Проводник для геоманта. Пролог

Пугливо озираясь, Саша Бойл прислонилась к холодной кирпичной стене, чтобы перевести дух. Торопясь удрать из жуткой квартиры, она проявила недюжинную прыть, хотя в ее годы, да еще с лишним весом, уже поздно становиться марафонцем. Бесконечные стрессы, кофе и сигареты давали знать о себе, отзываясь тяжелой одышкой и болью в сердце. И все же Саша заставила себя отлепиться от стены и двинуться дальше, мучительно жалея, что ноша мешает ей перекреститься.

Словно чувствуя ее страх и усталость, сверток в руках Саши тоненько захныкал. Улыбаясь, она откинула уголок импровизированной пеленки и хрипло прошептала:
- Тише, тише, Норман. Все будет хорошо...
Саша принялась укачивать младенца, одновременно оглядываясь – не едет ли поблизости какая-нибудь машина. Было довольно поздно, но оставалась надежда на задержавшегося в офисе клерка или праздного водителя, которому вздумалось покататься по ночным улицам. На худой конец, сошел бы даже полицейский патруль, хоть она пока так и не придумала, что им скажет.

Сюсюканье не помогало – малыш плакал все горше и, как назло, улица была пуста. В довершении всего, ночное небо августа заволокли тучи, и начал накрапывать дождь.

В ужасе, что ребенок промокнет и заболеет, Саша потрусила вперед, то и дело оглядываясь и вздрагивая от каждой тени. Он мерещился ей за каждым углом – высокий, грузный, с густой гривой черных волос. Злобный и безжалостный колдун.

Прижимая к груди младенца, Саша уговаривала себя сосредоточиться и думать только о Нормане, но ничего не получалось. Под звуки детского плача она понапрасну старалась вытряхнуть из головы истошный вопль Лайзы Ибсен: «Помогите, умоляю вас! Не отдавайте ему моего малыша!» А потом было так много крови, что простыни и матрац под роженицей оказались пропитаны ею насквозь.

Пораженный открывшимся внезапно, ничем не спровоцированным маточным кровотечением, доктор делал, что мог, требуя вызвать скорую, но телефоны не работали. В трубке что-то трещало или звенело, а Лайза слабела с каждой секундой. Посреди суматохи и хаоса лишь один человек остался невозмутим – отец ребенка. Он  равнодушно смотрел на умиравшую Лайзу, для чего-то водя пальцами в тазу, где смешались вода и кровь, и что-то беззвучно нашептывал.
- Норман, - бессильно стонала Лайза. – Мама с тобой. Помни об этом, мой мальчик…


Гоня прочь страшные воспоминания, Саша диву давалась, как ей хватило смелости и отчаяния на столь рискованный поступок. Фактически, она совершила преступление! И ради кого? Ведь до сегодняшнего дня, она знать не знала ни эту Ибсен, ни отца ребенка – Хэйдена Руна. Если ее поймают раньше, чем она доберется до какой-нибудь клиники и придумает убедительную легенду, никто не поверит словам набожной акушерки. Да и как объяснить свидетелем чему она стала, и тягостное предчувствие неминуемой беды?

Вновь останавливаясь, дабы немного передохнуть, Саша порадовалась, что мальчик успокоился. Дождь тоже прекратился, однако ночь дышала холодом. О том, чтобы спрятать малыша у себя дома, не могло быть и речи. Там она не сумеет его защитить. Ребенка следовало немедленно доставить в больницу и позаботиться, чтобы тот человек никогда его не нашел. Перед самой смертью Лайза молила ее и доктора уберечь малыша, крича в исступлении, что новоиспеченный отец хочет убить сына, и отчего-то Саша поверила. Никто не станет лгать на смертном одре, тем более мать.

С подозрением косясь на невозмутимого Руна, творившего странные манипуляции с окровавленной водой, она скрестила пальцы за спиной, и он немедленно повернулся, вперив в нее ледяной взгляд. Это и стало для Саши последней каплей.

Покуда Рун перепирался с доктором над ещё не остывшим телом Лайзы, требуя отдать ему сына, Саша сняла заляпанный кровью халат, завернула младенца в первое, что попалось под руку, и дала деру. Уже выбегая из дома, она оглянулась на окна квартиры, в которой умерла мать Нормана, и заметила, как Рун смотрит прямо на нее. Понимая, что акушерка видит его, он уродливо оскалился и погрозил ей пальцем, а в следующее мгновение она разглядела, как он вцепился пальцами в волосы доктора и полоснул того ножом по шее. Кровь брызнула на стекло, и Саша бросилась бежать. Не разбирая дороги, она неслась вперед, игнорируя свой вес и одышку и бережно прижимая к себе новорожденного.

