Бездна. Глава 9-14. Главная ценность любовь

     Я устал. Мысли остановились, чувства притупились. Чересчур много всевозможных событий произошло за один день: нежданные катастрофы сметались непомерным счастьем. Но то, что учудила любимая жена…

     Мы с Ольгой шли домой, чуть отстав от Порхающей Бабочки и Светланки. Я пытался рассказать Оленьке про перелом в отношениях с вождём и шаманом, расписать прекрасные перспективы. Но Ольга, казалось, ничего не слышала и слушать не собиралась. И всё твердила о побеге с острова.

     Благо, к моменту возвращения домой наступила ночь. На ночь-то глядя какой побег?!

     Я демонстративно не смотрел на Ольгу. И почти не разговаривал с ней. Так, самые пустяки… бытовые. Даже на подарки лишь указал рукой.

     Так и остались лежать в углу комнаты груды платьев, кукол, мячей, книг, кассет… Нет, счастливая Светланка перерыла всю кучу кукол, восторгаясь каждой находке. Она даже торжественно объявила, что кукла Маша будет её самой любимой игрушкой… после Мишки, разумеется.

     А Оленька…

     Я демонстративно первым лёг на нашу большущую общую кровать, ясно давая Ольге понять, что ночного свидания не будет.

     Но в душе я радовался новым горизонтам.

     Не беда, что Оленька сейчас взъерошена дурацкой идеей. Завтра всё объясню. Сходим на званный приём к вождю и шаману, там будет интересное кино. Пойдём в загородную резиденцию… Увидим чудеса современной техники не из-за высокого забора, а изнутри!

     Оленька хочет бежать… Но я сам лишь полдня тому назад был настроен на побег. Бедная Оленька, она просто не привыкла к нашему новому положению.

     В знак примирения я обнял Оленёнка и нежно поцеловал девочку в носик. Как я ожидал, Оленька не спала. Она сразу отреагировала на мою ласку и крепко обняла меня.

     — Самый любимый… самый близкий… Нам надо быстрее бежать с острова!

     — Утро вечера мудренее, — не стал я спорить с девочкой.


     Наутро я проснулся позже, чем обычно. Я раскаивался в своём вчерашнем поведении. Вернее, всё было правильно и хорошо! Но Оленьку я обидел зря! Сейчас же извинюсь!

     Светланка спала, обвив меня ручонками. Оленьки рядом не было. Я осторожно освободился от Светланкиных объятий, вышел на улицу, предвкушая миг, когда я крепко-крепко прижму Оленёнка к груди, буду слёзно просить прощения…

     …и стал свидетелем непонятной деятельности туземцев. Они, как бы таясь, приходили и уходили. Уносили что-то из наших вещей.

     В центре активности была Ольга. Она что-то говорила приходящим. Из-за расстояния слова не долетали до ушей.

     Я всегда доверял её рассудительности. Но меня насторожило то, что всё делалось помимо меня.

     Видя, как туземцы помогают нам собираться (кто просил?!), с каким сочувствием, и даже жалостью они смотрят на нас, как дают нам последние пожелания и раздают подарки, я понял — нечто произошло. Но почему я до сих пор в неведении…

     — Ольга, что это значит? Разве мы уезжаем?…

     — Миленький мой, ничего не спрашивай. Я ничего не могу пока сказать. После объясню, ты меня поймёшь. Делай вид, что всё прекрасно.

     — Всё хорошо, прекрасная маркиза, всё хорошо?

     — Да! Всё хорошо! — впервые я услышал такую решимость в голосе своей смиренной жёнушки. — Когда мы уплывём, я тебе расскажу про остров всё, что успела узнать. И умоляю тебя — ради нас всех — старайся быть таким, каким был всегда: спокойным, рассудительным, нежным. Самое главное — ласковым и нежным. И весёлым. И безмятежным!

     В это время к хижине подошли три туземки. Прежде, чем выйти на открытое место, они убедились в отсутствии “хвоста”. Они долго что-то говорили Оленьке, после чего девочка обняла каждую женщину.

     Перед возвращением в деревню женщины опять тщательно осмотрели всё вокруг. Из хижины вышла Светланка. Оленька что-то сказала Светланке, и та с нескрываемой досадой пошла с женщинами.

     Я подошёл к девочке с решимостью выведать у неё всё.

     — Оленька, что это значит? Ты впрямь выдумала куда-то бежать? — я увлёк девочку в нашу любимую комнату, где мы всегда уединялись по вечерам. — Оленёнок, милая моя, ещё рано, не наступило время полуденной жары. Но я так желаю пойти с тобою в наш грот. Пойдём прямо сейчас!

     Она вдруг, вцепившись в мои руки, заговорила:

     — Я больше не могу этого выносить. Нам нужно как можно быстрее бежать с острова. Сегодня ночью! Я не выдержу даже одного дня! Я не выдержу даже этого дня!

     Она прижалась ко мне и принялась судорожно рыдать.

     — Почему? Зачем бежать из рая? Тебе больше здесь не нравится? Кто тебя обижает?

     — Никто, ко мне очень хорошо все относятся. Но ты не знаешь, что здесь происходит. Сами жители острова ничегошеньки не понимают.

     — Может, ты больна? — в мыслях всплыло то, что я читал о бреде, депрессиях, шизофрении… Такие мысли не были случайными: я помнил, как часто Ольга среди ночи плакала, вскрикивала, в страхе прижималась ко мне.

