Падение Берлинской стены Часть34

Падение Берлинской стены в ночь с 9 на 10 ноября 1989 года сделало неотвратимым крушение ГДР как социалистического государства. Рассмотрим б олее подробно, как тогда развивались события. Исход жителей ГДР на Запад приобрел катастрофические масштабы. Ежедневно из Венгрии через границу с Австрией уходила тысяча восточных немцев.   В начале ноября для них открылась и граница Чехословакии с ФРГ, через которую только до 7 ноября в ФРГ выехали 50 тысяч жителей ГДР. Чехословацкое руководство предупредило, что закроет въезд в страну для граждан ГДР.

В этих условиях в центре внимания восточногерманского общества находилась подготовка нового закона, регламентировавшего вопросы выезда за границу. 6 ноября в прессе ГДР был опубликован проект такого закона. Опубликованный  законопроект вызвал всеобщее недовольство и привел к крайнему обострению внутриполитической обстановки в стране.

После консультации с советской стороной было решено принять в экстренном порядке новый закон о выездах за границу. В результате напряженной работы МГБ, МВД, МИД ГДР и комиссии ЦК СЕПГ 7 ноября текст  законопроекта был подготовлен, а  8 ноября Э.Кренц по закрытой связи (“ВЧ”) имел обстоятельную беседу с М.С.Горбачевым. Текст  нового постановления был согласован, причем Горбачев дал согласие с переходом на Запад  через КПП на границе с Западным Берлином. Подразумевалось, что закон вступит в силу 10 ноября, а любой гражданин ГДР может получить в полиции визу для многократного посещения ФРГ и Западного Берлина. Переход через границу будет осуществляться с разрешения полиции ГДР. а подпункт “в” второго пункта постановления гласил: “Выезд на постоянное место жительства может осуществляться через все контрольно-пропускные пункты между ГДР и ФРГ, а также Берлином (Западным)”.

9 ноября около 16.00 Э.Кренц на заседании пленума ЦК СЕПГ зачитал окончательный текст постановления, которое      регулировало выезд граждан республики за границу,   прервав ради этого обсуждение одного из текущих вопросов. Постановление было принято фактически без обсуждения. Кренцу был задан лишь один вопрос, согласовано ли постановление с советскими товарищами, на что был дан утвердительный ответ.

Казалось, что все вопросы отрегулированы, однако дальнейшие события развивались по совершенно неожиданному сценарию.

Выступая в 19 часов девятого ноября на пресс-конференции, которая транслировалась по телевидению, первый секретарь Берлинского окружкома СЕПГ Г.Шабовский ошибочно ответил на вопрос одного из журналистов, что это постановление вступает в силу “сейчас же”, “без промедления”. Западное радио и телевидение многократно повторяли слова Шабовского и постепенно стали их интерпретировать, как предложение сейчас же  посетить Западный Берлин.
Десятки тысяч жителей столицы ГДР и ближних населенных пунктов восприняли  слова Шабовского как сигнал к действиям. Они немедленно устремились к границе с  Западным Берлином,  требуя прохода на другую сторону. Немногочисленные наряды пограничников на КПП не получили никаких приказов от командования и чтобы избежать кровопролития за полчаса до полуночи  подняли  шлагбаумы.

Отдельно следует сказать о позиции самого Горбачева в связи с падением Берлинской стены. Она по стандарту определяется его тщеславным стремлением доказать, что во внешней политике он был  субъектом, а не объектом происходившего.

В 1999 году в своей книге  “Как это было” он писал: “Поэтому, когда еще и сегодня пишут и говорят, будто падение Берлинской стены для меня, для советского руководства было неожиданностью, будто в Москве оно вызвало чуть ли не панику, это неправда: мы были готовы к такому развитию событий..” Несмотря на категорические возражения Горбачева,  падение стены, точнее обстоятельства, сопутствовавшие этому событию, явились  абсолютно внезапными не только для Горбачева, но и для советской стороны на всех уровнях.
       
