распыл. роман. ч. 15

Эх, как сияло солнце во второй день Дня рождения! Игнат выжимал из велосипеда и себя все возможности, радостно вопил на спусках от ветра в лицо и душу, Зинка же, была какой-то уставшей и он её, даже, пару раз прокатил на раме по шоссе. Пацаны смолчали - имеет право, ведь и мужчина, и новорожденный!
Итак, подъём к холмам продолжался, они с гиком промчались по цыганскому посёлку, миновали берёзовую рощу и тут Витька-Ухо крикнул, что Зинку украли ромалэ. Ну, всегда он что-нибудь гадкое брякнет!..
Все остановились, вооружились насосами и уже было пошли на боевой разворот, но  тут их Общая, Первая женщина вышла из-за кустов, бесстыдно отжимая на ходу мокрую кофточку и напевая про индийскую любовь. Все так смеялись, а Игнат залюбовались её маленькими детскими грудками…  Зинка заметила и аж чёй-то смутилась.
Колёк-Баян протрубил отбой военной тревоги и все разом рванули к вершине. Пацаны втихую обмениваясь неприличностями, по факту Зинкиной «кражи», Игнат же, восхищался её смекалкой - вот хитрюга! – речку переплыла и спокойно поднялась по склону пока они в объезд шуровали. Нет, она  вполне бы могла стать его женой. Игнату, аж, прям, увиделось будущее – приходит с работы, а в доме чистота, на столе сладости, и Зинка на рояле играет: «На щёчке родинка»… Почему именно на рояле? Он его и видел-то всего пару раз в жизни…
  ***
На вершине Трёх холмов обедали вскладчину – хлеб, да картошка. Cосед Васька выставил ещё и леденцы в жестяной банке, – стало совсем вкусно и радостно. Зинка не ела – а баночка ей понравилась. Она что-то лепетала про заколки, иглы, ниточки, все её подняли на смех, отдали банку и стали водружать знамя их улицы– кусок тряпицы с надписью «Полысаевская»! Скромно, а всё ж символ Победы!
Вообще, на Холмах делать особо было нечего – полюбовались на лежащий далеко внизу родной городок, пустили по кругу папироску и решили возвращаться напрямки, через карьеры. Дорога там была не очень, зато в озере можно купнуться, а на подъезде к их району, через сад колхозный проскочить. Май месяц, правда, и ничего ещё не поспело, но похрабриться и погонять меж деревьев от сторожа, вполне было бы весело.

***
Сказано – сделано, поехали! Зинка не спрашивая присела сзади на багажник, а Игнат не стал противиться. Довольно скоро её растрясло на гравии и она соскочила.
На песчаном плёсе озера все позагарали, чуток охолонулись с криками и визгами – вода ещё обжигала после зимы, а когда выскочили на берег,  наткнулись на взрослых пацанов-рудаков – их посёлок работал на разработке карьера и добыче всякой нужной руды.
Откуда они так шустро нарисовались? Следили наверное, момент выжидали…
На всех напала отторопь. То ли от холода, то ли от неожиданности, а ведь среди полысаевцев трусов не было! Они славно бились и с «обваловскими» и с «мостовчанами»…
Чужаки взяли их велосипеды и спокойно пошли к дороге – они же, так и стояли истуканами… И тут, из-за валуна, на воров, с палкой и криком: - «Не смейте гады, а вы, пацаны, не трусьте»! - Выскочила Зинка.
Все вмиг очнулись и началась драка. Бились насосами, камнями, катались по песку, молотя друг друга кулаками и вдруг «рудаки» разом побежали…
В чём дело? - неужели Победа?!
С закатным кровавым диском вокруг головы, лежала на белом песке у воды их Зина… Кто-то разможил ей голову.
Ватага, беспомощно оглядываясь, окружила её – кто майку к ране прикладывал, кто водой брызгал. Витька-Ухо вдруг кинулся ей на грудь и зарыдал: «Убили любименькую»! Игнат же, как с ума сошёл – забегал кругами и сиплым голосом завопил: «Жива она, у неё же сандалья-то не слетела с ноги, сандалька»!..
А потом он увечил свой велосипед. Гадская железка! Ну как же сердце сразу  не подсказало, что не принесёт она счастья, ведь мальчик-кудряш белокурый погиб в день покупки!..
***
Зину хоронили в дождь. Где-то вдалеке громыхал гром, пацаны шли за телегой, суровые, в  пиджаках, до боли сжимая фуражки в руках и с тоскою смертной смотрели на их Первую женщину – Зина, Зиночка!.. А по лицу её стекали крупные капли, будто бы ей тоже было жалко с ними расставаться….         
15.
