоровых родителя. Бог им судья...