Кутузовы. Мать

У матери с детства пробивался  мужской характер. Росла бедовой, озорной, была заводилой и вожаком уличных команд, грозой сельских садов-огородов. Её неизменно выбирали дружинным барабанщиком, и на всех сборах, построениях, маршах она первой запевала любимую «Песню о юном барабанщике»: «Средь нас был юный барабанщик, В атаках он шёл впереди  С весёлым другом-барабаном, С огнём большевистским в груди». Думаю, что мужское волевое начало помешало матери найти личное счастье: не мужчины выбирали её, а она выбирала мужчин.
 
Мать   не отказывалась от руководящей работы и временами возглавляла городской Дом пионеров, районный методкабинет, учебную часть санаторно-лесной школы, однако призвание нашла за учительским столом. У неё были незаурядные организаторские способности, она сразу вникала в суть дела, умело распределяла кадры  и средства, изобретательно и настойчиво преодолевала трудности. И знакомые, и сама она не раз выражала уверенность, что вывела бы в передовые любой колхоз, завод, стройку. Её останавливала необходимость опираться на подчиненных, работать в коллективе, где каждый выполняет часть общей работы. Будучи крайне ответственной и самостоятельной (даже лужи обходила не так, как другие), она не любила перекладывать и делить свои обязанности с другими. Ей всё казалось, что сама она сделает быстрее и лучше кого бы то ни было. Видеть чужую беспомощность, равнодушие, небрежность было для неё сущей пыткой, и когда ей советовали: «Поручи выставку Вере Андреевне»,   – она решительно отвечала: «Это все равно, что провалить. Я сама». И надо признать, ошибалась редко. Зато не скрывала одобрения, если видела добросовестное исполнение: «Молодец, я бы и сама так сделала». Помимо всего, она была врагом кабинетных сидений, бумажного творчества, бюрократической круговерти. Жизнерадостный, кипучий уклад школы, дети с их доверчивостью и пытливостью были для матери благодатной средой, и она рано поняла, что только в школе осуществит без помех свои намерения и планы. Здесь она была независимой и могла единолично учить, воспитывать, распоряжаться.

Её педагогический талант был ярким и всесторонним: тонко разбиралась в детской психике, ясно и образно учила, твердо и последовательно добивалась поставленных задач. Я сидел на её уроках как ученик, как наблюдатель и всегда удивлялся живости и сообразительности её учеников. Их не надо было тормошить и заставлять, они с удовольствием втягивались в работу и наперегонки выполняли заковыристые задания.  «Научить можно и черепаху – измором и терпением, – говорила мать. – А ты научи легко и интересно – вот где мастерство». И действительно, многие её коллеги давали хорошие знания, но какой ценой! Многократным повторением, огромной затратой времени и сил; на их уроках висела тяжелая скука и бдительный надзор. Мать знала множество приемов, способов, игровых упражнений, которые делали грамматику и арифметику увлекательным занятием. Цепочкой безошибочных и точных вопросов она вплотную подводила ученика к новому знанию, правильному ответу, и у ребенка возникало убеждение, что он сам совершил открытие, сам добился успеха.
Её ученики неизменно выходили победителями на всех смотрах и конкурсах. Александра Владимировна, моя учительница, не раз говорила матери: «Твой троечник у Серафимы или Зои был бы отличником». Так и происходило: троечники матери, переходя в средние классы, начинали получать более высокие оценки.

В 1973 году мать вышла на пенсию и с присущей ей страстью занялась общественной деятельностью. В качестве секретаря Омской секции Советского комитета ветеранов войны, куда её позвал полковник И.П. Сальцын, она объездила всю область, выявила женщин-фронтовичек и объединила их в Клуб боевых подруг – один из первых в стране. Первым председателем клуба в 1975 году боевые подруги единодушно избрали Кутузову, и она в течение 20 лет успешно возглавляла женское ветеранское движение в Омской области. На этом ответственном месте мать оказалась непревзойдённым организатором, товарищем и доброхотом. Сама писала сценарии для заседаний клуба, привлекала известных артистов и людей с положением и делала это с большим мастерством, вполне профессионально.
 
Она  умела уговаривать и убеждать, самые разные люди: недоверчивые, замкнутые, стеснительные, высокомерные – поддавались её обаянию, доводам и соглашались выполнить любое поручение, любую просьбу. «Для себя я не пойду клянчить, - говорила в таких случаях мать, - а для человека из-под земли достану». И выбивала то инвалидную коляску, то путёвку в санаторий, то театральные билеты. Жить чужой жизнью как своей собственной – редкий дар. В литературе – это Пшеницына, Душечка, Сонечка Улицкой, а в жизни – моя мать. Она целиком растворилась в своём поколении и думала исключительно о ровесниках,   всех этих Анях, Полинах, Евдокиях, ушла от себя в мир, в беспредельность.

