Осенний этюд

               Когда осень, словно смутившаяся краснощекая девчонка стыдливо натягивающая на колени свой разноцветный подол укрывает землю желто-багряным ковром опавших листьев, а небеса становятся пронзительно-пронзительно синими и прозрачными, лес в это время…
               Несмотря на буйство красок, несмотря на великолепие, покой и торжество  всего созданного в это время природой, что-то такое, что-то отнюдь не мажорное чувствовалось вокруг, витало, настраивало. Что-то непохожее. Что-то не совсем вписывающееся в это великолепие. Что-то пронзительно-печальное, обнаженное. Что-то щемящее-щемящее. Какая-то легкая-легкая грусть. Но именно этой своей легкостью, ненавязчивостью и тишиной эта грусть и это щемящее было чем-то из того, что берет за самое сердце, заставляет замереть, застыть с комом в горле, задуматься о…
               А кто ж его вот так сразу скажет – о чем задуматься?
               О чем-то недосказанном??..
               Недолюбленном??..
               Недожитом??..
               Пережитом??..
               Ожидаемом??..
               Так, в подвенечном наряде, в самый разгар праздничной свадебной суеты, невеста нет-нет, но иногда вот также тихонечко притихнет, застынет, затихнет, взгрустнет прислушиваясь к чему-то где-то там, в себе. Кто скажет – о чем?
               О том, что закончилось девичество и начиналась взрослая жизнь?..
               О том что, теперь, она станет не такой как подруги?..
               Что придется оставить отчий дом?..
               Что так ненадолго этот свадебный наряд?
               И что, завтра, этого уже не будет?..
               Или о чем-то другом?   
               Вот и лес…
               Настороженно, тревожно замерев, деревья как бы вглядываются в это невидимое, неизвестное. По доступным только им признакам они уже знают - каким оно будет. И соответственно готовятся. В преддверии морозов движение жизненных соков под их корой замедлилось, отчего листья и приобретали эту окраску. Как божественно прекрасны и в то же время беззащитно одиноки они. Какая-то неизбежность и обреченность витает вокруг. Словно, что-то, такое, открылось им во всей своей обнаженности и беспощадности и, задумчиво оцепенев, они застыли не смея шелохнуться.
               Кто знает – что открылось им?..
               И кто скажет - о чем их думы?..
               О такой коротенькой, шумной и безалаберной весне?..
               О так незаметно, промелькнувшем лете?..
               О том, как прекрасен этот их последний наряд?..
               Или о том, как недолговечен, как до слез недолговечен и он?..
               А может эти думы о том, как быстро, как, до замирания сердца  несправедливо быстро все проходит под этим небом - казалось, еще только вчера все было в цвету и вот…
               Кто-кто, а они-то знают - впереди, их ждет не веселая, буйная, бесшабашная весна. Не теплое, ласковое и щедрое лето. Поэтому, надев этот наряд, они застыли тихонечко глядясь в свое отражение в зеркальной, сонной глади озер, веря и не веря виденному. А когда по осеннему редкий, но еще по-летнему теплый солнечный луч пробившись сквозь густую хвою сосен и елей как бы прощально поглаживая касался их все еще роскошных печальных крон, каждая березка и рябинка радостно вздрагивали, и с виновато счастливой улыбкой узнавания, надежды, и той сокровенной, известной только им и этому лучу тайны, стыдливо зардевшись - замирали в сладостно-жутком оцепенении под этой прощальной его лаской.