Пахнет праздником

Конфетные фантики никак не хотели оборачиваться вокруг мандарина. Хоть ты тресни. Фольга рвалась, соблазняя меня его лоснящимися запахом нового года боками. Я еще раз отчаянно сжал плод, но это, скорее, ухудшило его шансы украсить елку. Оглянувшись вокруг, я понял, что выпал из зоны внимания и решил вопрос просто. Съел непослушную игрушку.

- Что же ты делаешь, деточка?

Она ненавидит, когда я ее так называю.

- Ухожу от погони.

Если не ругается, значит, шансы мои невелики.

- Позволишь поинтересоваться, кто за тобой гонится?

- Демоны по имени ты. И, да, предвидя следующий вопрос, сообщу: имя им легион и чтоб назвать каждого по имени, потребуются годы.

Она явно преувеличивала. Раньше справлялась с перечислением за минут 15. Ну, если прибегала к обобщениям, конечно.

- О своих поговорить не хочешь? Может, самое время познакомить ребят - многие из них вообще двурушничают - на нас обоих одновременно работают.

- Да ну?

Ее сарказм мог вполне осветить небольшой город, если б наши умельцы построили соответствующий агрегат.

Черт, запах мандарина снова пробивается сквозь годы.

Почему мне в голову лезет этот не самый драматический эпизод детства, не пойму. Надо бы думать о вечном сейчас. Понять, что я успею сделать за минуты, которые мне остались. Книгу уже не напишу. И дерево не посажу. Могу позвонить кому-нибудь и извиниться. За какое-нибудь все, например. Или отправить последнюю смску. Кажется, если писать латиницей, в нее влезет больше букв.

- Что ты бормочешь про мандарины?

- Что ты моя любимая мандаринка. Пахнешь праздником. Но стоит неловко сжать и поднести спичку - брызгаешься огнем.

- Я была прекрасная мандаринка. Но ты меня сильно помял.

- Знаешь же, я неизящен. Был таким всегда. Ничего нового для тебя. Раньше, кажется, вполне забавляло.

- Меня и сейчас это забавляет. Ну, если очень эвфемистично. Есть такое слово?

- Теперь есть.

- Ладно. О чем ты оправдывался?

- Не помню уже. Сонный.

- А я только начала получать удовольствие от беседы. Вспоминай.

- Мы о мандаринках говорили. Точно помню. А мандаринку в меня кинул мой предок, который еще маленький был.

- Чьи фотки мне так нравятся, что даже иногда примиряют с его выросшей версией?

- Ага, с ним.

- Про мандаринку и детство ты мне еще не рассказывал. Пахнет историей.

- Ой. Ладно. Жила-была мандаринка.

- А можно покороче?

- Нет. Это трогательная и важная завязка истории.

- Ладно. Где она жила?

- На елке.

- Ты уверен, что она была не шишка?

- Скажи еще раз "шишка".

- Шишка. Счастлив?

- Мне нравится, когда ты говоришь что-то милое. Однозначное и милое.

- Продолжай давай.

- Не сбивай меня. Мандаринка. Елка. А, да. А на соседней ветке жила другая мандаринка. Они дружили и дружно верили в свое предназначение - сделать детей счастливыми.

- Предчувствую заговор.

- Так и есть. Это были волшебные мандаринки, конечно. Одна из них была завернута в голубой фантик, а другая в розовый. Мне, если честно, понравилась розовая, никому не рассказывай только. Я договорился с ней, что она исполнит мое желание.

- Какое?

- Заветное, какое же еще? И в полночь я подкрался к ней...

- Просто подойти ты, конечно не мог.

- Иначе какое таинство? Конечно, надо было тихо красться. Так мы с ней остались наедине.

- А куда делась вторая мандаринка, голубая?

- Ее слопала сестричка. Это была ее первая в жизни мандаринка. Так вот, я поднес к ней свое еще безбородое лицо и прошептал желание, так, чтобы услышала только она.

- И что она сказал?

- Сказала, заметано, не вопрос, так и будет.

- Та-дам! Так что ты просил?

- Встретить тебя, конечно. До твоего рождения еще оставалось лет пять, потому было легко организовать заранее, чтоб у меня появилась ты, такая вся любимая.

- А на самом деле?

- На самом деле я просил у нее телевизор, большой, цветной и с кнопками.

Она сделала крутой вираж, сердце опять перестало биться и я снова увидел себя маленьким. Серпантин превратился совсем в ленточку и вообще непонятно, как она исхитряется вписываться в эти темные повороты, которые выныривают в свет фар как в компьютерной игре, где бежишь по рельсам.

Я никогда не расскажу ей настоящую историю мандаринки. И вряд ли упомяну, как она похожа на нашу. Я тогда скрутил пустую кожуру в мандаринкоподобную игрушку и она, облегченная, уже легко влезла в два сложенных фантика, розовый и голубой, и воцарилась на елке. И когда праздник уже прошел, было утро, мама собирала остатки салатов в тарелочки нам с сестричкой и сказала - малыш, съешьте мандаринку с елки пополам. Принесешь? А она была одна, добравшаяся из какой-то дальней столицы, родился-то я в те времена, когда машину было легче купить, чем килограмм бананов. Ну, или мандаринок. Ты, малыш, эти времена не застала, и хорошо. Помню этот кадр: мама в потертом халате, вечная вьюга за окном, ласковые глазки сестрички, елка, и я, застывший в ужасе. М-да, то еще детство, конечно.

Я, наверное, случайно съел и нашу с тобой, малыш, мандаринку. Потому что праздник был, наш, невероятный, пахнущий счастьем, все у нас было. Но что-то я ненароком съел, обронил, потерял, не знаю, что-то важное, что должен был разделить с тобой. Даже не знаю, что. Но тебе этого отчаянно не хватает. А я не могу, просто не могу тебе это дать, хоть готов ради тебя на все. Видимо, всегда есть что-то далекое, недостижимое, маленькое чудо, которым обязательно нужно поделиться. Иначе самый красивый праздник трещит по швам, что та фольга на оранжевом комочке счастья, от которого остается только запах, кажется, вот же он, висит на елке, пахнет, ждет. А внутри - только пустота. Ароматная, стыдная.