Музыкальная чесотка

Когда мне исполнилось шесть лет, мама привела меня к своей хорошей знакомой Татьяне Николаевне.
- Вот, - сказала она, - послушайте, пожалуйста, нашего Жорочку.
Я подумал, что она сейчас достанет стетоскоп и попросит меня поднять рубашку. Как доктор. 
Но Татьяна Николаевна строго посмотрела на меня и, усевшись на высокий табурет за черное пианино, нажала клавишу. Звук, похожий на скрип качелей, вылился мне на макушку.
- Повтори!
Я проскрипел голосом.
Она нажала еще раз. Раздалось что-то, похожее на соприкосновение моей любимой чашки с блюдцем. Я изобразил этот звук, как слышал.
-У вашего сына, - обратилась она к моей маме, - исключительный слух. Его ждут большое будущее и всемирная слава!
Мама растаяла, а я почему-то напрягся.
- С завтрашнего дня, - Татьяна Николаевна положила руки мне на плечи, -  мы будем готовить его к поступлению в музыкальную школу.
Вот этого мне только и не хватало!
На дворе весна, Петька с Генкой, каждый день пузырь по полю гоняют, а меня, мало того, что ежедневным посыльным в булочную определили, еще и к этой Татьяне Николаевне…. Но, разве поспоришь со светлым будущим?

И начались мои музыкальные страдания.
Диезы и бемоли, не поперхнувшись, съедали драгоценные футбольные голы. 
Пока Петька с Генкой по бразильской системе четыре-два-четыре били по воротам, я  в  темпе вальса гонял по нотному стану половинные и четвертные. Они там представляли себя Яшиным и Хусаиновым, а я видел себя, по меньшей мере, дятлом, запертым в душной комнате.

В свои честолюбивые замыслы мама не жалела вложений. Частота занятий с Татьяной Николаевной увеличивалась быстрее, чем мелькает смычок виртуоза по скрипке Страдивари. Все чаще и больше я пропускал Хусаиновских голов и все больше и больше я упускал возможность принять за «Яшина» мячи.
Такого облома я допускать не мог.
- Жорочка, ну, что ты все вертишься?- Возвращала меня Татьяна Николаевна. – Тебе неудобно?
- Удобно, - отзывался я загробным голосом.
- Тогда выпрями спинку и считай ритм!
И снова: раз-И, два-И, три-И …
И я опять отвлекался от октав и трепал руками голову и шею.   

Однажды вечером мама сказала:
- Знаешь, сынок, мы с Татьяной Николаевной решили, что ты не будешь учиться музыке.
- Совсем? - Опешил я.
- Совсем.
- И не буду ходить к Татьяне Николаевне?
- Не будешь, - грустно вздохнула мама,-  больше не будешь.
- Но почему?
Вместо ответа мама отвернулась, прощаясь с мечтой о моей всемирной славе.

А я подпрыгнул от неожиданной свободы и побежал на волю к своим чемпионам.
«Я здесь, ребята!»
Я классно отбираю мяч у киевского «Конькова», четко пасую своему Генке  «Хусаинову», тот проходит по краю, обыгрывает соперника, передает мне в центр, и … ура! Гол!!! Мяч в воротах команды соседнего двора!
Вот это была игра!



Прошло девять лет.
В конце шестидесятых все, повально все, не только подростки, стали увлекаться гитарой. «Поющие гитары», «Синяя птица», «Пламя»- профессионалы, рожденные «битломанией», звучали из каждого окна. Самоучками на голом энтузиазме люди осваивали аккорды. Барды распевали свои стихи в каждом доме культуры. Мальчишки в подворотнях во все горло орали самодельные песни под гитару. Не брал в руки гитару только ленивый. И я тоже каждый вечер,  мучительно зажимая гриф, бил по струнам. Не могу сказать, что от моей игры боем все были в восторге.
Однажды соседка не выдержала:
- Анна Петровна! Вы таки хОчете меня похоронить?
- Ну что вы, Роза Марковна! – Ответила ей мама.- Вечно вы что-нибудь скажете.
- Шо вы себе думаете, шо ваш сын играет на гитаре? Он таки играет на моих нервах!

