Месть

В шестидесятые-семидесятые годы «Азот» рос быстро, как гриб после тёплого дождя. Ежегодно запускались новые цехи, производства. В этот раз группа инженеров готовилась к пуску нового производства: вели надзор за строительством, монтажом оборудования, писали инструкции по эксплуатации.
Среди них был и Фима Фишбейн. Красивый, маленького роста, с острым язычком, Фима совершенно не подходил для работы инженера-химика. Ему бы в цирке, в театре или на эстраде, но никак не на заводе. Вечно вокруг него анекдоты, ржачка и никакого дела. Приходил на работу вовремя с большим, пухлым кожаным портфелем, ставил на стул, и пошло-поехало гоготание.
Всех занимало содержимое портфеля – никто ни разу не видел, чтобы он его открывал. Однажды, когда Фима ушёл на обед, сослуживцы открыли загадочный портфель и... не поверили своим глазам. Там находились две чистые простыни, маленькая подушка и пачка презервативов. Когда первый шок прошёл, решили: всё правильно. Такому бабнику сей джентльменский набор просто необходим. Фима, как репей, прилипал к любой мало-мальски привлекательной даме, и та даже не замечала, как этот ласково мурлыкающий котейка оказывался у неё между ног. Особую страсть он питал к крупным высоким женщинам.
Наступил предпусковой этап: производство разбили на три цеха и стали распределять специалистов. Всё шло благопристойно, пока очередь не дошла до Фимы. Начальник основного цеха сразу категорически отмёл его кандидатуру: «Фиму мне в цех? Через мой труп!» Второй, начальник цеха готовой продукции, был ещё более краток: «Не смешите!» Оставался последний цех, по переработке сточных вод и отходов от первых двух. Как начальник ни отбивался от Фимы, всё было напрасно. «А куда его прикажете деть?» – резонно вопрошал представитель отдела кадров. Вконец раздосадованный начальник заявил: «Уволюсь сам, но его не возьму». Поостыл, подумал, добавил: «Хорошо, я его возьму, но потом уволю». Кадровик согласился: «Твоё законное право, если будет на то веская причина».
Когда закончилось совещание, все вышли в вестибюль. Фима подлетел к первому и зло выдал: «Строишь, мерзавец, своё благополучие на моих костях?» Подошёл к своему будущему начальнику и отчётливо произнёс, выделяя каждую фразу: «Значит, уволишь? Ну, ну. Я тебе такое устрою, на всю жизнь запомнишь! А уволюсь я сам, по собственному желанию, но только тогда, когда сочту необходимым».
Зная Фиму, никто всерьёз на его угрозу не обратил внимания. Трёп да и только. Но, как оказалось в этот раз, он не шутил. Крепко, видать, задели его самолюбие. До печёнок, а может, и поглубже.
Прошло время. Наступает великий праздник 1 Мая. Предпраздничный день. В обед у столовой вокруг Фимы толпа, хохочущая над его анекдотами. «Мужики, если вы хотите увидеть Прометея в живом виде, то следуйте за мной», – предлагает шутник, и толпа потекла, ведомая Фимой. Завернули за угол очередного здания и увидели живописную картину. На высокой лестнице, приставленной к столбу, стоит его начальник с поднятыми руками, в которых, обдуваемый весёлым весенним ветерком, большой плакат «Слава Советским химикам».
Стоит его шеф, еле удерживает равновесие, ни слезть, ни бросить плакат не может – сам следом свалится. Кричит благим матом: «Помогите!» А на самом верху столба, свесив голову с огромным клювом, словно наконечник отбойного молотка, ворона с любопытством разглядывает орущее существо. Очевидно, ожидая его падения и возможности попировать на трупе. Увидев толпу, она тяжело снялась и, загребая крыльями, как вёслами, потянулась на городскую свалку.
Сняли человека, общими усилиями прибили плакат.
Как потом узнали, начальнику позвонили из парткома и приказали срочно вывесить к празднику наглядную агитацию. Под рукой никого не оказалось. И он взялся сам, а помогать вызвался Фима. Взяли молоток, гвозди, плакат и пошли. Вдвоём с великим трудом водрузили плакат на место.
– Прибивай, держу! – руководит шеф.
Сунул Фима руку в карман, полный гвоздей, пошарил в нём и отвечает:
– Знаешь, Николай Васильевич, а я гвозди забыл.
– Ну, так беги скорей, а то мы оба с плакатом уже не спустимся.
Фима спрыгнул с лестницы и рысью мимо цеха в столовую. Пообедал, поразвлекал всех, а затем привёл целую толпу. С тех пор за начальником закрепилась кличка «Прометей».
А Фима уволился-таки, но по собственному желанию и к всеобщему облегчению.
Сдержал своё слово, хоть и слыл шутом.