Политик слабый и лукавый, Горбачев, для придания большей убедительности своим словам использовал  почти цирковой трюк, предпослав   пророчеству о падении стены,  описание настроений восточных немцев во время своего визита в Берлин в связи с 40-летием ГДР, когда царило всеобщее недовольство руководством Э.Хонеккера. Но ведь между визитом и падением стены прошел целый месяц, когда Хонеккер был отстранен от власти, а руководителем ГДР стал Эгон Кренц, провозгласивший политику поворота, равнозначную горбачевской перестройке.
Буквально за неделю до падения стены, 1 ноября состоялась встреча Кренца с Горбачевым. Горбачев с оптимизмом оценил перспективы Кренца. Его суждения  вполне соответствовали немецкому понятию “Wunschdenken”, то есть прогноз с исключением негативных факторов. Отсюда следовал вывод Горбачева, что вопрос об объединении  Германии “не является сегодня проблемой актуальной политики.” Увязывая решение германского вопроса с общим процессом сближения и интеграции в Европе, Горбачев полагал, что “этот вопрос встанет на повестку дня через несколько десятилетий.”

С учетом этих высказываний Горбачева трудно себе представить, что одновременно он ожидал скорого падения стены. Об этом же свидетельствует его паническая реакция на события следующего дня, 10 ноября, когда Михаил Сергеевич передал в сверхсрочном порядке свое послание канцлеру Г.Колю, находившемуся на трибуне митинга в Западном Берлине, с просьбой “подействовать на людей успокаивающе.”
Ложным является и утверждение Горбачева о том, что падение стео неожиданностью для советского руководства. Невротическая реакция руководящих работников КГБ СССР свидетельствовала об их непонимании происходившего и отражала острую тревогу в связи с тем, что развитие событий может немедленно привести к крупнейшему международному конфликту.

На следующий день, 10 ноября, людской поток, устремившийся в Западный Берлин, был еще многочисленнее. На улицах города царил всенародный праздник. Толпы жителей Западного Берлина восторженно встречали своих собратьев из ГДР. “Стена пала!” - раздавалось повсюду. В конце дня у западноберлинской ратуши был организован большой митинг, главными ораторами на котором  были  В.Брандт  и  правящий бургомистр города социал-демократ В.Момпер.  Для участия в митингах в Западный  Берлин  спешно  прибыл  федеральный  канцлер   Г.Коль, который ради этого прервал свой государственный визит в Польшу.

Высшие руководители ГДР  не были в состоянии  восстановить контроль над обстановкой. А 10 ноября они оказались недееспособными.  На продолжавшемся пленуме ЦК СЕПГ шла беспорядочная дискуссия. В связи с экстраординарной ситуацией пленум свернул свою работу, не приняв   решений. В газете “Нойес Дойчланд”, вышедшей в этот день, не было даже упоминания о ночных событиях. Ни Кренцу, ни его соратникам не пришло в голову использовать открытие границы для укрепления своего авторитета. 

В первой половине дня 10 ноября Э.Кренц телеграммой проинформировал М.С.Горбачева о происшедшем. Кренц сообщал, что “развитие обстановки в ГДР потребовало принять в ночные часы решение, позволяющее гражданам ГДР выезд также в Берлин (Западный)”. Такое решение оказалось необходимым, так как у границы образовались большие скопления людей, и отказ им в пропуске через КПП привел бы к тяжелым политическим последствиям.

В ответ на телеграмму Э.Кренца в тот же день М.С.Горбачев поручил В.И.Кочемасову передать руководителю ГДР свое устное послание с одобрением его действий: “Все было сделано совершенно правильно. Так держать - энергично и уверенно!”
К сказанному следует добавить, что открытие границы в Берлине явилось полной неожиданностью как для советского посольства и других наших учреждений в ГДР, так и для командования Западной группы войск. В частности, в берлинском аппарате КГБ об этом событии стало известно поздно  вечером 9 ноября из передач телевидения.