Её рабочий день был загружен до предела: приёмы ветеранов, семинары, конференции, слёты, встречи и выступления в гарнизонах, школах, вузах, училищах, поездки в районы. Она была Почётным юнармейцем поста  № I  у Вечного  огня, шефствовала над профтехучилищем  № 4, школами 78 и 101, открывала залы боевой славы и школьные музеи. Ей нравилось быть в центре внимания, слушать благодарности, видеть признание своих трудов, и ради этого удовольствия  мать не щадила здоровья и душевных сил. Но её до глубины возмущало, когда выдвигали в первые ряды и публично расхваливали людей недалёких, инертных, но угодливых и ловких, тех, кто любил сидеть в президиумах и красоваться на разных торжествах. В этих случаях мать не скрывала недовольства и в глаза высказывала пролазам всё, что накипело. «Зачем ты поссорилась с Раисой Павловной? Зачем задела Николая Васильевича?» – «Как я могла промолчать? Привыкли чужими руками жар загребать и думают, что  остальные ничего не видят», – отвечала мать и не собиралась себя сдерживать, наживала недругов. Поскольку обойтись без неё было трудно, ей прощали такие выходки и ограничивались временным замалчиванием, преуменьшением заслуг. Отыгрались после смерти: как будто не знали, не слышали.
 
 Мать наладила связи с однополчанами и записала их воспоминания, побывала на местах сражений в Волгограде, Белгороде, Новороссийске, на Украине, в Молдавии, Болгарии и Югославии. Восхищенный целеустремлённым обликом «русской Натальи», болгарский скульптор Георги Тошев изваял в мраморе её лицо.         
Она вела обширную переписку, телефон не умолкал с утра до позднего вечера. В омских архивах и музеях хранится огромное количество её материалов: документы, письма и фото, сборники воспоминаний и альбомы, личные вещи фронтовиков. Эту колоссальную работу оценят по достоинству, наверное, только будущие поколения историков и исследователей; сейчас она остаётся незамеченной и невостребованной.
 
Как многие деятельные старики, мать убегала от старости и убежала: последнее заседание своего женского клуба провела накануне 8 марта. А через два месяца, 18 мая 2003 года, её беспокойное сердце остановилось.
 Вспоминаю, как приехала старушка из района за материной книгой, привезла пирог и варенье: «Передайте Наталье Петровне». Узнала о смерти и приложила к глазам платочек: «Я ей поклониться хотела: никто обо мне в книжке не писал». Была жадная на людей. Найдёт кого-нибудь скромного, неприметного и с порога объявляет: «С кем я сегодня познакомилась! В войну на торфозаготовках работала, столько интересного рассказала». Обязательно выспросит, запишет и поведёт с собой на встречу.
 На  книгу о женщинах военной поры мать угробила последние силы и здоровье: собрала          воспоминания, выпросила денег у спонсоров и сдала рукопись в типографию, а доводить до готовности пришлось мне. 8 мая, за 10 дней до кончины, я привёз и вложил в её руки долгожданную книгу «На фронте и в тылу».
 56 маленьких очерков, 56 портретов. Все одного поколения: общее происхождение, образование, внутренний мир. Связистка Комракова, армейский повар Матюхина, медсестра Ниязова, водитель танка Сорокина, узница Освенцима Гусельникова, колхозница Хайдукова, военврач Прима, снайпер Варфоломеева… Все без колебаний и позы впряглись в войну, как будто готовились с детства. Кто солдатское бельё стирал, кто снаряды возил, кто раненых спасал, кто мины обезвреживал…
 
Но войну помнят по-разному. У одних сплошной однообразный поток тяжёлой работы, 4 года вмещаются в одну страницу. У других война складывается из отдельных дней и месяцев, происшествий, разговоров, встреч и сразу видно: их несло, но они и сами плыли, старались влиять на события, сознавали свою индивидуальность. У таких, как правило, развёрнутый интересный рассказ. Они вместе шли через войну. Но одни сразу говорят: была как все, ничего особенного, выполняла приказы. А иные не скрывают: научилась, придумала, отличилась – они выработали свою походку. В разнообразных судьбах женщин отразилась панорама огромной сражающейся страны, напряжение всех сил народных.