допущенные помыслы

выдели  одну мысль из многих,
дай ей, бедняжке, повитать в облаках,
спусти с небес и, ужо не фантазируя,
придави тяжелым сапогом рассудка.

рафинированные события
отметились штатным пофигизмом,
равнодушно притопывая в такт бездумно
подергивающимся, погашая естественно-взрывное.

вау! какие люди в голливуде, ба!
какие люди и без охраны, есс! есс, есс,
обхс! ну чо, брателло, ни шатко, ни валко, кудысь
летим-то? да, жисть - тока держись, вот они - страсти-мордасти.

и скажу исчо, шо мой таракан-тараканища енто непрошибаемость
будить полная, без каких-либо улучшений состояний настроения. невразумляемый, некантуемый по причине угломерности, и оченно тошный, экий подлец, и шляпу свою ни в какую сымать не даеть.

свой язык, свои страсти,
свои понятия, свой мiр, далекий
от привычного, свои надежды и чаяния,
свои шутки, свои невыполнимые желания, свои сявки.

самые опасные ихние слова
помещали обычно в изоляторы, шобы
оне не возбуждали излишне злобствующих
бессильных в намерении возродить в строчках порядок.

да уш-ш, склад полезных мыслеформ
штука приятная, впрочим, какоси бесполезных,
но ужо оченно он сам по сибе будить, хочит и куды-нить
упретси, не найти ни какоси, а хочит, сидит сибе и в ус не дует.

хи-хи-хашечки,
ху-ху-хочешки,
хе-хе-хушечки,
ох-хо-хоечки.

поиск внешнего врага в имперском сознании заставлял делать
немыслимые броски по обломкам истории некогда мощного и успешного государства, супердержавы, так сказать,
разваленной неведомой невидимой мировой силой.

так шо, хунта,
сочтены твои часы.
подвесят за ногу твоих
представителей на майдане.

и твою пятую колонну
отправят, по обыкновению,
на освоение северов, ну, тамо,
дороги строить, газопроводы и прочее, и прочее.