- Извините, Роза Марковна, он учится.
- На минуточку, Анна Петровна! Таки если это учеба, то, какое же обрезание мозгов слУчится надо мною, когда она закончится? Или он таки станет знаменитостью и ради спасения мира товарищ Брежнев подарит ему отдельную квартиру?
-Когда она  закончится, - не растерялась мама, -  он подарит вам билет на свой концерт!

Услышав эту перепалку, я упрекнул маму:
- Ну почему, почему ты не отдала меня в музыкальную школу?
Она удивилась:
- Разве ты не помнишь?
- Что?
- Ну, ты же все время чесался!
- Помню. И что?
- Вот, мы с Татьяной Николаевной посоветовались и решили, что тебе настолько не комфортно на уроках музыки, что у тебя начала развиваться самая настоящая болезнь.
- Какая?! – Искренне удивился я. 
- Ну, чесотка, разумеется.
Я чуть не упал!!!
- Ма!
- Что такое?
- А хочешь, скажу, почему чесался?
- Ну?
- Ты прикинь, сколько времени идти от нашего дома до Татьяны Николаевны?
- Минут двадцать, наверное…
- А я выходил почти за час! Понимаешь, за час!
Она призадумалась:
- Зачем? Боялся опоздать?
- Ага! Поле! Между нашими домами было большое футбольное поле!!! Я выходил за час, минут сорок-пятьдесят играл с ребятами в футбол, а за оставшиеся десять долетал на урок. Конечно, взмокший, красный от бега, потный, в пыли и в песке, я вытирался ладонями, стирал с себя пот. Пот! Пока одежда не высыхала!!! Всего лишь пот…. 
- О, Боже! – Всплеснула она руками. – А мы-то думали, что у тебя музыкальная чесотка!

Я был в трансе.

С музыкалкой освоить игру на гитаре, как раз плюнуть! Встать в один ряд с Джоном Ленноном и Полом Маккартни! Что там Генка «Хусаинов» со своими битловскими записями. И даже Петька-крендель с фолк-гитарой! Бренчит, как на балалайке. Ну, нет, ребята, музыка это совсем другое. Музыка это… это…. Я не мог выразить словами, что же такое есть музыка, но потребность в гармонии звуков, давала мне внутреннее знание и слух.
Спасибо, Роза Марковна. Я вас понял.

 Подъезжать к маме насчет платы за новые уроки я не стал.
Во дворе каждый вечер местные забулдыги распивали пиво и прочие напитки. Стеклотару не сдавали. Я запасся дырчатыми авоськами и по утрам перед школой выползал «на дело».
Двенадцать копеек за бутылку. По окрестным дворам, я набирал их до двадцати штук. К концу месяца у меня было уже семьдесят рублей! Столько же, сколько зарплата соседки!
Но и при таком диком режиме я каждый вечер брал аккорды и терзал металлические  струны. Если я  за день не подходил к гитаре, я не мог лечь спать.

Вот теперь у меня началась настоящая музыкальная чесотка!

