небо в алмазах

Осень, ночь, в небе луна полная светит, и я иду куда-то. Говорят, у шизофреников обострения случаются… мажет по трезвому, мысли в голове- сплошь попытки водораздел провести между мистическими наваждениями и объективной реальностью. ЭЙ! Привет, Луна!


Один во мне другому всю жизнь у виска крутит, но и без него уже никак не может. Ведь тот, «неправильный», он верит, хоть и глуп отчаянно. Вдыхаю полной грудью свежий морозный воздух, щурюсь на небо в алмазах, надеюсь еще где-то, и жду терпеливо, а вдруг?


Из ниоткуда, выламывая придорожные кусты, вываливается  старик:  низкий, основательно помятый, грязный местами, со свежей ссадиной на лбу. Шатаясь, подходит и заваливается плашмя в полуметре, скорее инстинктивно, чем осознанно, ловлю:


- Живой?


- А? Что? Начальник! Избили! Доведи до дома!


Смотрю в его пропитые, слезящиеся и немигающие глаза, потом на луну, подмигиваю ей:


- Хрен с тобой, пошли, дом где?


Когда бы ни слушал или читал  арестантские истории, всегда о Сереге Слюсаре вспоминаю. Об этом замечательном, удивительной силы человеке с не простой судьбой.


Серега  рос в семье потомственных инженеров, сдержанный, тактичный  и феноменально отзывчивый парень, с  острым умом и тонким чувством юмора. Иметь ПК на заре двухтысячных в нашей стране было роскошью, которая у него и появилась, и аутист по своей натуре он охотно «нырнул» в виртуальную реальность. На этой то волне мы с ним и познакомились, через бро Кастера, там же, за выпуклым экраном «роскошной» семнадцатки и его троюродных братьев Цоев узнал; запускали старичка «Анрыла», да секлись с ботами по очереди.


Раз на какой-то массовой пьянке он начал бегать из комнаты в комнату, потом кубарем катился по полу ,и ,подскакивая – выл на полную Луну! Чудачества? Пусть.
А потом отрочество увело Серегу в Минск – поступил на очку столичного ВУЗа на какую-то востребованную техническую специальность и видеться стали редко: раз в год может пересекались  и я что-нибудь о нем узнавал. Не знаю, как он к этому пришел, но в один прекрасный  момент вдруг бросил пить, есть мясо..а потом и учиться; поселился в заброшенном доме с антиглобалистами, анархистами и прочей решительно настроенной опозицией; промышлял  хоз. работами, делал мебель; вырученные деньги тратил на путешествия автостопом по Рашке, ночевал в полях в вещь-мешке, ел крупу и созревал в своих идеях .


С каждым возвращением   в Минск, душа его оставалась где-то там- под бескрайним небом в алмазах. У Сереги были какие-то проблемы со здоровьем – тяжелая форма аллергии на пыль, страдал он плохим зрением и еще хрен пойми чем-«ребенок, воспитанный жизнью за шкафом».  Но с его слов, там, в чистом поле, на природе вся симптоматика исчезала, он был бодр, свеж и закономерно, что его тянуло за серые бетонные границы  БГ.


Так как  в доме, где он временами обитал,  жил разношерстный контингент  неблагонадеждных  элементов, то периодически случались санкционированные облавы, по поводу и без, а уж гражданину следователю не резон разбираться, кто там есть кто и каких убеждений придерживается - забирали сразу всех. И Серега сидел, неделями, когда и месяцами, не произнося ни слова   в свою защиту, укрывая  товарищей, хотя, уверен, мог бы избежать для себя всех этих необоснованных репрессий.


И пока у родителей его седели волосы на голове, он закалялся в своих жизненных убеждениях. Более идейного человека в своей жизни я не встречал, ровно как и более счастливого.


Как-то раз  он приезжал в гости, когда я еще жил в Бобре: поболтали, перекусили и он двинул к «своим». Я упился с Хрюманом и ночью мы случайно пересеклись на площади, он тащил какую-то пьяную, оборванную алкоголичку.


- Дэн, вызовите ей такси, у меня,блин, даже телефона нет.


-  Батарея села.Кинь ты ее вообще! Что за нафиг?