У Саши не было сомнений – этот человек найдет ее,  и, признаться, она смирилась с неизбежной смертью. За свою почти двадцатилетнюю практику Саша Бойл повидала всякое – послеродовые депрессии и психозы, мертвые и больные младенцы. Столько горя... На ее глазах рушились семьи, родители бросали детей, но никогда она не сталкивалась с таким равнодушием, какое светилось в прозрачных глазах Руна. Мать его сына умерла жуткой смертью, и отчего-то Саша была уверена – он причастен к гибели девушки. Простейший оберег от колдовства сработал безотказно, и она безумно перепугалась.

Духовник Саши с благословения Ватикана проводил обряды экзорцизма и много чего рассказывал о всякой нечисти, с которой его сталкивала вера. Саша хорошо помнила наставления святого отца, но и в страшном сне не могла представить, будто эти знания когда-нибудь ей пригодятся.

- Эй, леди, вас подвезти?
Вздрогнув от неожиданного окрика, она повернула голову и увидела медленно катившуюся рядом с ней машину. Водитель, здоровяк-альбинос с кривым шрамом на виске, держа руки на руле, выглядывал в окно,  одновременно следя за дорогой.
- Ночь на дворе, а вы с малышом. Нехорошо это. Неправильно, - пояснил он на ломаном английском с сильным немецким акцентом.
- Отвезите меня в больницу, и подальше отсюда, - попросила Саша.
- Садитесь.

Когда она устроилась, он включил дополнительный обогрев и аккуратно прибавил газ.

Некоторое время ехали молча, потом водитель с улыбкой скосил глаза на сверток и спросил:
- Мальчик или девочка?
- Мальчик.

Машина притормозила на светофоре. Взгляд бледно-голубых глаз нечаянного спасителя потеплел, и он попросил разрешения взглянуть на малыша. С легкой настороженностью Саша показала ему ребенка.
- Какой красивый... Я обожаю детей.

Едва прислушиваясь к его словам, Саша мучительно старалась придумать, что она скажет в клинике. Ведь у Нормана не было никаких вещей, тем более документов. Лишь имя, данное ему матерью. Оставлять малыша под фамилией Ибсен – просто верх неосторожности. Понимая, что деваться с ребенком акушерке некуда, Рун начнет розыски и сразу же отыщет сына, и все усилия Саши уберечь Нормана пойдут прахом.

Не представляя, как быть, она подняла взгляд на дорогу и увидела странный кулон, подвешенный к зеркалу заднего вида. Черный диск с непонятными знаками и сплетенными меж собой серебряными треугольниками – занятная и на вид дорогая безделушка.
- Что это? – спросила Саша, желая просто поддержать разговор.
- Символ Вотана – великого бога, - отозвался водитель. – Бога воинов.
Приметив краем глаза, что женщина шарахнулась в сторону, в испуге прижимая к груди ребенка, он добродушно засмеялся:
- Не волнуйтесь. Я же не сатанист какой-нибудь. Просто древние боги Германии ближе моему сердцу и разумению, чем христианство и прочие религии. Вдумайтесь только, Христос еще не родился, а Вотан уже повелевал бурями и вел в небесах свою дикую охоту. Ему нет равных среди богов!
- Господь учил нас любить ближних, даже если они заблуждаются, - сухо отозвалась Саша, заметно расслабляясь после его объяснений.
- А что думает ваш Господь о женщинах, которые ходят по ночным улицам с чужими детьми? Леди, вы не в том возрасте, чтобы я поверил, будто этот кроха ваш.

Похолодев от страха, что сейчас водитель вызовет полицию и ребенка уже ничто не спасет, Саша принялась сбивчиво бормотать об опасности, грозящей мальчику:
- Я лишь хочу отвести Нормана в больницу, где его защитят. Его отец наркоман, чуть не убил мальчика, а мать умерла при родах. Или ваш бог лишен милосердия?
- Так его зовут Норман? – водитель свернул на парковку клиники. За разговорами Саша не заметила, как они оказались на другом конце города. – Хорошее имя. Такие имена носят мудрые и отважные люди. Идите себе, леди. Я никому не скажу…

Он лихо вырулил на дорогу. Холодный отблеск ламп дневного света, бивший из вестибюля клиники, мазнул по лобовому стеклу, отразившись серебряной искрой в подвеске. Больше она его не видела.

«Вотан, значит… Почему нет?» - Саша грустно улыбнулась и поспешила внутрь.