     — Я, наверное, зря затеяла этот разговор… Но если бы ты знал… Хорошо, что ты не знаешь испанского и английского языков, хорошо, что ты ничего не понял из позавчерашнего разговора в беседке… — Оленька уже вытирала слёзы. Она даже попыталась улыбнуться, но улыбка получилась такой, будто дочь у гроба любимого отца утешает пришедших её утешить. — Забудь обо всём, что я сказала, и не показывай вида. Веди себя просто и непринуждённо, будто ничего… Будь вежлив с вождём. Будь весёлым!

     — Буду весёлым! Я сам хотел бежать из деревни! Оленёнок, милая девочка! Теперь всё-всё изменилось! Но ради того, чтобы ты успокоилась, я соглашусь уйти из деревни. Мы просто переберёмся на другой конец острова, туда, где живёт Дальний Берег. Поживём немного, успокоимся… Впереди нас ждёт счастливая жизнь! А после всё уляжется, разрешится.

     — Нет!

     Однозначный ответ вверг меня в полное уныние. В первую очередь меня возмутило непослушание любимой жены. Во-вторых, где мы найдём такое сочетание климата, изобилия, красоты, отсутствия хищников, москитов и паразитов? В-третьих, обилие благ цивилизации при полном отсутствии тех безобразностей, которые эта цивилизация несёт.

     Кому довериться? Ольге, чей рассудок расшатан потерей отца, чуждым окружением, ранним замужеством, ответственностью за названную сестрёнку? Вождю Бало-мото, самому уважаемому и лукавому на острове дикарю? Который нечто скрывает, возможно… Который и не дикарь вовсе… Простодушным жителям острова? А сколько бедных советских, и не только советских, просвещённых людей что-то строили, шли на плаху и виселицу, верили печатному слову? А здесь — простые безграмотные труженики-дикари. Кому поверить? Из-за чего паника? Что туземцы могли наговорить Ольге? Почему всё произошло после того, как приплыл корабль? Что изменилось? Но корабля здесь уже нет… Я не понял почти ни слова из разговора вождя и капитана корабля. Положим, смеялись они надо мною. Ну и пусть. Они смеялись над тем, что я не похож на них? Не причина для трагедии. Пусть даже они хохотали, что я тупой дикарь, что извращенец, что у меня хобот из затылка растёт! Что у меня пять глаз и четыре уха! Что я хожу кверьх ногами задом наперёд! Что мои жёны сверхуродины! Я-то знаю, кто я, и кто мои любимые!

     Трагедия в другом. Я боюсь потерять свою любовь…

     И потеряю! Потому что сегодня всё не так. Возможно, нечто переломилось в жизни, или в наших отношениях, или что-то ещё. Женщины-туземки утром сразу увели Светланку в деревню, чего никогда раньше не случалось. Сегодня Ольга разговаривала в “нашей” комнате непривычно громко, не таясь. Раньше она вела себя тихо, будто чего-то опасаясь, была весьма сдержанной и в словах, и в проявлении чувств.

     И главное — странная активность туземцев.

     Чего ещё ждать от девочки? Всё, что угодно, даже разрыва отношений.

     Но она вдруг так порывисто и крепко обняла меня, что я не заметил, как оказался на нашей кровати, обнимая и целуя Оленьку.

     Мы долго лежали, тесно прильнув друг к другу. Потом поднялись и… Оленька встала передо мною на колени, обняла мои ноги, как вчера… и тихо, почти молча сказала:

     — Милый, самый любимый, самый родной… Я готова стать твоей рабой! Всё, что угодно! Но сегодня необходимо бежать! Любой ценой! На острове ты познал настоящее счастье! Но поверь! Поверь! Потом, когда ты всё узнаешь… — девочка заплакала.

     — Любимая! Я готов пожертвовать ради тебя всем!

     — А благополучием?

     Я уже пожертвовал благополучием ради свободы. А ради любимой? Во имя любви?

     Невозможно, чтобы самая прекрасная на свете девочка стояла передо мною на коленях в слезах! Мне стало так жалко её, что я — ради любимой! — дал слово, что сегодня ночью…

     На родине я потерял всё — и обрёл ещё больше!

     Сейчас мне Оленька предлагает снова всё оставить. Что я получу? — свободу? Да! Но главное — Любовь!!!

     И правда — зачем власть, сытость, и даже книги, музыка и прочие побрякушки?

     — Всё, что подарил шаман, следует оставить? — я наперёд знал ответ, но надеялся на Оленькино снисхождение.

     — Любимый… Помнишь, ты говорил, что пожертвовал всем на той земле, чтобы обрести свободу…

     — Я понял! Ты предлагаешь мне снова оставить всё!

     Оленька молчала.

     — Ради тебя! Я пожертвую всем! — я говорил громко, но нотка горечи, нет, раздражения, нет — злобы, которую я попытался заглушить-смять-раздавить… — Ради тебя!

     Я встал перед любимой на колени и уткнулся носом в милый животик.

     — Прости меня, глупого! Я на всё готов — ради твоей любви, ради нашей любви!

     Снова приходили туземцы, прощались с нами, что-то приносили, что-то уносили.

     Но мне было всё равно. Нет — не всё равно! Это раньше я покидал дом ради абстрактных идей. Теперь у меня была главная ценность — любовь!