Что мы едим?

               
   Пять неврологических отделений составляли гордость и основу новой реабилитационной больницы. В то время как её главное шестиэтажное здание возвышалось  над кронами ветвистых сосен, остальные отделения, разбросанные по дюнистой территории, и спрятанные за кустами сирени, выглядели малопривлекательно.
Неврологи, главным образом имели дело с радикулитом. С рассеянным склерозом в этот заезд было только два пациента. Лето стояло тёплое, но не жаркое. И всё равно, больные завидовали тем, палаты которых находились на двух верхних этажах. Там, из окон был виден Финский залив и к ним долетал морской ветерок.
Лечили радикулитчиков ваннами, массажом, физическими упражнениями и трудом.  Для этого, за маленьким, десятиметровым бассейном, размещались слесарная и пошивочная мастерские. Забавно было наблюдать, как молодые мужчины шили простыни и наволочки. А некоторые женщины осваивали слесарный инструмент. В основном напильники, снимая облой с чугунных заготовок. Способные ходить, подолгу гуляли. Выход за ограду влёк за собой неукоснительную выписку.
Отделения выглядели однообразно – палаты по сторонам коридора.
В его дальнем конце, возле широкого окна, располагался телевизор, пара диванчиков и шведские стенки. Те, кто не хотели и не любили спорить из-за телепрограммы, которую должны были все смотреть, заполняя пространный досуг, либо читали, либо стучали костяшками домино. Мы,
пять мужиков в возрасте близко от тридцати, в ту или другую сторону,
нашли подход к сестре хозяйке, получили  ключ от кладовки и разрешение запираться в ней и играть в преферанс. Не только курить, но и иметь в карманах спички и папиросы, нам запрещалось. Играли мы Ленинградку, по самым маленьким ставкам. А то и под интерес. Короче убивали досуг, травили баланду, как говорят на флоте.
Реабилитация длилась полтора месяца. Уже к концу второй недели пребывания, каждый из нас многое знал про остальных. И только Виктор, самый старший из нас , озорнее других шутил, рассказывал анекдоты, интересовался нашими семейными новостями, но о себе молчал. Так вышло, что именно с ним я образовал карточную пару. У нас оказалось высшее образование, а следовательно, и  схожие точки зрения на многие житейские вопросы.
Однажды, когда нам двоим, разрешили начинать подтягиваться на турнике, страхуя друг друга, в отдаленном уголке двора во время разговора на очередную политическую темку. Я спросил: «Ты, чекист?» Виктор даже испугался.
Что ты, что ты, я кандидат химических наук, ответил он. И работаю в институте пищевых продуктов, заведую сыромолочным отделением.  А ещё, через какое то время, когда Виктору стали днями досаждать телефонными звонками, он откровенно выговорился со мной.  Понимаешь Гена, в этот раз я мог бы ещё и не ложиться в больницу. Боли были терпимыми. Но в третий раз приближался срок сдачи комиссии Творога за 80 копеек. Творог за 1рубль 20 копеек мы сдали, чуть ли не с первого захода. С маргарином справились на второй сдаче. А с этим, уже дважды облажались. Первый раз – загорчил. Во второй  раз, розовел, потом синел.  Бог с ней премиалкой. Не спрячься здесь, полетел бы  с должности.
И после выразительной паузы, продолжил: Гена, не вздумай спрашивать у меня: Что мы едим? Не отвечу. Весь институт давал строжайшую подписку о не разглашении. Но ты не бойся, живым будешь.
Да, лето 1984 года, мне запомнилось и этой, изложенной Вам, историей.
                * * *