В выходной я отправился на птичий рынок. Меня интересовали заборы. Обклеенные на протяжении сотни метров разнокалиберными клочками бумаги, с рукописными текстами, они заменяли нам в ту пору интернет и кабельное телевидение вместе взятые. Объявлений было уйма.
«Продаю шкаф. Славянский».
«Продам щенка настоящей овчарки».
«Семья из трех человек снимет комнату. Порядок гарантируем».
«Меняю комнату на однокомнатную квартиру. С доплатой. Иванов, звонить три раза».
«Продаются котята. Серые, пушистые, очень хорошенькие, по три копейки штука».
Но вот! Вот оно, наконец!
«Даю уроки игры на гитаре. Недорого».
Я сорвал его, зажал в кулак и помчался домой.
Вбежал, захлопнул перед Розой Марковной дверь в комнату. («Шо, на улице случилась очередная революция, и большевики в новый раз победили?»).  А когда ее смыло в магазин, накинулся на телефон.
«Маэстро» был старше меня, минимум, в десять раз. Мне он показался жутким стариком.  Но какая крутая была у него палка!!! Струны на ней были капроновые. Гриф – изогнутый и миниатюрный. А льющийся из нее звук уносил, если не в рай, то уж, точно, в далекую Испанию.
Первое, что он мне сказал, было:
- Гитара – это инструмент с неограниченными возможностями играть плохо.
После этого взял в руки мою деревяшку:
- Жуткая фальшь! Срочно надо настроить! – Вытолкнул из камертона ноту «ля» и подвернул на гитаре параллельно друг другу колки.
- Дома будешь выставлять сам. Понял?
- Понял. А как?- Спросил я.
- Очень просто. По телефону. Трубку снимай и слушай. Гудок -это нота «ля». С частотой четыреста сорок герц.
И с этого дня понеслось.
Утро в школе. После обеда – уроки музыки. А вечером - упражнения, упражнения, упражнения. Маниакально, без перерыва. Тона- полутона, лады, аккорды, темп, ритм.
Роза Марковна не пропускала случая съязвить, проходя мимо моего «камертона» в прихожей:
- Я, таки, и всегда была уверена, что телефон и фортепьяно близнецы-братья. Оба черного цвета!
И как я мог когда-то у Татьяны Николаевны сравнивать себя с дятлом?
Теперь я отстукивал на каждом шагу, без передышки, и даже во сне.
- Анна Петровна, шо такое ваш сын может делать в туалете уже более получаса? Может, нам вызвать карету скорой помощи или участкового миллиционэра? Вы только  послушайте, какие звуки он издает оттуда! Я вас умоляю, этот киндэроу готовится в шпионы. Он изучает Азбуку Морзе!
Сидя на унитазе, я отстукивал пальцами по крашеной стенке. Четкий и ритмичный бой на гитаре - это часы бешеных тренировок!
- Жорочка, милый, я прошу тебя об одном, - мама складывала руки ладошками внутрь, - у тебя восьмой класс! Не завали экзамены в школе!!! – И вздохнула. - Совсем от рук отбился. 

В том году в честь юбилея города одновременно с акациями расцвела народная самодеятельность. И в нашей школе на Первое мая готовили концерт.  Собирали по всем классам юные таланты. Талантливыми, в основном, оказались девчонки. И мы с Генкой поперлись на репетицию позырить.
Первоклашка  в розовой балетной пачке жизнерадостно изображала умирающего лебедя.
Наша Танюха косила под Эдиту Пьеху:
… На-аше далекое де-е-етство там прошлооооо…
Генка громко прыснул в кулак. Танюха вышла из себя:
- Смешно дураку, что нос на боку! Сами ничего не можете! - И выбежала из зала.
А чего она и меня туда же? Я-то даже и не пикнул!

Мы вышли на солнышко. Генка по-рабочему (сразу видно, сын шахтера) прищурился на меня в упор:
- А слабо…?
- Что слабо?
-Ну, ты к маэстро своему каждый день шляешься, футбол ваще забросил, а слабо показать, чему научился?
Я такого поворота событий не ожидал. Где я, где сцена? Я ж для себя учился!
А Генка наезжал конкретно:
- Ты мне тут лохмами не маши! Ходишь на свои уроки или мозги пудришь?
Я автоматом:
- Хожу, товарищ генерал!
- Значит, завтра, после восьми, у меня, на лестничной площадке! Понял!? Деревяшку свою пока не бери!
И убежал.
- Сам ты деревяшка, - пробубнил я вслед.