Горе Игната переживали всей семьей. О велосипеде отец не сказал и слова, мама баловала песочниками – сладкие такие крендели. Она подсаживалась к Игнату вечерами и молча гладила плечо – он  беспамятно читал «Идиота» - листал страницы, отец угрюмо шил фуражки. Нехорошее повисло над их улицей и домом…      
     А вот сосед-чуваш сего не почувствовал - уважительно обратился к батьке чтобы тот стрельнул его пса Шарика. Игнат узнал об этом лишь на закате – возвращался с мебельной фабрики, исполняя наказ отца. Его приятель трудился там токарем и за пятерочку нарезал для него фигурные стойки буфетов и этажерок. И вот плелся Игнат с мешком за плечом через картофельное поле, напрямки к дому, как вдруг услышал вдалеке выстрел, затем еще тройку и предсмертный визг собаки… Что за жуть? - Собачники били их бездомных дружков только днем да и то с октября не раньше, а это… И тут он понял, что стрельба идет возле его дома! - Долой мешок и ходу!
… Когда Игнат подбежал к телу Шарика, того уже корежила предсмертная судорога. Огромный рыжий пес быстро окрашивался в кирпично-красный цвет – из шеи и живота толчками плескала на шерсть кровь. Одна мысль овладела Игнатом – немедля убить стрелка! Он кинулся к дому.
Охотников было трое. Мужики молча смотрели на Игната, он на них… Встретившись с мрачным взором отца, сын поклялся, что когда-нибудь этих карателей казнит, а родителя ранит! Впрочем, легко, ибо Василич вдруг дал чувашу в челюсть за «сучий нрав», а Игнату глухо буркнул: - ты, мешок-то с поделками подь отыщи, а дружка закопай – это уж как водится, сынок. Игнат взял в сарае лопату и ушел в темень ночи.
18.
Он не спрашивал  у родителей разрешения, собрал с утра учебники, сунул в портфель «Идиота» и после школы не вернулся - уехал жить к бабушке. Остаток лета Игнат бесцельно отшагал по городу, отплавал в новом парке отдыха, где временно работала и мать с двумя сотрудницами - контролировала бухгалтерию ресторана и киосков, а к отцу вернулся лишь зимой. Сначала, он исправно ездил в прежнюю школу, батькин дом обходил стороной, но недолго - Король проговорился, что Василич его опять беспробудно пьет.
- Ладно.., вернусь. Но это его последняя «цыганочка с выходом!» - странно выразил маме свое решение Игнат и не он, а, скорее, случай сдержал за него обещание.         
19.
Когда Игнат приехал - дом был пуст. Что ж.., накормил друга детства Мурзика, -  дворняжку с хвостом лисицы, навел везде порядок и лег спать.
Когда же он проснулся и вышел на кухню – на полу лежал огромный, вороной масти пес и, видно, доживал свои последние часы. С шеи свисали обуглившиеся от запекшейся крови куски шкуры, надорванная пепельно-розовая губа дрожала и на мощные лапы тягучей ртутью капала слюна. Единственный глаз, не мигая, смотрел в зеленые, тигриные, с тремя равными врезками коричневого цвета, зрачки отца и, казалось, пытался утянуть на тот свет своего одноногого врага. Тот лежал на диване, подперев кулаком голову, и тоже не сводил с добычи разбойного, шалого взгляда. Игнат замер, наблюдая за дуэлью хищников. На сердце наползала тучей тоска… Ну зачем отцу понадобился этот волкодав? Их участковый года два держал пса на цепи, без ошейника, кормил редко и никогда, говорят, не приближался близко. Этот гад был вообще ненавистником всего живого. Утром, когда пацаны были в школе, он вызывал собачников. «Расстрельная бригада», как называл этих нелюдей отец, регулярно уничтожала их бездомных дружков. Дворняги жили на поле перед тремя крайними домами, охотились за воронами, ребята, как могли, их подкармливали, и всякий раз неутешно скорбели, кружа на лыжах по снегу средь кровавых маков расправы.
Когда, через пару, тройку месяцев появлялись вновь изгнанные псы, мент снова звонил убийцам! Иногда везло – собачники задерживались, приезжали после обеда и тогда мальчишки становились живой, хрупкой стеной перед ними, но как из-под земли появлялся тут же участковый, орал на обескураженных охотников и те начинали стрелять. После первого же залпа, собаки кидались врассыпную, пацаны – следом, пытаясь прикрыть и страшно было видеть, как справа и слева зарывались мордами в снег их новые друзья.
Все, как могли, мстили участковому; забрасывали двор дохлыми кошками и даже били окна, но ничто не останавливало садиста... Понятно, что бывший узник папа, не смог больше терпеть издевательств мента над бездомными и собственным псом, а с другой стороны – совсем недавно, он сам, с чувашом-соседом и приятелем, расстрелял из винтаря соседского лохматого Шарика! Чуваш был, правда, избит отцом сразу же после экзекуции «за сволоту характера», но что это меняет? – пса-то уже нет...