Уже в поздний час в Москву были направлены срочные сообщения о сенсационных событиях в Берлине, но ночь прошла довольно спокойно. Шквал начался на следующее утро и продолжался весь день 10 ноября. Реакция руководства нашей разведывательной службы, для которого случившееся также оказалось совершенно внезапным, была весьма нервозной: от нас непрерывно требовали докладов об изменении обстановки.  Чувствовалось,  что   в Москве опасались возникновения крупных инцидентов, вероятность которых была вполне реальной, учитывая масштабы происходившего и наэлектризованность масс, вышедших на улицу.   Непрерывные запросы по телефону шли от местных военных, которые в ожидании возможных массовых беспорядков находились в состоянии высшей боеготовности.

Между тем, составить реальное представление о том, что творится  по обе стороны Берлинской стены, было крайне затруднительно. Весь центр города и магистрали, ведущие к нему, были заблокированы  автомобильными пробками.  В обеденный перерыв я попытался направиться в наше посольство, Однако  это намерение оказалось неосуществимым. Выехав на Франкфуртер  Аллее, я попал в плотный  автомобильный затор,  простояв в котором  около получаса, был вынужден развернуться обратно и возвратиться в Карлсхорст.

В цепи осенних событий 1989 года день 10 ноября *был, очевидно, потенциально наиболее опасным. Жители ГДР толпами продолжали пересекать границу с Западным Берлином; целые коллективы предприятий и учреждений ради этого прекратили работу. К тому же в вечерние часы одновременно с митингом у Шёнебергской ратуше, на который собрались 50 тысяч человек, всего в нескольких километрах в центре столицы ГДР проходил 100-тысячный митинг сторонников СЕПГ.  Была заявлена также параллельная демонстрация оппозиционных сил.

В этих экстремальных условиях нельзя было исключать, что дело могло дойти до крупных столкновений с вовлечением в них пограничников ГДР, а это, несомненно, повлекло бы за собой применение войск для восстановления порядка. К тяжелым последствиям могли  привести и мелкие инциденты и провокации. К счастью все обошлось благополучно

Вопреки предположениям, обстановка в обеих частях города была  относительно спокойной. Ликование, царившее в Западном Берлине и возле Берлинской стены, не сопровождалось какими-либо агрессивными проявлениями, а митинг у Шёнебергской ратуши прошел весьма организованно. Сторонники СЕПГ, проводившие свою демонстрацию в центре Восточного Берлина, не обнаружили намерений двигаться в сторону Запада. У людей в этой части города чувствовалась приподнятость настроения и даже эйфория, но выражения радости были сдержанными, заметно было, что одновременно присутствовали напряженное ожидание и внутренняя тревога.
В целом же этот напряженный и чреватый опасностями день, если не считать нескольких мелких инцидентов, прошел в относительно упорядоченных рамках.

Открытие границы означало   огромный   шаг   на   пути   к восстановлению единства нации. Не следует,  однако,  считать, что  это  событие  вызвало  у всех  жителей  ГДР   восторженную  реакцию.  Многие из них почувствовали  тревогу  за  свое  будущее, некоторые  остро  переживали  унижение,  испытанное  при посещении Западного Берлина и ФРГ из-за отсутствия западных денег. Но все это имело лишь третьестепенное значение. Доминирующим было пробуждение чувства национальной общности, проявления которого подчас носили чисто стихийный характер.

В подтверждение сказанного мне хотелось бы привести здесь и свои личные наблюдения. 12 ноября  мне пришлось совершить поездку в Вюнсдорф. Со мной были жена и внук Ванюша. Зрелище, которое довелось увидеть при выезде из Берлина, было потрясающим. От  железнодорожного моста в конце шоссе Адлергештель по направлениям к Шёнефельду и к Дрездену на обочине автострады, вплотную друг к другу, на многие километры, насколько видел глаз, стояли тысячи трабантов, вартбургов, жигулей, владельцы которых, прибывшие с семьями из разных мест ГДР, бросили свои машины и направились в Западный Берлин на электричке по городской железной дороге.  Это было не чем иным, как выражением внутренней потребности людей к объединению со своими соотечественниками. Сами масштабы этого проявления говорили о мощном внутреннем импульсе и не могли быть объяснены ни простым любопытством, ни материальными соображениями.