Вечером, ровно в восемь я был в назначенном месте.
- Салют!
Генка был уже там. Во всеоружии:
- И тебе, коли не шутишь!
- А чего это, мы в поход собрались? – Я кивнул на рюкзак за его спиной.
- Нет. Взорвем школу!
Я испугался.
- Трындец! С катушек слетел?
- Ну, ты в натуре, юмора, не понимаешь?!
Генка всегда был заводилой. И сейчас он что-то задумал
- Слышь, пацан, - Генка начал издалека, - ты вообще чего про битлов знаешь? Вот у нас на троих две гитары, а у них на четверых, инструментов сколько?
Я радостно:
-Барабаны купил? Маракасы?
-Щас. На какие шиши? Айда на пустырь, там уже Петр ждет. Пора делом заняться!

Стемнело. Петька стоял уже там. Вокруг него валялся какой-то мусор из бочек и бочонков. Свет из окон ближайших домов слабо освещал наш пятачок на пустыре. Генка раскрыл рюкзак и достал оттуда огромный молоток, лобзик, гвозди, ножницы по металлу, резиновую ленту, затем несколько бумажных кульков…
Я заглянул в один:
- Манка?!
- Сам ты манка! – Генка обиделся. – Это маракас. Тихий.
Я хотел заглянуть в другие, но Генка меня опередил:
- Там рис, а там горох и бобы. – И посмотрел на меня свысока, -  маракасы бывают тихими, средними и громкими. Учись, Моцарт!
Я все понял:
- Я с банками на сцену не пойду.
- А кто сказал, что ты? У тебя гитара есть! – Он тяжело вздохнул.
И работа закипела.
Самое сложное было сделать барабаны.
На самой большой металлической бочке без крышки (Петька попросил отца принести ее с металлургического завода), мы стали вминать тяжелым молотком днище, чтобы образовалась углубление. Затем гвоздями разметили точки для настройки и пробили с помощью того же молотка и гвоздей много-много углублений.
Бочка поменьше была из какого-то другого металла, значительно мягче, мы даже смогли срезать верхнюю часть. Генка сказал, что резать надо в двадцати четырех сантиметрах от верха. Только тогда получится барабан со звучанием «гитара».
Из самой маленькой мы сделали «пинг-понг».
От «виолончели» отказались – выдохлись капитально, да и время поджимало.
Затем развели костер, и пока мы с Генкой обсуждали, во что набивать маракасную начинку, Петька бросил наши изделия в огонь.
- Петька, - вдруг заорал наш старший мастер, увидев, как неравномерно они там темнеют, - крутить их надо, крутить! разворачивать!!!
- Да чем я тебе разверну?
- Так я ж кочергу принес!
Я схватил первую подвернувшуюся под руку железяку, Петька кочергу и вместе стали их разворачивать в костре.
Затем мы откатили их к котловану с водой. Воды было по колено. Бочки… нет, барабаны зашипели и пошли паром.   
- Ну  и что дальше, - спросил я генератора идей.
- Дальше будет завтра. Бочки прячем за помойкой. Завтра отмоем и настроим. А маракасы я беру на себя, не проблема!

-Здрасти вам через окно! – Встретила меня в дверях Роза Марковна. – Быстро, слышишь,  иди к маме и не тяни кота за все подробности! О, Боги какие у тебя грязные руки и лицо! Молодой человек стал шейгиц ?
И тут же к моей маме, застывшей в немой сцене, в коридоре:
- Анна Петровна! Я таки вас умоляю, вы видели идеальных детей или у вас их есть?
Мама смотрела на меня всклокоченная, заплаканная с отцовским ремнем в руках.
Роза Марковна отобрала у нее ремень:
- Шо вы хочете? У мальчика переходный возраст!
- Умыться и спать. – Только и сказала мама.
Я бросил взгляд на часы- шел второй час ночи.

На утро реально чесались руки. Я все думал, какой заразы я нахватался на вчерашней помойке? Но, когда взял гитару и сыграл утреннюю пару аккордов, все прошло! Удивительное дело!