Он улыбнулся какой-то загадочной, доброй, такой свойственной ему  улыбкой и сказал:


- Не могу я. И все. Ладно, так потащу,- подобрался и потянул бродяжку чуть не на руках.


А потом КГБ начало брать его и совсем уж «просто для приличия»: совершено то-то там-то. «А из «этих» у нас кто тут есть? -Да вот, некий Слюсарь, не единожды привлекался, жил с «ними» и проч. и проч. -Ну, давай, берем, подержим немного, а там видно будет». И ничего, что от «прихвата» у матери его, видящей как сына  в ночь увозят, чуть припадок не случился, и даже похеру то, что его и в стране то не было в это время.


В конце-концов, устав от нападок Системы , Сергей пошел на решительные и кардинальные меры:  заработал на лазерную коррекцию, собрал не богатые пожитки и уехал жить под Псков в вольное поселение . В этой замкнутой коммуне на добровольных  началах  уживались и кришнаид ,и крест, и полумесяц. Тут правило было одно - взаимоуважение, и труд на общее благо: строили  дома, садили огороды, если не хватало  зимой  еды- ездили  в город подработать.


Он был год назад в Минске, выбрался и я. Холодно было, мы с Кастером пили коньяк, одну байку с плеча на плечо передавали. Я гитару притащил, играл чего то там про не правильную «систему» (это ему то!). Потом, уже залитый, в привычном тогда своем  репертуаре начал сетовал на «всеобщее непонимание», родителей в частности. Помню, прощаясь, он мне руку на плечо положил, проницательно так посмотрел в глаза и говорит:


- Поверь, я тебя как никто понимаю, не сдавайся  главное, все хорошо будет.


Веду алкоголика меж тем, слушаю невнятные покаяния.


- Так а за что сидел-то?


-За убийство!- рявкнул и стал как вкопанный: – а ты что, мент?


-Был бы мент, не домой, а в опорку бы вел, дурень.


Дед расслабился, снова оперся об руку.


- А пойдем выпьем, а? Тебя как звать?


- Денис.


- Слушай, Сашка,хороший ты мужик, пойдем выпьем, ну? У меня  деньги есть…


- Нет, дед, не в этот раз, домой идем.


Старик ни с того ни сего завыл хриплым баритоном какую-то арестантскую песню, эхо гулко ее разнесло по тихим бобруйским улочкам. Так же резко осекся:


-А нет у меня дома! Бомж я, на чердаке живу! Все забрали,суки, когда осудили! Ну пойдем выпьем, а?


Качаю головой, он упирается, высвобождает руку:


- В западло, да? Ты что,блять, о себе возомнил,а? - набычившись, сотрясаясь всем туловищем, стал подступать с угрозами: «Да я таких как ты!»


Разворачиваюсь и иду в другую сторону: - да ну тебя, дебила старого…


- НУ и пошел ты на ..,! – в спину полетела лагерная матерщина.


Завернул в темноту подъезда, закурил. На душе скверно стало, и в правду, хоть ты пойди напейся! А эхо на весь двор разносит его вопли и мурашками по спине сползает:


-Сашка! Стой! Прости, Сашка! Ты где? Сашка, ну вернись!


И голос откуда-то сверху, видно благонадежного жильца:


- Эй, урод, я тебе сейчас, если ты пасть не заткнешь ,череп раскрою!


И что? Как помочь тому, кто сам не желает, чтобы ему помогали? Ну довел бы я его, ну выпил бы, душу разговором облегчив, в дальше что? А ЗАВТРА? Вон и кэйджа тоже их презирала: «зачем ты им деньги все время даешь? Ведь пропью все равно!»- Так просят ведь! Люди. -Какие они тебе люди? Спились, опустились, сами и пришли к тому» . Но как сострадание свое разграничить на «правильных» и «неправильных»? А если помощь действительно нужна? Да пусть он хоть самый конченый на всем белом свете!

Где правда? Как во всей этой херне разобраться? И что вообще есть Эта жизнь,Джа? Расплата за грехи прошлой или возможность заслужить будущую?


 А в небе Луна светит, и ночь, и небо, все в алмазах…