Стоит ли говорить, что дежурный врач немедленно вызвал полицию? Пожилая  женщина с чужим младенцем, завернутым в тряпье, выглядела крайне подозрительно. Впрочем, осмотр показал, что мальчик совершенно здоров – хороший, крепенький черноволосый малыш. На справедливый вопрос, как зовут ребенка, смертельно усталая, но бесконечно довольная Саша тихо ответила:
- Норман. Его имя Норман Вотан, - и замолчала. Доктор напрасно бился, расспрашивая на все лады, откуда она принесла его. Считая свою миссию исполненной, Саша не проронила ни слова, мысленно вознося Господу благодарственные молитвы за то, что он помог ей уберечь Нормана от опасности.

Приехавшие по вызову полицейские забрали ее в участок, подарив тем самым время, чтобы хорошенько обдумать пришедшую на ум версию того, как мальчик попал к ней в руки.

Сидя в душной комнате для допросов, Саша рассказала, что шла с работы через парк, когда услышала детский плач. Ребенок лежал на скамье, и в одеяле имелась записка с именем. Больше ничего не было, да и грязную бумажку она в растерянности потеряла.

Потягивая безвкусный пластиковый кофе, Саша видела, что сержант ей не верит, однако и предъявить обвинение не торопится. Времени прошло достаточно, и она догадывалась – полиция проверяет ее данные и заявления о пропавших и украденных детях. Бессмысленная затея. Рун ни за что не пойдет в полицию. В противном случае ему придется поведать об убийстве, свидетелем которого стала акушерка, и Норман все равно будет для него потерян.

- Вы свободны.
Она с благодарностью кивнула и поинтересовалась дальнейшей судьбой мальчика. Сержант со скукой заговорил о приюте, а затем прибавил, что волноваться не стоит – такому здоровому красивому малышу будет несложно подыскать приемную семью.

«Хвала тебе, Господи! Я буду молиться за него, - возликовала Саша, неспешно покидая участок. – Надеюсь, Рун никогда не найдет тебя, Норман».

После бессонной ночи и того ужаса, что она пережила, Саша мечтала об одном – вернуться домой и поскорее выбросить из памяти случившееся, хоть и понимала тщетность своих желаний. Никогда ей не забыть боли и страха несчастной матери, умолявшей спасти ее ребенка, убитого доктора, которого Саша едва знала, но все равно скорбела о нем всей душой. И как забыть жуткого колдуна, жадно тянущего руки к крохотному невинному созданию с ярко-зелеными глазами?

Опустившись на сидение в полупустом вагоне метро, она согрелась и начала клевать носом. Рядом послышался шорох. Приоткрыв глаза, Саша разглядела мужчину, в облике которого было нечто, делавшее его неуловимо похожим на хоббита. Добродушное лицо, копна русых кудрей и яркие, расшитые орнаментом подтяжки – умиротворенный и вовсе не страшный.
- Я вас задел?
- Нет, - она устало, через силу улыбнулась.
Тут вагон качнуло, и вежливый незнакомец упал прямо на нее, больно толкнув ладонью в грудь.
- Простите. Прошу, извините, - забормотал он. Его блеклые голубые глаза чуть слезились. – Я такой неуклюжий.
- Ничего страшного. Все нормально.

Рассыпавшись в извинениях, «хоббит» предусмотрительно пересел, а Саша подумала, что в этом городе еще остались приличные люди.

Спать хотелось ужасно, и она вновь начала дремать, когда внезапно острая боль пронзила сердце. Позвать на помощь Саша Бойл не успела. Лишь в последний миг взгляд ее зацепился за «хоббита», рядом с которым сидел Хэйден Рун. И он улыбался…


Через несколько дней после того, как случайные пассажиры обнаружили в метро женщину, скончавшуюся от инфаркта, в городе произошло два на первый взгляд не связанных меж собой события. Одно из них громко прозвучало в криминальных новостях – в съемной квартире нашли трупы доктора с перерезанной глоткой и истекшей кровью роженицы. Дело вели представители Скотланд-Ярда, но это происшествие так и осталось нераскрытым.

Другое событие выглядело малопримечательным и никого особенно не заинтересовало – ярким солнечным днем бездетная чета Виктории и Джонатана Нэйлс подписала бумаги об опеке. Мальчик понравился супругам, но еще больше восхитил отца Виктории – Рональда Уоррена, который выступил против желания дочери сменить ребенку имя:
- Когда усыновите его, делайте, что заблагорассудится, - отрезал он, с нежностью поглядывая на малыша. – А пока он – Норман Вотан.
В ответ Виктория поджала губы и промолчала…

Продолжение следует...