А Генка принес в школу готовые барабанные палочки! Это он ночью сделал, один. На концах палочек были воткнуты стирательные резинки! Да и сами палочки были обернуты резиновой лентой. Я понял: имя Генка – от слова гений! Еще он сделал маракасы из банок, начиненных манкой, гречкой и горохом и обклеил их цветной бумагой. Получилось ярко, как у африканского племени мамбо-мумбо! Даже на палки насадил. Кулибин!
- Вечером на пустыре зачищаем барабаны и завтра репетиция! – Скомандовал нам с Петькой Кулибин. - Времени в обрез.
Это точно!

- Йоксель-моксель! От наших аккордов завянут уши не только у зрителей в зале, но и у памятника Тарасу Шевченко в Ворошиловском! Можно играть хотя бы тише?- Схватился я за голову с первых же нот.
-Петька врет! – Крикнул Генка. – Петька врет на аккордах, а я не могу врать на барабане! У меня прирожденное чувство ритма, и ему больно!
Я объяснил:
- Ген, ты всю кухню щас разнесешь! Лабай проще! Бей восьмушками, бит за битом, вот так, - и я отбарабанил ритм. А в середине импровизации возьмешь маракасы!
- А ты, Петр, - я ему так и сказал - Петр, чтобы все серьезно, - ты, чтобы расшевелить пальцы, сыграй пока гаммы.
-Генка, ты маракасами не к себе, от себя тряси и с акцентами…
-Петр, когда будет соло на барабанах, маракасы берешь ты. Давай, поехали!
У меня уже кружилась голова. Вот когда я оценил уроки своего маэстро. Сколько ж он со мной мучился, чтобы вложить знания!

Но, наконец, тот день настал.
С моря задул теплый летний ветер. На городских бульварах зацвели каштаны. Люди скинули теплую одежду и подставили лица солнцу. Праздничное настроение царило во всем!

- Анна Петровна, вы шо, заболели?
- Нет- нет, Роза Марковна, я немного волнуюсь. Вот тут мы с сыном, на концерт… для вас…
- Ой, и не надо меня уговаривать,  я и так соглашусь!
Смотреть на «киндероу» они пришли вдвоем. Зал был битком, яблоку негде упасть.

Наш номер самый последний. Видимо, по старшинству. Ну, да, конечно, перед нами как раз Танькина Пьеха.
Я считал минуты и секунды….
-А в заключение нашего концерта приглашаем на сцену трио гитаристов! - Врет, и не краснеет, у нас только две гитары.-  Они исполнят известную песню из репертуара «Битлз».
Я сам подошел к краю сцены и объявил:
- Yellow Submarine!
Генка ляпнул за спиной:
-Сейчас забросают помидорами.
А Петька:
-Кранты!
И мы начали.
… We all live in a yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine.
«Мы все живем на желтой подводной лодке». Эти слова Пола Маккартни не вылезали у меня из головы все последующие дни. 
Я пел: «Мы живем на желтой подводной лодке», даже не задумываясь о её простецком смысле. Я бескомпромиссно посылал в зал всего себя, не видя ни одного лица. Петька, запрокидывая голову, эмоционально брал аккорды. А Генка гремел барабанами, и что характерно, попадал в такт! Мы вошли в раж! В середине я выдал импровизацию и меня понесло! Это была не музыка, это была чистая истерия на струнах.

Я ошибался. Истерию мы получили в ответ! Мы, действительно,  «взорвали зал»! Все приняли наше сумасбродство. Даже ничего не понимающая малышня пищала, подняв вверх ладоши, не говоря о нашем восьмом «А», который откровенно орал во всю глотку с последних рядов, подскочив со своих мест.
И тут я увидел на первом ряду с краю маму и Розу Марковну. Соседка шептала маме на ухо сквозь гвалт так громко, что я все слышал, стоя на сцене:
- Таки говорите - музыкальная чесотка!?  И на шо нам то шо? Шоб я здохла - он мне нравится!