Падение Берлинской стены определило дальнейшее развитие  в ГДР. Поток “экскурсантов”  в Западный Берлин и обратно окончательно размыл  и без того подорванную экономику ГДР, внес еще больший раскол в ее общество. В этих условиях дальнейшее проведение политики “поворота” оказалось практически неосуществимым.

Возникновение открытой границы между ГДР и ФРГ до предела осложнило ситуацию, породило  новые факторы, воздействие которых трудно было предвидеть. И тем не менее, мы регулярно пытались составлять аналитические документы, содержавшие прогноз развития обстановки. Однако нередко наши прогнозы отставали от реального хода событий. К концу ноября наша информация, как поступающая, так и исходящая. резко изменилась. Занимавшая прежде приоритетное место  проблематика, связанная с положением в руководстве СЕПГ, утратила свое значение. Развитие обстановки требовало подготовки все новых справок о возникавших в Восточной Германии политических движениях и партиях. Однако получить разведывательные данные на этот счет было практически невозможно. Источники информации в данных кругах отсутствовали, а в архивных материалах можно было найти только случайные упоминания об отдельных лицах. Не было даже простейших биографических данных, ибо новые лидеры еще не успели попасть в официальные справочники.

В этих условиях единственным выходом  стала более интенсивная обработка открытой информации, что оказалось достаточно продуктивным, так как информированность местных СМИ резко повысилась. Благодаря этому в центр направлялось большое количество актуальных сообщений.. Но это были как бы моментальные снимки. Упреждающая информация почти прекратилась, аналитические справки представляли собой, в основном, подведение неутешительных итогов без четких прогнозов, а сама информационная работа приобрела устойчивый характер аврала. Достаточно сказать, что только сводки об обстановке в стране с данными о наиболее крупных митингах и демонстрациях направлялись в Москву трижды в день. С начала декабря сюда прибавился ежедневный доклад по тем же вопросам   к 6 часам утра по телефону “ВЧ”.

Известная бессистемность нашей работы в этот период, без сомнения, определялась и позицией центра. В отличие от прежних времен,  оттуда полностью перестали поступать задания и ориентировки по проблемным вопросам. Вместо этого почти повседневным явлением стали беспорядочные указания из Москвы по “ВЧ” и по телеграфу с требованиями немедленно доложить о демонстрации в каком-то городе, об обстоятельствах мелкого инцидента, происшедшего накануне с участием советского военнослужащего и т.п. Примечательно, что с запросами по “ВЧ”, причем на самом высоком уровне,  стали обращаться и ко мне, минуя моего начальника. Ранее это не было принято.

На мой взгляд, все это косвенно свидетельствовало о хаотичности восприятия происходившего в ГДР высшим советским руководством и об отсутствии у него сколько-нибудь четкой линии в этих вопросах. Единственной константой была постоянная тревога по поводу возможности вовлечения военнослужащих ЗГВ в конфликтные ситуации.

Отставка  всего состава ЦК СЕПГ, о которой было объявлено 3 декабря, означала признание краха политики “поворота”. Это решение оказалось для нас неожиданным. Тем не менее, оно было воспринято без  драматизма, так как вписывалось в общую череду негативных для нас событий.

19 и 20 декабря 1990 года в Дрездене состоялись переговоры Х.Модрова и Г.Коля. Во время пребывания федерального канцлера в этом городе очевидным стал перелом в сознании восточных немцев, а лозунг “Мы - народ“ сменился лозунгом “Мы единый народ“. Преобладающая часть восточных немцев стала выступать за скорейшее объединение с ФРГ.