Гомер Остроглазый

Я столько прожил, что, кажется, скоро Аид сам придет ко мне и проводит к лодке Харона…

Вы спрашиваете о войнах, о доблести и славных мужах? Я видел много сражений, видел, как простые люди становятся героями и как исполненные величия правители бегут, покрывая себя вечным позором!

Но что с того?

У нас на Хиосе все мужчины познали вкус битвы. То же можно сказать о Спарте, Афинах, Смирне и Халкиде… да, волею богов, эллины знакомы с мечом! Каждый сможет рассказать столько историй, что не хватит жизни услышать их все!

Послушайте лучше о великом турнире аэдов в храме Аполлона.

Давно это было… думаю, я остался последним из тех, кто видел все своими глазами.

Раньше я почитал аэлов жалкими попрошайками, способными разве что веселить чернь… Клянусь Зевсом, я ошибался!

Верховный Жрец объявил о великой награде, ожидающей победителя. Щедрость Аполлона известна всем – и лучшие из лучших собрались на турнир со всех концов Эллады – от Понта Аксинского и Гелласпонта до Ливии и столпов Геракла!

Боги свидетели – я и помыслить не мог, насколько сладостны могут быть песни аэлов, и как волшебно звучит лира в искусных руках! Театр, тот, что у храма, заполнился людьми… нет, мы не слушали, мы стонали и рыдали от восторга! Сейчас я думаю, рядом с нами незримо присутствовали боги, пожелавшие лицезреть искусство голоса и лиры.

Но когда вышел Остроглазый…

Он улыбался, так, что некоторые прочитали в его взоре насмешку и были готовы возмутиться...

Но нет!

Для него турнир и соперничество с великими мастерами были всего лишь игрой! Он походил на ребенка, с радостной улыбкой предающегося забавам.

Остроглазый не держал в руках лиры. Послышался ропот недовольства и смех – никто не хотел слушать сухие слова без звука звонких струн. Но стоило аэду произнести первое слово…

Вы знаете, что такое тишина? Казалось, замолкли цикады и птицы, и даже ветер остановил свой бег! Остроглазому не нужна была музыка! Он говорил, а я явственно видел, как слова вызывали к жизни ушедших героев и великих богов, как сходились армии и прекрасные женщины ложились на ложе победителей! Я стал свидетелем чуда!

Стоит ли говорить, что Остроглазый победил. Он превосходил всех остальных, как быстрый сокол превосходит ленивых голубей! Когда декламация закончилась, народ безмолвствовал. Только представьте - я видел слезы на глазах доблестных и славных мужей!

А потом случилось истинное безумие! Люди кричали, плакали и аплодировали так, словно сам Аполлон сошел на землю и одарил народ Хиоса своей милостью. Больше никогда мне не довелось видеть такого восторга. Никогда…

А Остроглазый стоял и улыбался – и это была улыбка ребенка-шалуна, озорство которого вместо порицания вызвало смех взрослых.

На чело победителя возложили венок. Мне повезло, я был совсем рядом, и мог слышать, как Верховный жрец храма Аполлона тихо произнес, скрывая слова за змеиной улыбкой: «Ты можешь лучше, но не готов раскрыть свой дар! Это плохо, Аполлону нельзя отдавать половину!»

Вечером я еще раз увидел Остроглазого. В поместье Феогнида мы пили сладкое вино, ели жареную рыбу и любовались на юных танцовщиц. Остроглазый, веселый и улыбчивый, появился в окружении прекрасных дев – и, клянусь, это были не гетеры, а дочери первейших людей Хиоса! Ночью победитель должен был войти в храм Аполлона и получить обещанную награду, а пока мог наслаждаться жизнью и милостью богов!

Остроглазый сразу же завладел нашими сердцами. Каждый хотел поднять с ним чашу и преломить хлеб! Улучив момент, я подошел и спросил: «Скажи, аэд, отчего произошло твое прозвище?» Он в ответ показал на горизонт, куда уже опускалось оранжевое солнце: «Видишь, как далекий парус спешит до темноты успеть в порт?» Я, как ни напрягал глаза, не увидел ничего, кроме ряби и играющих бликов. Тогда аэд рассмеялся: «А я вижу!»

Последний раз я встретил Остроглазого на следующий день. Впрочем, прозвище это звучало теперь насмешкой: глаза его помутнели и лишились зрачков… Такой оказалась награда Аполлона – победителя ослепили, и посадили на корабль, следующий в Халкиду.

Тогда-то я вспомнил слова Верховного жреца: «Аполлону нельзя отдавать половину!»

Два храмовых служителя под руки вели аэла по улице. Народ расступался и провожал взглядом несчастного победителя. Никто не роптал – нельзя осуждать волю божества! Я подошел и спросил: «Аэл, назови свое имя, чтобы мы знали, кого вспоминать?» Он остановился и, не поворачиваясь, ответил: «Гомер. Меня зовут Гомер!»

Вот и все.